Текст книги "По святым местам"

В Карее много мелких магазинчиков, как продуктовых, так и торгующих церковной утварью. Во всяком случае, монахи нашей келии продукты для себя закупают в Карее. Я купил в Карее две иконки Божьей Матери: Афонскую и Иверскую. Как впоследствии выяснилось, чисто Афонской иконы Богородицы на Афоне не было. Совсем недавно, буквально несколько лет назад, скорее, в угоду паломникам и туристам была написана Афонская икона: под ногами Богородицы изображен утопающий в зелени полуостров Афон. Монахи называют ее современной.

После Кареи наш путь лежал мимо скита Андрея Первозванного. И опять неудача. Мы три раза пытались посетить этот когда-то бывший русским скит, построенный по всем правилам русского церковного зодчества русскими монахами, где в алтаре хранится голова Андрея Первозванного, но дальше двора нам проникнуть так и не удалось. Очень негостеприимные греки в этом скиту, и даже не пытаются скрыть своей неприязни, когда слышат, что приехали русские. Может быть, их это осуждение и оправданно. Во всяком случае, их можно понять. Когда-то скит находился в подчинении монастыря Святого Пантелеймона, а когда умер последний русский монах и скит пришел в запустение, монастырь официально отказался его содержать, сославшись на финансовые затруднения, и тогда скит был отдан грекам. Скит снаружи огромный и красивый, по величине значительно превышает размеры монастыря, поэтому внутренних работ по его восстановлению еще предстоит сделать очень и очень много. Фактически получается, что греки вынуждены восстанавливать не свое, не родное в том плане, что их храмы никогда не делались такими большими и величественными, как русские. Их храмы небольшие и, как они сами их называют, домашние.

Отец Василий рассказал, что когда на Афон приезжал Путин, он сделал предложение, от которого нельзя отказаться. Он попросил власти Греции и Афона передать исконно русские скиты пророка Илии и Андрея Первозванного русским монахам, а взамен обещал на деньги России полностью газифицировать Афон. Правительство Греции согласилось, а Афон ответил отказом.

Когда мы прибыли на место, мне выделили келью на втором этаже, напротив кельи отца Василия, а Сергею – на первом. При выходе из моей временной кельи попадаешь в коридор, один конец которого упирается в церковь, вход в которую занавешен марлей-тюлем, дверей нет. Здесь и проходит служба.

На первом этаже, помимо келий, расположена трапезная, душевая и самая настоящая русская баня. Монахи пользуются ею зимой. После трапезы мы с Сергеем с 20 часов 30 минут до 24 часов находились на службе, а потом разошлись отдыхать. На ночь келия запирается на металлические засовы, точно такие же, как в средневековых замках. Видно, что и запоры, и гвозди кованые.

Молдавская келия представляет из себя три двухэтажных здания, поставленные полукругом таким образом, что образуют уютный затененный внутренний дворик, покрытый асфальтом, где расположены столы и лавки. Все очень хорошо продумано: из этого внутреннего дворика можно попасть во все три здания, не выходя за пределы келии. Асфальт уложен так, что имеет небольшой наклон к выходу из келии, и оттого весьма удобно осуществлять уборку внутреннего дворика. Монах просто берет поливочный шланг и при помощи струи воды сметает мусор по асфальту, одновременно освежая воздух. Рядом с келией разбит огород, на котором монахи выращивают овощи: баклажаны, кабачки, помидоры. Кругом виноград, из которого монахи делают для себя вино. Прямо на территории келии растет несколько смокв. Оказывается, смоква – это инжир. Мы приехали как раз в пору их созревания. Созревший плод сам падает на землю с глухим стуком. Ополоснешь его под струей воды из шланга – и в рот. Вкусно и очень питательно. Помидоров столько, что братия не успевает их собирать. Часть плодов падает на землю и сгнивает.

Подняли нас 28 августа в 5 часов утра. За руль джипа сел Вячеслав – трудник и племянник отца Силуана, и мы едем на службу в монастырь Святого Пантелеймона, игуменом в котором архимандрит Иеремия, девяноста двух лет. Как говорил нам отец Василий, этот святой человек, в силу своего возраста, уже почти отошел от мирских дел, фактически полностью доверив и передав управление монастырем своему преемнику отцу Макарию.

Церковь монастыря небольшая, но и народа было немного, несмотря на то, что был большой праздник.

После службы мы с Сергеем попали на трапезу и совершенно случайно (за одним из столов осталось два свободных места с той стороны, где должны сидеть только монахи) оказались сидящими в трех шагах от Иеремии и Макария, которые еще с одним монахом трапезничали за отдельным столом. Искоса я наблюдал за ними, но за все время трапезы они не проронили ни слова и ни разу не улыбнулись, торопливо и, как мне показалось, жадно поглощая подаваемые блюда. Сухонький Иеремия выглядел хмурым, озабоченным и уставшим.

Хотя это и грешно говорить, ни служба, ни Иеремия, ни монахи, ни сам монастырь должного впечатления на меня не произвели. Не почувствовал я духа монастыря – мрачновато.

После трапезы нам предоставили возможность приложиться к чудотворной иконе Пантелеймона-целителя и к мощам, которых в монастыре более пятидесяти, в том числе и череп старца Силуана, который находится в самой церкви. К голове Пантелеймона-целителя приложиться не удалось: она в алтаре и выносится только на его праздник.

Церковная лавка была закрыта, поэтому ничего не купил. Заказал молебен за здравие на год. Кстати, греки, в отличие от русских, молятся за здравие, сколько бы ты ни заплатил, только единожды, не понимая, как можно молиться год, пять лет, вечность.

Мощи, как и во всех других монастырях, находятся в специально отведенной комнате, закрывающейся на замок. Комната размерами четыре на шесть метров; вдоль трех стен (четвертая стена – это дверь, через которую попадаешь в комнату) стоят стеллажи-витрины, такие же, как в ювелирных магазинах, под стеклами которых в открытых ларцах мощи: кисти рук, стопы, черепа, пальцы, кости, частички тела, кровь, предметы одежды и т. д. с имеющимися под ними надписями, что это такое и какому святому принадлежит. Когда стали прикладываться к мощам, я заметил, что один парень, пропустив всех паломников вперед, чтобы не мешать и не задерживать движение, прикладывает к мощам свой нательный крестик. Я последовал его примеру.

Мой серебряный крестик был сильно почерневшим, и перед поездкой на Афон я попросил жену его почистить. Она вычистила его при помощи зубной щетки, но тусклость и чернота в углублениях все равно остались. Кстати, на Афоне нет зеркал, нет телевизоров. Когда я уже вернулся с Афона в Уранополис и поселился в гостинице, то, стоя перед зеркалом, неожиданно увидел, что мой крестик блестит. Не поверив своим глазам, я снял его с шеи и внимательно осмотрел. На крестике не осталось ни одной червоточины, он сиял.

Из монастыря Святого Пантелеймона мы отправились в киприотский монастырь Ватопед. По дороге пошел сильный дождь, и мы уже испугались, что дороги размоет и мы на следующий день не сможем совершить восхождение на Святую Гору. Дождь продолжал лить и тогда, когда мы уже зашли на территорию монастыря. Здесь, ожидая под навесом окончания трапезы, встретились с русскими монахами: отцом Иоаникием и его другом, который прибыл к нему из России в гости на несколько дней, так же, как и мы, и Иоаникий возил его на своей «Ниве» по монастырям Афона.

Не зря говорится «мир тесен». Оказалось, что Иоаникий был сокурсником владыки Чукотского и Анадырского Диомида, и во время учебы в семинарии они дружили. Иоаникий вначале подвизался в монастыре Св. Пантелеймона, но вот уже как два года он и еще один монах ушли из монастыря в келию.

«Ватопед» в переводе с греческого – «ребенок под кустом». По преданию, монастырь воздвигнут на пожертвования отца чудом спасшегося после кораблекрушения ребенка, который был обнаружен спящим на берегу под кустом. В настоящее время Ватопед – один из самых сильных и богатых монастырей. Возглавляет его игумен, который ранее был министром на Крите.

Из трапезной монахи по дорожке с песнопениями направились в церковь, чтобы закончить службу. Как они поют, какие светлые и счастливые у них лица в отличие от угрюмых лиц монахов Святого Пантелеймона! Игумен прямо светится, замечательная открытая улыбка. Мне есть с чем сравнивать. Я уже встречался и беседовал со святыми людьми: схиархимандритом Пафнутьев-Боровского монастыря Власием (кстати, оказалось, что до того, как стать русским архимандритом, Власий отдавался монашескому служению на Афоне; об этом я узнал от отца Василия) и иеросхимонахом скита Всех Святых на Валааме Серафимом. От игумена, так же как от них, как будто исходят лучи света и добра. Мне кажется, что святые, чисто внешне не похожие друг на друга, каким-то внутренним содержанием абсолютно схожи, как близнецы. Я набрался наглости и в числе прочих подошел под его благословение.

После службы монахи вынесли для нас из алтаря главные святыни монастыря: настоящий честной Пояс Пресвятой Богородицы, через который многие и многие получили исцеления, в том числе и от бесплодия, и голову Иоанна Златоуста. Пояс Богородицы хранится в алтаре в инкрустированном ларце. Ларец открыли, и мы приложились непосредственно к Поясу. Этот Пояс Богородица при вознесении на небо после успения скинула с себя прямо в руки апостолу Фоме.

Голова Златоуста в футляре кубической формы, сверху и с одного из боков которого имеются круглые стеклянные окошки, похожие на иллюминаторы. Череп абсолютно голый, без какой-либо растительности и остатков кожи. Но, что самое удивительное, с одной стороны черепа к нему как бы прилеплено нетленное человеческое ухо, хотя второе полностью истлело.

По преданию, это как раз то ухо, в которое Златоусту шептал апостол Павел, помогая понять, что он имел в виду в своих вошедших в Библию трудах по наставлению христиан на путь истинный. Об этой истории знают многие, если не все. Если коротко, то в предании говорится примерно так: Златоуст, назначив какому-то человеку по его просьбе встречу, сел в своей келии за написание очередного разъяснения труда апостола Павла. В процессе его мучили сомнения, правильно ли он понял мысли апостола. В назначенное время человек пришел.

Принявший его ученик Златоуста перед тем как побеспокоить учителя, решил заглянуть в замочную скважину кельи и неожиданно увидел, что Златоуст не один. Сбоку от него стоит священник и что-то шепчет сидящему за столом Златоусту на ухо. Ученик не решился беспокоить старца и отослал человека домой. Так продолжалось в течение нескольких дней, пока Златоуст не окончил написание своего труда.

Когда же ученик доложил ему о том, что к нему приходил человек, Златоуст рассердился, обвинив ученика в нерадении, потому что в течение всего этого времени находился в келии один и ничто не мешало ему принять человека по важному делу. И только после того как ученик рассказал ему о том, что видел, а потом, взглянув на икону Павла, узнал в шептавшем апостола, Златоуст понял, что сам Павел помогал ему правильно изложить смысл и содержание своих творений.

Вот именно это ухо после смерти Златоуста оказалось не подверженным тлению.

В Ватопеде мы приложились также к чудотворной иконе «Всецарица», исцеляющей от рака. Затем Вячеслав разыскал русского монаха по имени Серафим, который вынес нам несколько поясков, приложенных к Поясу Богородицы. Такие приложенные пояски монахи Ватопеда раздают нуждающимся в них совершенно бесплатно. Из разговора с Серафимом выяснилось, что он сам попросился в этот киприотский монастырь и живет в нем уже больше года. Такое случается очень редко, но по воле Божией все случается. Кстати, хотя этот монастырь тоже считается греческим (киприоты по национальности греки), но отношение к нему со стороны других негреческих монастырей особенное. Видно, что и сам монастырь, и его обитателей любят за их гостеприимство и радушие. Даже мы за такой короткий промежуток времени почувствовали, что греки-киприоты ведут себя с православными других национальностей как с равными, как с братьями, чего не скажешь о чисто греческих монастырях, часть монахов из которых прямо-таки кичатся своей исключительностью. Такое отношение киприотов к вере, видимо, сыграло не последнюю роль при решении вопроса о приеме в греческий монастырь русского монаха.

Еще в этом монастыре есть икона Богоматери, пробитая ножом в области правой щеки, которой мы также поклонились. Если очень коротко, то в давние времена, когда монастырь испытывал нужду, пономарю монастыря, опоздавшему с работы к трапезе, не досталось еды. Разозлившись, он, проходя мимо этой иконы, вне себя от ярости схватил нож и со словами: «Я Тебе столько лет служу, а Ты мне даже поесть не оставила», вонзил нож в икону. Из раны на иконе потекла кровь. Осознав, что натворил, пономарь пал на колени и всю оставшуюся жизнь просил у Богородицы прощения за содеянный грех. Когда через три года после смерти останки пономаря извлекли из земли, то все косточки его были белые, за исключением руки, нанесшей удар ножом в икону Богородицы. Здесь надо сказать, что на Афоне монахов не хоронят в гробах. Через три года после похорон останки извлекают из земли, и если вся плоть истлела, а косточки белые или желтые, то считается, что монах вел жизнь праведную, угодную Богу, и тогда череп его помещается в усыпальницу (склеп), а остальные кости складываются отдельно. Усыпальницы имеются во всех монастырях. Так вот, эта рука пономаря не была прощена, на ней не истлел ни один волос, и от нее смердит. Эту непрощенную руку, помещенную в пенал, нам тоже показали.

В церковной лавке я купил иконки «Всецарицы» и «Достойно есть», женские четки «Слезы Богородицы», литографию Пояса Пресвятой Богородицы.

Затем мы направились в монастырь Ставроникита. Гостеприимный монастырь, имеющий гостинника. Нам в первую очередь был предложен чай с рахат-лукумом, а уже потом нам открыли двери церкви, где мы приложились к чудотворной иконе святого Николая (Николая Чудотворца). По преданию, эта икона около пятисот лет находилась в море, и когда ее выловили рыбаки (икона попала в сети), то к лику святого в области лба приклеилась ракушка. Когда ракушку от иконы с трудом оторвали, из образовавшейся раны истекла кровь. На внутренней стене портала имеется фреска, на которой изображен момент, когда рыбаки вынимают из моря сеть с запутавшейся в ней иконой.

Затем мы посетили Иверский монастырь. Такого количества святых мощей я, наверное, нигде и никогда более не увижу. Сами монахи говорят, что в Ивере сосредоточено самое большое количество мощей.

Монастырь был основан грузинами. В древние времена, когда на Иверию напали турки, Иверская икона сама ушла из монастыря и по морю достигла Святой Горы. Ее увидели рыбаки и хотели взять в руки, но она никому не давалась, удаляясь от подплывавших к ней лодок. Икона далась в руки только монаху. В монастыре висит икона, повествующая об этом событии.

Приложились к этой иконе, помолились; приложил к ней купленную мною в Карее иконку. На Афоне эта икона почитается одной из самых сильных. Она практически в рост человека и вся увешана золотыми цепочками – дарами исцеленных. В лавке купил крест и четки.

Отец Василий рассказывал, что несколько лет назад Иверский монастырь посетила делегация из Грузии. Грузины были очень удивлены, что монастырь греческий, а не грузинский.

Уже к вечеру мы вернулись в свою келию и покушали. За руль джипа сел отец Василий и повез нас через монастырь Великая Лавра в румынский скит Продром, где мы должны были переночевать, а поутру начать восхождение на вершину Святой Горы. Когда-то именно эта самая высокая на полуострове гора, издалека по форме похожая на Богородицу с младенцем, и называлась Афоном. Впоследствии название Афон распространилось и на весь полуостров.

Про это восхождение я узнал от Сергея, а он, в свою очередь, вычитал в Интернете. С его слов, там было написано, что восхождение на Святую Гору, если прибыл на Афон, – самый большой и необходимый для паломника подвиг. Он, между прочим, за этим и приехал, и меня соблазнил.

Великая Лавра – самый сильный монастырь на Афоне. Там покоятся мощи основателя Лавры святого Афанасия, который сподобился видеть на Афоне саму Богородицу. Отец Василий говорил, что Афанасий был таким большим и мощным, что за один присест съедал по одиннадцать порций пищи, за что монахи сильно на него роптали, так как в те далекие времена жить им приходилось очень туго. Когда уже совсем стало невмоготу, монахи решили уйти с Афона. А вечером после принятия такого решения на узкой тропинке Афанасий повстречал женщину и закричал на нее: «Женщина, ты зачем здесь?» В ответ услышал, что она – Мать Божия, но не поверил. И тогда Богородица сказала ему: «Ударь посохом в камень и убедишься». После удара камень раскололся на четыре части, образовав крест, и забил источник, который теперь называют источником святого Афанасия. После этого Богородица сказала ему, чтобы они не уходили с Афона и что она берет Афон под свое покровительство. Монахи остались.

Говорят, что несколько лет назад власти Греции хотели перевезти мощи Афанасия в Салоники, но когда рабочие подошли к спуду, их как будто молния ударила, и от этой затеи отказались, посчитав, что святой не желает покидать Афонскую землю. Мы приложились к мощам, оставили записочки, набрали из источника святой воды.

Отец Василий рассказывал, что в древности турки неоднократно нападали на Афон и разоряли монастыри. Практически в каждом монастыре Афона есть сказания, повествующие об этих событиях и чудесах, которые в те годы происходили. Когда мы заходили на территорию Великой Лавры, отец Василий показал нам на стене аркады фреску с изображением Богородицы и младенца и поведал следующую историю. При захвате монастыря турками один из них выстрелил в эту фреску, и пуля угодила в живот младенца (на фреске выщербина от пули хорошо видна). Пуля отскочила и убила стрелявшего.

В Продроме нас угостили ракией собственного приготовления и чаем с традиционным рахат-лукумом. Продром фактически не скит, это самый настоящий монастырь. Румыны и строили его с тем расчетом, чтобы иметь свой монастырь на Афоне, но им не разрешили.

Обидно, но к святыням скита мы не попали, несмотря на самое дружеское к нам расположение, так как, во-первых, было уже поздно, темнело, а во-вторых, в скиту в это время оказалось много паломников из Румынии, и монахам скита было не до нас. Но келью на двоих нам выделили и дали будильник, чтобы мы не проспали. Дело в том, что восхождение занимает целый день и надо успеть вернуться обратно засветло. Отец Василий рассказал нам, как идти, чтобы не заплутать, и нарисовал схему нашего пути на бумаге. Мы договорились, что машина будет ждать нас в скиту Продром с 20 часов следующего дня и до упора, пока мы не придем. На том мы и расстались, и отец Василий поехал обратно. С собой мы взяли два фонарика и сухой паек, состоящий из брынзы, груш, хлеба и воды. Спать мы легли около 22 часов.

В три часа ночи нас разбудил колокольный звон на службу, и уже в четыре часа, помолившись, мы при свете фонариков выдвинулись в путь. Было очень темно и тихо, и только над нашими головами сияли крупные звезды. Часть небосвода заслоняли то деревья, то горы, и только через час пути я отыскал на небе Большую Медведицу, просто других созвездий я не знаю.

Афонские тропы – это узкие извилистые петляющие «козьи» тропинки, то поднимающиеся почти вертикально вверх, то спускающиеся вниз, большей частью покрытые крупной щебенкой, чтобы не размывало дождями, по которым можно двигаться только гуськом друг за другом. Если встал на одну из тропинок, то уклониться куда-либо в сторону практически невозможно, так как одной стороны, как правило, обрыв-пропасть, а с другой стороны крутая гора в зарослях труднопроходимого леса. Но легко и заблудиться, если тропинка разветвляется, а ты этого разветвления не заметил и свернул не на ту тропу.

Примерно за сорок минут мы почти в кромешной темноте, спотыкаясь на каждом шагу о валуны, кое-как добрели до первого ориентира – калитки, перегораживающей вход козам, и далее по указателям направились в сторону скита Святой Анны. Указатели – это прибитые к деревьям ржавые полоски металла с нанесенными на них от руки белой краской наименованиями, которые и прочитать-то можно лишь с большим трудом, такие они старые и потертые. Причем, можно идти по тропе и час, и два и ни одного, даже такого указателя не встретить или увидеть другие, которые тебе ни к чему, а твоего указателя на развилке почему-то нет. И приходится гадать, куда идти. Мы не ожидали, что наше путешествие будет сопряжено с такими трудностями. Светать стало только к семи часам утра, и к этому времени один фонарик у нас отказал. Дважды мы плутали, после чего приходилось возвращаться обратно и начинать путь заново по другой тропинке. В общей сложности на возвращениях в обратную сторону мы потеряли не меньше часа времени.

Через три часа мы достигли указателя на Панагию, передохнули и круто повернули направо. Навстречу нам попался караван из пяти мулов, груженных песком и цементом, на одном из которых сидел грек-трудник. Чтобы разойтись на узкой тропе, нам пришлось залезть на гору. Мы то выбирались из леса, и перед нами открывался прекрасный вид на плещущееся далеко внизу море и снующие по нему малюсенькие катера и баржи, похожие на бумажные кораблики из детства, то погружались в такие мрачные дебри, где даже при свете дня казалось, что ты двигаешься глубокими сумерками: лучи солнца сквозь густые заросли деревьев пробиться не могли.

Восхождение до Панагии – церкви Пресвятой Богородицы – было еще более крутым и заняло у нас еще три с лишним часа времени. Медленно шли из-за Сергея: я убегал вперед, а потом останавливался и поджидал его. Исключительно мужественный человек. Оказалось, что он перенес две операции по удалению злокачественных опухолей: во время первой ему вместе с опухолью удалили одну почку, а во время второй через два года удалили опухоль на мозге. После второй операции он перестал ходить к врачам и пошел в церковь. С его слов, если бы он послушал врачей и лег в больницу в третий раз, то оттуда бы уже не вышел. Для себя он понял, что врачи, удаляя у него опухоли как следствие, определить причину размножения раковых клеток в его организме не могут. Он рассказывал, что перед самой поездкой на Афон на улице случайно столкнулся со своим лечащим врачом. Тот от неожиданности даже не смог скрыть своего удивления, воскликнув: «Ты еще ходишь?»

Когда до церкви Панагии оставалось метров пятьсот и она уже была видна впереди, навстречу попался высокий русский парень лет тридцати с палкой в руках и в тюбетейке с крестами, возвращавшийся обратно. Из короткого с ним разговора выяснилось, что он совершил восхождение на Гору вечером и остался там с ночевкой. Как следует поговорить не удалось, потому что он спешил: через два часа у него отходил паром в Уранополис, и мы даже не успели сказать своих имен друг другу. Увидев, что у меня нет воды, он тут же отдал мне свою и ободрил, что уже недалеко осталось. На том мы и расстались. Он успел отбежать метров пятьдесят, как вдруг неожиданно вернулся и, несмотря на мои возражения, почти силой вложил мне в руки свою палку, заявив, что ему она больше не нужна, а мне без нее будет трудно. Я поначалу и не понял, что это не просто палка, а когда пригляделся… Парень подарил мне настоящий, сделанный руками афонских монахов, посох с печатью на нем церкви Преображения Господня, венчающей Святую Гору. Как мне на следующий день сказал отец Лаврентий, осмотрев посох, такая печать может быть поставлена только на самой Горе во время службы, а служба там проводится всего один раз в год именно в день Преображения.

Наконец мы у церкви Панагии. Церковь представляет собой внешне очень симпатичное белое небольшое одноэтажное здание, состоящее из собственно церкви и двух помещений: одно типа наших деревенских сеней с земляным полом, печью и колодцем, второе – жилое помещение с несколькими кроватями. Неподалеку от церкви установлен большой деревянный крест. В церкви нас встретил тридцатилетний албанец, который хоть и плохо, но все же знал русский язык. Сергей немного говорит на английском, так что общение между нами было довольно сносным. Вначале мы помолились (албанец открыл нам храм), а затем он предложил нам чаю. Выяснилось, что он уже два месяца живет здесь, на высоте, совершенно один, и ему очень скучно. Приехал он на Афон на заработки: в частности, будет ремонтировать со своими семью земляками, которые должны прибыть на Афон через неделю, церковь Панагии. В течение этих двух месяцев по горным тропам на лошадях и мулах ежедневно осуществляется доставка стройматериала для ремонта церкви. Кстати, все крыши на Афоне покрываются черепицей из камня, потому что сильные мокрые ветра зимой разрушают обычную кровлю. Чтобы крыша могла выдержать такую тяжесть, на ней вначале делается цементная стяжка.

Поразительно: у нас в России повсеместно храмы восстанавливают узбеки и таджики, на Афоне трудятся албанцы. Где мы, православные? Ну, здесь я немного погрешил против истины. На Афоне среди трудников много молдаван и румын, есть русские и сербы. Греки, как правило, на Афон не едут, потому что привыкли к уюту, привыкли после работы посидеть в кафе возле дома, а если работать на Афоне, транспортная схема не позволяет ежедневно возвращаться домой. День работы на Афоне стоит сорок евро. При этом и жилье, и питание бесплатные. Если ты прожил на Афоне год, то получаешь право оформить вид на жительство в этой стране.

Передохнув и оставив свой рюкзак под присмотром албанца, мы двинулись дальше. Нам остался последний переход – подъем на крутой голый склон горы, практически лишенный какой-либо растительности; от палящего солнца укрыться негде. Так как из-за крутизны одолеть такой подъем невозможно, дорожка по этим скалам выложена серпантином, то есть зигзагами. Да и дорожка та еле-еле угадывается, так как везде одни сплошные камни. Мы добрались до вершины за два часа. Как раз на этом подъеме подаренный мне парнем посох весьма пригодился, и только тут я понял: он знал, что делал, когда вкладывал мне его в руки. Но радость покорения вершины затмила тяжесть путешествия: нам открылся чудесный вид на весь Афон, неописуемая красота, наглядеться на которую невозможно, а описать словами я не умею.

На самой вершине имеется небольшое плато, на котором установлен железный крест, и маленькая церквушка типа часовенки. Внутри церквушки вдоль стен рядами уложены скатанные матрацы и одеяла, видимо, для тех паломников, которые остаются на вершине с ночевкой. Тут же закопченный чайник, кружки, свечки, спички, соль, сахар, крупы. Короче, как у нас в зимовье.

Помолившись в церкви, начали спуск обратно. Конечно, спускаться – не подниматься, но на таком крутом склоне беспечность может привести к гибели. Когда я один раз сильно споткнулся и чуть было не рухнул вниз с обрыва, мои расслабленность и сонливость как ветром сдуло. Однако без приключений все равно не обошлось. Сдуру я припустил вниз, не став ждать Сергея, и, проскакав по камням две трети пути, улегся на один из гладких, нагретых солнцем валунов под углом примерно в сорок пять градусов, любуясь открывшимся внизу видом (церковь Панагии находилась практически у меня под ногами, а я как бы парил на облаке) и ожидая Сергея. Когда он через полчаса не появился, я забеспокоился, но заставил себя подождать еще пятнадцать минут, так как от одной только мысли совершить подъем еще раз мне становилось муторно. Но когда пятнадцать минут истекли, я рысью помчался наверх. За время подъема я присел отдохнуть всего три раза. В голову лезли мысли: поскользнулся, упал, разбился, потерял сознание, сломал ногу или, хуже того, треснулся головой. Я взлетел наверх весь в поту: Сергея нигде не было. Сотовый телефон не берет, связи нет, что делать?

Я истово помолился в церкви, чтобы все закончилось хорошо, и начал медленный спуск, стараясь заглянуть во все расщелины и провалы. Сам чуть было несколько раз не сорвался. Но все тщетно. Окончательно расстроенный, уже подходя к храму Панагии, увидел сверху, как из него выходит Сергей. У меня отлегло от сердца, и я даже ругаться на него не стал. Оказалось, что он спустился только пятью минутами раньше меня. Как мы могли разминуться на этой голой скале, уму непостижимо.

Но на этом наши приключения не закончились. Путь в обратную сторону мы начали в шестнадцать часов, отказавшись от предложения албанца заночевать, а в двадцать часов уже стемнело. На ощупь, с одним фонарем, по-над обрывами и пропастями, через речки и ручьи, дважды заплутав и уже было окончательно отчаявшись найти в темноте дорогу, мы только каким-то чудом все-таки угадали правильное направление. Конечно, только благодаря Божьей помощи и Богородице. В конце концов к двенадцати часам ночи мы вышли к калитке.

И тут оказалось, что от калитки дальше идут не одна, а две тропинки. Нас об этом предупредить забыли, поэтому утром мы даже не обратили внимания, по которой из них пришли от скита Продром, тем более что утром эту часть пути мы проделали в такой же кромешной тьме. Ну и, как водится, выбрали не ту. Вместо сорока минут мы прошагали по ней два часа, пока не натолкнулись на какой-то колодец и два указателя, среди которых Продрома не было. Сунулись идти по этим указателям: обе тропинки обрывались и начинался сплошной лес. И слава Богу, а то ушли бы вообще неизвестно куда.

Силы кончились, глаза слипались, телефоны молчали. Я нашел в темноте какую-то стропилу типа бруса и улегся на нее, потому что спина от рюкзака сильно ныла. И как провалился. Сергей потом говорил, что мы проспали на этом насесте минут сорок. Он спал сидя, уронив голову на колени. Мне показалось, что я забылся всего минут на пять, но очнулся уже явно посвежевшим. Пошли в противоположную от тропинок сторону наугад, мимо колодца и вдоль какой-то полуразрушенной стены. Стена кончилась, начался забор и какие-то проволочные заграждения. Наткнулись на калитку, вскрыли ее и подошли к какому-то дому, еще не зная, обитаем ли он или нет. Видимо, нас услышали, и в доме загорелось одно окно, после чего чей-то голос по-гречески стал нам что-то говорить. Так как понять друг друга мы все равно не могли, то вынуждены были ретироваться. Как мы потом узнали, на Афоне существует закон, по которому ночью попасть куда-либо под крышу невозможно. Двери запираются наглухо и никаким путникам до утра не открываются. Стали обходить дом вдоль изгороди и натолкнулись на едва видимую тропинку, которая вывела нас к стоящей на улице возле ворот этой усадьбы машине. Мы поняли, что к дому есть подъезд, а раз есть подъезд, то по нему можно выйти на большую дорогу. Отмахали километра полтора и вдруг позади себя услышали звон колокола: три часа ночи – в Продроме звонят к началу службы, а мы двигаемся в противоположном от него направлении. Через некоторое время вышли на большую дорогу и пошли по ней как раз в ту сторону, где звонили колокола. Если бы не колокола, могли бы двинуться и в другом направлении, так как все ориентиры давно потеряли. Когда мы вышли к Продрому, было шесть часов утра. Джип ждал нас, в кабине спал Вячеслав.