Текст книги "Тени"

Глава третья

Мои щеки все еще пылали от негодования, когда я поднялась на второй этаж и вошла в небольшую уютную спальню пастельных тонов. Если у меня до сих пор оставались какие-то сомнения относительно чувств, которые Элиза испытывала ко мне, то этот презрительный отказ окончательно их рассеял. Она невзлюбила меня и не собиралась этого скрывать.

Прекрасно, подумала я и со злостью пнула ногой чемодан. Потом начала распаковывать его, вымещая зло на собственных вещах.

К тому времени, когда все было разложено по местам, я немного успокоилась. Не в моем характере было жить по принципу «око за око», хотя Элиза обидела меня чуть ли не до слез. Достаточно хорошо зная человеческую природу, я понимала, что обычно такое поведение бывает защитной реакцией, чтобы скрыть чувство собственной неполноценности или подсознательный страх.

Я присела возле окна, откуда открывался вид на Сансет-стрип. Час пик еще не наступил, но движение было очень оживленным. По тротуару в одиночку и группами спешили пешеходы, которые сами по себе представляли интересное зрелище. Там были девушки с длинными волосами и парни, с волосами еще более длинными. У многих мужчин были бороды, усы, длинные бакенбарды. Одежда поражала яркими цветами. Я видела парня в штанах цвета ярко-красной губной помады и в таком же жилете. В Миннеаполисе все смотрели бы на него как на экстравагантную кинозвезду, а здесь он выглядел вполне естественно.

Конечно, Элиза была несчастлива. Но что она могла с этим поделать? Можно ли быть счастливой, постоянно чувствуя себя гадким утенком рядом с Мэгги и Бадди Бэрк? Мне говорили, что отец Элизы был красивым мужчиной. Мэгги была его второй женой. Я ничего не знала о первой, но могла предположить, что именно от нее в наследство Элизе досталась простоватая внешность. Каково же было кузине жить среди очаровательных и остроумных людей, соревнующихся между собой за лидирующее место на киноэкране.

У меня не осталось никаких воспоминаний о ней со времени моего прошлого приезда. Насколько я помнила, ее отец и Мэгги давно уже развелись. Почему же она живет здесь?

Я встряхнула головой. Зачем мучить себя глупыми вопросами, на которые не могу ответить. Важно, что Элиза живет здесь и что она несчастна. Я решила вместо того, чтобы ломать голову, предпринять попытку подружиться с ней, но внезапно вспомнила холодные, колючие взгляды, которые она бросала на меня. Что ж, если кузина не захочет изменить свое отношение, тогда и посмотрим, что делать дальше.

Тем более, что было множество более приятных вещей, которые меня ожидали. Я была в Лос-Анжелесе, на пороге своей новой карьеры, находилась в прекрасном доме тетушки Мэгги, и меня ожидал очаровательный светский ужин. Я только что встретила мужчину, взволновавшего меня до глубины души, и через несколько часов увижу его снова. У меня явно не было никаких причин вешать нос.

Моя комната была довольно приятной, с дорогой, но несколько громоздкой мебелью. Наверное, Мэгги сама решала, что покупать и куда ставить, потому что чувствовалась ее склонность к искусственному преувеличению, почти гротеску.

Хотя обстановка спальни производила впечатление некоторой громоздкости, стены ее были почти пусты. На одной висело массивное зеркало с канделябрами по краям, а рядом была небольшая полка со статуэтками. Единственным украшением другой стены был огромный портрет Бадди. Его глаза, смотрящие на меня, были знакомы не только из-за большого сходства с Мэгги. Сам Бадди оставался знаменитым и через двадцать лет после смерти. Фильмы с его участием регулярно показывали по телевизору. Его лицо можно было встретить на плакатах в книжных магазинах. Ни одна из книг или передач о кинематографе не могла обойтись без обсуждения феномена Бадди. Мальчик со взъерошенными волосами и широко открытыми глазами сделал то, чего никому не удавалось на экране – затмил славу собственной матери. По крайней мере, в этом доме он был вообще вне всякой конкуренции. Я вдруг вспомнила, что видела еще одну фотографию Бадди в холле и его портрет над лестницей. Конечно, можно было ожидать, что Мэгги с ее блистательным прошлым и склонностью к самолюбованию превратит дом в собственный мемориал. Но он скорее был похож на мемориал ее умершего сына. Мысль об этом поразила меня и показалась странной. Я еще не знала, какой зловещей она покажется мне чуть позже.

На полках шкафа стояли несколько фотографий в золоченных рамках. Я подошла рассмотреть их. Это были снимки Бадди в ролях, в которых он снимался. Вот он в матросской форме в «Маленьком капитане», а вот рядом – шустрый пострел из «Приключений синеглазого малыша».

Я никогда не верила в предчувствия, но внезапно на какой-то миг меня охватило чувство беспричинного животного ужаса, неуловимого чувства, о котором говорят:" повеяло могильным холодом". Я быстро оглянулась и не удивилась бы, обнаружив, что не одна, что кто-то неслышно вошел и пристально смотрит на меня. Но комната была пуста. И единственная пара глаз, наблюдавших за мной, принадлежала Бадди. Тогда я не придала этому никакого значения.

– Что за чепуха! – рассердилась я на себя. У меня не было совершенно никаких оснований для мрачных мыслей. Чтобы избавиться от них, я распахнула окно. Был январь. Воздух был прохладным и чистым, без всяких признаков знаменитого лос-анжелесского смога. Невозможно было долго оставаться мрачной, окунувшись в живительный поток солнечных лучей, таких приветливых и ласковых после хрустальной зимы Миннеаполиса. Даже инцидент с люстрой вызвал у меня теперь лишь улыбку. Можно будет описать его во всех захватывающих подробностях в письме домой, к маме.

Я немного взбодрилась и решила выйти осмотреть окрестности. Калифорнийское солнце влекло меня из комнаты. Участок вокруг дома был впечатляющим. Чуть в стороне находился бассейн, похожий на небольшое озеро, и теннисный корт, которым, казалось, давно никто не пользовался. Вокруг щедро цвели заботливо ухоженные цветы. Трудно было представить, что на этом месте когда-то давно была лишь пустыня.

Мне, привыкшей к снежной и холодной зиме, было трудно удержаться от соблазна подойти и потрогать воду в – бассейне. Она была теплой, и я дала себе обещание искупаться здесь при первой же возможности. Хотя, конечно, не сегодня. Дело в том, что становилось довольно прохладно. Я тогда еще не знала, как резко падает температура к вечеру в Южной Калифорнии.

Вернувшись в дом, я неожиданно нашла и персональный мемориал Мэгги. В библиотеке не было ни одной фотографии Бадди, только ее собственные. Мое внимание привлек портрет в полный рост на одной из стен. Да, действительно, она была прекрасна, в ней было нечто большее, чем просто физическая красота. Я подумала обо всем, что читала о ней в журналах. Сколько же лет было Мэгги, когда она решила уйти с экрана? Самое большее, сорок. Для королевы не так уж и много. И, конечно, в то время ей не было равных. Была ли она искренна, когда утверждала, что бросает карьеру ради Бадди, или уже тогда чувствовала, что не сможет вынести неизбежного – видеть в глазах поклонников отражение собственного увядания? Было ли это благородным жестом или уловкой, чтобы сделать из себя легенду?

Там были еще и другие фотографии. Я просмотрела их, а затем увидела альбом с вырезками из газет и журналов. Мэгги всегда имела огромный, даже по голливудским стандартам, успех у публики. Конечно, во многом благодаря прессе. Но два ее Оскара были реальностью. Так же, как и три ее замужества; отец Элизы был четвертым и последним.

– Она была чертовски хороша, правда? – раздался легкий серебристый голос у меня за спиной. Я резко обернулась, вздрогнув от неожиданности, и увидела на пороге библиотеки Мэгги.

Она рассмеялась, указывая на альбом. Я как раз рассматривала фото, сделанное во время съемок ее последнего фильма. Тогда тетушка превзошла саму себя.

– Да, она была хороша! – сказала я, улыбаясь, и быстро добавила – И сейчас тоже.

Мэгги прищелкнула языком.

– Я стала старой, но не слепой. Я сделала карьеру, создавая иллюзии. Но у меня никогда не было иллюзий относительно себя. А сейчас и тем более нет. Мэгги Бэрк, которая бросала в дрожь тысячи мужчин во всем мире, исчезла. Она умерла много лет назад.

Спорить с ней было бы глупо. Я даже была рада, что она так трезво смотрит на жизнь.

Мэгги подошла ко мне, взяла альбом и долго рассматривала те же фотографии, что и я. Затем аккуратно его закрыла.

– Прекрасна... Все говорили мне, что я никогда не была так прекрасна, как в этом фильме. После него какие только роли мне не предлагали. Я могла выбирать любую по своему вкусу и мне заплатили бы любую названную сумму.

– Тем не менее вы все отвергли, не моргнув глазом, – сказала я.

Мэгги бросила на меня быстрый взгляд и вызывающе усмехнулась.

– Хочешь знать, почему?

– Конечно, да. Я читала об этом массу предположений, – улыбнулась я в ответ.

– Предположения... Вздор! Никто из них не мог знать. Они до сих пор ломают головы над этим. – Тетя устремила на меня взгляд своих изумрудных глаз, они притягивали, как магниты, раз заглянув в них, невозможно было не повторить этого вновь и вновь. – Да, я хотела остаться легендой. Для этого надо уйти, когда достигаешь самой вершины. На это способны лишь самые смелые. Гарбо решилась на это и выиграла. Но ей, конечно, было далеко до меня. Понселла сделала это в опере, и ее сохранившийся образ превзошел живую Понселлу. Но я действительно была прекрасна. И знала, что многие годы спустя их всех будет продолжать мучить вопрос: почему я это сделала?

Мэгги положила альбом на стол. И вдруг я подумала, что она, должно быть, очень часто рассматривает его, возвращаясь в лучшие годы молодости и славы.

– Но это вовсе не главная причина. Нет, я говорила правду, когда уходила. Я хотела посвятить себя карьере сына.

– Это очень благородно с вашей стороны, – сказала я, чувствуя, что от меня требуется хоть какая-нибудь реакция.

Она рассмеялась.

– В том-то и дело, что это не похоже на благородство. И все те, кто знал меня, особенно собиратели сплетен, могли бы сказать тебе то же самое. Их бесило, потому что они знали, что мне не присуще благородство. Кому угодно, но не Мэгги Бэрк. И это было моей маленькой шуткой над ними.

Тетя снова пристально посмотрела на меня. Глаза ее лихорадочно блестели.

– Кино было моей жизнью, понимаешь. Оно было мне необходимо, как воздух. Но я не могла не видеть, что скоро для меня все закончится. Мне уже было почти сорок. Еще лет десять, и никакой грим, никакая искра Божия уже не помогли бы мне удержаться на вершине. Мне пришлось бы играть второстепенные роли, а я никогда не пошла бы на это. Я лишила их удовольствия лицемерно сочувствовать и смеяться у меня за спиной. Со мной это не пройдет. У меня был друг, который работал на телевидении. Он говорил, что телевидение убьет кинематограф еще на моем веку. Он говорил, что я со свистом вылечу, потому что на телевидение придут совершенно новые, молодые звезды.

Мэгги была очень взволнована. Она нервно размахивала руками, словно разгоняя витающие вокруг нее призраки прошлого.

– И я сделала выбор! Я решила превратить Бадди в звезду. Было видно, что у мальчишки есть талант. К тому времени у него уже был небольшой успех в фильме «Оловянный солдатик». И я чувствовала, что со своим опытом могла сделать его великим, поднять на вершины, недоступные другим. Темпл, Оуни, Бэртоломью, Гарланд – по сравнению с Бадди – не больше, чем заводные игрушки! Я пообещала себе добиться для него такой же славы, какая была у меня. Понимаешь, он стал бы продолжением моей собственной карьеры. Он стал бы новой звездой, нужной телевидению. И я продолжилась бы в нем...

Мэгги замолчала, прижав руки к груди. А я лихорадочно соображала, что сказать, чтобы успокоить тетю. Чрезмерное волнение было ей совершенно ни к чему.

– И все же я думаю, что это великий поступок – уйти ради карьеры сына. Ведь можно было продолжать успешно сниматься. В конце концов, у вас еще было в запасе по меньшей мере лет десять! – сказала я.

– Но беда в том, что я не ушла, – голос ее срывался. – Если бы я все бросила, Бадди сейчас был бы жив и занимал предназначенное ему место среди величайших звезд. Но я не смогла вовремя уйти от собственной славы.

– А я думала, вы тогда уже не снимались... Мэгги перебила меня. Глаза ее расширились.

– Конечно, не снималась! Но я не смогла отказаться от всего, что окружает жизнь звезды. Я не смогла отказаться от вечеринок, банкетов, презентаций, роскошной жизни богемы. И из-за этого убила Бадди!

Она закрыла лицо руками и зарыдала. Секунду я беспомощно стояла, уставившись на несчастное разбитое существо, в которое вдруг превратилась Мэгги. Что она имела в виду, говоря, что убила сына? В моей памяти внезапно возник портрет, висящий в моей комнате. Портрет Бадди. Его огромные глаза насмешливо смотрели сверху вниз, будто скрывая никому не известную тайну. Я начала успокаивать тетю, не переставая спрашивать себя: что же это за тайна?

Глава четвертая

– Мэгги... – начала я.

Но истерика прекратилась так же неожиданно, как и началась. Мэгги вытерла глаза и, когда снова посмотрела на меня, была опять спокойна и уверена в себе. Было жутко видеть, как она настолько мастерски управляет своими чувствами, что невозможно отличить истинных эмоций от профессиональной игры. Я начинала понимать, почему тетя в свое время смогла очаровать весь мир. Одновременно стало ясно, насколько трудно пробиться к сердцу Мэгги, настоящей Мэгги – каким бы оно ни оказалось.

– Должно быть, ты считаешь меня сумасшедшей старухой! – сказала она, смеясь. – Дело в том, что, когда так мало настоящего и почти нет будущего, прошлое оживает во мне. Наверное, ты не сможешь понять этого, по крайней мере, еще лет сорок. Но поверь, наступит день, когда ты осознаешь, что это такое.

Мэгги поежилась и обхватила руками плечи:

– Становится прохладно. Это одна из особенностей кали – форнийского климата. Каким бы теплым и приятным ни казался зимний день, вечером заметно холодает. Кстати, вечер уже скоро наступит и будет для тебя очень важным. Я хочу, чтобы сегодня на ужине ты была во всеоружии, дорогая! А теперь нам пора идти.

Я взяла ее под руку, и мы вышли из библиотеки. У лестницы мы расстались: я пошла в свою комнату, а Мэгги осталась, чтобы дать указания мисс Райт относительно ужина.

К тому времени, когда я приняла ванну, сделала прическу и привела себя в порядок, пора было одеваться. Я выбрала свое лучшее платье, не из тех, что выпускает наша фирма, а сшитое у знаменитого мастера, и надела его. Черное платье классического покроя скрадывало проявляющуюся еще иногда мою девичью угловатость. Нитка жемчуга, высокая прическа – и я выглядела уже скорее на тридцать, чем на двадцать четыре. Почти величаво. Почти, но не совсем.

Минута – и жемчуг был опять в футляре, а классический черный покрой – на вешалке. Я распустила волосы по плечам так, как привыкла ходить дома, и долго и нещадно их расчесывала. Потом достала одно из привезенных с собой платьев от «Гала Ориджинэлз». Я сама его придумала и сшила, ожидая удобного случая, чтобы выйти в нем в свет. Сегодняшний ужин был как нельзя кстати. Это платье было таким же ярко-красным, как языки пламени. Оно было легким и воздушным, и, когда я двигалась, походило на огненное облако. К нему не требовалось никаких украшений – они были бы излишни.

Когда я спускалась вниз, из библиотеки уже раздавались голоса собравшихся гостей. Секунду, прежде чем открыть дверь и войти, я колебалась. Может быть выгляжу слишком вызывающе? Может, Мэгги будет недовольна? Ведь она говорила о простом черном платье...

Я улыбнулась. Если кто-то и может оценить своеобразие и независимость, то это Мэгги. С этой мыслью я вошла. Мое появление оказалось эффектным. Все повернулись в мою сторону, и в первый момент легко было различить реакцию каждого из присутствующих.

В креслах удобно расположились трое незнакомых мужчин, которые, похоже, были рады видеть меня. У окна разговаривал с тетей человек, которого я знала по фотографиям – Сэм Карр, один из известнейших импрессарио Голливуда. Он все эти годы работал с Мэгги Бэрк, и в его глазах я увидела одобрение. Что касается тетушки, было ясно, что она очень довольна. Только в угрюмом взгляде Элизы сквозило раздражение. Она тоже была в новом платье, но таком же невыразительном, как и первое.

Однако важнее всего для меня было восхищение (именно к этому я стремилась, рассчитывая произвести эффект) молодого красивого доктора, с которым мы познакомились днем. Войдя, я сразу же нашла его взглядом. Увидев меня, он даже слегка присвистнул.

Все это продолжалось в течение одной-двух секунд. Затем Мэгги с сияющим взглядом подошла ко мне. Сэм Карр последовал за ней.

– Кто же научил вас такому блестящему выходу? – игриво спросил он.

– Не забывай, что эта девушка – моя племянница! – гордо сказала Мэгги, обнимая меня за талию. – Мари, это – Сэм Карр, самый большой пройдоха из всех, кого я знаю, но, кажется, очень неплохой импрессарио.

– Надеюсь, что Мэгги не преувеличивает, – сказал Сэм, кивнув.

Я была представлена трем пожилым мужчинам, чьи имена сразу же вылетели у меня из головы. Один из них был, кажется, режиссером, а двое остальных – продюсерами. Раньше знакомство с такими людьми произвело бы на меня большое впечатление, но сейчас все мои мысли занимал Кен Вольф. Он, показался мне еще красивей, чем в первый раз. Едва Мэгги отошла, чтобы взять коктейль, он тотчас оказался рядом со мной.

– Надеюсь доктор, вы не забыли, к кому из нас пришли сегодня? – сказала ему Мэгги, возвращаясь и протягивая мне холодный прозрачный мартини.

– Некоторые мужчины способны больше, чем на одну любовь, – ответил он, поднимая бокал. Тетушка рассмеялась. Было ясно, что это просто ничего не значащий флирт, но ей были приятны знаки внимания. Не знаю, насколько хорошо доктор Вольф разбирался в медицине, но женскую натуру он знал прекрасно.

Мы приятно болтали, попивая мартини. Потом один из продюсеров (кажется, его звали Вест) завел разговор о моих планах на будущее.

– У меня, конечно, очень мало опыта, – ответила я. – Всего несколько ролей в любительских спектаклях. Но, кажется, я хочу стать актрисой. Но только, если у меня действительно будет очень хорошо получаться. Чтобы выяснить это, я и приехала сюда.

Собеседник как-то странно посмотрел на меня, но в этот момент Мэгги перевела разговор на другую тему, и мне не удалось узнать, что означает этот взгляд.

Мы сели за стол. Я оказалась напротив Кена: между Элизой и Сэмом. Импрессарио мне понравился. Его важный вид и манеры предполагали чопорность, но в действительности он оказался очень милым собеседником, очаровательным и остроумным. Но все время я чувствовала на себе восхищенный взгляд Кена.

– Ваша тетушка не говорила мне, что на ужине будет такая чудесная девушка, – сказал Сэм, когда подали кофе. – Иначе я собирался бы сюда с еще большей радостью.

– Мне кажется, в любом случае вы собирались с радостью, ведь здесь Мэгги и Элиза, – ответила я, в течение всего ужина пытаясь втянуть кузину в разговор.

– Да, ты обижаешь нас, Сэм, – сказала Мэгги, сидя во главе стола. – Элиза, нам с тобой придется подумать, как наказать его, не так ли?

Элиза перевела взгляд с Мэгги на Сэма, затем покосилась в мою сторону. И меня снова поразила ненависть, сверкнувшая в ее глазах.

– Сэм легко теряет голову, – кисло заметила она и снова занялась своим кофе.

– Еще бы! – воскликнул Кен. – Из-за вашей племянницы, Мэгги, потеряет голову любой мужчина.

Я слегка покраснела, Элиза еще больше нахмурилась, а тетя рассмеялась. Хотя она и пыталась изобразить ревность, ей нравилось, что я завоевала всеобщие симпатии.

– Я чувствую, если мы с Элизой хотим получить хоть немного внимания, нам следует избавиться от конкурентов, – сказала она. – Доктор Вольф, почему бы вам не показать Мари, как чудесны вечера в Калифорнии?

– С удовольствием! – ответил доктор, не скрывая радости.

– Это вовсе необязательно, – сказала я, обрадовавшись, однако, не меньше его.

– Чепуха! Это обязательно! – нетерпеливо сказала Мэгги. – Мы хотим поговорить о тебе, но твое присутствие нам мешает; Идите! Элиза, хочешь пойти с ними?

Я увидела, что это предложение Кену совсем не понравилось. Признаться, меня такой поворот тоже не устраивал. Однако, вспомнив о том, что собиралась завоевать расположение Элизы, я бодро сказала:

– Да, Элиза, почему бы тебе не пойти с нами? Холодный блеск серых глаз подчеркнул фальшь ее улыбки.

– Спасибо, но я не могу. Если меня извинят, я бы лучше поднялась в свою комнату. Мне надо закончить кое-какое шитье.

Мэгги покачала головой.

– Шитье? Ради бога, почему бы тебе не поручить это мисс Райт?

– Потому что мне нравится шить самой. Это мой талант! – сказала Элиза, вставая. Она быстро прошла мимо нас с Кеном и хлопнула дверью.