Текст книги "Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей"

Демократия – плод разума, но не только его

К счастью для нас, иерархические программы – не единственные программы общения, заложенные в нас когда-то естественным отбором. Есть альтернативные программы, на основе которых мы можем строить иные отношения.

Такое поведение называется альтруистическим. Стая дельфинов-белобочек поднимает к поверхности воды больного товарища, чтобы он мог дышать воздухом.

Объятия и улыбки

Все обезьяны легковозбудимы, раздражительны, агрессивны, обидчивы и злопамятны. И при этом весьма общительны. Довольно противоречивое сочетание, не правда ли? Неудивительно, что у них есть много способов смягчать конфликты. Выше мы говорили о ритуалах приветствия, улыбках, похлопывании по спине и дележе пищи. Особую роль играют объятия. Наши ближайшие из ныне живущих родственников – шимпанзе – очень любят обниматься. Они могут подолгу сидеть, обняв друг друга и получая от этого удовольствие и успокоение. Но еще чаще шимпанзе обнимают один другого, чтобы снять или предотвратить раздражение и обиду. И вполне успешно. Читатели знакомы с одним видом этих обезьян, но существует другой вид ( или подвид) – карликовый шимпанзе, гораздо менее известный. Этот на редкость добродушен. Он улыбается, как добрый, счастливый ребенок. Карликовые шимпанзе живут группами и соблюдают иерархию, но тратят на выяснение своего ранга не много времени. Зато они отдают много времени взаимному успокоению и умиротворению – улыбкам, объятиям, чистке друг друга, в том числе и «выискиванию вшей» в голове.

Альтруистическое поведение макак. Одна обезьяна выискивает у другой паразитических насекомых. Эта программа есть и у человека.

Все эти программы умиротворяющего поведения (включая и перебирание волос на голове) есть и у нас, и мы умеем ими пользоваться. Люди, как и карликовые шимпанзе, способны поддерживать отношения, в которых агрессивность сведена до самого минимума, иерархия не мешает дружескому общению, а само это общение ободряюще и приятно. Соответствующие традиции и воспитание позволяют очень многого добиться. Когдато американцы открыли магический эффект одной из форм – улыбки – и начали обучаться как можно чаще ею пользоваться. Улыбка воспроизводилась на тысячах плакатов, ею сияли на своих портретах и фотографиях самые популярные в стране люди. Таблички «улыбнись!» появились на дверях офисов и кассах магазинов. Прошло время – и Америка научилась и привыкла улыбаться. Европейцам поначалу американская затея казалась странной и даже лицемерной. Но, увидев результат – смягчение агрессивности, – и они стали учиться магической улыбке. Секрет ее в том, что, когда два человека одновременно улыбаются друг другу, иерархическая программа каждого из них воспринимает улыбку как мягкую, но уверенную в себе готовность к отпору, а другая программа – как поощрение. В итоге «где-то там» принимается подсознательное решение, что в данном случае можно не бояться и обойтись без выяснения иерархического ранга, сразу признать встречного равным себе.

О своем ранге можно не заботиться

Этологи обнаружили, что у некоторых видов общественных животных некоторые особи уклоняются от иерархических стычек. И не потому, что боятся. Просто для них это как бы не представляет интереса. Для многих людей иерархическая борьба тоже не интересна. У них есть иные ценности и иные способы самоутверждения. Наблюдения за шимпанзе в природной обстановке позволили обнаружить особей с подобным поведением, в том числе и мужского пола. В группе они не занимают ни самого высокого, ни самого низкого положения. В крайнем случае могут дать отпор агрессии. Но обычно они в иерархические стычки не ввязываются, продолжая заниматься своими делами. Некоторые даже пытаются, и притом успешно, примирять ссорящихся, обнимая и того и другого. Внутри группы шимпанзе много значат симпатии, на основе которых возникают особые дружеские связи, порой довольно теплые и долговременные. Оказывается, что с самцами, не любящими постоянно утверждать свой ранг, могут дружить иерархические самцы, в том числе и высокого ранга. Значит, последние оценивают положение своего друга в группе как достойное.

Помимо дружбы на равных, у шимпанзе существует покровительственная дружба, когда старший и более сильный защищает молодого и слабого, а тот при этом не «шестерит». У обезьян наблюдаются и другие проявления альтруистического поведения: дележка пищи, сопереживание чужим успехам, неудачам и страданиям, взаимное обучение. Взрослые сестры помогают друг другу заботиться о младших братьях и сестрах. О том, какие чувства могут питать друг к другу шимпанзе, говорят побочные результаты экспериментов по обучению обезьян языку жестов на основе азбуки глухонемых. Пользуясь знакомыми словами, обезьяны придумали друг другу имена. Одна обезьяна назвала другую, которую недолюбливала, «Черный Жук» (это что-то нехорошее, неприятное), а ту, к которой питала симпатию, – «Сладкое Печенье». Не правда ли, очень трогательно?

Множественность программ дает выбор

Антиагрессивные и альтруистические программы поведения шимпанзе, несомненно, родственны сходным программам нашего поведения. Ученые полагают, что такие программы были и у предков человека. Но у шимпанзе нет того набора программ жесткой иерархии и боевой организации, которые есть у нас и павианов. Поэтому группа шимпанзе не способна к четким и сложным оборонительным действиям и территориальным войнам. Да эти обезьяны в них и не нуждаются при своем образе жизни и умении лазать по деревьям, от которых обычно далеко не уходят. Спят шимпанзе тоже в безопасности, строя на ночь гнезда на ветвях деревьев.

«Двойной» набор программ социального поведения человека дает возможность их разнообразных комбинаций, в результате чего мы легко можем образовывать разные общественные структуры – от жестких авторитарных банд до почти лишенных иерархии клубов.

Что такое «инстинкт свободы»?

Об этом «инстинкте» гуманитарии часто пишут как о чем-то несомненном и свойственном человеку. Этологу трудно понять, что подразумевают иные авторы под этим словом и с какими действительно существующими у человека инстинктами можно его связать.

Если свобода – это возможность делать, что хочется, ни от кого не зависеть и никому не подчиняться и иметь все, что хочешь, то такой «свободы» животное достигает, заняв вершину пирамиды. Если свобода – это неучастие в иерархических стычках, то и такая программа у нас есть, но жить по ней согласны немногие. Ведь она предполагает, что я не только никому не подчиняюсь, но и никого не подчиняю себе. Дома, имущества, семьи и детей мне лучше не иметь: во-первых, их нужно защищать, а во-вторых, они ограничивают свободу. Получается свобода древнеиндийских гимнопедиев, древнегреческих киников, недавних хиппи, современных панков и бичей. Скорее всего, гуманитарии объединяют обе свободы. Для отдельных людей, например наследственно богатых и знатных, состояние, близкое к этому, было достижимо во многих обществах. Но для многих или почти всех членов общества оно обретается в той или иной степени только в правовом демократическом государстве.

Откуда взялась демократия?

Демократическая форма организации даже самого маленького общества, в отличие от авторитарной, невозможна, если члены этого общества не умеют говорить. Одной мимикой и жестами коллективно не обсудить сколько-нибудь сложные вопросы и не выработать решения. Поэтому ни одну из общественных организаций животных, даже самую доброжелательную к каждому из своих представителей (у дельфинов, например), не назовешь демократией в человеческом понимании.

Знатоки современной этологической литературы могут мне возразить, что великолепно организованные семьи муравьев, пчел, ос и шмелей – это своеобразные демократические коммунистические цивилизации, где правят рациональные и справедливые законы, перед которыми все равны и которые все стремятся исполнять честно и ответственно. Более того, там как-то обсуждаются некоторые интересующие всех вопросы, возникает что-то вроде партий, ведется какая-то агитация, вспыхивают и разрешаются «политические» конфликты. Но я уклоняюсь от дискуссии на эту тему, так как мы слишком мало знаем. Горько понимать, что у человечества находятся миллионные суммы на поиски внеземных цивилизаций, а земные цивилизации общественных насекомых, живущие рядом – только выйди в лес и найди ближайший муравейник, изучает горстка лишенных средств энтузиастов. Даже награждение Отто Фриша Нобелевской премией за открытие сложного и информативного языка пчел не подхлестнуло финансирование подобных работ! Конечно, изучать и понимать эти маленькие цивилизации, кое в чем более сложные и совершенные, чем наши, очень трудно, но все же когда-то надо этим заняться.

Если демократия невозможна без языка, то ясно, что до появления речи она у наших предков не возникала. Кажется, что бригады загонных охотников – самое подходящее место для зарождения некоторых начатков демократических взаимоотношений. Одним из преемников этих начатков была «военная демократия» плававших на весельных кораблях полуразбойников-полуторговцев. Древние греки, попробовавшие в начале своего пути к Олимпу и это амплуа, первыми осуществили демократию в постоянной борьбе с тиранией и олигархией, т.е. структурами иерархическими. Греки нащупали простой механизм: те, кто лично свободен, имеет дом, собственность и семью, образуют собрание, принимающее законы в защиту этих ценностей (а они соответствуют инстинктивным потребностям человека). Исполнительная власть образуется из тех же граждан по жребию, на заранее оговоренное время. Такой способ, конечно, не дает власть в руки самых компетентных, но зато он мешает пробраться к власти самым настырным. Все спорные вопросы на основе законов решает суд, в котором каждый может обвинять и защищать. Суд предохранен от захвата его настырными персонами своей многочисленностью: в него входят сотни граждан. Наконец, людей, проявивших склонность к захвату власти или приобретших опасно большое влияние на окружающих, народное собрание по результатам тайного голосования подвергает остракизму – изгнанию.

Современная демократия заботится о сохранении возможности заниматься политикой тем, кто остался в меньшинстве. Греки так к политическому меньшинству не относились, потому что оно было против самого демократического строя и стремилось его свергнуть.

Почему демократию нужно все время отстаивать

Может ли демократический строй возникнуть сам собой, на основе инстинктивных программ? Конечно, нет. Это продукт разума, продуманная система коллективного воспрепятствования образованию иерархической пирамидальной структуры, вершину которой увенчивают особи, жаждущие власти. Демократию нужно все время поддерживать политической активностью граждан, не позволять пробраться к власти «паханам» и «шестеркам». Древним грекам не удавалось удержать полис в состоянии стабильной демократии. Рано или поздно, опираясь на поддержку недовольных, власть захватывал очередной вожак и устанавливал авторитарный порядок – тиранию. Со смертью тирана его менее решительные преемники образовывали олигархию – «коллегиальную власть наилучших», которая постепенно ослабевала настолько, что удавалось восстановить демократию. Аристотель очень точно описал этот кругооборот: демократия сменяется тиранией, та – олигархией, а последняя – опять демократией. Возможность «хождения по аристотелеву кругу» существует и в наше время, но оно не столь неминуемо, как в греческих полисах, потому что каждая форма правления научилась себя защищать.

Демократическое общество независимо возникло и долгое время существовало в Древнем Риме, где оно было прекрасно оформлено юридически. Римляне нашли более эффективный, чем жребий, метод занятия руководящих должностей – выбор посредством избирательной кампании; тот же способ применялся для заполнения представительных коллегиальных органов. Римская демократия деградировала из-за непомерного расширения границ владений этого города-государства. В условиях подчинения Риму все новых народов демократическая система вырождалась в централизованную имперскую, а в империи демократия неэффективна и потому долго существовать не может.

Демократия родится из естественного права

Исчезнув с лица Земли на многие сотни лет, демократия медленно, шаг за шагом начала нарождаться в Англии, а потом и в других странах. С одной стороны, она использовала достижения римского права, создававшегося почти тысячу лет – от Закона 12 таблиц (450 г. до н.э.) до кодекса Юстиниана (525 г. н.э.). А с другой – опиралась на теорию о «договорном государстве» Гоббса и Локка. Согласно теории, человек изначально (в «естественном состоянии») чувствует за собой право на свободу и собственность и хочет, чтобы они были защищены от посягательств, а с другой стороны, склонен посягать на свободу и собственность других. (С точки зрения современных знаний этологии, это верно. И те, и другие врожденные программы сидят в человеке.) В результате возникают борьба всех против всех, анархия и хаос. Вы уже поняли, читатель, что здесь этолог согласен только с первой частью фразы (о борьбе). Возникает же в итоге борьбы не «первобытный хаос», а иерархическая структура, которая может преобразоваться в государство автократического типа.

«Договорная теория» рассматривает другой путь: люди во взаимных интересах договариваются об ограничении своих прав таким образом, чтобы право на свободу и собственность было обеспечено всем. При выработке законов и решении спорных вопросов они опираются на некие нравственные постулаты, которые присущи каждому человеку. Созданное таким образом государство – продукт борьбы разума против «естественного состояния». Здесь этологу нравится прежде всего понимание того, что нравственность заложена в человеке изначально.

Этологи называют ее врожденной моралью, врожденными запретами, и с ней мы уже познакомились. Государство, построенное ради защиты прав человека и основанное на законах, стоящих выше государства и любого человека, – это демократическое государство. Живя в таком государстве, человек может воспитываться не в духе борьбы за или против чего-то, что неизбежно в тоталитарном государстве, а в духе добродетели, о важности чего твердил еще Аристотель.

Итак, демократия – продукт борьбы разума с животными инстинктами людей, толкающими их самособираться в жесткие авторитарные иерархические системы. Демократия использует и позволяет большинству людей реализовать другие инстинктивные программы, тоже заложенные в человеке: желание быть свободным, потребность иметь собственность (включая землю, дом, семью), запрет убивать, грабить, отнимать, воровать, притеснять слабых. Демократия использует неизбежную для человека пирамидальную систему организации и соподчинения, но путем избирательной системы, разделения законодательной, исполнительной и судебной властей; а также с помощью независимых средств информации лишает иерархическую структуру антигуманной сущности и заставляет ее в значительной степени работать на благо всех людей, а не только тех, кто находится на вершине пирамиды. Как сказал когда-то Уинстон Черчиль, демократия не есть идеальная форма правления, но она самая лучшая из всех форм, найденных человеком.

Откуда взялись войны?

Из всех форм коллективного поведения людей самое отвратительное – война.

Порок загадочный и неисправимый. В каком веке после очередной опустошительной бойни люди не клялись друг другу в том, что минувшая война – последняя? Древние мыслители относили войну к естественным свойствам человечества. Вывод пессимистический, но зато определенный. В века просвещения и гуманизма эта точка зрения стала непопулярной. Войну стали рассматривать как проявление свободной воли людей, даже утверждали, что никаким животным она не свойственна, что это чисто человеческое явление. Что войны прекратит всеобщее просвещение либо само по себе, либо опосредованно, через создание такого страшного оружия (сколько надежд возлагалось на пулемет и динамит, например), которое само остановит войны. В XX веке с этой надеждой пришлось расстаться. Ни один пророк XIX века не предвидел, что XX век будет не только самым кровавым, но и самым разнообразным по типам войн – от мировых до родовых и племенных.

Триумф после военной победы. Что изменилось за прошедшие тысячелетия? Разве что коней заменили танки. Почему люди, проклиная войну, воюют?

Осознав это, Эйнштейн незадолго до начала Второй мировой войны в открытом письме Фрейду задал вопрос: не имеет ли война каких-то иррациональных, подсознательных корней? Фактически это означало бы вернуться от модных в прошлом веке геополитических и экономических объяснений феномена войны к точке зрения античных авторов. Фрейд ответил, что, по его мнению, в основе войны лежат древние инстинкты агрессии и разрушения, а все формы ее подачи – расовые, национальные, экономические, идеологические, религиозные – всего лишь разные формы рекламной упаковки, камуфляж. В мирной обстановке человек вынужден подавлять в себе эти инстинкты, а их проявление наказуемо. Война позволяет реализовать их открыто, более того, она такое поведение не только прощает, но и героизирует. Поэтому у противников грядущей войны мало шансов ее предотвратить.

Однако Фрейд тут же высказал надежду, что по мере торжества культуры войны будут угасать. Тут следует заметить, что Фрейд был, как сказали бы биологи, «ламаркист»: он думал, что инстинкты могут изменяться под воздействием среды, от упражнения усиливаться, а от неупражнения ослабляться. Ныне биологи знают, что инстинктивные программы передаются из поколения в поколение с генами и от неупражнения никуда не деваются. Коль скоро за способность и склонность человека убивать и воевать ответственны врожденные программы, то лучше нам о них знать, и чем больше, тем лучше. Причем многое может дать сравнительный метод – изучение не только человека, а и многих других видов животных со сходными или родственными программами поведения.

Воюют ли животные?

Если мы будем понимать под войной коллективные агрессивные действия, то на поставленный в заголовке вопрос ответом будет «да». Но все же в подавляющем большинстве случаев это нападение или отражение атаки между разными видами. Зачастую при такой коллективной агрессии снимается запрет на применение боевого оружия, и к чему это может приводить у тяжеловооруженных животных, вы можете убедиться сами, рассмотрев два рисунка, запечатлевших сцены боев между разными видами.

Вот муравьи-фуражиры (каста сборщиков корма) вида федоле (на рисунке они маленькие черные) обнаружили на своей территории рыжих лесных муравьев (на рисунке они светлые). Фуражиры с помощью химических сигналов вызвали своих соплеменников из касты солдат (крупные черные). А те своими могучими челюстями превратили рыжих муравьев в буквальном смысле в крошево. На рисунке видно, как уцелевшие рыжие муравьи отстреливаются кислотой. Врожденная мораль муравьев позволяет им применять оружие в схватке за родную землю. На следующем рисунке – применение оружия при набеге на чужое гнездо амазонками (светлые). Амазонки – рабовладельцы и рабов выращивают из куколок бурых лесных муравьев (на рисунке они черные). Чтобы добыть куколок, амазонки совершили набег на гнездо бурых муравьев и разбили их в беспощадном бою. Они уносят бочковидных куколок к себе в муравейник.

Мораль и оружие у тяжеловооруженных общественных животных. С вторгшимся на семейную территорию противником другого вида муравьи сражаются, применяя всю мощь своего оружия, как механического, так и химического. Вот что здесь происходит: обнаружив на своей территории рыжих муравьев (светлые), муравьи-фуражиры вида федоле (маленькие черные) с помощью химических сигналов вызвали своих солдат (крупные черные) и победили, усеяв поле разорванными врагами. Последний рыжий муравей (в правом нижнем углу) стреляет кислотой. Все муравьи стоят в позе преувеличения своих размеров. Врожденная мораль муравьев позволяет им применить всю силу оружия в бою с чужим видом за родную землю.

Если же мы будем понимать под войной коллективную агрессию против своего же вида, то такое бывает у многих территориальных видов, но, как правило, стычка происходит с соблюдением запретов, особенно это относится к тяжеловооруженным видам. Вот, например, как это выглядит у медовых муравьев. Два медовых муравья из разных муравейников столкнулись на границе владений. Каждый стремится встать как можно выше на вытянутых ногах, преувеличивая себя. Сойдясь, они соприкасаются антеннами, чтобы проверить запах, а затем встают бок о бок головой к брюшку соперника и тянутся «на цыпочках» вверх. Кто смог встать выше – тот и победил. Медовые муравьи могут химическими сигналами созвать товарищей. Тогда в турнире победят те, кто сможет выставить больше борцов.

Мораль и оружие у общественных насекомых. Муравьи амазонки-рабовладельцы (светлые), совершив набег на гнездо бурых лесных муравьев и победив их в беспощадном бою, уносят домой куколок побежденного вида (бочонковидные). Они выведут из них рабочих чужого вида, которые, запечатлев амазонок как своих сестер, будут выполнять роль фуражиров, как делали бы это у себя дома. В этой схватке мораль позволяет обоим видам применять оружие.

Мораль и оружие у общественных насекомых. Встреча на границе охраняемой территории двух медовых муравьев из разных муравейников носит турнирный характер. Каждый стремится встать выше другого. Сойдясь, муравьи соприкасаются антеннами, чтобы проверить запах, а затем встают бок о бок головой к брюшку и тянутся «на цыпочках» вверх. Победа за тем, кто выше. Они могут химическими сигналами вызвать на подмогу сестер. Тогда турнир выиграли те, кто смог выставить больше бойцов. Врожденная мораль не позволяет тяжеловооруженным медовым муравьям применять оружие в территориальных спорах с особями своего вида.

Причины, по которым общественные виды животных коллективно нападают или обороняются, обычно довольно ясные. Особей чужого вида атакуют, если они вторгаются в охраняемое пространство (территорию) или угрожают чему-то ценному, но беззащитному, например гнездам и детенышам. Вы все это могли испытать на себе, если по недоразумению или намеренно проходили через колонию озерных чаек или трогали муравейник, улей. Если вы при этом обращали внимание на тактику, применяемую животными, то могли заметить, что она имеет целью дать понять вам, что если вы будете продолжать двигаться в том же направлении, то давление на вас будет возрастать, а если начнете уходить – снижаться. Даже против питающегося ими хищника некоторые виды применяют коллективную оборону. Например, быки при приближении крупного хищника строят каре, прикрывая линией нацеленных рогов телят и коров.

Особей своего вида чаще всего атакуют в борьбе за групповую территорию, а иногда и за то, что они «не свои». И лишь среди общественных насекомых есть глубоко милитаризованные виды, имеющие некоторые особые причины для войн (вроде упомянутых муравьев-рабовладельцев).

Мы попытаемся найти несколько иррациональных, подсознательных мотивов, побуждающих людей воевать, а начнем с наиболее очевидного – борьбы за групповые территории и чуть менее очевидного – мнимого отражения нападения хищников.

Естественная история коллективной обороны

Современные виды человекообразных обезьян (орангутаны, гориллы) живут либо на деревьях, либо под защитой леса и не имеют естественных врагов. Шимпанзе – помельче и обитают в более открытом ландшафте, но далеко от спасительных деревьев не отходят. Все они могут обойтись без коллективной защиты от грозных хищников. Иное дело наземные приматы, обитающие в африканской саванне – колыбели предков человека. Им необходима оборонительная организация стада. В ее основе лежит жесткая иерархия половозрелых самцов. У многих живущих группой животных, если они обитают в безопасности (на деревьях, как орангутаны), или сильно вооружены (как львы), или очень быстро бегают (как лошади), во избежание бесконечных конфликтов самец-доминант изгоняет остальных самцов, включая сыновей. У наземных же приматов половозрелые самцы остаются в стаде, образуя его оборонительную структуру. Зоологи уже давно поняли, что, столкнувшись в сходной среде со сходными проблемами, предки собакоголовых обезьян и предки человека проделали во многом сходный путь и у них выработалось много сходных программ поведения. Стадная организация собакоголовых доносит до наших дней как бы действующую модель социальной структуры предков человека. Приглядимся к ней повнимательнее.

Павианы любят ходить строем

Стадо павианов насчитывает несколько десятков голов. В местах кормежки и относительно безопасных местах отдыха стадо располагается не кое-как, а особым порядком – лагерем. При этом самцы-доминанты занимают центральную и обычно возвышенную часть площадки, вокруг них концентрируются самки с детенышами, а периферию лагеря охраняют самцы-субдоминанты. Если обзор недостаточен, некоторые самцы занимают дозорные возвышения. Все это ради защиты от неожиданного нападения хищника.

Стадо павианов проходит опасный участок саванны. Иерархи идут в центре стада.

Когда павианы переходят с места на место, они идут в определенном порядке, который можно назвать походным строем. В середине стада идут доминанты. Из такого положения им удобно обозревать стадо и управлять им. Одновременно это и самое безопасное место в стаде в случае нападения хищника (у обезьян доминанты совсем не собираются рисковать собой без крайней необходимости). Около доминантов идет самая ценная для них часть стада: самки, способные спариваться, самки с детенышами младшего возраста и несамостоятельные детеныши постарше.

Периферию ядра образуют самостоятельные обезьяны. В случае опасности по команде доминантов ядро стада будет убегать, но не очень быстро – из-за самок, несущих на себе детенышей.

Впереди стада, на расстоянии видимости, идут самцы второго иерархического ранга (субдоминанты). Это авангард, наиболее опасное место в построении. Почему субдоминанты оказались в авангарде, понятно: отношения с иерархами у них довольно напряженные, и поэтому они предпочитают держаться подальше от доминантов и не видеть их. Те же, напротив, предпочитают не терять субдоминантов из поля зрения, ибо все время подозревают их в двух грехах: прелюбодеянии с самками и в покушении на власть. Обнаружив опасного хищника, авангард развертывается вогнутым оборонительным полумесяцем и стремится задержать его, быстро и слаженно маневрируя. Крупные кошачьи могут пытаться прорвать оборону тремя способами: проскочить в зазор между двумя павианами, обежать полумесяц с фланга или перелететь его длинным прыжком. Обычно авангарду удается отрезать хищника от стада и дать последнему убежать. Большинство хищников после этого охоту прекращают: они знают, что субдоминанты дерутся отчаянно и беспощадно, действуют сообща и прекрасно взаимодействуют. Ты вцепишься в одного из них, а они все – в тебя. Потеряв пять-семь самцов, павианы способны изувечить даже леопарда.

Позади стада, тоже на расстоянии видимости, идет арьергард – самцы третьего иерархического ранга, прикрывающие стадо с тыла. Они пока не пытаются отнять власть у иерархов, и поэтому те могут не держать их постоянно на виду. Если павианы идут по пересеченной местности и обзор недостаточен, они могут выделять одну или две группы бокового охранения.

Каждый, кто знаком с армией, сразу воскликнет: «Это же предбоевой порядок пехоты!» Да, подобное построение на марше кажется нам естественным, правильным. Оно известно с глубокой древности, так строятся боевые отряды современных «первобытных» народов, того же требуют современные боевые уставы. Поэтому весьма вероятно, что так строились древние первобытные люди и их двуногие предки.

Человек унаследовал эти программы коллективной защиты от хищника и прочих опасностей с помощью мужской части группы, соподчиненной между собой жесткой пирамидальной иерархией и способной принимать несколько форм пространственного построения, маневрировать и взаимодействовать. В построения определенным порядком, шествия, марши люди играют с детства до старости, и не только люди военные. А те, кто сам не играет, любит смотреть парады, церемонии, шествия, службы. Мы сотнями тысяч собираемся на стадионах, чтобы смотреть маневрирование спортивных команд, тактика которых обычно довольно точно воспроизводит атакующее и оборонительное поведение стадных приматов саванны.

Возможно, это самое древнее изображение войны. (Восточная Испания, разумный человек, эпоха охот и людоедства, не ранее 9–7 тыс. лет назад.) Левые, используя численное превосходство, стремительно атакуют «павианьим выпуклым полумесяцем», стреляя на бегу из луков. Правые стреляют в них с места. Их строй тоже «павианий», но оборонительный: авангард из четырех человек, образовавших вогнутый в сторону противника полумесяц и каре, прикрывающее двух раненых в центре. В отличие от сцен сражения в более позднюю эпоху, никто не убегает. Количество охотников в группах (около 20 и 12) соответствует представлениям о числе взрослых мужских особей в стаде видов рода Человек.

Если программы, определяющие поведение при междоусобных распрях, проявлении мстительности, нашествии, каннибализме, очень примитивны по стратегии и направлены на уничтожение и разрушение, то программы коллективной защиты от хищника имеют более тонкие цели. Боевая группа стремится разгадать замысел хищника, оценить его возможности, перехватить инициативу и, противопоставив более совершенную тактику, вынудить противника отказаться от замысла. Фактически те же цели в отношении правильной оборонительной войны ставит и военная наука. В этом случае получается менее грязная война, соблюдаются определенные правила ведения военных действий, в них не вовлекаются гражданские лица, по крайней мере женщины и дети.

Защита территории – священный долг каждого павиана

Если стадо павианов встречает на своей территории пришельцев, оно их атакует и изгоняет прочь. Скорее всего, у павианов территориальное поведение развивалось, опираясь на поведение защиты от хищников, и многие его программы использует. Борьба за территорию – очень важная функция самцов. Без хорошей территории стадо не может существовать, процветание его зависит от ее размеров и качества. Владения нужно все время пытаться расширить за счет соседних групп. Значит, стычки по этому поводу с соседями неизбежны. Ведутся они с соблюдением определенных правил и запретов.