Текст книги "Красный падаван"

Часть VIII
Великий перелом

Глава 22
Дорога из жёлтого дюрапласта

– Я не желаю этого слышать, – очень спокойно сказал Гитлер.

«Scheiße», – тихонько подумал фон Белов. Он-то хорошо знал, насколько легко и быстро такое отстранённое спокойствие Фюрера могло обернуться исступлённой истерикой.

Адъютант машинально бросил взгляд под ноги. Очередную уборку в кабинете проводили этой ночью. Хорошо: Фюрер наглотается не слишком много мусора и пыли, когда снова примется кататься по полу и грызть ковёр.

С другой стороны – всё-таки ворс… эти мелкие волосинки в зубах, носу… Надо бы попробовать заменить ковры на паласы – они безворсовые. Если подобрать изящный оттенок… малиновый будет достаточно тонко и выразительно подчёркивать цвет глаз Фюрера…

Он с усилием заставил себя оторваться от таких правильных и разумных мыслей, прислушался к разговору.

– Никак нет, мой фюрер. Мы прилагаем все возможные усилия, но преодолеть сопротивление окружённых частей Красной Армии пока не удаётся.

– «Частей»? Откуда там взяться частям, Каммхубер? В худшем случае, вы имеете дело с выходящими из окружения остатками кадровых войск. По сведениям гестапо, к ним примкнули отщепенцы из числа местного населения, хотя я совершенно не могу понять причин, по которым кому-то из русских вздумалось бы добровольно вставать на защиту этого тирана Сталина.

«Возможно, русские видят в Сталине вовсе не тирана, – мысленно хмыкнул фон Белов. – Возможно, этим дикарям кажется, что только Сталин со своей большевистской бандой способен спасти их от окончательного решения… восточного вопроса».

Адъютант брезгливо передёрнул узкими плечами. – Какой вздор. Зачем этот неполноценный народец так упорно держится за место под солнцем? Будь у варваров хоть капля совести и здравого смысла, им бы следовало самостоятельно освободить жизненное пространство для германской расы, не доставляя стольких хлопот просвещённым европейцам.

Но нет же! Чёртовы недочеловеки не желают смириться с неизбежным, даже когда мы загоняем их в эти дикие русские леса».

– Генерал, это всего лишь кучка диких зверей! Мы загнали их в лес, где у них нет ни снабжения, ни возможности прорваться к своим. Каким образом им удаётся так долго удерживать сбитый корабль пришельцев, а? Ну же, объясните своему фюреру.

– Мой фюрер, – вежливо произнёс Каммхубер, – в значительной мере сложность задачи обусловлена как раз особенностями местности, в которой проходит операция. Дело в том, что лесной массив вот в этом прямоугольнике… – он гладким жестом фокусника взмахнул карандашом над картой, – да, вот здесь…

Гитлер подслеповато прищурил глаза.

– Что это, что это за пункты?

– Пётриков, Мозырь, Ельск, Лельчицы, – тщательно пережёвывая варварские топонимы, пояснил Каммхубер, – мелкие славянские городишки, мы выбрали их условно: там просто больше нет подходящих ориентиров.

– После организации рейхкомиссариата мы германизируем местные имена, – рассеянно сказал Гитлер, изучая карту, – а их язык переведём на латиницу. Обладание собственным алфавитом создаёт у русских опасную иллюзию свободной культуры. Недочеловеки должны быть лишены права на национальную гордость, их удел – восхищаться культурой Запада. Книги, фильмы, модные мотивчики, как там – не меньшее оружие, чем пушки, а?

– Да, мой фюрер, – терпеливо сказал Каммхубер, – мы планируем распространить над районом операции листовки, призывающие русских к сдаче.

Гитлер неожиданно резко распрямился и стукнул кулаком по столу.

– Призывающие? Призывающие, а?

Он раздражённо затряс над головой кистями рук.

– Вы должны не призывать, а принудить! И немедленно! Я предоставил вам неслыханные полномочия, Каммхубер. Вы получили право привлекать к своим операциям практически любые силы. Неограниченные силы! Разумеется, в тех пределах, какие не повредят фронту. Сколько сил привлечёно к операции уже? Рота, две, а? Батальон?

– Две пехотные дивизии вермахта, – ответил генерал, деликатно отводя глаза.

Гитлер упал в кресло, как сбитый на взлёте сапог.

– Но как?.. – просипел он.

– Мой фюрер, возможности чисто полицейских сил совершенно не соответствуют задаче. За прошедшее время группировка большевиков существенно нарастила свой состав. Их подразделения активно собирают по лесам выходящих из окружения солдат, нападают на наши колонны и гарнизоны, освобождают пленных.

Фюрер молчал. Каммхубер вздохнул и продолжал:

– Очевидно, в район сброшены группы диверсантов НКВД, обученных действовать подобным образом.

Фюрер молчал. Каммхубер переглянулся с фон Беловым, вздохнул и продолжал:

– Кроме того…

– Это ещё не всё? – простонал Гитлер, дрожащей рукой срывая с лица очки.

– Увы, мой фюрер. За прошедшие десять дней окружённая группировка отразила все наши попытки наступления, включая парашютный десант. Более того, они предприняли несколько удачных вылазок.

– Насколько удачных? Говорите, Каммхубер.

– Общие потери уточняются, – обтекаемо сформулировал генерал, – но штаб операции отмечает, что осаждённые особо охотятся за артиллерийскими орудиями, а также бронетехникой.

– «Охотятся»? – неприятно поразился фюрер. – Иначе говоря, у них есть возможность выбирать трофеи?

Фон Белов посочувствовал Каммхуберу. Конечно, генерал не виноват, но приносить дурные вести не слишком полезно для репутации. Впрочем, старина Йозеф в последнее время быстро набирал политический вес – как-то незаметно выяснялось, что к его мнению прислушивается Фюрер, а значит, с ним вынуждены считаться даже первые лица Рейха. Такое возвышение было бы невозможно, не научись генерал грамотно управлять вниманием Фюрера.

В конце концов, не так уж важно управлять самому, если имеешь возможность влиять на того, кто управляет. Это примерно как в танке или бронетранспортёре: рычаги дёргает механик, но вот приказы-то механику отдаёт командир.

– Зачем им бронетехника, а? – с сомнением поинтересовался фюрер. – Я ещё могу понять – орудия, как там, но зачем бронетехника? Вы же говорили, там сплошной дремучий лес. Куда им ездить?

Каммхубер вежливо склонил голову.

– Мой фюрер, вы, как всегда, абсолютно правы: в районе операции отсутствует сколь-нибудь развитая транспортная инфраструктура. Более того, осаждённые устроили в лесах протяжённые завалы из деревьев, а также заминировали наиболее удобные подходы. Все эти мероприятия выполнены ими с высокой грамотностью, что существенно затрудняет организацию наступления. Мы подтягиваем танки…

– Танки! – перебил Гитлер, резким движением откидывая с мокрого лба прядь волос. – Вы отрываете от фронта танки! Германские солдаты не в состоянии перешагнуть через несколько поваленных деревьев?

– Деревьев много, мой фюрер, – со значением сообщил Каммхубер, – и это большие деревья.

Гитлер поморщился.

– Да… большие деревья… с толстыми стволами, – пробормотал он, – кстати, как там Скорцени?

– Лейтенант Скорцени в настоящее время формирует группу специального назначения и разрабатывает план скрытной тактической операции, – бодро отрапортовал Каммхубер.

– Это важно, да, генерал, это важно… именно скрытно… а кстати сказать…

Фон Белов с любовью и трепетом смотрел на своего Фюрера, на прядку его волос, прилипших ко лбу, как маленькая чёрная молния. Сейчас, вот сейчас, вот оно – очередное мистическое откровение. Вождь германской нации произнёсет какие-нибудь исторические слова, и такова окажется мудрость этих слов, что не оставят они ни места сомнениям, ни шанса врагу.

– Белов, у вас есть медовые пряники? – спросил фюрер.

Адъютант сморгнул, автоматически вытягиваясь по стойке «смирно!».

– Никак нет, мой Фюрер! Я немедленно составлю запрос интендантской службе…

Гитлер вяло махнул рукой.

– Оставьте, Белов, что за глупости вечно приходят вам в голову…

Он водрузил на нос очки. За круглыми стёклами влажно поблёскивали печальные глаза.

– Почему, почему я никогда не могу получить того, что для меня так важно… В юности я собирался поступить в художественную школу… видели бы вы, как я владел кистью! Как волшебной палочкой, а?.. но нет же… Ангурва, в конце концов…

Чуткий Каммхубер уловил момент.

– Так точно, мой фюрер. В очередной раз не могу не восхититься ясностью вашего мышления, мой фюрер.

«А Йозеф растёт, – с некоторой даже белой завистью подумал фон Белов. – Попытайся он вдуть в уши Фюреру такую грубую лесть в любой другой момент – эффект был бы обратным. Но сейчас Гитлер слишком занят собственными мыслями, чтобы запомнить что-нибудь более чёткое, чем ощущение приятной теплоты от общения с этим замечательно бравым генералом».

– Вот что, генерал, – сказал Гитлер, – решение этой загадки крайне простое, и я удивлён, что вы не додумались до него самостоятельно. Почему русские не уходят? Застрять на одном месте, уйти в глухую оборону – это не может являться выигрышной стратегией. Единственным разумным решением для них было бы раствориться в лесах, прибегнуть к партизанской тактике. Почему русские не уходят?

Он грузно поднялся из-за стола, упираясь руками в развёрнутую на столе карту Белоруссии.

– Снимки вашей аэрофоторазведки, Каммхубер… как там… Русские не уходят, потому что привязаны к сбитому кораблю пришельцев. Нечто чрезвычайно ценное для них содержится в этом корабле, нечто… Нам ни в коем случае нельзя допустить повреждёния корабля. Или его обитателей, а? Проинструктируйте своего храбреца Скорцени, отчего же не предположить…

Гитлер повозил пальцем по отчерченному прямоугольнику.

– В этом лесу, Каммхубер, решается… Нам необходимо захватить обитателей, спасти пришельцев из лап их большевистских мучителей. Вы понимаете меня, а?

– Так точно, мой фюрер, – ответил генерал.

– Этот лагерь необходимо намертво отрезать со всех сторон, блокировать. Если потребуется, отвлеките силы с фронта – Восточная кампания уже выиграна, неделя-другая ничего не решат. Я предоставлю вам необходимые полномочия.

– Благодарю вас, мой фюрер, – с искренним чувством произнёс Каммхубер, – это чрезвычайно своевременное решение. Увы, командование вермахта с большой неохотой предоставляет силы в распоряжение нашей группы. Мы надёжно перекрыли направления на Лельчицы и Мозырь, но, к сожалению, с юга, от Ельска к окружённым сумели пробиться части разгромленных на Украине войск большевиков.

– Постойте, генерал. Пробиться? Эти солдаты… пробивались не на восток, не за линию фронта?

Каммхубер медленно покачал головой.

– Нет, мой фюрер. По данным разведки, эти части целенаправленно двигались на север, стремясь соединиться с осаждённым лагерем.

– Значит, я прав… – проговорил Гитлер, поочерёдно оглаживая ладонью одной руки пальцы другой, – значит, этот район действительно настолько важен для русских, что они скорее предпочтут погубить там свои войска, чем сохранить их для обороны… Что это за части?

– Девятый механизированный корпус.

– Звучит солидно. – присвистнул Окто. – Танки?

– Ну, как тебе сказать, – с сомнением ответил Мясников, – один-то танк у них точно есть.

Коля, поддевая ломиком слегка приржавевшую скобу, с трудом сдержал ухмылку. Кинул быстрый взгляд в сторону: вон он, этот единственный танк, исцарапанный БТ-7 с выщербленными звеньями траков, стоит на красном месте в тени сектора, как великая драгоценность. Красноармейцев девятого мехкорпуса, ревниво обступивших «бэтэшку», можно было понять – только что не на руках, на одном русском упрямстве доволокли они свою боевую машину аж с самой Украины, где, говорят, неплохо дали немцам прикурить.

Нет, ежели по совести – танкисты действительно молодцы. Корпусу, измотанному тяжёлейшими боями первых недель войны, переход дался, прямо скажем, непросто. Что самое интересное, предприимчивые советские граждане умудрились не только дойти сами, но где-то по дороге ещё и грабануть пару немецких полевых складов, в том числе с трофеями. Теперь их ужасно одинокий танк мог похвастаться сразу четырьмя боекомплектами, а уж горючки было и вовсе – хоть залейся. Такое богатство послужило источником немалой гордости для бойцов потреёпанного корпуса, и вот почему.

С самого начала существования лагеря его крохотный состав и временный характер полноценного снабжения не предполагали. Осаждённые жили подножным кормом, крохами боеприпасов и ожиданием эвакуации. Однако ковровой дорожки за линию фронта для красноармейцев и их инопланетных союзников почему-то прокладывать не торопились. В то же время и серьёзных гитлеровских войск, способных остудить горячие головы, в здешнюю глухомань не завезли. Немцы совершенно точно знали местоположение лагеря, но кусаться им пока было нечем.

Ну чем вот людям заняться-то?..

– Скучно, – широко зевнул Мясников, демонстрируя золотой верхний клык, – предлагаю жить по-христиански: грабежом и подаянием.

Бойцы заулыбались: новички – смущённо, союзники – с недоумением, осназовцы – привычно.

Вот так само собой получилось, что доблестные партизаны – сперва робко, но постепенно втягиваясь, – повадились «подъедаться с бабушкиного аттестата». Забили несколько мелких патрулей и постов, покуролесили под Мозырем, наладили дружбу с местным населением. С особым удовольствием освобождали колонны наших пленных. Личный состав лагеря рос такими темпами, что осназовцам пришлось даже организовывать «фильтр».

«Палач» исправно слал сводки. Москва бузить не воспрещала. Коля сильно подозревал, что на их лагере обкатывается методика современных партизанских действий. Мясников с Окто делили время между переговорной и набегами.

Поначалу-то особой возможности развернуться не было – на своих двоих далеко не прошагаешь, да и добра много не унесёшь. Потом немцы поделились мотоциклами и легковым автомобилем. Потом товарищ Вейдер прислал спидеры.

Две модели: одноместный разведчик, вроде мотоцикла, но без колёс; и шестиместный грузовичок.

Бесколёсные машины чем-то шибко новым для землян не явились: идею ещё в 1927 году предложил Константин Эдуардович Циолковский, а первое в мире судно на воздушной подушке – катер Л-1 – был сконструирован и испытан профессором Левковым в 1934 году. К 1941-му приступили к созданию уже тридцатитонных машин, с торпедным и пулемётным вооружением, отделениями для десанта – да помешала война.

Теперь в боевые действия вступили отдалённые идейные потомки катера Л-1, хотя принцип парения они использовали совсем иной. Да и техническими возможностями эти шесть аккуратных машин земную технику явно превосходили.

Скорость за триста километров в час – можно и с самолётами взапуски побегать. Способность перепрыгивать почти любые препятствия, включая реки и поваленные деревья. Встроенные радийные приёмопередатчики и пушечки, хотя боезапаса к последним было кот наплакал.

Земля неожиданно сделалась очень маленькой и повсюду близкой. Партизаны под чутким и, что куда важнее, грамотным руководством товарища Мясникова приступили к планомерному возвращению советской власти на территорию, которую уже привыкли считать своей зоной ответственности.

Власть эта, как и всякая власть, в качестве средства самовыражения выбрала в первую очередь террор. Немецкие тыловые части, снабженцы и трофейщики, инженерные роты, маленькие гарнизоны маленьких белорусских городков и деревенек… С особым прилежанием партизаны наказывали полицаев, набранных их местных жителей. Что поделать, даже в Белоруссии – самой русской из русских земель – хватало предателей и прочей гнили.

Гниль корчевалась безжалостно и эффективно.

А что ты противопоставишь идейным и невидимым диверсантам, которые пользуются сверхскоростными мотоциклами, необнаружимыми пластмассовыми минами, космической разведкой и дальнобойными стабилизированными снайперскими винтовками с электронным наведением?.. Да, прямо скажем: против полноценной войсковой операции лагерь бы не выстоял. Но чуткость мясниковского руководства заключалась ещё и в том, что не давал он своим бойцам слишком уж зарываться – а значит, и немцы пока не станут отнимать лишние силы у фронта. Товарищ майор объяснял, что фашисты сейчас идут ва-банк, им Москву взять надо – кровь из носу.

Ломик сорвался, саданул Половинкина по ноге. Коля чертыхнулся, но вполголоса: не хотелось отвлекать начальство от распределения натрофеенных материальных благ. Между прочим, Колей и натрофеенных.

Вообще-то, работа с людьми – освобождение пленных, охота на полицейские подразделения, облёт ближайших деревень – лейтенанту давалась успешнее. Но и азарту хомякования он поддался вместе со всеми. Вот буквально вчера, например: дотошный майор Куравлёв, с большим талантом и тщанием наладивший работу интендантской службы, указал на намечающийся патронный голод. Половинкин сам не смог бы объяснить, что за странная доброжелательная сила его подтолкнула, а только отпросился он у товарища майора, вскочил на спидер и махнул в маленький хуторок, приткнувшийся на крутом западном берегу Припяти. Там-то одна ветхая старушка, доживавшая в такой же ветхой избушке на окраине, и показала Коле неглубокую заводь, где отступавшие части Красной Армии топили цинки с патронами.

Коля вручил протестующей старушке сухой паёк и устную благодарность за содействие, с пыхтением приторочил один мокрый ящик к спидеру и вернулся в лагерь.

– Везучий ты, лейтенант, – одобрительно сказал тогда товарищ майор, без особого, впрочем, удивления. – Эй, Хитренко! Летим со мной, птичка, а то всё вкусное съедят. Шо значит «куда»? Разговорчики. Бери грузовик. Да спидер грузовой, включи ж ты голову!..

Коля вздохнул, рукавом утирая пот со лба. Критически примерился ко второй скобе: ящик попался какой-то совсем уж невскрываемый. Не ящик, а просто танк.

Ну да деваться некуда: главное, что патроны есть. ДТ пулемёт прожорливый, но на то он и пулемёт. Будет у «бэтэшки» лишний довод супротив фашистской гадины. Тем более, народ в пополнении, кажется, боевой.

Да и командир у них Коле понравился сразу.

Половинкин оглянулся.

Высокий генерал-майор, которому Мясников готовился передать командование, стоял на залитом солнцем взгорке, задумчиво рассматривая уходящую вдаль дорогу из жёлтого дюрапласта – первую взлётную полосу их нового аэродрома.

– Никак нет, товарищ Сталин, положили листы прямо поверх гати.

– Неужто на заклепках? – недоверчиво вмешался в разговор нахальный Судоплатов.

Берия покачал головой:

– Склеили.

– Да быть того не может.

– Есть многое на свете, – сознавая неуместность собственной улыбки, процитировал Лаврентий Палыч. – Патон по этой же технологии сейчас танки клеит на сто восемьдесят третьем. Только он использует термин «диффузионная сварка», для солидности.

Судоплатов заёрзал в кресле. Рабфак ГПУ – это всё-таки маловато для глубокого понимания некоторых принципов молекулярной физики.

– Диффузия…

– Ну, товарищ Судоплатов, – сказал интеллигентный Берия, – в целом-то вы, разумеется, правы. Однако диффузия же имеет место не только в газах. Просто в твердых веществах она очень медленно протекает. А технология союзников позволяет металлы друг в друга диффундировать, во-первых, быстро, во-вторых, почти при комнатной температуре. Полимерный слой испаряется, а молекулы металла перемешиваются так, что даже шва как такового не остаётся. Вот товарищ Патон предоставил докладную записку с обоснованием.

– А вот как насчёт мы с товарищем Стариновым… – начал было Павел Анатольевич, жадно заблестев глазами, но вмешался Сталин:

– Спасибо, товарищ Судоплатов. На ознакомление с запиской у вас сорок пять минут. Товарищ Поскрёбышев проводит.

Он дождался, пока уйдёт разведчик, повернулся к Берии. Нарком молчал, не решаясь сразу сменить тему разговора. Сталин быстро листал бумаги.

– Значит, аэродром, – произнёс наконец Иосиф Виссарионович, откладывая папку.

– Так точно, аэродром. Товарищ Рокоссовский утверждает, что союзники гарантируют возможность принимать и отправлять самолёты типа ТБ-3. С доработкой и увеличением длины полосы – даже ТБ-7.

– Даже так… – задумчиво произнёс Сталин. – Сколько мы выигрываем?

– Сложно сказать, товарищ Сталин, тут не только в географии дело – над Балтикой производство полётов значительно проще. Я бы скорее ставку сделал на аэронавигационное оборудование союзников. Если организовать ночные бомбёжки, то до момента эвакуации…

– Эвакуации? – переспросил Иосиф Виссарионович.

Нарком несколько растерялся.

– Так точно, эвакуации лагеря.

– Мы не будем сворачивать лагерь.

– Насколько я понял, – сказал Берия, – предполагалось вывезти союзников и их аппарат при первой возможности.

Сталин медленно облокотился о край стола. Черты его обычно доброго и спокойного лица показались Лаврентию Палычу неожиданно резкими.

– Союзники, – жёстко произнёс вождь, указывая мундштуком трубки на развёрнутую перед ним карту Белоруссии, – на то и союзники, чтобы разделять с нами тяготы и лишения общей войны. Они имеют техническую возможность покинуть лагерь в любой момент, но не предпринимают этого шага. Мы высоко ценим военное сотрудничество с Империей. Мы не будем сворачивать лагерь в тылу врага.

Соратники помолчали.

– Товарищ Сталин, – осторожно спросил нарком, – лагерь предполагается использовать для решения известного вам вопроса?

Сталин вскинул на него острый взгляд. Тут же опустил веки, неожиданно скупо улыбнулся:

– Я благополучие всей страны на жизнь одного солдата не променяю.

Лаврентий Палыч подумал, что подобные решения не принимают за пару дней. И не собственным сыном, захваченным в плен в бою под Лиозно, жертвует Сталин. Гораздо большим жертвует Сталин.

А ещё Лаврентий Палыч подумал, что сегодня же плотно пообщается на эту тему с майором Мясниковым.

Потому что если товарищ Сталин ради страны жертвует всем, что у него есть, то и страна имеет полное право сделать для товарища Сталина всё, что в её силах. Даже вопреки его собственной воле.