Текст книги "Пророчество Гийома Завоевателя. Часть 1"

III глава. Воля Гильома Завоевателя

Руан. Нормандия. 10 сентября 1087 года.

Гильом очнулся, весь в поту. Мучительно болел живот, словно раздираемый изнутри тысячами острых и раскаленных ножей. Герцог попытался вздохнуть и вскрикнул – острая боль, словно игла, пронзила его правое легкое.

– Повелитель очнулся! Герцог Гильом пришел в себя! – Зашумели вокруг короля слуги, созывая придворных и лекарей, отлучившихся куда-то от ложа монарха.

Гильом тяжело вздохнул и снова прикрыл глаза. Боль охватывала все его тучное, растоптанное копытами коня, тело, делая буквально малейшее движение сущей пыткой. Он снова собрался с силами и открыл глаза. Над ним склонились лекари и несколько придворных. Герцог облизал пересохшие губы и попросил пить. Слуги протянули королю-герцогу вино.

– Нет, дайте воды… – еле слышно произнес король Гильом.

Попив воды, Гильом вдруг поймал себя на мысли, как может быть прекрасна и упоительна простая ключевая вода.

«Боже! Как же я глубоко заблуждался в своей жизни, пренебрегая простыми и прекрасными вещами, отрицая обычную простоту и радость жизни…»

– Как вы себя чувствуете, сир? – осторожно спросил Гильома монсеньор Ланфранк, архиепископ Кентерберийский.

Гильом Завоеватель скривился в ответ. Ланфранк, преданный ему священник, родом из Италии, обязанный Гильому всем и верный, как собака, стал молиться за здоровье короля-герцога.

Гильом повел глазами, которые еще застилал туман слабости, и увидел своего сводного брата Эда – епископа Байе.

– Эд, брат мой, молись за душу мою…

Эд склонился над Гильомом и прошептал:

– Что вы, сир и брат мой, вы еще поправитесь. Мы все, денно и нощно, молимся о вашем скорейшем выздоровлении.

Эд отошел от тела короля-герцога и украдкой перекрестил его.

К телу короля приблизились остальные придворные, среди которых Гильом узнал великого коннетабля Англии Гуго де Биго, коннетабля Нормандии де Оммэ, графов Нортумберленда, Уорика, Варенна.

«Воронье. Уже собираются возле моего тела. – Подумал, глядя на них, Гильом Завоеватель. – Не дождетесь. Я еще…»

Острая и резкая боль пронзила тело короля, выгнув его судорогой. Придворные зашептались. Гильом приподнял голову и произнес:

– Сеньоры и сановники королевства. Я, Божьей милостью, король Англии и герцог Нормандии Гильом, повелеваю…

Сознание снова покинуло короля. Он бессильно раскинулся на подушках. Придворные испуганно смотрели на умирающего монарха. Они ждали его последнюю волю.

Гильом снова пришел в сознание. Он позвал своего дядю, архиепископа Руана, своих кузенов – епископов Лизьё и Авранша и Эда епископа Байе, которым стал диктовать свою последнюю волю. Все они были нормандцами, его ближайшие родичи, верные и преданные короне люди. Гильом долго перечислял дарения и милости различным монастырям, аббатствам и святым местам, которые тут же фиксировали трое молчаливых писцов-монахов.

Наконец, Гильом дошел до самого главного и основного вопроса – определение наследника. Многие сеньоры и прелаты склонялись к старшему сыну герцога – мессиру Роберу Коротконогому, или Куртгёзу, как его называли на французский манер. Простой, открытый и благородный Робер Куртгёз, казалось, целиком и полностью олицетворял идеалы рыцарского поведения. Но, Робер недавно поднял мятеж против своего отца, требуя себе Нормандию как можно скорее. После нескольких стычек, осады нескольких замков Гильом Завоеватель проклял своего старшего сына, чем сильно перепугал местную нормандскую знать.

– Сир! Кому вы желаете передать трон и земли, собранные вашей могучей дланью? – Осторожно спросил Гильома Гуго де Биго, приблизившись к королю после окончания его совещания с прелатами.

– Нормандию мы отдаем нашему старшему сыну Роберу… – еле слышно произнес король.

Гуго де Биго удивился. Робер Куртгёз, простодушный, доверчивый и чересчур наивный был просто идеальной фигурой для знати, надеявшейся на сильное послабление в налогах и повинностях, которые ввел Гильом Завоеватель. Надежда на восстановление «былых вольниц», с их частными войнами и правом чеканки монеты прельщала многих баронов Нормандии. Но, на самом деле, Гуго де Биго, как и большинство баронов королевства, мечтали об анархии и возможности «половить в мутной воде рыбки». Поэтому, Гуго, в надежде на возможность обогащения с нескольких сторон, «поставил» на обоих братьев, тайно поддержав Гильома Рыжего и выслав ему в помощь пятьдесят проверенных рыцарей. Эти воины служили для обеспечения безопасности принца, но, на самом деле, просто присматривали за его действиями.

– Вы прощаете Робера, сир? Вы снимете с него отеческое проклятие и дадите свое благословение, сир? Ваши слова можно понимать, таким образом, сир? – Заискивающим, несколько дребезжащим голосом, спросил Гуго де Биго.

Гильом приподнялся на подушках, его лицо налилось кровью и сделалось пунцовым:

– Нет! Я не прощаю Робера!..

Гуго посмотрел на знатных сеньоров, стоявших неподалеку, сделав вид, что сильно расстроен. Графы Нортумберленд, Уорик, Варенн, де Омаль и Готье де Кутанс стоявшие неподалеку, незаметно кивнули ему, что поняли все слова короля. Готье де Кутанс незаметно покинул короля и тайно отправился в замок Арк, где прятался Робер Куртгёз.

Монсеньор Ланфранк, архиепископ Кентерберийский, на правах высшего прелата королевства задал вопрос Гильому:

– Сир! Король и герцог наш! Перед лицом Господа Бога и Святой Троицы прошу вас назвать имя вашего преемника на престоле Англии! Назовите, кого вы желаете видеть нашим верховным сюзереном!

Гильом застонал. Он перевел взгляд на Ланфранка и тихо произнес:

– Вверяю Англию Господу…

Ланфранк и остальные священники приблизились к королю:

– Сир! Повторите еще раз, если можно – громче. – Произнес Ланфранк. – Сир! Мы милостиво просим вас назвать вашего преемника на престоле Эдуарда Исповедника, сир.

– Мы, Божьей милостью, король Англии Гильом, вверяем корону Англии Господу и Святой Троице… – снова тихо сказал король.

Сеньор Годфруа де Жиффар переглянулся с графом де Мандевилем и графом де Богуном. Граф де Мандевиль незаметно кивнул одному из своих слуг, который тотчас покинул комнату и поспешил в порт. Эти бароны поддерживали среднего сына герцога Гильома – Гильома Рыжего, надеясь на обогащение в случае прихода Гильома Рыжего к власти.

Архиепископ Кентерберийский еще раз попытался спросить короля об Англии, но Гильом прервал его, сказав:

– Вручаем Генриху, нашему младшему сыну, пять тысяч фунтов… серебром и мои замки Норвич, Торнхейм, Мальборо… с правом суда…

– Сир! Скажите вашу волю относительно Англии, умоляем вас! Можно ли считать, что Англию и Нормандию должен наследовать ваш старший сын Робер?

– Нет! Англию мы вверяем Господу! Еще…

Священники столпились над королем Англии.

– Направьте мои покаянные письма в адрес всех владетелей и знатных сеньоров, коих мы обидели. В гневе или в спокойствии, но обидели. Городу Мант-на-Сене, пострадавшему в ходе последней, – Гильом усмехнулся, ему нечего было больше бояться произносить это «запретное слово». – Нашей, последней, кампании. Так вот, городу я завещаю три тысячи марок стерлингов серебром на восстановление церквей, храмов, зданий и стен…

Все. Все? Все…

– Гуго… – тихим голосом позвал де Биго Гильом Завоеватель.

– Да, сир! Я здесь и слушаю вас. – Гуго де Биго живо подскочил к ложу монарха, надеясь на предсмертный дар короля.

– Гуго, помнишь ли ты нашу битву при Гастингсе?

– Да, сир, как не помнить…

Гильом внезапно засмеялся, тихо и неожиданно:

– Помнишь, как мессир Гильом де Тайлефер вдруг, прямо посреди кровавого сражения, запел во всю глотку «Песнь о Роланде»? Гуго, помнишь? Как он врубился в укрепленный палисад на коне и со своим большим мечом-бастардом, где укрывались хускарлы личной стражи короля Гарольда Несчастного, царствие ему Небесное? Да, как же мы все смеялись потом! Мессир Гильом так пропел своим голосом «Песнь о Роланде»…

– Сир, это было весело…

– Да, Гуго. Мы были с тобой молоды, полны сил, надежд. Мы были… счастливы тогда. Просто счастливы и всё…

– Да, сир. И, это – всё? – С надеждой в голосе спросил Гуго де Биго, еще надеясь на какое-нибудь дарение.

– Да, это всё, Гуго…

Гильом вздохнул полной грудью. Он удивился, не почувствовав боли, мешавшей ему нормально дышать до этого. Тело короля, тучное и тяжелое, вдруг показалось Гильому пушинкой. Боль отступила, просветлив голову и мысли короля. Гильом вдруг нахмурил лоб, вспомнив слова старинного пророчества. Оно сбывалось, точно и правильно…

Море. Стрела. Конь. Эти три слова дали Гильому все. Дали власть, славу, богатства. Дали Гильому Англию, богатые луга и города которой безраздельно и безропотно подчинились его железной воле.

Гильом вздохнул. Три «запретных слова»! Будь ты проклята, судьба! Ты ухватила меня, словно волк кабана, своими жуткими «клыками Рока»!

Внезапно, Гильом вскрикнул, вспомнив об окончании пророчества!

Его род, его семя погибнет после него! Он пошел на «запретный» Юг! Смерть и гибель его рода на Юге, оттуда же и придут новые хозяева Англии и Нормандии?! Нет! Боже мой, что же, я наделал! Прости меня, Господи, раба неразумного и грешного!..

Голова короля безжизненно упала на подушки. Гильом Завоеватель, потомок величайшего проходимца и авантюриста средневековья Роллона Датского, незаконнорожденное дитя любви герцога Робера «Дьявола», скончался во дворце Руана 10 сентября 1087 года.

Ясное осеннее небо, словно в плаче над умершим герцогом, вдруг резко затянулось свинцовыми тучами и на головы людей упало буквально море воды. Природа плакала над телом великого человека, сильной личности, железной хватки которого боялась вся Европа.

Вместе со смертью этого великого человека, полного страстей, жившего среди крови, подлости и предательств, по Европе, со скоростью вестников распространилась загадочная история. Многие искажали и переиначивали ее, добавляя что-то свое и от себя. Некоторые детали стерлись, но, смысл ее сохранился. Герцог дерзнул поспорить с грозной судьбой, за что и поплатился. Напрасно старались нормандские сеньоры и двор короля Англии замять и замолчать последнюю часть пророчества друида.

«Конь. Стрела. Море. Эти три вещи погубят тебя и твой род, герцог Гильом» – гласила ее вторая часть.

«Конь» уже исполнил часть пророчества…

Оставались еще загадочные слова «Стрела и Море»…

IV глава. Филипп Французский «Грешник»

Замок Сент-Круа возле Парижа. 1087 год.

Филипп Грешник, он же – король Франции Филипп Первый Капет, сидел в каминной комнате небольшого дворца в замке Сент-Круа. Даже дворцом трудно было назвать это небольшое, наполовину каменное здание, приютившееся в дальнем углу внутреннего двора замка. Большой донжон, нависающий над дворцом и господствующий над замком, был мрачным, сложенным из каких-то серо-бурых камней, сооружением. Он жутко и уродливо загромождал небольшое пространство цитадели, своим внешним видом подавляя округу. Филипп втайне гордился своим новым донжоном и замком, хотя, и это было правдой, многие знатные владетели уже отстроили более высокие и более грозные башни. Даже его вассалы из семейства Рошфоров умудрились отстроить грозную и высокую башню Монлери, постоянно плачась и жалуясь на отсутствие денег и средств.

Филиппу исполнилось недавно тридцать четыре года. Он располнел и абсолютно не желал следить за своим здоровьем, кривясь в ответ на все советы и пожелания придворных лекарей, окружавших его. Напротив, Филипп чувствовал себя прекрасно. Его крепкий характер и железная психика делали его, как бы, неуязвимым и толстокожим, защищая от врагов. А врагов у короля Франции было предостаточно. Мало того, власть королей так ослабла за последние сто лет, что даже в пределах своего фамильного королевского домена он не ощущал себя в полной безопасности.

Замки, башни и укрепленные частоколами холмы, тут и там, воздвигались на его землях. В этих «вороньих гнездах» сидели рыцари и прочие родовитые сеньоры, грабившие купцов и прохожих, совершая наглые выходки в отношении церквей и монастырей, третировали и истязали население и монахов.

«Пускай балуют на здоровье», – сказал как-то Филипп, когда до него дошли слухи, вернее сказать – факты, о жутких и леденящих душу католика «похождениях» знатного барона Тома де Марля.

– Марль – преданный и храбрый рыцарь, верный короне и своему вассальному долгу перед королем. Мало ли чего он «натворил», зато его отряд постоянно, по первому зову прибывает для моих нужд. – Ответил Филипп кому-то из священников, вздумавших подать жалобу королю.

Действительно, Филиппу, при всей его кажущейся медлительности, апатии к делам и лени, удалось многое. Да. Филипп, пожалуй, единственный из третьей династии франкских королей, не разбазаривал свой домен, как это делали его предшественники. Его отец и дед, привлекая на свою сторону знать провинций, бездумно ослаблял себя, выдавая владения, титулы и привилегии. Именно его предки, так глупо и бездарно утратили влияние вдоль Луары, своими руками создав будущее могущество графов Анжу. Им, первым королям из династии Капета, не хватило кругозора и взгляда в будущее, иначе, они бы не создали грозных графов из Блуа-Шампанского дома, которые быстро «освоились» и утвердились на землях Гуго Великого.

Филипп, которого все называли «обжора, сластолюбец, великий ленивец», тихо и незаметно округлял свои разрозненные владения. Где – лаской, подкупом и обманом, где – силой и хитростью, но Филипп действительно стал «первым собирателем земель» в длинной череде последующих за ним королей Франции. Но, об этом позднее, и не в этой книге.

Хитрый король Франции не любил спорить и, даже, как-то сроднился с образом лентяя и грешника, который приписывали ему окружающие сеньоры и монахи.

– Так, значительно проще и, пожалуй, легче жить, друг мой Мишель. – Ответил однажды Филипп своему придворному Мишелю де Немуру. – Пускай, все считают меня таковым. Мне же легче…

Так, прикидываясь простачком и лодырем, наплевавшим на заботы о церквях и нуждах страждущих, Филипп медленно, но уверенно развивал и укреплял свой домен, увеличивая доходы от него.

У Филиппа, как, пожалуй, у любого из королей того времени, было крайне мало друзей. К тому же, у «бедного» короля их вообще может и не быть. Все же, Филипп был «богат». Богат я, прежде всего, своими верными и преданными людьми, хотя, порой, и среди них находились проходимцы и сребролюбцы.

Его двор составляли, в основной своей массе, рыцари мелкого или среднего достатка, жившие в его домене и владевшие ленами из рук короля. Но, те, которые были с Филиппом практически с самого посвящения его в рыцари, оставались, верны и преданы ему.

Мишель де Немур входил в ближний и самый доверенный круг друзей. С ним король охотно и часто откровенничал, позволяя себе, иной раз, вслух произносить секреты и тайны, огласка которых могла стоить ему головы.

Филипп частенько вспоминал свое детство, те недолгие годы, когда он, молодой и беззаботный мальчик был, по-настоящему счастлив. Всего несколько лет. Сущая малость в потоке мерзких, безликих и гадких последующих лет правления.

Детство, а, вместе с ним и счастье, быстро закончилось со смертью его отца, несчастного короля Генриха, внука Робера Благочестивого. Его мать – русская княжна Анна Киевская, мало уделяла внимания своему сынишке, почему-то невзлюбив свое дитя. Скорее всего, так она пыталась мстить своему нелюбимому, угрюмому и невезучему супругу Генриху, которого, словно в насмешку, позднее прозвали «Благочестивым». Все его благочестие сводилось, пожалуй, к мягкому и пугливому обращению с католическими священниками, которые стали именно с его правления позволять себя многое, в том числе и право, лезть в личную жизнь монарха.

Филипп с шести лет был уже помазан на царство в соборе Реймса. Через два года умер его несчастный отец. Умер тот, которого Филипп любил больше всех на свете. Умер его любимый отец, которым он дорожил и которому он, в последствии, будет сочувствовать…

Мальчик рано, слишком рано, повзрослел. Жизнь, перемалывая и переламывая юного Филиппа, ускоренными темпами заставляла его взрослеть. Король Франции прекрасно усвоил одну истину: «молчать о своих мыслях». Клише, пришитое ему матерью, звавшей его за глаза «дурачком» или «плодом пьяной ночи», стало служить ему хорошей защитой.

Прекрасная, емкая и цепкая память короля была запрятана глубоко в недра его сознания. Наверх же, для всеобщего обзора и успокоения, Филипп извлек и надел маску «слабой памяти» и «несуразности». Это, не раз спасало и выручало Филиппа, открывая перед ним действительные лица и предполагаемые поступки его врагов, не опасавшихся юного «полудурка» Филиппа.

Вдовствующая королева Анна Киевская, практически сразу, вышла замуж за пожилого, но крайне знатного и богатого сеньора де Валуа. Формальным опекуном молодого принца и короля Филиппа стал граф Бодуэн V Фландрский, его дядя.

Бодуэн V был натурой увлекающейся, непостоянной и, можно сказать, творческой, если это слово уместно для того времени. Несмотря на склонность к фламандскому авантюризму и различного рода приключениям, граф Бодуэн честно исполнил свой долг опекуна, сохранив жизнь, здоровье молодого короля Франции, не допустил разворовывания его маленького и разбросанного по всему северо-востоку королевства домена. Он пошел «дальше», женив юного Филиппа на своей дочке Берте Голландской.

Молва также приписывала графу Бодуэну V первые «амурные уроки» юного короля, которые так понравились подростку, что, со временем стали, чем-то похожим на хобби. Но это – не самое главное…

Главным же было то, что Филипп научился править страной. Да, внешне это выглядело, словно худая копия с великолепной картины, если сравнивать с правлением его злейшего врага – герцога Нормандии и короля Англии Гильома Завоевателя. Но, был один, и очень большой, нюанс, облегчавший жизнь Филиппа. Он был король, помазанник Божий на царство, освященный елеем короля Хлодвига, хранящимся в Реймсе. Филипп был и оставался верховным сюзереном для всех без исключения сеньоров королевства Франции.

Могущественные герцоги Нормандии, Аквитании и Бургундии являлись его вассалами и подданными, приносившими коленопреклоненные вассальные клятвы – оммажи. Герцоги Бургундии, ко всему прочему, были его кузенами, ибо происходили от его дяди Робера, брата его покойного отца Генриха.

Так, день за днем, из года в год, прикидываясь и изворачиваясь, Филипп взрослел, мужал и крепчал. Он провел несколько военных кампаний против своих могущественных соседей. Досталось от него и его тестю – графу Фландрии, что позволило Филиппу немного округлить земли вокруг своего северного кастелянства Монтрейль-сюр-Мер. Сожалел король только об одном.

Глупость его покойного отца, вздумавшего на старо-франкский манер разделить земли между сыновьями, не давала покоя Филиппу. Его младшему брату, Гуго, досталось богатое и обширное графство Вермандуа, которое, в одночасье стало независимым, и часто беспокоившем корону, владением. Гуго де Вермандуа, который прикрепил себе прозвище «Великий», был в действительности тем, кем любила обзывать Анна Киевская юного Филиппа. Он был слабоумный, доверчивый, но, как это часто случается, вспыльчивый и заносчивый граф. Филиппу стоило больших трудов, нервов и множества седых волос удержание Гуго де Вермандуа и всего графства в «орбите» своей политики.

Белесый, с невзрачным взглядом голубых, несколько водянистых, глаз, Филипп уступал харизматическим и фактурным соседям. Герцоги Нормандии и Аквитании были, словно написаны с портрета «идеального» монарха. Их стать, красота и поступки говорили сами за себя, чего нельзя было сказать о Филиппе Французском.

Но, именно Филипп Французский в те смутные времена увеличивал свои владения. Кроме него, большими темпами и объемами, увеличивал свое могущество только один человек – герцог Гильом Нормандский. Но, теперь он был уже мертв.

За годы своего «тихого», незаметного и «ленивого» правления Филипп сделал многое. Он сумел поднять торговлю в своем домене, что существенно обогатило его казну.

В 1068 году, Филипп, используя свое незыблемое право сюзерена, ввел во владение графством Анжу нового владельца, графа Годфруа де Гатинэ, женатого на дочери покойного графа Фулька III Черного. Его сын – Годфруа II Мартел Анжуйский умер, не оставив прямых наследников. К своей выгоде, Филипп ввел во владение зятя покойного, получив взамен – графство Гатинэ, вклинившееся между Орлеаннэ и землями Санса. Филипп существенно округлил южные границы своего домена, обезопасив подступы к Орлеану и Парижу с юга.

В 1071 году, вспомнив о своих туманных правах исходя из старинных брачных кутюмов королевства, король Филипп присоединил небольшое, но очень важное в стратегическом смысле, графство Корбей южнее Парижа, чем еще сильнее сплотил южный рубеж обороны домена.

Но, как это часто случается, увеличив свои земли, король Франции был вынужден тут же раздать их своим вассалам, многие из которых практически стразу стали грабить и задирать соседей, купцов и священников, сея смуту, анархию и произвол. Филипп, до поры до времени, смотрел на все их «проделки» сквозь пальцы. Но, когда его интересы затрагивались или ущемлялись неспокойными сеньорами, король резко и сурово наказывал их, демонстрируя, «кто в доме хозяин». Даже, если некоторые из его военных акций и не заканчивались сожжением замка или неудачей, как это произошло в Гатинэ, при осаде замка сира Гуго де Пюизе, подданные видели и понимали, что король имеет право и обладает возможностью созвать всех своих вассалов для наказания провинившегося сеньора.

В 1077 году Филипп исхитрился, путем интриг и обманов, завладеть графством Вексен, вклинивающимся в земли Нормандии, словно меч. Это, вообще, детективная история, достойная отдельного рассказа.

Мать Филиппа, Анна Киевская вышла замуж за старого, но еще крепкого графа Симона де Валуа. Они жили счастливо, Анна умело «лепила» рога на голове незадачливого супруга, наслаждаясь волей, жизнью и красотами Франции. Супруг – рогоносец, как это частенько случается, в один из прекрасных дней отдал Богу душу, оставив Анну дважды вдовой. Наследство покойного Симона мгновенно растащили соседи, прикрываясь родственными узами. Не оказался в стороне и Филипп Французский.

Единственный наследник покойного графа Симона, тоже Симон, которого впоследствии канонизируют, как Святого Симона, ушел в монастырь. Симон отказался принять наследство, вступить в брак и завести потомство. Филипп, по праву сюзерена, быстро и четко (для дурачка это просто невероятно) захватил графство Вексен. Оно было ближе всех к его домену, нежели остальные земли Валуа, он было стратегически важным и выгодным приобретением короны. Когда же он понял, что соседи сцепились между собой из-за нескольких спорных замков, Филипп резко привлек брата и графа Гуго де Вермандуа, с которым они на пару разорвали графство Валуа.

«Глупенький Гуго, – улыбнулся Филипп. – Ухватился за три замка, словно «цепной пес»! Я ему и отдал их, а остальные земли забрал себе, поставив верных кастелянов и прево управлять владениями покойного Симона…»

Филипп, сам того не понимая, создавал плацдарм для будущих завоеваний Нормандии его правнуками…

Вернемся же к друзьям и доверенным лицам Филиппа.

Вторым, не менее значимым человеком в окружении Филиппа Грешника, был епископ Парижа монсеньор Годфруа де Булонь. Младший брат графа Эсташа де Булонь – зятя покойного Эдуарда Исповедника и сподвижника Гильома Завоевателя, монсеньор Годфруа де Булонь служил верой и правдой Филиппу. Именно его, а не архиепископа Реймсского, король назначил архиканцлером, доверив казну и налоги в его верные, честные и грамотные руки.

Были еще люди, и немало, но, о них позднее…

Сегодня же, Филипп не был настроен на работу. Известие о кончине его злейшего врага повергло в ступор короля Франции.

«Гильом, царствие тебе Небесное, дорогой мой враг,… – грустно вздохнул Филипп. – Мне будет, если честно, скучно без тебя и твоих «проделок». Эх, Гильом, Гильом. С тобой рядом, я жил и дышал «полной грудью», ты не давал мне в конец облениться и замереть. Царствие тебе Небесное. Господи, отпусти грехи несчастного раба Божия Гильома Нормандского, прости все его прегрешения. И, меня прости, неразумного…»

Филипп позвал слуг:

– Бездельники! Живо позовите ко мне епископа Парижского и мессира де Немура! Да, не забудьте накрыть стол! Ваш король голоден, бездельники! Уморить голодом меня решили?!

Слуги радостно зашевелились, исполняя приказания короля. Их радовало хорошее настроение монарха. Когда король ругается, что его «желают уморить голодом» – это, хороший знак! Стол был быстро накрыт и Филипп, не дожидаясь прихода советников, решил перекусить.

«А-а. Отличное мясо, клянусь Святым Симоном! – отметил Филипп, пережевывая жареные куски. – Изумительное вино стали готовить на моих землях! Это, просто правильно и хорошо, что я повелел раздать земли и пустоши вилланам для хлебов и виноградников».

В это время в комнату вошли епископ Парижа и советник де Немур. Филипп кивнул им, приглашая за стол без излишних церемоний. В близком кругу он не очень любил и жаловал манерность придворных этикетов.

– Давайте, налетайте! – С полным набитым ртом сказал Филипп.

Епископ и де Немур сели и налили себе вина. Епископ – высокий и крепкий мужчина лет сорока, внешне походил больше на рыцаря, нежели на священника. Вот, и сегодня, он был одет несколько на военный манер. Из-под пол его сутаны, богато расшитой золотом и драгоценностями, выглядывала кольчуга, кинжал. Правда, отметил Филипп, кольчуга была очень искусной и тонкой, вероятно – итальянской, работы.

– Монсеньор епископ! – обратился Филипп к Годфруа де Булонь. – Как ваши успехи в деле борьбы с ересью и искоренению прочих вольнодумств.

«У короля сегодня было прекрасное настроение, – подумал епископ. – Иначе, он не завел бы разговор про всякую ерунду».

– Домен спокоен, сир. – Ответил Годфруа.

– Вот и чудненько, епископ. – Ответил король. Он повернул голову к Мишелю де Немуру, жующему большой кусок мяса, и сказал. – Мишель, друг мой, что там у нас с доходами, получаемыми от «братства на воде»?

– Сир. «Братство на воде» (так называлось общество купцов, перевозивших товары по Сене и пользующихся покровительством короны) исправно перечисляет налоги и подати в казну. Не правда ли, монсеньор Годфруа? – ответил де Немур, переведя взгляд на епископа.

– Да сир. Они в этом квартале увеличили поступления, перекрыв показатели сборов за прошлый квартал на тысячу триста шестнадцать ливров, не считая мелочи… – ответил епископ, ведавший поступлениями в казну королевства.

– Нет, Годфруа, мелочь тоже надо считать… – Филипп дал понять епископу, что он любит точность и пунктуальность.

– Простите, сир. Я могу сейчас послать людей за счетными книгами…

– Нет надобности, сегодня, заниматься счетами, Годфруа. Ты лучше расскажи нам об этой нашумевшей легенде. Или, как там её – о пророчестве старого друида! Вот!

Мишель де Немур с интересом посмотрел на короля и епископа. Ему давно хотелось подробнее услышать эту легенду, связанную с герцогом Гильомом Нормандским.

– Да, Годфруа, расскажи, пожалуйста! Очень, понимаешь, интересно! – Кивнул де Немур, берясь за вино.

– Сир! Но, вы ведь знаете, какой из меня рассказчик! Мне, куда сподручнее заехать кому-нибудь булавой по шлему, чем слагать истории… – попытался, было, отказаться епископ, который из-за обета не проливать кровь мечом и секирой, пользовался в боях здоровенной булавой.

– Так, монсеньор епископ! Вообще-то, это ваша работа! Вам, как блюстителю веры нашей святой католической церкви, – Филипп сделал такое лицо, что де Немур прыснул от смеха, – надлежит знать все, что касается происков еретиков и прочих идолопоклонников!

Делать было нечего, и епископ, как мог и умел, рассказал всю легенду и пророчество, не упустив ни малейшей детали. Королю понравилась занимательная и поучительная история, особенно та ее часть, где запрещалось воевать в Францией.

– Вот! Именно то, что нам и нужно! Необходимо, ребята, чтобы до всех было доведено, что воевать с королями Франции, особенно – их вассалам, равносильно смерти и проклятию! Мишель! – Король обратился к де Немуру. – Тебе надлежит, как следует, продумать все это!

Мишель молча кивнул, продолжая кушать. Король повернулся к епископу:

– Так. Теперь, к тебе! Именно твоя работа, как священника и епископа парижской епархии, довести до всех наших благородных и знатных «остолопов» главную идею!

– Какую, простите, идею? – Удивился Годфруа де Булонь.

– Да…

– Сир, простите меня, но, я… – недоумевал епископ Парижа.

– Годфруа! Ты, пожалуйста, не обижайся. Но, право, какой же ты тугодум! А еще гордишься своим происхождением от Карла Великого!

– Сир! Опять вы… – смутился Годфруа, немного обижаясь на Филиппа.

– Ладно. Прости меня! Ну, брякнул в сердцах! Не обижайся, ладно? – Филипп похлопал епископа по плечу.

– Хорошо, сир.

– Спасибо. Ты – настоящий друг, Годфруа! А, идея у нас такова – само Провидение защищает Капетов и престол Хлодвига! Понял?

– Да! Ух, ты! Поразительно, как я сам не догадался! – Хлопнул в ладони епископ.

Король улыбнулся, кивнул головой и сказал:

– Ну, сам понимаешь! Я – помазанник Божий! А ты – епископ, которого я ввел в сан и дал инвеституру посохом и кольцом! Только и всего, Годфруа…

– Да, сир. – Грустно согласился Годфруа.

– Не понял. Ты, что, опять обиделся на меня, Годфруа?

– Что вы, сир. Я, просто так, вздохнул, только и всего…

– И это прекрасно, что ты дышишь, Годфруа! Дыши еще сто лет, дорогой мой епископ и друг! А, наш бедный кузен – король-герцог Гильом преставился, царствие ему Небесное! Сооруди по нему поминальную мессу, чтобы все было, как положено! По «первому разряду»! Чтобы, все видели и знали, что мы грустим и любим нашего покойного, но «заблудшего» вассала! Чтобы все сеньоры и рыцари во Франции знали и помнили о страшной судьбе герцога Гильома, дерзнувшего поднять меч на своего сюзерена – короля Франции, помазанника Божия!

– Будет исполнено, сир! Поговорю с «ребятами» из Санлиса, Буржа и Лана, они меня поддержат! – Кивнул Годфруа де Булонь, перечисляя архиепископов и епископов, которых знал и с кем был в родственных или приятельских отношениях.

Филипп отпил вина, поставил кубок на стол и сказал:

– Так! С Гильомом закончили! Теперь, давайте подумаем, как нам «помочь» Судьбе исполнить два оставшихся пунктика пророчества. Остались у нас, если не ошибаюсь – море и стрела?

– Не совсем верно, сир. – Поправил де Немур.

– ?

– Надо так – стрела и море, сир. – Смутился Мишель де Немур.

– Да. А, я, как сказал? – переспросил король.