Текст книги "Психотерапия и экзистенциализм. Избранные работы по логотерапии"

IV. Логотерапия и бытие

[94]94
  Сокращенная версия доклада на Американской конференции по экзистенциальной психотерапии, Нью-Йорк, 27 февраля 1960 года.


[Закрыть]

За последние несколько лет в развитии психотерапии наблюдается значительный прогресс: прежняя психодинамическая концепция, в которой человек в основном занят удовлетворением потребностей, медленно, но верно вытесняется новым антропологическим взглядом на него как на существо, задумывающееся о самоактуализации и воплощении в жизнь собственных возможностей. Кроме того, понятие необходимости (в том смысле, что человеческое существование обусловлено инстинктивными влечениями и социальными обстоятельствами) все чаще заменяется другой категорий – возможностями, которые надо исполнить. Другими словами, сама суть человека сегодня переосмысляется.

Однако в целом феномен человеческого существования невозможно определить и выразить иначе, чем фразой «я есть»[95]95
  Как только фраза начинается со слов «Я есть», мы ожидаем ее продолжения. «Я есть» звучит как половина предложения. Вопрос о том, что «я есть», до сих пор остается открытым. Впрочем, это то, что выходит за пределы существования, поскольку относится к сущности.


[Закрыть]. Это «я есть» сначала интерпретировалось как «я обязан» (то есть меня принуждают определенные условия и детерминанты[96]96
  Определяющие факторы.


[Закрыть], влечения и инстинкты, наследственные и внешние факторы и воздействия). Затем «я есть» понималось как «я могу» (то есть способен актуализировать ту или иную сторону своего «я»).

Однако здесь все еще не хватает третьего значения. Ибо, если мы хотим получить представление о человеческой реальности во всей ее полноте, нам надо выйти за пределы как необходимости, так и возможностей. К «я обязан» и «я могу» следует добавить еще один аспект всеобъемлющего феномена «я есть» – понятие, которое можно сформулировать как «я должен». Под «я должен» имеется в виду осуществление конкретного смысла каждый раз, когда жизнь бросает нам вызов в конкретной жизненной ситуации. Другими словами, когда появляется «я должен», мы дополняем субъективный аспект существования, то есть бытия, его объективным аналогом – смыслом.

Только тогда тенденция к тому, чтобы делать упор на самоактуализации, становится оправданной. Недостижима самоактуализация только ради нее самой, как цель первичного намерения. Стремление к тому, что достигается только как побочный эффект, обречено на неудачу. Человек самореализуется в той мере, в какой он осуществляет смысл собственного бытия.

Сказанное ничуть не противоречит теории самоактуализации Абрахама Маслоу. Полагаю, он учитывает это, например когда пишет:

Участников моего исследования можно назвать более объективными во всех смыслах этого слова, чем среднестатистических людей. Они гораздо более проблемоцентричны, чем эгоцентричны… куда сильнее, чем на себе, они сосредоточены на внешних проблемах. Таковы задачи, которые они считают своей ответственностью, долгом или обязанностью. И эти задачи не корыстные или эгоистичные[97]97
  Maslow A. H. Motivation and Personality. New York: Harper & Row, Publishers, 1954. P. 211, 213.


[Закрыть].

Предположу, что Маслоу наверняка согласился бы со мной в том, что самоактуализация – это не первичное намерение и не конечное предназначение человека (если рассматривать ее более или менее объективно, а не с точки зрения субъекта). Скорее, ее можно считать результатом или побочным продуктом.

Таким образом, говоря о «бытии в мире», мы не должны игнорировать «смысл в мире». Только осознав важность этого факта, мы дополним субъективную сторону человеческого существования его объективным коррелятом. Только тогда мы осознаем существование как бытие, распространяющееся в поле напряжения между полюсом «я» и полюсом мира.

Концепция мира не будет адекватной, пока она понимается в рамках простой проекции или самовыражения. Если бы смысл мира и его ценности, воплощаемые нами в жизни, были исключительно «вторичной рационализацией, сублимацией и реактивными образованиями», никто не смел бы ожидать от человека выполнения каких-либо обязательств. На самом деле такие псевдоценности вообще не имеют обязательного характера, поскольку понимаются как отзеркаливание внутренних процессов личности или просто как проекции и выражения внутренней структуры субъекта. Мир нужно воспринимать как нечто существенно большее. Он представляет собой реальное испытание для субъекта, и мы должны учитывать его объективность. Однако недостаточно воздержаться от взгляда на мир и его составляющие, включая ценности, смыслы и их вызов нам, как на простое самовыражение. Также надо остерегаться того, чтобы воспринимать мир как простое средство, служащее нашим целям: удовлетворению инстинктивных влечений, восстановлению внутреннего равновесия или самоактуализации. Это означало бы принижение мира, в котором человек «присутствует», и очередное разрушение непредвзятого отношения к нему. Осмелюсь утверждать, что мы никогда или почти никогда не видим в людях, с которыми нас сводит жизнь, и в делах, которым себя посвящаем, лишь средство для достижения цели. В таком случае мы уничтожили бы всякую подлинную связь с ними. Тогда они стали бы простыми инструментами: приносили бы пользу, но тем самым потеряли бы всякую ценность как таковые.

Рассуждая о смысле, мы должны помнить, что смысл бытия не осуществляется посредством одних созидательных действий, общения, работы или любви. В жизни также присутствуют тяжелые переживания, прежде всего так называемая трагическая триада – ее составляют три предопределенных явления в жизни человека: страдание, вина и смерть.

Конечно, психолог может закрыть глаза на эти «экзистенциалы» и уйти в простую сомато– или психотерапию[98]98
  Здесь психотерапия понимается в более узком смысле этого термина, в отличие от широкого понятия, предполагающего измерение ноэтического вместо психического. Этот расширенный психотерапевтический подход мы называем логотерапией и в его рамках говорим об измерениях (в отличие от дискретных уровней) бытия, разделяя биологическое, психологическое и чисто человеческое измерения. В немецком языке есть различие между понятиями geistig и geistlich. Первое указывает на человеческое измерение, а второе – на религиозное. Однако в языках, где имеется только слово «духовный» с религиозными коннотациями, для этого измерения вводится термин «ноологический», хотя логотерапия по своей сути светский подход.


[Закрыть]. Например, так происходит, когда он пытается ослабить страх пациента перед смертью или проанализировать его чувство вины. Я с моим особым отношением к страданию утверждаю, что пациенты никогда не впадают в отчаяние из-за переживаемых мучений как таковых. Отчаиваться они начинают из-за сомнений в том, являются ли осмысленными их страдания в конкретном случае. Человек чувствует готовность и желание нести любое бремя, пока видит в нем смысл.

Однако этот смысл нельзя постичь чисто интеллектуальными средствами, ибо он превосходит возможности человека как конечного существа охватить суть этого понятия. Я бы предложил здесь термин «сверхсмысл». Он всегда выходит за пределы личности и ее мира и, следовательно, не может быть реализован только рационально. Он ближе к понятию обязательства, которое возникает из глубины и центра личности, и является основой полного существования. То, с чем мы имеем дело, не является интеллектуальным или рациональным процессом, это полностью экзистенциальный акт, который может быть описан тем, что я называю Urvertrauen zum Dasein – «базовым доверием к бытию».

Поскольку смысл, или логос, бытия значительно превосходит возможности человеческого интеллекта, то и логотерапия так же далека от «логических» построений и моральных наставлений. Прежде всего психотерапевт (и логотерапевт тоже) не учитель, не проповедник, и его нельзя сравнить, допустим, с художником. Я хочу сказать, что терапевт не должен навязывать пациенту собственную картину мира – его цель в том, чтобы пациент увидел мир таким, какой он есть. Поэтому терапевта уместнее сопоставить с офтальмологом, чем с живописцем. Кроме того, говоря об особом отношении к смыслам и ценностям, я имею в виду смысл человеческой жизни вообще, искать который – все равно что спрашивать у шахматиста: «Какой ход лучше всех?» Нет никакого «лучшего хода», кроме того, который будет наиболее удачным в определенной игровой ситуации. То же самое относится и к бытию, поскольку можно пытаться найти только конкретный смысл конкретной ситуации – и он будет отличаться от человека к человеку, от часа к часу, от дня ко дню. Осознание конкретного смысла чьего-либо существования вовсе не абстрактный процесс. Скорее, неявная непосредственная самоотдача и посвящение себя чему-либо, что не выражается словами и даже не нуждается в этом. Безусловно, в психотерапии его можно обнаружить, ставя наводящие вопросы, как в сократовской майевтике[99]99
  Согласно диалогу Платона «Теэтет», майевтика – изобретенный Сократом способ поиска скрытого знания путем последовательных вопросов.


[Закрыть]. При этом выясняется, что главные вопросы бытия на устах у всех, у любого человека и они постоянно инициируются терапевтом. Однако нет необходимости вступать с пациентами в изощренные дискуссии.

Логос глубже логики.

V. Динамика и ценности

[100]100
  Лекция, организованная при поддержке Чикагского университета, 22 октября 1960 года.


[Закрыть]

Психоанализ, особенно на его исходных, ранних стадиях развития, часто обвиняли в так называемом пансексуализме. Я сомневаюсь, что этот упрек был справедлив в прежние времена, даже при Фрейде. А в новейшей истории психоанализа тем более едва ли обнаружатся свидетельства пансексуализма в прямом смысле этого слова.

Однако есть иное допущение, которое представляется мне гораздо более неверным. Оно лежит в основе психоаналитической теории и, к сожалению, практики. Его можно назвать пандетерминизмом. Под ним я подразумеваю любой взгляд на природу человека, который игнорирует или пренебрегает присущей ему способностью к свободному выбору и интерпретирует бытие с точки зрения простой динамики[101]101
  Часто термин «динамизм» – это не что иное, как эвфемизм термина «механицизм». Однако я не верю, что даже ортодоксальные психоаналитики-фрейдисты были и останутся «неисправимыми механицистами и материалистами», как их когда-то отрекомендовал сам Зигмунд Фрейд.


[Закрыть].

Человек, будучи по сути своей конечным существом, никогда не освободится от уз, связывающих его с различными сферами, в которых он сталкивается с неизменяемыми условиями. Тем не менее он всегда волен принимать решения. Внутри сковывающих его рамок он может свободно перемещаться; своей позицией по отношению к любым обстоятельствам, с которыми только можно столкнуться, он доказывает, что он действительно человек. Это касается как биологических и психологических, так и социальных явлений и факторов. Другие люди, наследственность и инстинктивные побуждения могут ограничивать свободу, но они не могут полностью искоренить способность человека им противостоять.

Поясню это на конкретном примере. Несколько месяцев назад я сидел с известным американским психоаналитиком в венской кофейне. Было воскресное утро, стояла прекрасная погода, и я позвал его в горы. Однако мой коллега раздраженно отказался: в раннем детстве он получил неприятный опыт, отвративший его от альпинизма. В детстве отец брал его с собой в долгие пешие походы по горам, и вскоре он их возненавидел. Он апеллировал к инфантильному процессу обусловленности, который мешал ему разделить мой энтузиазм в покорении каменистых склонов. Тут настал черед моих признаний. Я рассказал, что и меня по выходным водили на такие прогулки и я тоже злился и негодовал, потому что они были утомительными. Но, несмотря на это, я стал проводником в клубе альпинистов.

Влияют ли внутренние или внешние факторы на конкретного человека и в каком направлении происходит это влияние, зависит от свободного личного выбора. Не условия определяют меня, а я сам решаю, поддаться им или сражаться. Нет ничего такого, что полностью подчиняет человека, не оставляя ему ни малейшей свободы. Никакие силы, обстоятельства не способны всецело обусловить смысл бытия. Скорее, это человек все определяет сам – не только свою судьбу, но и самого себя, ибо он формирует и организует не только ход жизни, но и собственное «я». В этом смысле человек отвечает не только за то[102]102
  Несомненно, ответственность человека так же ограниченна, как и его свобода. Например, я не несу ответственность за то, что у меня седые волосы; тем не менее я, безусловно, ответственен за то, что не пошел к парикмахеру, чтобы он покрасил мне волосы, как поступили бы многие дамы в подобных «обстоятельствах».


[Закрыть], что делает, но и за то, что собой представляет, поскольку не только совершает поступки исходя из того, каков он, но и становится тем, кто он есть, в результате своих действий. В конечном счете человек будет таким, каким себя сделает. Он способен конструировать себя, вместо того чтобы полностью подчиниться обстоятельствам. Любые условия и факторы – всего-навсего сырье для этого, то есть инструменты, средства для достижения цели, которую человек ставит сам. Вся его жизнь – неразрывная цепь самосозидательных действий.

По правде говоря, такой взгляд – оборотная сторона концепции, в которой человек представлен как результат или следствие цепи различных причин. С другой стороны, рассматривая бытие как акт самосозидания, мы опираемся на положение, что человек не просто «есть», но и всегда решает, каким он будет в следующий момент. Он постоянно и неотступно формует и выковывает свой характер. Таким образом, у каждого есть шанс измениться в любой момент. Существует свобода меняться, и никому не должно быть отказано в праве ею воспользоваться. Мы никогда не сможем предсказать будущее человека – для этого понадобилось бы статистическое исследование с обширной выборкой. Сама индивидуальность по своей сути непредсказуема. Любые прогнозы будут основываться на биологических, психологических или социологических влияниях. Однако среди особенностей человеческого бытия одна из главных – способность выйти за пределы этих условий, как бы подняться над ними. В этом смысле человек в конечном счете трансцендирует себя самого. Человек преодолевает себя в той мере, в какой перестраивает собственный характер.

Приведу в пример случай доктора J. Не было в моей жизни другого такого человека, которого можно было бы назвать как «сам сатана». В те времена, когда я его знал, он слыл «массовым убийцей Штайнхофа», по названию крупной психиатрической больницы в Вене. Когда нацисты развернули программу «эвтаназии», он сосредоточил всю власть в своих руках и фанатично выполнял порученное ему задание, чтобы ни один психически больной не избежал газовой камеры. Парадокс, но те немногие пациенты, которым все-таки удалось спастись, были евреями. Так получилось, что доктор J. не знал об одной небольшой палате в еврейском доме престарелых. Хотя гестапо, надзиравшее за этим учреждением, строго запрещало принимать пациентов с психическими расстройствами, я все же тайком ввозил пациентов и прятал их там, ставя фальшивые диагнозы. Я хитрил с симптоматикой, чтобы она указывала на афазию[103]103
  Системное нарушение функции речи, связанное с нарушениями в головном мозге.


[Закрыть], а не шизофрению. Кроме того, больные получали запрещенную шоковую терапию метразолом[104]104
  Судорожная терапия с введением больших доз препарата метразола (пентилентетразола) применялась до конца 1940-х годов для лечения шизофрении и других психозов.


[Закрыть]. Вот так эти пациенты-евреи оказались вне опасности, хотя даже родственники нацистских партийных функционеров были убиты «из милосердия». Когда я вернулся в Вену – избежав газовой камеры в Освенциме, – то поинтересовался судьбой доктора J. «Русские заключили его в одиночную камеру Штайнхофа, – рассказали мне. – Однако на следующий день нашли дверь открытой, а доктор J. исчез, и больше его никто не видел». Позже я слышал, что подельники помогли ему переправиться в Южную Америку. Совсем недавно ко мне на консультацию пришел бывший высокопоставленный австрийский дипломат, который много лет провел по ту сторону железного занавеса сначала в Сибири, а затем в Москве, в печально знаменитой Лубянской тюрьме. Когда я проводил неврологическое обследование, пациент вдруг спросил, знаю ли я доктора J. Я ответил утвердительно, и тот продолжил: «Я познакомился с ним на Лубянке. Там он умер от рака мочевого пузыря, ему было лет сорок. Однако перед смертью он проявил себя товарищем, лучше которого не найдешь! Он утешал остальных заключенных. Доктор J. жил по высочайшим нравственным стандартам, какие только можно себе представить. За все годы заключения у меня не было друга лучше него!»

И это описание доктора J. – «массового убийцы из Штайнхофа». И разве после этого можно утверждать, что мы способны предугадать поведение человека! Что мы в состоянии предсказать – так это работу машины, аппарата, автомата. Порой можно даже спрогнозировать механизмы или «динамизмы» человеческой психики. Однако человек – нечто большее, чем просто психика: человек есть дух. Совершая акт самотрансценденции, он покидает пределы сугубо биопсихологического и входит в сферу специфически человеческую – в ноологическое измерение. Наше бытие, по своей сути, ноэтично. Человеческое бытие – это не одна из многих других вещей: вещи в мире обусловливают друг друга, а человек определяет свое существование сам. В реальности он наделен свободой и ответственностью, которые составляют его духовность и не должны быть затуманены тем, что называется овеществлением или обезличиванием человека.

В процессе овеществления, или обезличивания, субъект становится объектом. Когда к личности относятся просто как к психическому механизму, управляемому причинно-следственными связями, она теряет присущее ей свойство субъекта, который способен самоопределяться (по утверждению Фомы Аквинского, личность закаляется поступками). Таким образом, любая строго психодинамическая интерпретация теряет из виду значимую характеристику человеческого существования – свободу воли. Субъект, который «желает», преобразуется в объект, который «обязан»!

Однако в позднейшем аналитическом подходе (то есть феноменологическом) свобода как таковая понимается как субъективная сторона целостного явления, и к ней необходимо добавить объективный аспект – ответственность. Свобода выбора, как я подчеркивал, никогда не будет полной, если не преобразовать, не переплавить ее в свободу брать на себя ответственность. Человеческая способность просто «желать» пуста, пока не будет дополнена объективным аналогом желать то, что «должен». А что «я должен» – так это актуализировать собственные ценности и осуществить конкретный смысл моего существования. Мир смыслов и ценностей можно по праву назвать логосом. Тогда логос есть объективный коррелят субъективного феномена, называемого человеческим существованием. Человек волен нести ответственность, и он отвечает за реализацию смысла своей жизни, логоса своего бытия.

Но возникает еще один вопрос: в каком отношении и в какой мере «объективны» актуализируемые ценности или реализуемые смыслы? Под «объективным» мы подразумеваем, что ценности обязательно представляют собой нечто большее, чем простое самовыражение субъекта. Они шире, чем проекция внутренней жизни человека, будь то сублимация или вторичная рационализация инстинктивных влечений во фрейдистском психоанализе или врожденные архетипы коллективного бессознательного в учении Юнга (архетипы тоже просто интерпретации, только человечества в целом). Если бы смыслы и ценности исходили лишь от субъекта, а не из внечеловеческой и надчеловеческой сферы, то они мгновенно потеряли бы свое качество требовательности. Они уже не могли бы представлять настоящий вызов человеку, не могли бы мобилизовать его, звать вперед. Если то, за реализацию чего мы несем ответственность, должно сохранять свое обязательное качество, тогда его надо рассматривать как объективное[105]105
  Это относится и к субъекту, перед которым мы несем ответственность: если совесть – или сущность, с чьим голосом мы эту совесть ассоциируем, – сводится к супер-эго (и таким образом интерпретируется как интроекция образа отца или как его проекция), то обязательное качество утрачивается.


[Закрыть].

Это объективное качество значений и ценностей, объясняющее их обязательность, теряется, если мы не видим в них «ничего кроме» субъективного замысла или проекцию инстинктов или архетипов. Мы должны понять, что наряду с овеществлением и обезличиванием человеческой личности (то есть объективизацией бытия) происходит еще и субъективизация логоса (то есть субъективизация смысла и ценностей).

Этот двойственный процесс порожден психоанализом: исключительно психодинамическая интерпретация личности приводит к объективизации того, что по своей природе субъективно, а исключительно психогенетическая интерпретация смыслов и ценностей – к субъективизации того, что по сути объективно.

Я полагаю, что среди важнейших заслуг и достижений онтоанализа[106]106
  Binswanger L., Straus E. W. The Existential Analysis School of Thought // Existence / ed. R. May, E. Angel, H. F. Ellenberger. New York: Basic Books, Inc., 1958; Scher Cf. J. M. The Concept of the Self in Schizophrenia // Journal of Existential Psychiatry. 1960. № 1. Р. 64.


[Закрыть] – возможность исправить первое из упущений психоанализа, о котором шла речь выше. Новая школа мышления помогает восстановить отношение к личности как к феномену, который ускользает от любой попытки трактовать его как всецело обусловленный и предсказуемый, как другие вещи. Таким образом, онтоанализ отвоевал у психоанализа то, что является полностью субъективным.

Второй аспект – обесценивание объективного качества смысла и ценностей, субъективизация объективного – пока не исправлен. В онтоанализе субъективное, то есть существование, ресубъективировано. И целью логотерапии[107]107
  Polak P. Frankl’s Existential Analysis // American Journal of Psychotherapy. 1949. № 3. Р. 617; Tweedie D. F., Jr. Logotherapy and the Christian Faith: An Evaluation of Frankl’s Existential Approach to Psychotherapy. Grand Rapids, Mich.: Baker Book House, 1961.


[Закрыть] становится реобъективизация объективного, то есть логоса! Только так будет восстановлен целостный феномен человека в его двойственном проявлении: бытия в его субъективности и логоса в его объективности. Можно представить это в виде схемы:

Для логотерапии смысл – это не только «должен», но и «хочу». Логотерапевты говорят о «воле к смыслу» человека. Не стоит считать, что здесь мы имеет дело с идеалистической гипотезой. Вспомним результаты экспериментов Дэвиса, Маккорта и Соломона. Они выясняли, как визуальное стимулирование влияет на галлюцинации во время сенсорной депривации, и пришли к такому выводу: «Наши результаты согласуются с гипотезой о важности смыслового параметра. Галлюцинации возникают вследствие изоляции, когда отсутствует смыслонаполненный контакт с внешним миром. Для нормального функционирования мозга этот контакт, непрерывный и осмысленный, необходим»[108]108
  Davis J. M., McCourt W. F., Solomon P. The Effect of Visual Stimulation on Hallucinations and Other Mental Experiences During Sensory Deprivation // The American Journal of Psychiatry. 1960. № 116. Р. 887.


[Закрыть].

Задолго до процитированного исследования логотерапевты заметили этот эффект. Нам известно пагубное воздействие того, что мы называем «экзистенциальным вакуумом», – он возникает при фрустрации воли к смыслу, упомянутой выше. Ощущение полной и окончательной бессмысленности жизни часто приводит к определенному типу невроза, известного в логотерапии как ноогенный. В его основе – духовная проблема, моральный конфликт или экзистенциальный вакуум. Но другие виды неврозов также вторгаются в этот вакуум! Никакая психотерапия не может быть завершена, никакой невроз любого вида не может быть полностью и окончательно преодолен, если эту внутреннюю пустоту, в которой процветают невротические симптомы, не заполнить дополнительно логотерапией, применяемой как неосознанно, так и запланированно.

Я не хочу, чтобы вы решили, будто экзистенциальный вакуум представляет собой психическое заболевание. Сомнение в том, что в бытии есть смысл, – это экзистенциальное отчаяние. Его можно охарактеризовать скорее как духовный дисбаланс, чем как психическое расстройство. В таком случае логотерапия проявляет себя шире, чем просто метод лечения: она дает задание всем профессионалам в области консультирования. Человеку свойственно искать смысл в жизни и даже сомневаться в том, что его можно найти. Здесь нет ничего патологического.

Теперь нам ясно, насколько психическое здоровье зависит от адекватного напряжения, которое возникает, например, из-за непреодолимой пропасти между тем, чего человек уже достиг, и тем, что ему только предстоит совершить. Разрыв между тем, кто я есть, и тем, кем я должен стать, – это часть бытия, и, следовательно, он необходим для психического благополучия. Поэтому мы не должны проявлять робость и нерешительность ни в том, чтобы сталкивать человека с потенциальным смыслом, который он должен реализовать, ни в пробуждении из латентного состояния его воли к смыслу. Логотерапия помогает человеку осознать оба явления: 1) смысл, который, так сказать, ждет от человека своей реализации, 2) волю к смыслу, которая, так сказать, ждет, чтобы ей предложили задачу и даже больше – миссию. Именно поэтому логотерапия представляет собой аналитическую процедуру: она делает оба процесса осознаваемыми. Однако это не что-то психическое, а ноэтическое, не только субчеловеческое, но и собственно человеческое.

Если на нас возложена задача исполнить уникальный смысл – это то, чего не стоит избегать и бояться. Психодинамическая интерпретации ставит во главу угла принцип гомеостаза. Согласно ему, поведение человека обусловлено тем, чтобы удовлетворить влечения и инстинкты и примирить три аспекта психики: ид, эго и супер-эго. Также оно направлено на адаптацию в обществе и поддержание собственного биопсихосоциального равновесия. Но по своей сути человеческое бытие – это самотрансценденция и не может сводиться к самоактуализации. Главная цель человека не в актуализации «я», а в реализации ценностей и смысла, которые следует искать в окружающем мире, а не внутри него самого или его психики как закрытой системы.

На самом деле человеку нужен не гомеостаз, а то, что я называю ноодинамикой: такое напряжение, которое поддерживает его устойчивую ориентацию на актуализацию конкретных ценностей и на реализацию смысла его личного существования. Именно так обеспечивается психическое здоровье. Бегство от каких бы то ни было стрессов может привести к тому, что человек станет жертвой экзистенциального вакуума.

Человек нуждается не столько в состоянии покоя и отсутствии напряжения, сколько в стремлении достичь чего-то стоящего. Ему требуется не столько разрядка напряжения, сколько вызов со стороны конкретного смысла его личного бытия. Реализовать этот смысл должен только сам человек, и никто другой. Напряжение между субъектом и объектом не подрывает ментальное благополучие и целостность, а, наоборот, поддерживает их. В случае невроза это утверждение еще более справедливо. Интеграция субъекта предполагает направленность на объект. Когда архитекторы хотят укрепить ветхую арку, они повышают возлагаемую на нее нагрузку, чтобы обеспечить более плотное соединение. Так и терапевты, желающие укрепить психическое здоровье своих пациентов, не должны бояться увеличивать бремя их ответственности, чтобы те реализовали смысл своего существования.