Текст книги "Лицензия на убийство. Том 1"

Бывшего штурмовика сразу насторожило такое продолжение программы, но он ещё не знал, что совсем скоро это ему не понравится настолько, насколько вообще может человеку что-либо не нравиться.

Начальник тюрьмы подошёл к избитому комедианту и, усмехаясь, сказал:

– Не получилось? А я сразу говорил: в честном поединке человек против нашего народа бессилен.

«Монстра какого-то выставили на бой, жертву генной инженерии», – подумал комедиант, но в этот раз благоразумно промолчал.

Начальник тем временем повернулся к Жабу.

– А ты молодец! – сказал полковник с виду довольно искренне и похлопал амфибоса по плечу. – Настоящий боец! Дрался, как корхонский лев. Такому и проиграть не зазорно. Ты будешь жить.

Бывший штурмовик напрягся, последняя фраза ему очень не понравилась. Нет, он, конечно, был рад, что другу ничего не грозит, но тон начальника намекал, что жизнь решили оставить только Жабу. В подтверждение Лёхиным догадкам рептилоид показал на него рукой и добавил:

– А ты – нет!

– А почему это я нет? – понимая, что дело принимает паршивый оборот, комедиант попытался перевести ситуацию к диалогу.

– Потому что проиграл, – совершенно спокойно ответил цванк.

Он подал знак, и Лёху с Жабом посадили на небольшие стулья, скрепив им руки за спиной наручниками. Друзья попытались воспротивиться, но направленные в лоб автоматы охранников свели эти попытки на нет. Комедиантов придвинули друг к другу, плечо к плечу.

Начальник тюрьмы подошёл к временно заключённым поближе и посмотрел на них, не скрывая отвращения. Взгляд его был сам по себе не очень приятным, а в этой ситуации выносить его было особенно тяжело, практически невозможно. Обидчивого цванка просто распирало от ненависти к человеку, нанёсшему оскорбление ему и всей его расе. Амфибоса он, похоже, простил, потому что сверлил своим ненавидящим взором только Лёху. Рептилоид подошёл к бывшему штурмовику вплотную и прошипел прямо в лицо:

– Тебе, клоун, так нравится шутить про аппетит цванков, про то, что мы можем съесть что угодно и кого угодно. И ты на самом деле не сильно ошибаешься. Да, мы такие. Просто шутить об этом не стоило.

Цванк схватил своей когтистой лапой Лёху за подбородок и приблизился к нему ещё сильнее.

– Мы такие, какими были всегда! – продолжил шипеть начальник тюрьмы. – И что с того? Вы, людишки, прилетели в наш мир и пытаетесь тут насаждать ваши обычаи и правила. А у нашего народа свои правила! И одно из них гласит: победитель смертельного поединка имеет право съесть сердце побеждённого врага!

Рептилоид сжал лапой человеческое лицо, но не сильно, тут же отпустил и вытянул указательный палец в направлении заключённого, с которым бился Лёха.

– Он имеет право съесть твоё сердце! И я не буду ему мешать. Наоборот, я обеспечу ему такую возможность!

Чудовищного вида цванк жутко осклабился, явно предвкушая, как будет поедать сердце бравого штурмовика Алексея Ковалёва, и обычно не унывающему комедианту стало совсем грустно – ну никак не входило в Лёхины планы, что его в этот день будет кто-то есть.

«Стать закуской на тюремной вечеринке цванков – как же это мелко и позорно, – подумал бывший офицер Армии Тропоса. – Ладно бы ужином таргомского дракона или триамского землееда. Тоже неприятно, конечно, но хоть не стыдно».

Профессиональный военный знал: сдаваться нельзя ни в коем случае, и бороться за свою жизнь нужно до последнего, только вот в этот раз ситуация совершенно не оставляла ему никаких вариантов.

Лёха инстинктивно попытался высвободить руки, но браслеты наручников сидели крепко. И даже если бы он смог их каким-то чудесным образом скинуть, по два автоматчика держали его и Жаба на прицеле. А ещё около двадцати цванков стояло вокруг, и почти все были вооружены. Комедиант переглянулся с другом. Ошарашенное лицо амфибоса оптимизма не добавило.

И когда уже казалось, что испортить настроение ещё больше было просто невозможно, приговорённый стать ужином вспомнил, что через месяц у его сына должна состояться торжественная церемония выпуска в военном училище. Иван оканчивал элитное специальное заведение с отличием, и Лёха, как любящий отец, невероятно гордящийся сыном, должен был присутствовать в этот день рядом, несмотря ни на что.

Глава 8. Ещё один сюрприз

В последние несколько дней Лёха не вспоминал о том, что его сын заканчивает учёбу. Конечно же, он не забыл о таком важном событии, просто в свете произошедшего было не до того. Разумеется, любящий отец помнил о выпускном сына и непременно собирался на нём присутствовать, но мысли об этом временно были отложены на дальнюю полочку памяти. Ковалёв просто знал: в нужный день и час он будет на Тропосе и лично поздравит Ивана. Даже во время разговора с адвокатом и обсуждения пожизненной отработки он не допускал, что его планам может что-либо помешать. Но вот перед разделкой бравого штурмовика на субпродукты сомнения появились. И Лёхе это совершенно не нравилось.

Комедиант смотрел на цванков и не мог поверить в происходящее; впервые за долгое время ему было по-настоящему не до смеха.

«Что ж ты лыбишься, рожа безобразная? – думал Лёха, глядя на своего бывшего соперника. – Неужели эти антропоморфные крокодилы сожрут-таки меня?»

– Есть что-нибудь на языке смешное или остроумное, чтобы сказать перед смертью? – поинтересовался тем временем начальник тюрьмы. – Может, шутка какая-нибудь родилась по случаю? Нет?

Третий раз за несколько дней Лёха оказался в ситуации, когда ему нечего было сказать. Сначала нанизанный на кий господин Чылоо, затем встреча с недавним объектом насмешек у него в кабинете и вот вишенка на торте – поедание рептилоидами. Сказать было решительно нечего, к тому же стендап-комик понимал: что ни скажи – начальнику всё доставит удовольствие. А радовать цванка не хотелось.

Впрочем, полковник громко расхохотался, даже не получив никакого ответа. Временно заключённый Ковалёв смотрел на начальника тюрьмы ненавидящим взглядом, и ему казалось: выпусти его снова на ринг, и Лёха одолеет не то что одного, а целую дюжину этих ящероподобных монстров. Но бывший штурмовик был не на ринге, а на стуле и в наручниках.

– Сдохни, рептилия! – не весело, но зато от души почти прорычал Лёха.

– Не очень-то и смешно для такого прославленного клоуна, – совершенно спокойно ответил полковник. – На Ксине казалось, что ты в любой ситуации способен на смех. Нет?

«С другой стороны, терять-то уже нечего, потяну немного время», – подумал Лёха, при этом совершенно не представляя, что ему даст такая затяжка.

Но, с другой стороны, это было однозначно лучше разделки поваром – бывшему штурмовику очень не хотелось, чтобы его ели. Он посмотрел на начальника тюрьмы, усмехнулся и сказал:

– Не зря говорят, что цванки в любой ситуации способны на обман.

– Когда и кто тебя обманул? – искренне удивился начальник тюрьмы.

– Ты! Прямо сейчас. Если всё должно быть по-честному, то сначала Жаб должен сожрать твоё подлое сердце! Он же тебя победил и сделал это раньше, чем я проиграл. Поэтому он должен первый тебя заточить, а я с удовольствием посмотрю. Ну, а после такого зрелища, фиг с тобой, пусть твои крокодильи сородичи и меня жрут. Я-то уж всяко вкуснее пони.

– Не думаю, что твой друг пойдёт на это, – всё с тем же спокойствием ответил полковник. – У амфибосов нет такой традиции – значит, меня никто есть не будет. Из этого следует, что план у нас такой: есть сегодня будем только тебя! В следующем порядке: сначала победитель съест сердце побеждённого, потом все гости, то есть все присутствующие, его доедают. В смысле, побеждённого.

– Да я… – впервые вставил слово Жаб, но цванк его резко перебил, не дав выразить мысль.

– Что ты? Не бойся, тебя есть не заставим. Мы же не совсем монстры – понимаем, что ужин был тебе другом. Но поприсутствовать придётся. Всё же вечеринка и в твою честь, ты же тоже сегодня победитель. А дело небыстрое, сырым-то его никто есть не будет. Пока освежуют, приготовят. Но и времени у нас до утра много. Где, кстати, повар?

Начальник тюрьмы огляделся по сторонам.

– Где повар?

– Здесь я, – отозвался стоявший в сторонке невысокий цванк в униформе работника пищевого блока.

– Ну, так приступай, если здесь! Пока разделаешь его, пока приготовишь ужин… Я не собираюсь здесь до утра торчать.

«Охренеть, – подумал Лёха, которому было очень неприятно, что его так спокойно называют ужином. – Как у них здесь всё продумано и распланировано. Конечно, молодцы ребята, но надо как-то валить отсюда».

– Погодите, как это съесть? – попытался он снова завязать разговор с начальником тюрьмы, чтобы ещё потянуть время. – Я понимаю – убить, но как съесть-то? Как вы докажете, что я не сбежал или что вас не подкупил, и вы меня не отпустили?

– Ноги, – спокойно ответил полковник. – И руки.

– Что «ноги и руки»?

– Твои ноги и руки, обглоданные местными крысами, – пояснил начальник. – Ты хотел сбежать и спрятался в контейнере с пищевыми отходами. Но ночью пришли крысы и съели тебя. Ты местных крыс видел? Нет? Поверь, они могут и не такое. Заодно, может, и дезинфекцию наконец-то проведут; я уже пять раз писал в управление тюрем, и никакой реакции. Теперь, когда крысы сожрут заключённого, надеюсь, дело двинется. Как говорится, совместим приятное с полезным.

– А я? – снова подал голос Жаб.

– Что ты? – переспросил полковник. – Ты победил – будешь жить. Я же уже говорил ранее.

– Я отомщу!

– Знаю. Ты это можешь. Поэтому мы с тобой сразу договоримся, что ты не будешь мстить и никому не расскажешь. Твоего слова достаточно.

– А если я обману?

– Не обманешь. Амфибосы никогда не обманывают.

– Хорошо, а если я не дам слово?

– Это другой разговор, – начальник призадумался и добавил: – Тогда мы и тебя убьём. Но тебя не съедим. Ты победитель. Тебя похоронят достойно: доктор всё оформит как несчастный случай, отправим тело домой. Но я бы на твоём месте не выкаблучивался и дал слово. Друга твоего мы всё равно съедим. Его уже не спасти. Зачем себя губить?

– Да пошёл ты! – ответил Жаб.

Амфибос извивался на стуле ужом, пытаясь или сломать его, или сорвать наручники, но браслеты были крепки, и стул, несмотря на хрупкий вид – тоже. Начальник тюрьмы нисколько не реагировал на эти попытки Жаба освободиться. Он вёл с ним беседу спокойно, будто речь шла о какой-то мелочи вроде утренней прогулки:

– Уверен?

– Да! – злобно рявкнул амфибос.

– Твоё право. Уважаю! Настоящий воин! Глупый, но храбрый и с честью! – казалось, цванк говорит совершенно искренне. – Тогда как только мы его доедим, так сразу тебя и убьём. А пока будешь гостем на нашем празднике жертвоприношения. А там, глядишь, и передумаешь в процессе. Мы не кровожадные: ты только дай слово – сразу отпустим.

Лёха слушал начальника тюрьмы и отказывался верить в происходящее. Его не могли просто так взять и съесть, у него ещё были планы на эту жизнь. Ваньку надо было поздравить лично, убийцу кальмара найти, да и других планов было громадьё, и в них никак не входило быть съеденным рептилоидами на тюремной вечеринке.

Но с другой стороны, выходов из ситуации не предвиделось вообще никаких. И не то чтобы Лёха смирился, но заметно погрустнел. А вот полковник с каждой минутой становился всё веселее и веселее.

«В кураж входят ящеры», – злобно подумал бывший штурмовик.

– Стол готовьте! – приказал начальник тюрьмы, и охранники мигом откуда-то притащили стол и поставили его посредине спортзала.

К одному краю подтащили Лёху, к другому Жаба. На середину стола поставили что-то на подносе. Что именно – видно не было, так как всё это было накрыто большой белой скатертью. Справа и слева от подноса поставили по канделябру, в них зажгли свечи, основной свет в спортзале приглушили.

Перед Лёхой положили огромную разделочную доску, на неё большой искривлённый нож и поставили рядом серебряную чашу.

– Сердце должно минут пятнадцать полежать. Отдохнуть, так сказать, подышать. Тогда оно станет мягче, – спокойно объяснил бывшему штурмовику повар, уловив его непонимающий взгляд.

Причём объяснил так учтиво и искренне, будто не Лёхино сердце собирались класть в эту чашу, а фрукты или мороженое.

– А сразу сожрать слабо? Зубы сломать боитесь, ящеры? – огрызнулся пленник.

– Должно быть не только символично, но и вкусно! – с тем же радушием опять пояснил повар. – Я Ваше сердце ещё специальным соусом полью – он его дополнительно размягчит.

С этими словами повар поставил на стол небольшую бутылочку с мутной жидкостью – вероятно, тем самым соусом.

– Моё сердце не смогли размягчить даже слёзы бывшей жены при разделе имущества, – мрачно сказал Ковалёв. – А твой тухлый соус и подавно не сможет!

– Что Вы! Это чудный соус из жёлтой кхэлийской лианы! Лучшее средство для такого случая. Я Вас уверяю, Ваше сердце будет как суфле!

«Это просто какой-то сюрреализм», – подумал Лёха.

Он ещё не смирился с тем, что его собираются есть, но уже догадывался, что выхода нет. В помещении ещё сильнее приглушили свет, включили какую-то не то музыку, не то завывания – видимо, что-то из фольклора цванков, и начальник тюрьмы опять подошёл к временно заключённому Ковалёву.

– Пора, – сказал полковник настолько душевно, насколько позволил его артикуляционный аппарат. – Это красивый обычай! Пойми и прими как должное!

– Сейчас сам примешь по самое «не хочу», аллигатор! – снова закричал Лёха и попытался вскочить со стула, одновременно стараясь высвободить руки из наручников.

У него ничего не получилось – точнее, получилось, но не то, что планировал. Комедиант просто упал со стулом на пол, довольно сильно ударившись лицом. Его подняли и посадили обратно перед столом.

– Да успокойся ты уже, наконец! – недовольно пробурчал начальник тюрьмы. – Всю церемонию нам портишь! Что ты за человек такой вредный? Веди себя прилично!

Цванк сокрушённо покачал головой. Он так искренне обиделся на Лёху, что тот ему портит вечеринку, как будто Ковалёв не жизнь себе пытался спасти, а например, случайно сел на именинный торт.

– Ылиыэ, давай! – обратился начальник тюрьмы к заключённому, с которым Лёха выходил на поединок.

Тот подошёл к Лёхе и взял со стола нож. Бывший штурмовик закрыл глаза и приготовился к удару. Прошла секунда, за ней другая, но удара не последовало.

«Ждут моей истерики, – подумал Ковалёв. – Не дождутся. Сейчас главное – не открывать глаза. Ну, где ты там, чудище? Режь уже, не томи!»

Однако чудище медлило. Лёха начал немного психовать – всё же ситуация к этому очень располагала. Но не тот он был человек, чтобы открыть глаза и доставить цванкам удовольствие увидеть в них страх. Не факт, что этот страх там появился бы, но лучше было не рисковать – всё же раньше из Ковалёва никогда не готовили ужин, мало ли какие эмоции могли появиться в самый ответственный момент.

«Не тяните время, уроды, – думал стендап-комедиант. – Режьте уже быстрей, жрите сердце бравого штурмовика Лёхи Ковалёва и устраивайте свою крокодилью вечеринку, на которой потом доедайте меня всем гамузом – чего уж там, сегодня ваш день».

Прошла минута, но никто так и не вскрыл Лёхину грудную клетку в поисках его горячего и храброго сердца. Но до него донеслись какие-то странные шоркающие звуки.

«Нож, что ли, решили подточить? Вот же твари, будто заранее не могли», – подумал комедиант, совсем уже разозлился и всё же немного приподнял веки.

Если бы не наручники, Ковалёв принялся бы тереть глаза, чтобы убедиться в реальности увиденного. Картина, представшая перед ним, никак не вписывалась в ранее утверждённый план вечеринки: цванк по имени Ылиыэ огромным ножом нарезал на доске колбасу. Тот самый рептилоид, который должен был уже есть Лёхино сердце или, как минимум, положить его в чашу для маринования в соусе из жёлтой кхэлийской лианы, просто нарезал колбасу аккуратными тонкими кружочками. Обычную варёно-копчёную колбасу.

Тряпочную скатерть с подноса уже убрали, на нём стояли бутылка вина, графин с соком и три бокала. Начальник тюрьмы, еле сдерживаясь от смеха, подошёл к Лёхе и сказал:

– Теперь мы в расчёте.

Он сам снял с бывшего штурмовика наручники, с Жаба их снял один из охранников. Все присутствующие рептилоиды улыбались, а кое-кто даже смеялся.

– А ты говорил, что цванки шуток не понимают и шутить не умеют, – как ни в чём не бывало, сказал начальник тюрьмы и весело посмотрел на Лёху. – Берёшь свои слова обратно?

Он похлопал бывшего штурмовика по плечу, а тот просто отказывался понимать происходящее.

«Это что же, был розыгрыш? Эти злобные ящеры меня разыграли?» – с этими мыслями Лёха никак пока не мог примириться.

Стендап-комик, внешне не показывая, в душе уже вовсю радовался, что остался жив, но полностью в себя он ещё не пришёл. И было с чего. Его не съели – это было замечательно, но его разыграли, как мальчишку. Мир почти рухнул. Жаб находился примерно в том же состоянии, только ещё и не понимал при этом сурового юмора цванков.

Начальник тюрьмы, посмеиваясь, снова похлопал Лёху по плечу.

– Один-один, и не думай обижаться – мы реально квиты! Я больше зла на тебя не держу. И хоть чувство юмора тебе под конец, конечно, изменило, но держался ты достойно! Молодец!

– Что вообще происходит? – спросил Лёха, словно желая удостовериться, что розыгрыш закончился.

– Говорю же, один-один! Хотя, если бы ты видел себя со стороны, то признал, что все пять-один!

– Это что – типа розыгрыш?

– Нет, сейчас начнём тебя есть, – засмеялся цванк.

Все присутствующие опять громко расхохотались, начальник налил вина себе и в бокал, стоявший напротив Лёхи, и сок Жабу. После этого он очень серьёзно посмотрел на своих бывших обидчиков и сказал:

– Господа шутники! Я хочу, чтобы вы уяснили две вещи: первое – цванки тоже умеют шутить, второе – цванки не едят ни себе подобных, ни гуманоидов, ни вообще каких-либо разумных существ.

Лёха дослушал, выпил залпом вино и спросил:

– Хорошо. Вы пошутили – мы посмеялись. И что дальше?

– Что дальше? – начальник удивился такому вопросу. – Ничего. Сейчас допьём вино и пойдём спать. Вы – к себе в камеру, как и прочие заключённые, а я домой, как и остальные сотрудники тюрьмы.

– А завтра? – спросил Жаб.

– Завтра будет завтра. Вы проявили себя настоящими бойцами, теперь вы здесь не просто заключённые, теперь вы – мои гости, если, конечно, можно так выразиться. Вас в этой тюрьме теперь никто не тронет. Спокойной ночи!

Начальник тюрьмы допил вино, поставил бокал на стол и пошёл на выход, как обычно, что-то бормоча себе под нос. За ним потянулись остальные цванки, многие при этом подходили к Лёхе и Жабу и искренне, по-дружески хлопали их по плечам и спине, как будто они все стали теперь большими друзьями. Причём подходили как заключённые, так и охранники, что было не удивительно, так как держались они вместе, будто все были сослуживцами или работниками одного офиса.

Все очень быстро разошлись, оставив комедиантов переваривать в своих головах произошедшее. Лишь один конвоир скромно ожидал их на выходе из спортзала, не смея ни подгонять, ни даже вслух обозначать своё присутствие. Видимо, проявлял уважение.

Лёха, всё ещё до конца не придя в себя, проводив взглядом последних покинувших спортзал, уставился на друга взглядом, требующим объяснения или хотя бы сочувствия.

– Жаб! Это что было, вообще? Я не сплю? Ну-ка ущипни меня!

Амфибос спокойно ущипнул товарища за руку чуть выше локтя, причём сделал это мастерски, то есть быстро и больно. Лёха отдёрнул руку – он снова забыл, что его друг не понимает ни шуток, ни иронии и воспринимает всё буквально.

– Три года с тобой якшаюсь, а всё равно нет-нет да и забываю, что ты ни хрена не понимаешь образных выражений.

– Что, не туда ущипнул? – искренне поинтересовался Жаб.

– Когда-нибудь я всё-таки накоплю денег, и мы таки сделаем тебе операцию.

– Не хочу я никакой операции.

Жаб схватил Лёху за плечо и подтолкнул его к выходу. Ожидающий их конвоир почтительно отстранился, давая им пройти.

До самой камеры ни комедианты, ни конвоир не проронили ни слова. Лишь когда закрылась дверь, и они с Жабом остались вдвоём, к Лёхе вернулся дар речи, и он сказал:

– Он маньяк.

– Кто? – спросил амфибос.

– Начальник тюрьмы. Но надо признать: хорошо, сволочь, всё организовал. Я чуть в штаны не наложил. И в этот раз это не метафора.

Лёха улёгся на свои нары, которые нарами можно было назвать с натяжкой – они больше походили на больничную кушетку. Жаб присел на свои.

– Знаешь, друг мой зеленощёкий, – задумчиво произнёс Ковалёв. – А вот что я подумал. Это же знак!

Жаб с непониманием посмотрел на друга.

– Да, знак! Я думал, мы из этого спортзала не выйдем, а мы вышли. Значит, и из этой тюрьмы выйдем.

– Конечно, выйдем, – согласился амфибос. – На суд. А потом дальше по этапу, если вышку не присудят. Тебе лучше знать, какие у них здесь на Олосе законы. Тебя здесь один раз уже судили.

– Вот я и не хотел сюда возвращаться, как чувствовал, – Лёха тяжело вздохнул. – Законов я их не знаю, но есть у меня стойкое ощущение, что штрафом мы, скорее всего, не отделаемся. Уж больно тот кальмарец был крутым.

Бывший штурмовик поудобнее устроился на нарах-кушетке и, решив, что утро вечера мудренее, решил попытаться уснуть. Это у него получилось довольно быстро, несмотря на ноющие после боя рёбра.