Текст книги "Кубанский хмель. Мюзикл"

– А, чё, его, «где хотите». Он на «диких ваннах» ревматизм свой отмачивает. Там и возьмём его, ещё тёпленьким. Мявкнуть не успеет. Скажи Генчик? – пообещал Константин, укладывая в футляр трубу. Генчик уверенно кивнул и тоже унёс свою трубу в инструменталку. Вышли из ДК всем оркестром, там, на высоком крыльце пожали на прощание друг другу руки и стали расходиться в разные стороны.

– Ну, что? – спросил Геннадий, – Ещё позволишь себе? Грамм несколько будешь? —

– Костя ещё будет, о – ё – … ёй, – уже наполовину протрезвевший, дурашливо вполголоса пропел Константин: – Ну, наливай.

Опять забулькало в стакан, но уже остатки по половиночке каждому, захрустели в зубах огурчики, задымили сигаретки и Геннадий сказал – Ну, айда провожу тебя до дому. —

В это время, где – то в кармане заверещал «сотовый», оба кинулись шарить в карманах, но звонили только Константину. Едва он взял «трубку», как затренькал телефон у Геннадия. Тот тоже выудил телефон из кармана и оба они, отвернувшись друг от друга и отойдя несколько в разные стороны стали переговариваться. Ясно, что это звонили их жёны, тем самым контролируя местонахождение своих мужей. Их вопросы были абсолютно одинаковые.

«Ты где?», «Скоро придёшь?» и, обязательное, «Нигде не задерживайся. А, то я волноваться буду».

Отговорившись, Константин в сердцах воскликнул – Ну, вот на фиг мне этот «ГЛЯНАС» – это всевидящее женино око? —

– Точно, – поддержал его Генчик: – Взять ентон «матюгальник», шарахнуть им об столб, а жене сказать, дескать, «шёл, споткнулся, упал, потерял сознание, очнулся», телефон вдребезги и без «права» на ремонт. А, там когда ещё решиться купить. Пенсия – то смешная у нас. Хоть мы всю молодость и отработали на Крайнем Севере. —

– Да и не только молодость, а до самой пенсии. Почитай по тридцать годочков отбухали за романтику, – охотно поддержал Константин.

– Ну, что? Дойдёшь до дома сам, иль проводить? – поинтересовался Генчик у друга.

– Да, чё ж не дойду. Через Сибирь до дому дошёл. А, тут всего – то два лаптя по карте, – ответил уверенно Константин пожимая на прощание Геннадию руку.

– За Николкой сам съездишь, иль вдвоём смотаемся? – спросил Геннадий.

– Не. Сам съезжу. А то получится «трое вышли из лесу». Тады и детский праздник испортим. Не, один съезжу. Детскую мероприятию срывать нельзя. Я ведь, хомячков своих хочу привести. Ну, с Анюткой проще. Она с группой из детсада будет песенку петь, которую Николка – пароход написал. А вот Тимофея – то привесть надо обязательно. Ему это в диковинку и в радость. Там ведь всякое будет. И концерт, и на асфальте рисовать, и стишки рассказывать. Ну и дед, само собой, на дудке играть будет. Это ж для него как фейерверк. Так что, до праздника, ни – ни, – закончил Константин и, ещё раз пожав Геннадию руку, попрощался: – Пока. До побачения. —

– Пока, – ответил Геннадий, и они расстались.

На следующий день, в кабинете атамана Хадыженского куреня собрались пятеро. Сам атаман Хадыженского казачьего общества, председатель казачьего совета стариков, командир казачьей дружины, главный бухгалтер и контролёр – кассир Хадыженского казачьего общества.

– Сегодня у нас два вопроса, которые необходимо решить сейчас, хотя хадыженский казачий круг уже принял решение накануне. Нам предстоит довести его до окончательного оформления, – начал атаман. – Первый, это вопрос, касающийся премирования лучших учеников Хадыженской казачьей школы. От каждого класса по одному лучшему ученику наградить денежной премией. Знаю – поглядел он на бухгалтера и контролёра кассира, – денег у нас не так много, но выделить на День защиты детей, сколько сможем, наш долг. Всего в Хадыженской казачьей школе одиннадцать классов, по одному лучшему в учёбе от каждого класса, итого одиннадцать учеников. Круг решил выделить каждому по сто пятьдесят рублей, значит, всего на премии выделяется 1650 рублей. Ну, а насчёт того сколько денег мы можем направить на приобретение подарков для выступающих на конкурсах и концерте, который состоится 1 июня в Хадыженском Доме Культуры, в честь Дня защиты детей, мы сейчас узнаем у наших финансистов. Лариса Ивановна – обратился он к симпатичной молодой женщине, – вы как главный бухгалтер, порадуйте нас денежными вливаниями в это святое дело. —

Лариса Ивановна, очень скурпулёзный и ответственный бухгалтер, раскрыла книгу бухгалтерского учёта и найдя в ней соответствующую графу, ответила:

– Всего свободных денежных средств, у нас на сегодняшний день шесть тысяч четыреста тридцать семь рублей, восемьдесят три копейки. Вот и решайте вы, все ли деньги направить на это детское мероприятие или оставить немного на непредвиденные расходы, ответила Лариса Ивановна подавая журнал бухучёта атаману на стол. —

Тот, внимательно просмотрел записи и убедившись, что всё с учётом в порядке, задумчиво постучал карандашом по столу и наконец, сказал: – Давайте, решим так: пять тысяч рублей направим на все награждения и премии, а тысячу шестьсот с «хвостиком» оставим в резерве. Мало ли, что. Может куда – то съездить надо будет, так хоть на бензин деньги останутся. Верно я говорю господа казаки? – обратился он к председателю казачьего совета стариков и начальнику казачьей дружины. Те согласно кивнули головами и сказали своё «да».

– Значит, так и поступим, подытожил атаман, – и обратившись к главному бухгалтеру добавил: – Лариса Ивановна будьте добры отдать распоряжение контролёру – кассиру Тамаре Давыдовне о выделении означенной суммы денег на проведение мероприятий в честь Дня защиты детей. —

Тамара Давыдовна, в годах, но ещё очень красивая женщина, выглядевшая намного моложе своих лет, улыбнулась, кивнула головой в знак согласия и шутливо добавила: – Слушаю и повинуюсь. —

– Вот и славно. А, теперь попрошу нас покинуть, – обратился он к женщинам, – поскольку нам предстоит сейчас решить ещё один весьма важный вопрос. —

Женщины поднялись и уже на самом выходе Тамара Давыдовна спросила: – Чаю вам поставить? —

– Да, будьте добры, – ответил атаман, и когда женщины вышли обратился к оставшимся в кабинете казакам.

– Итак, – начал он: – В нашей непростой нынешней обстановке на всём Северном Кавказе, задачи обеспечения безопасности в местах массового скопления людей, стоят на первом плане. В связи с этим, нам сейчас необходимо составить план рассредоточения казачьих нарядов у Хадыженского Дома Культуры, где соберётся как обычно много народа и особенно детей. Хадыженск, конечно далеко не Москва, но, тем не менее, люди и здесь люди, а дети наши ничем не отличаются от московских детей. Поэтому, сделать необходимо всё от нас зависящее, для того, чтобы какой – нибудь дебил не вздумал напакостить, даже ради озорства. А это значит, наряды казаков должны не таращить зенки на праздничное шоу, а внимательно наблюдать за людьми и их передвижениями. Работать казачьи наряды будут под руководством специально выделенных оперативных сотрудников, к которым они и будут прикреплены. Казачья форма обязательна. Списки казаков по казачьим нарядам, мне лично к завтрашнему утру, – обратился уже к начальнику казачьей дружины атаман: – А, что старики наши, казаки? – обратился он затем к председателю казачьего совета стариков.

– Ну. Ружей нам на себя ноне, не взнуздывать, шашки тоже ни к чему, а те старики-казаки, что вполне в форме себя чувствуют, будут на празднике обязательно. Так порешил, совет стариков. Чем надо, подмогнём для поддержания порядка, – обнадёжил атамана председатель совета стариков.

– Ну, вот значит на этом, мы и закончим наше сегодняшнее заседание. А сейчас мне необходимо ехать в Апшеронское отделение Кубанского казачьего войска с изложением плана наших мероприятий в День защиты детей, – закончил атаман, и все поднялись, направляясь к выходу.

Уходя, атаман заглянул в кабинет к «финансистам» и сказал: – Лариса Ивановна, Тамара Давыдовна, подготовьте приказ в письменной форме о финансировании мероприятий в День защиты детей и оставьте его у меня на столе. Приеду из Апшеронска, подпишу. А, если кто меня будет искать, скажите, что я уехал в Апшеронск, в казачество, – и он, выйдя во двор, перекрестился на стоявшую рядом, во дворе церковь Святого Георгия Победоносца, поклонился куполам с крестом, сел в автомобиль и выехал со двора.

Спозаранку, ребятня вместе с бабой, Светой и Томой, уже сидели за кухонным столом попивая чай и заедая его свежеиспечёнными блинчиками. Особенно старался Тимка. Он, молча с закрытым ртом, пережёвывал очередную откусанную им латку блина. Запив небольшим глотком остуженного бабулей чая, он, также молча, вновь откусывал небольшой кусочек и вновь запивал его, очередным глотком, тараща на сестрёнку свои синие глазищи. Та, безостановочно балаболя с бабулей о хозяйственных делах, о курицах снующих во дворе, о собачке, которая всё время на цепи, потому что её нельзя отпускать, а то она съест всех курочек и уточек, и индюков и вообще всех, всех сожрёт, потому что у неё большие зубы и большой хвост. И вообще, Пальма такая непослушная и поэтому её надо поколотить кочергой, как Бабу Ягу.

– Ну, зачем же колотить, – засмеялась бабуля: – она же не Баба Яга, она простая собачка, которая охраняет наш дом и нас всех. Тебя, меня, Тимку, маму твою, деда и всех наших курочек, и уточек, —

– Да, – подхватила Анютка: – она хорошая и её нельзя бить кочергой, а Бабу Ягу можно, – убеждённо закончила девчушка и стала подниматься из – за стола: – Спасибо бабуля, я уже сытая, —

– На здоровье моя маленькая, – ответила баба Лена и гладя на молча слезающего со стула Тимку, добавила: – Возьми Тимочка ещё кусочек сыру и подите во двор поиграйтесь, а я деда покормлю, – закончила она взглянув на Константина входящего в кухню из спальни. Внучата кинулись к деду и тот подхватывая каждого по очереди, целовал их в щёчки и назидал с добрым утром.

Ребятня шмыгнула из кухни во двор, а дед пошёл умываться и приводить себя в порядок.

– Сегодня 1 июня. День защиты детей. Мы играем у Дома Культуры. Вы сами придёте или мне забрать ребятню? – как бы мимоходом поинтересовался Константин, присаживаясь к накрытому завтраком столу.

– Конечно сами – сказала Светлана – Тут идти недалеко, да и времени всего – то восемь утра, а праздник начнётся с одиннадцати часов. А тебе пап ко скольки надо быть в Доме Культуры? —

– Нам к десяти часом утра. Пока раздуемся, пока в концертную форму переоденемся, пока то да сё, рассядемся, ноты разложим, глядишь уже около одиннадцати и будет – закончил Константин, принимаясь за завтрак.

– Ну, вот. А мы к этому времени ребятишек искупаем в баньке, принарядим как следует и придём на праздник детей наших – распланировала Светлана и подсунула отцу тарелку с блинами.

– Тогда я, сейчас первым делом баньку вам стоплю, чтоб только искупаться. До «попариться» доводить её не буду. Сейчас лето и особенно прогревать баню нет смысла, – закончил дед: – Спасибо, лапонька моя за завтрак. Пошёл я дровишек поколоть. Да, заодно и за ребятишками пригляжу. —

Но, едва он направился к выходу, как во дворе раздался громкий плач внука и возгласы внучки.

Дед пулей вылетел во двор, а за ним следом Тома и Светлана с матерью.

– Что такое, что случилось? – нестройным хором, встревожено взглядывая то на внука, то на внучку воскликнули все четверо.

– У Тимки, – возбуждённо объяснила Анютка: – вон та курица, сыр отобрала. Подошла и цап царап, схватила из руки и убежала. Вон клюёт. —

– Сука такая, – со слезами на глазах взревел Тимка.

– Нельзя такие слова говорить, – недовольно укорила, мальца баба Лена. Но, тот не обращая никакого внимания на её упрёк, подавшись грудью вперёд, в сердцах воскликнул:

– Башку оторву. —

– Сука такая, – твёрдо добавила Анютка глянув на взрослых в полной уверенности, что те одобрят её поддержку братика.

– Нельзя так говорить, – воскликнула бабуля

– Вот видишь? – обратилась Анютка к Тимке, – баба говорит, что нельзя так говорить, а то прилетит Баба Яга, схватит тебя и утащит за широкие реки, за высокие горы, тёмные леса, будешь тогда знать —

– А, я.. А, я… А, я … – растерялся Тимка: – А, я… схвачу кочергу и ка – а – к её по башке о – хре – нячу, —

– Господи. Да, что ж это такое?! Что ж это за варвары живут в нашем доме?! – в смятении ухватив под мышку мальца подалась к дому баба Лена. А следом за ней и Светлана с Тамарой уводили со двора и от хохочущего деда, Анютку.

– Всё, всё. Пора этих варваров приобщать к человеческой культуре, – всё ещё в расстройстве бормотала баба Лена умывая Тимке холодной водой мордашку.

– А, ты внученька, – обратилась она к Тамаре: – возьми сумку, список покупок на столе, деньги и сходи в продуктовый за покупками. После праздника в Доме Культуры, посидим у себя дома, попразднуем. Заодно не забудь, зайди в детский магазин купи что – нибудь ребятишкам на радость. —

Тома вышла во двор, где дед колол чурбаки для бани. Нарубив охапку и наложив дров на руку, он вошёл в баню, из трубы которой через пару минут, поначалу робко заструился голубой дымок, а затем и повалил густой, чёрный, от загоревшихся смоляных полешек, дым. Тома закрыла за собой калитку на внутреннюю щеколду и направилась по улице в сторону магазинов.

Набрав, в стоящий на железной печке бак, воды, Константин сполоснул полок, лавки и закрыв кран вышел, плотно затворив за собой дверь в парную. Выйдя во двор, он закурил и поглядел на банную трубу. Дым из неё валил плотный, вязкий, но уже меняющий свой цвет от чёрного к тёмно синему. Время было уже около девяти утра и пора было собираться на детский праздник.

– Где мои очки? – шарился по комнатам Геннадий в поисках очков, без которых он не видел нот во время игры и даже букв в книжке, когда хотел читать.

– А, ты дед с прошлой репетиции принёс их? – улыбаясь спросила его жена Людмила: – Пришёл кривой как казачья сабля, а теперь позавчерашний день ищешь. —

– Так, то ж я насморк лечил, – буркнул в задумчивости Геннадий, открывая футляр аккордеона и заглядывая внутрь.

– И, какой же это такой насморк в начале июня бывает? – лукаво спросила жена.

– Не, не насморк я лечил. Вспомнил. То, я давление сбрасывал. У меня, знаешь ли, опосля гипенртонического криза всё время давление надо сбрасывать, – отговаривался с миролюбием в голосе, Геннадий.

– И, какими дозами дедуля? – улыбаясь поинтересовалась внучка Тома.

– О – о – о! Это уж, какими придётся. Жаль вино нельзя пить. Врачи запретили. Сказали, что вино категорически мне запрещено, поскоку давление оно резко вверх подбрасывает. Прямо как пинка даёт ему, этому давлению. Перейди оно на Федота, с Федота на Якова, а с Якова на всякого и пропади оно пропадом, где ни попадя, – наговорил кучу заклинаний Геннадий, и умоляюще добавил: – Ну, помогите девки очки найти. Я, ж ничего без них не сыграю. —

– А, ты на память, – подковырнула жена.

– Да, где ж её взять? Вся память в молодости осталась. А, сейчас её и днём с огнём не сыскать. Очки вот найти аж втроём не можем, а ты говоришь память найди. Знал бы где её забыл, так в два счёта нашёл бы. А, так, только на авось, да на вашу помощь надеяться приходится, – бурчал дед всё открывая и закрывая какие – то ящички, коробочки и прочие сейфики.

– Не ищи дед, не приносил ты очки с репетиции, а то бы мы с Томой их уже давно нашли и тебе под нос положили, чтоб ты не мучился поисками того, чего и не терял вовсе, – дружелюбно успокоила мужа Людмила.

– Ты думаешь, я их на репетиции оставил? В «музыкалке»? – в задумчивости прекратил свои поиски Геннадий.

– Впервые, тебе что ли, – ответила жена, закрывая все дверцы «стенки», которые в своём поиске распахнул дед.

– Дедуля. Я, вспомнила. Вы с бабулей обещали мне спеть кубанскую песню. Я, же фольклор собираю. А, то обещать – то, обещали, а сами утаиваете, – вдруг обратилась с просьбой Тамара.

– Так, это ж по дедовой вине. Он ведь всё время в прострации, – с некоторой обидой в голосе, ответила баба Лида.

– Она поёт со мной, только когда я абсолютно трезвый бываю, – хитровато прищурившись, с лукавинкой в голосе ответил Геннадий.

– Вот и хорошо, – подхватила Тома, – сейчас ты абсолютно трезвый, так что, выполняйте мне обещанное. —

– Мне категорически нельзя быть всё время трезвым. Давление у меня. Потому – то, я, микстуры спиртные принимаю. «Пейте вино, оно кровь моя Нового Завета», говорил Христос. Вот я и следую завету Христа. А, вы меня критикуете. Вы, что нехристи, что ли? – назидательно вопросил Геннадий, вынимая аккордеон из футляра и набрасывая ремни на плечи: – Ну, давай Людмилушка, порадуем нашу внученьку песней, которую написал Никола Пароходов. Он наш местный поэт и композитор. Песен написал целую виноградную гроздь. Кстати, сегодня он вместе с нами будет играть в оркестре, могу познакомить, – пообещал дед Геннадий.

– А, он молодой? – заинтересовалась Тамара.

– Ага, – охотно ответил дед, – Шестьдесят с хвостиком ему. —

– Ну, ты вечно дед со своими шутками. Я, всерьёз тебя спросила а, ты …, – обидчиво сморщив носик, буркнула Тома: – Ну, ладно, давайте. Я хочу прослушать не из праздного любопытства, – успокоившись, села в кресло внучка – вся внимание.

– Ну, так слушай, – произнёс дед и объявил: – Песня называется, «Кубань – река», исполняется впервые. Мы её не пели ещё ни в одной компании. Ты у нас первый слушатель. —

Дед, растянув меха, проиграл напевное вступление, и они вдвоём запели:

Вокруг поля широкие

Волнуются хлеба.

В любую бурю стойкая,

Завидная судьба.

Мне ниву плодородную

Несёт издалека,

Как море полноводная,

Кубань – река.

Они дважды пропели последнее четверостишие и продолжили дальше.

Сбегая с гор заснеженных

Прохладою ночной,

Под солнцем юга нежится

Казачий край речной.

Ты, мне всегда с заботами

Дарил немало сил,

Всё исполнял с охотою

О, чём тебя просил.

И они опять повторили второе четверостишие. Так было задумано автором песни. Продолжили далее.

В садах найду я светлую,

Найду и средь полей,

Любовь небезответную

Мне не расстаться с ней.

Пусть время не торопится

В огне сгореть дотла,

В просторы песня просится

Раскинувши крыла.

Пусть время не торопится

В огне сгореть дотла,

От сердца песня просится

Раскинувши крыла.

Закончив песню, они молча смотрели на внучку, ожидая её резюме. Та, посидев немного в молчании, вдруг словно очнувшись захлопала в ладоши.

– Как чудно, как чудно, как замечательно. Я прямо замерла от песни. Только вот она показалась мне немного короткой. А хотелось бы ещё дольше послушать, – и подумав немного она спросила: – А, может дядя Коля допишет ещё хотя бы один куплет? Попроси его дедуля. Тогда у меня будет замечательный материал, для моей курсовой работы, – умоляюще глядела она на деда Геннадия.

– Ну. Про то, ты уж сама с ним погуторь. Может и допишет. Как знать? Влюбится в тебя и допишет, – шутнул дед, вызвав у внучки румянец на щеках.

– Ну, ты даёшь дедуля. Он, ведь уже пенсионер. А ты про любовь. —

– И впрямь дед, – вступилась за внучку баба Людмила: – Она у нас, молодая, красивая, а ты её за хрыча старого сватаешь. —

– А, что ж тут такого. Некоторым нашим бабушкам на сцене, что себя за примадонн выдают, за молодых парней по пятому шестому разу замуж выходить можно, а ей в пенсионера, талантливого причём, влюбляться запрещено? – всё не унимался дед, в своих шутках подначивая внучку.

– Ну, ладно, – закончил он разом посерьёзнев: – То, всё для того чтоб язык себе почесать. А, вообще – то тебе внучка, надо просто подойти к Николаю и переговорить с ним насчёт его песен. Только смотри, успей сегодня, а то мы его после игры отвезём обратно на «дикие ванны». Он там свой ревматизм излечивает. С суставами у него не важно. Вот он всё лето, там, на природе со своим баяном и проводит. А, заодно и песни пишет. Если же не успеешь сама с ним переговорить, то я с ним этот вопрос решу. Ну, пока. Пошёл я в ДэКа. Приходите нас послушать, – и он вышел во двор.

– Тимка, ты где? Пора на праздник собираться, – вытаскивая из шифоньера детский казачий костюмчик и ичиги, спрашивала Светлана, разглядывая по ходу и детскую казачью папаху – кубанку.

– Он в пуфике роется, чё то там взять с собой хочет на праздник, – вместо Тимки ответила за того, всё знающая Анюта.

– Давай и ты собирайся. Тебе ведь тоже на праздник надо. Сегодня ты у меня выступать будешь, в хоре петь, надо быть красивой и обаятельной, – наставляла Светлана дочку, следом доставая из шифоньера и её праздничное платьице, банты, туфельки: – Мама помоги пожалуйста Анютку одеть, а то я не успею их собрать. Не хочу опаздывать. —

– Ну – ка иди ко мне внученька. Мы с тобой сейчас платьице твоё погладим и одеваться будем, – сказала баба Лена, ставя на стол уже включенный утюг, подстилая ткань и раскладывая на ней платьице Анюты.

– А, мой малиновый бантик оденем? – задала вопрос Анюта, любившая розовый цвет и ничего не признававшая кроме него.

– А, как же. Ты ведь у нас вся мальвиновая, – улыбаясь ответила бабуля и принялась разглаживать, маленькое, но пышных складок, платье.

В комнату, где возился в пуфике Тимка, доставая всё подряд, вбежала Анюта и стала выброшенные игрушки вновь складывать в пуфик.

– Баба сказала, что мы все сейчас пойдём на праздник, а ты игрушки разбрасываешь. Вот не возьмут тебя баба с мамой, а только меня возьмут, будешь знать, – с досадой в голосе бурчала Анютка.

Но, Тимка, молча и не взирая на упрёки сестрёнки, продолжал выбрасывать игрушки упорно выискивая что – то.

– Опять он игрушки выбрасывает, – бормотала Анюта складывая в пуфик машинки, телефоны, кубики, куколки и прочую детскую разность годами копящуюся в доме, но всякий раз нужную при рождении последующего ребёнка.

Наконец Тимка нашёл то, что искал. Это был детский бинокль. Пластмассовые линзы были ещё целы и не особо пошорканы. Тимка приложил бинокль к глазам, посмотрел на Анютку собирающую в пуфик выброшенные им игрушки и так же молча удалился вон из комнаты, оставив Анютку один на один с организованным им беспорядком.

– А, вот ты где. Давай уже будем одеваться. А где Анюта? – спросила Светлана подхватывая Тимку и снимая с него рубашку.

– А баня? – спохватилась баба Лена, – Дед же баню стопил. Давай быстро их скупнём, да тогда и будем одевать, – остановила раздевание бабуля.

– И, то, правда. Совсем забыла. Память девичья что – ли? А, где Анюта? – вновь переспросила она и посмотрела на Тимку.

– Там, – ответил он, указываю рукой с зажатым в ней биноклем в сторону спальни.

– А – ню – та, – пропела Светлана в сторону спальни: – Иди сюда, ко мне. Пойдём в баню искупнёмся по – быстрому. На празднике надо быть чистым. —

– Всё. Собрала, – выскочила из спальни Анюта, и вприпрыжку поскакала, к выходу на улицу опережая и бабулю, и маму, с Тимкой на руках.

На широком, просторном и высоком, со множеством ступеней, крыльце Дома Культуры неторопливо расставляя стулья, пюпитры, раскладывая на них ноты и вынимая из чехлов и футляров свои инструменты рассаживались музыканты местного духового оркестра. Все они были в единой, специально пошитой для них форме, больше похожей на мундир камердинера, чем на, якобы, казачью форму. Но, такую форму на музыкантах хотела видеть районная администрация, которая и оплатила пошив этой формы. А, как известно, кто платит тот и музыку заказывает. И весь этот нелепый, но красочный наряд на музыкантах завершал синий десантный берет.

Женщинам форма музыкантов безумно нравилась, они не могли оторвать от неё глаз, а мужики, особенно те, которые служили в армии, недоумённо пожимали плечами, гадая, что это за род войск такой, который они имели честь видеть перед собой.

Время было уже около десяти и народу на площади перед Домом Культуры подсобралось уже изрядно. Тут же у Дома Культуры под елями уже вовсю дымили мангалы, на которых шустрые армяне жарили шашлыки на продажу. Они же и расставляли пластмассовые столы и стулья для клиентов. Которых прибывало всё больше и больше, нарезали для них лук, хлеб, ставили на стол соевый соус, рубили полешки для мангалов, махали над мангалом дэвэпэшными табличками с обозначенной на них ценой порции шашлыка и вообще, всячески старались привлечь внимание пришедших на то, что они готовят на утренний «ланч». Приходящие косили глазом на всё это мясное великолепие. Но пока не особо спешили занять своё место за столиком.

Тут же, на другой стороне заасфальтированной площади перед ДК, заняли место торговцы детскими книжками, шарами, свистульками, игрушками и прочей резиново – пластмассовой снедью. И около них уже крутились плотной массой мамаши, держа за руки и на руках, свои чада.

– Да – а.. Щас бы по сто петьдесят водовки и по сту грамм шашлычку, не помешало бы, – вздохнул в ухо Константину Геннадий, но руководитель оркестра Сергей всё – таки услышал заговорщицкий шёпот двух друзей обеспокоенно задышал: – Ни, в коем случае не вздумайте, ни капли. —

– Шашлычку, – хмыкнул Геннадий.

– Шашлычку тем более, – сурово рыкнул руководитель и добавил – Откройте марш «Дар Екатерины», начнём с него. Три минуты до десяти осталось. Ещё есть время вам перекурить, но и только. Всё остальное потом, после игры. —

Геннадий со скучающим видом достал пачку сигарет «Прима Дона», угостил Константина, и оба задымили уставившись в затылок бетонного бюста Ленина стоящего на высоком пьедестале. Раньше, и как бы уже давным – давно на этом пьедестале во весь свой титанический рост стоял карлик Джугашвили – Кохба – Сталин, но пришло обидное время и то бетонное чучело низвергли, а на его место воздвигли другое, но уже бюст и уже Ленина. Так с тех пор он и стоит, благополучно пережив и перестройку, и разрушение государства, основателем которого он, бюст, считался, и реформы, и дефолт, да ещё много чего он пережил и переживёт. Ведь он, этот бетонный бюст живее всех живых. Люди, с улицы входя на площадь, равнодушно обтекали кумир, и только бродячие собаки время от времени мочились на подножие пьедестала, резервируя за собой данную территорию.

– Вон, поглянь, твои идут, – обратился Геннадий к Константину.

– Иде? – дурашливо вопросил Константин.

– Да, вон же, около «Золушки», высматривай, – указал трубой Геннадий в сторону ряда магазинов тянущихся по улице Ленина в сторону горбольницы.

– А, чё эт они с другой стороны подкрадаются? Мы вроде не в той стороне живём? – заинтересовался Константин.

– А, может они тебе чекушку «Хадыженской» водовки на «бруньках» прихватили. Так сказать, на детский праздник, тебе в подарунок, – заговорщицки хмыкнул Геннадий.

– Ну – у, это был бы совсем другой коленкор. А, Тимка то глянь, настоящий казачура, – с довольным видом вглядывался в своих, Константин.

И, действительно. Тимка, держащийся за руку матери своей, выглядел настоящим казаком в этой своей малиновой черкеске, мягких, тонкой кожи, ичигах, барашковой кубанке. На груди его болтался бинокль, тот самый, что был найден в недрах пуфика, на поясе висел пластмассовый кинжал дедов подарок. Он таращил по сторонам свои сине – голубые глазищи, совершенно не понимая, от обилия народа и машин, куда идёт, кто он, где его вещи и зачем всё это вообще.

На два – три шага сзади, следом шли его бабуля, и Тома держа за руки, всю расфуфыренную, Анютку с неизменным малиновым бантом в пучке, собраных «конским хвостом» на темени, огненно – рыжих волос. Её, в пышных складках, платье напоминало белый георгин, а бижутерия привезённая в подарок дедом завершала ансамбль, включающий и розовые сандалики, обутые на белые гольфики. На старших женщинах были надеты всем на показ дедовы подарки, привезённые им из Краснодара – на бабе Лене янтарные бусы, у Светланы на пальце золотой перстень с жёлтым александритом, в ушах Томы поблескивали лазуритовым цветом изящные серёжки.

И улица Ленина ведущая к Дому Культуры, и пересекающая её Первомайская были перекрыты милицейскими нарядами, поэтому люди и по той, и по другой улице шли без оглядки. Машинам по ним, на время проведения праздника, запрещено было двигаться, и те уходили по другим улицам в объезд.

Семейный «квартет» совершив зигзаг, пересёк сначала улицу Ленина, и тут же повернув, преодолев и улицу Первомайскую ступил на асфальтированную площадь перед Домом Культуры, прямо напротив бюста вождя пролетариата. В это время, с той стороны Первомайской, куда она ныряла вниз, потянул мягкий утренний ветерок, увлекший за собой дым от мангалов, который прозрачной чалмой стал окутывать голову бюста, посыпая мелким пеплом скользкобетонное темя. Но четвёрке было не до этого. Оркестр грянул марш и наши пленительницы, с «пленником» на руках, стали продвигаться ближе к музыкантам, среди которых был и тот, ради которого они и пришли сюда. Хотя, если по большому счёту, то и не только ради него. Ведь праздник то был детский.

Народу на площади было уже довольно много. Люди передвигались туда и сюда. Многие сидели за столиками, жевали шашлыки, запевая их пивом. Другие, в основном женщины, крутились около палаток с вещами, кулинарией, детскими игрушками и прочей, интригующей их, блескучей мелочью.

По периметру площадь патрулировали наряды милиции и пеших казаков одетых, кто в малиновые, кто в чёрные черкески. То же было и с папахами. У кого на голове были одеты бараньей шерсти папахи едва не закрывающие глаза длинными прядями ворса, у кого – то из них были надеты на голову кубанки с красным верхом, крест – накрест прошитые шнуром и отороченные каракулем. Было уже довольно жарко, но казаки, казалось, вовсе не обращали внимания на припекающее солнце. И только Тимка, всё норовил стянуть с себя кубанку, всякий раз обнажая свои коротко остриженные белёсые, но густые волосы.

– Тима, не снимай кубанку, – требовала Светлана, водружая головной убор на Тимкину голову. Но тот в досаде сдёргивал её со своей головы.

– Жарко ему уже, – говорила баба Лена – Может панамку ему одеть? —

– Ну, какая ж панамка, мама. Что ж это за казак в панамке? Скажешь тоже, – в растерянности бормотала Света, не зная и впрямь, что делать с этим строптивым пацаном.

– А, вон Тима посмотри, все казаки в папахах и никто не снимает их, – отвлекла внимание мальчишки Тома: – Так надо. Все настоящие казаки в папахах должны быть. Ты же у нас настоящий казак, да, Тима? – увещевала мальца, молодая женщина.

– Да, – согласно подтвердил Тимка и сдёрнул с головы кубанку.

– Вот, сейчас солнышко треснет тебя кулачком по голове, будешь знать, – попыталась припугнуть брата Анюта.

– А, зачем? – удивился Тимка

– А, чтобы ты не вредничал, – ответила сестрёнка.

Пожалуй, она была единственная, кто мог повлиять на упрямца. И потому Тимка послушно дал одеть, на себя кубанку, попытавшись посмотреть на строгое солнышко, но только зажмурил глазки от его слепящего света.

Оркестр уже наигрывал танцевальные мелодии и на площади кружились пары и пожилые, и молодые. Ребятня бегала промеж танцующих пар, играя то ли в прятки, то ли в догонялки. Но, наверное, и в то, и в другое разом. Ведь за танцующими взрослыми, так легко было укрыться от ищущего взора.