Текст книги "Туристы (сборник)"

Варфоломеич

С юных годков пристрастившийся к махорке, Варфоломеич не признавал табачных изделий фабричного производства. В середине пятидесятых у него проездом из Казахстана гостевал неделю земляк. Бывший сельский учитель, с которым они задружились в лагере, позже, в ссылке, приобрётший квалификацию агронома, оставил ему в подарок пакетик мелких, с маковое зёрнышко семян табака с Чиликских плантаций. Объяснил, когда высевать на рассаду, как и где высаживать на гряду.

Привычный к ведению хозяйства, бобыль проявил смекалку и с тех пор, соблюдая полученные от агронома наставления, обеспечивал себя вполне достойным самосадом и даже немного приторговывал им по-соседски. После разгона колхоза эта статья дохода стала совсем не лишней – жил-то Варфоломеич в основном своим наделом да лесным промыслом, в тонкостях которого кумекал, пожалуй, поболее иных именитых.

…Сентябрь, принёсший ночные заморозки и открытие сезона охоты, был на исходе. Сегодняшний поход оказался долгим, но удачным. За широкой лесополосой, что в восьми километрах от деревни, Варфоломеич взял большущего русака, которого его сеттер Харт, постоянный спутник и партнёр на охоте, столкнул в густой траве на пологом склоне овражка. К избе вернулись под вечер усталые, но с зайцем.

Погода стояла ясная, безветренная. Прислонив ружьё к стене, старик устроился на завалинке, лицом к готовившемуся закатиться за перелесок солнцу. Свернув самокрутку, задумался. Пёс улёгся рядом, у ног хозяина и время от времени поднимая голову, пристально глядел на того влюблёнными глазами.

Из размышлений Варфоломеича вывел гомон приближающихся незнакомых голосов.

До него донеслись обрывки фраз явно вступивших в перепалку двух молодых людей – мужчины и женщины. Сквозь редкий штакетник забора он разглядел две фигуры, направлявшиеся в его сторону: коротко стриженного, крепкого телосложения мужчину среднего роста в кожаной куртке и миловидную хрупкую женщину в джинсовом платье. Женщина о чём-то просила спутника, едва не плача, но тот решительно, несколько грубовато возражал ей.

«Городские, не наши! Дачники припозднившиеся, должно!» – подумал старик.

Когда чужаки поравнялись с избой Варфоломеича, мужчина грубо схватил спутницу за плечо и с силой дёрнул, повернув её к себе лицом.

– Экий строгий у тебя мужик, красавица, не забалуешь! – обратил внимание на своё присутствие при чужой семейной ссоре старик.

– Не «у меня», не мой это мужик, а так себе! – с горечью в голосе отозвалась женщина.

– Так что ж, выходит, супостат привязался? Может, выручать впору? – Варфоломеич шутя потряс берданкой, а верный Харт насторожился.

– Ну, ну, поговори у меня, старый, тебя ещё не хватало, – буркнул незнакомец, оглядев поверх загородки щуплого мужичка с реденькой седой бородкой. – Тоже мне, заступничек сыскался! Да, если случись чего, и ружьё твоё, дед, не поможет!

Варфоломеичу жаль было молодку, жуть как захотелось выручить её, сгладить конфликт. Уловив агрессивность настроя чужака, счёл уместным продолжить разговор с ним ровным, слегка заискивающим тоном:

– Так ты, молодой человек, не кипятись! Я – старичок смирный, да и куда мне с тобой, бугаём, тягаться! Ладошкой ты меня, сморчка старого прихлопнешь, коль до бузы дойдёт. Нешто я и взаправду ружьишком стращать удумал? Будя, отбаловал своё по молодости лет. Так, вроде как палка, под руку попалось.

– Дедушка, водички не нальёте, пить очень хочется! – попросила женщина своего негаданного избавителя.

– Отчего не налить? Налью, дочка! Да что вы всё там, за плетнём, обретаетесь? Заходите к нам. Коли не торопитесь, сейчас и чаёк сварганю, – засуетился старик.

Спутник женщины так резко распахнул калитку, что пёс от неожиданности вскочил на лапы и завертелся вокруг хозяина.

– Сидеть, Харт, даун! – одёрнул его Варфоломеич. – Гости у нас, самовар впору ставить.

Продолжая перебраниваться, но уже без прежнего ожесточения, молодые люди уселись на освобождённое хозяином место, а тот, сопровождаемый псом, скрылся в избе.

Спустя четверть часа, когда уже смеркалось, старик и его нечаянные гости уселись за стол чаёвничать. Довольный появлением в доме городских, неизбалованный общением Варфоломеич, на правах хозяина начал беседу традиционным вопросом:

– Издалека ли в нашу глухомань пожаловали, люди добрые?

– Я в райцентре проживаю, – отозвалась женщина, – а Игорь у нас столичный житель. Из Москвы приехал.

– Свататься, небось? Это дело! Столичные-то девки неумехи, не в пример нашим.

– Какая у вас собачка знатная, яркая, колер – точно полировка по красному дереву. Я в краеведческом музее буфет такой видела, – увела от неприятной темы женщина.

– Дорогой пёс, откуда он у тебя? – как бы нехотя включился в разговор её спутник, до того угрюмо сопевший.

– Дорогой, не дорогой – сказать не могу. Друг он мне, деньгами такое не измеришь! А подарил мне его щенком один хороший человек. Профессор. Из ваших, столичный. Господь свёл с ним случайно, в поле. На охоте, стало быть. У сестры он остановился, в соседнем селе, пошёл с ружьецом бродить, да малость заплутал в незнакомой местности. Вот тогда и встретились. Темнело уже, а к моей избе путь короче лежал. Сюда и пришли. Перекусили, посумерничали по-стариковски. На другую осень он опять к сеструхе приезжал, меня проведал, да вот Харта и подарил. Сказал, друг, мол, уступил, что щенков заводит. У этого, вишь, какое дело, брачок выявился: круги типа очков вокруг глаз. На выставки там всякие не годится. А мне – не на показ! Пятый годок вместе живём. Умнее, да ласковее существа и не встречал!

Обсудили пса, после чего, как водится, неспешный разговор перешёл на темы деревенского житья-бытья, забот окрестных обитателей. В тепле уютного мирка старого охотника свара между молодыми людьми как-то сама собой угасла. Только женщина нет-нет да окидывала своего приятеля испытующим взглядом, проверяя: унялся ли?

Тот, вальяжно устроившись на стуле, больше молчал, оглядывая непривычную обстановку горницы и всем своим умиротворённым видом показывал, что спешить некуда. Наконец, заговорил уже без прежнего задора, решив удовлетворить любопытство старика:

– Да случайно мы в вашей деревне оказались. Решили подальше от цивилизации погулять. Свернули с шоссе на просёлок, он и привёл сюда. Машину на околице оставили, за разговором не заметили, как всё село прошли.

– Ох и бойкий же разговорчик-то у вас, люди добрые сложился! – вставил слово старик.

Света не зажигали, и вся сумеречная атмосфера располагала к откровениям.

– Бойкий, это верно замечено, – усмехнулся Игорь. – А вот рассуди-ка, дед, кто из нас прав, я или Машка, – неожиданно повернул он беседу в другое русло. – Я семьсот вёрст без передыху из Москвы машину гнал, спешил к любимой женщине, с которой давно не встречались. Приезжаю, и что же вижу? Холодный приём, в глазах отстранённость. А ведь с юных лет чувства друг к другу питаем, точно знаю! Еле-еле уговорил, поехать, прогуляться. Предлагаю вместе жить, так говорит, поздно спохватился! Любому, ведь, известно, «лучше поздно, чем никогда»!

– Верно, Игорёк, не безразличен ты мне. Был. С тех самых пор, когда мальчишкой тебя к нам на лето мама твоя, выросшая в нашем городке, привозила. Глаза зажмурю, вижу: как в саду нашем загораем на стареньком одеяле, ты всё за руку меня взять норовишь, а я, радость тая, не противлюсь. Как на реку бежим купаться, да на лодке кататься, – напевный голос Марии наполнился нежной мечтательностью. – Уверена была, встретила близкого человека, всегда теперь рядом будем.

А помнишь, как ты старался понравиться мне? Как-то раз гости у нас собрались. Решили на дальний остров плыть, пикник устроить. Погрузились в две шлюпки. Ты, подросток, – в большой, неповоротливой на вёсла уселся, потому что в ней мы с родителями были. Второй, размером меньше, жених моей старшей сестры управлял, взрослый уже парень. Вроде как соревноваться удумали, кто раньше доплывёт. Ты такое упорство проявил, потом обливался, тужился и всё-таки другую лодку обставил. Устал ужасно, но молодцом держался. А второй гребец после всё жаловался в смущении, будто вёсла негодные попались. Как я в тот день гордилась тобой!

И что же вышло? Не прошёл ты, Игорёк, испытания разлукой. Я – здесь, а ты в своей Москве. Я училась в техникуме, ты в институте. Письма мне писал. Помнишь, в одном даже стишок прислал тобой сочинённый, о том, что никто со мной не сравнится. Потом – как отрезало. Ни слуха, ни духа, ни встреч, ни писем. Узнаю случайно: женился мой суженый! Подцепил в институте кралю, которая, знать, не просто сравнилась со мной, а затмила по всем статьям. Правда, что ли?

– Да не так всё, не так! – смертная тоска прозвучала в голосе Игоря. – Совершенно случайно в компании подвернулась деваха. Выпили, вышли покурить на лестничную площадку. Потянуло друг к другу, понимаете! Поцеловались. Пошёл провожать. Дальше – больше. Да, сам, дед, знаешь, как это у молодых случается. Попросту говоря, плоть взыграла. А подруге с холодным разумом только того и надо: после нескольких бурных встреч объявила, что продолжение может быть, если поженимся. Как в горячке метался, повёлся.

Однако, полгода не прошло, как понял: не любовь то была, а страсть. Не от Бога, а наоборот. Быстро схлынула напасть. Тошно стало, ушёл в загул, неделями дома не ночевал. Но и от того успокоения не обрёл. Теперь же, спустя время, осмотрелся, никого кроме Машки и не любил, оказывается. Пусть не сразу, но собрался ведь, приехал к ней! А она…

– Собрался, приехал! А, может, кто есть у меня? Что же думаешь, все годы одна жила, милого дружка-изменщика оплакивала, да судьбу свою нескладную!? Где такое видывал?

– Нет у тебя никого, нет, я точно знаю! Откуда уверенность такая, спросишь? Да от сестры твоей. Как-то в отчаянии написал ей письмо. Тебе-то не решился, совестно было! Так, мол, и так, виноват перед Машкой. Знаю, что подлец. Наверное, забыла дружка юности, семья у неё?

Ответ получил немногословный. Да и что с таким аморальным типом обсуждать? Но основное из тех нескольких строк уяснил: одинока ты. Долго не рассуждая, сообщил жене, что расстаёмся, на развод подаю, собрался и к тебе приехал. Знаю, не будет жизни без тебя! Что, прогонишь?

– Гнать я тебя, Игорь, не стану. Но ты только не пиратничай, нахрапом не дави на меня. Не могу просто так вот, с маху решиться. Выслушала я тебя, думаю, поняла. Долго, уж очень долго тебя не было. Свыклась я с мыслью, что навсегда расстались, и чуда не ждала. И вот, на тебе, явился, не запылился! Как ни старайся, в те дни нашей юности не вернуться, другими мы стали. И ты, и я. Надо друг к другу присмотреться, чтобы большой ошибки не совершить. Ты уже один раз очертя голову в омут бросился, и что вышло?

Варфоломеичу, до того не встревавшему в выяснение отношений между молодыми гостями, показалось, что разговор их заходит в тупик. Прокашлявшись, он пришёл им на помощь:

– Вот ты, Игорь, просил меня рассудить, кто из вас прав. А я так вижу, что оба, но по-своему. Не к случайному человеку ты из Москвы своей поспешал, правда твоя. Первые чувства, они навсегда в душе сохраняются. Однако, жизнь – не забава, за всё платить приходится. Вот и сочти как расплату за своё переметничество то, что Мария, тебя увидев, на шею не кинулась. Себя, обиженного, ты понимаешь, а женщине каково? Погоди маленько. Я так сужу, оттает твоя зазноба, примет тебя. Гляди только, впопыхах дров не наломай! Охолонись. Напор свой для других дел прибереги.

Сейчас вон уже, темень на дворе. Коли ехать в город вам нужды нет, ночуйте у меня. Ты, мил человек, отправляйся-ка за автомобилем своим, да к избе его, от греха подальше, и подгони. Места у нас тихие, однако, бережёного – Бог бережёт. А мы с Машенькой стелиться будем.

– Спасибо, дед. Наверное, прав ты во всём. С ночлегом обождём немного. Расскажи, давно ты вдовствуешь? Не заметно женской руки в твоём доме.

– Скажу, коли интерес имеется. История моя простая. Годков-то мне немало – протяну зиму, восемьдесят стукнет. Не вдовый я, бессемейный. Так, видать, было на роду написано.

– Достойной пары себе не встретил?

– Эх, Игорёк, в другом дело. Была у меня душа-девица, Валюшей звали. Росла по соседству. Её родня меня с детства женихом прозвала, а мне то в радость было. Верил: отслужу действительную в Красной Армии, поженимся. По новому закону от тридцать шестого года на службу мне выпадало идти в сороковом, как девятнадцать стукнет. Ан, по-другому всё повернулось.

Обитала в нашей деревне семья Ивана Аверина. Мужик то был серьёзный, крутой. В гражданскую, слыхал, партизанил, много душ загубил. Верно, на стороне «красных» заслуги имел, потому как не тронули, когда в колхоз записаться отказался. Так единоличником и жил. Гордился своим хозяйством, на нас, соседей, свысока глядел, голытьбой, да лодырями обзывал. А невдомёк дурьей башке было, что пуп свой рвал, жену да дочерей на работе мордовал только для того, чтобы своих родичей в достатке содержать. Колхозники же, пусть и небогато жили, но всю страну большую кормили. Разница!

Был у Ивана единственный сынок, младшенький в семье, Борька, ровесник мой. Бобкой мы его кликали. Тот не в отца задался. Работал на земле из-под палки. А по вечерам наденет, бывало, красную рубаху, да под хмельком по деревне с гармошкой – девок на танцульки собирать. Под конец гулянки ту, что посговорчивее, с собой уводил. Многих змей перепортил, а всё неймётся. Наскучили безотказные. Приглянулась Бобке Валюша моя – проходу не давал. Раз до крови мы с ним за неё схватились, но не унялся тать, ещё пуще распалился. И сделал своё чёрное дело. Подстерёг, когда лебёдушка моя одна на реку пошла бельё стирать, напал и ссильничал.

Не достало терпежа Вале беды той пережить. День проплакала в подол матери, а ночью в бане удавилась. Я в те дни на дальнем току работал, домой вечерами не вертался. А как узнал про горе такое, споро прибёг, зарядил картечью берданку и к Бобке. Ни о чём другом думать не мог, как изувечить гада. Сыскал, с ног сбил навзничь, ну и жахнул заряд ему в мотню.

Знамо дело, судили. Вместо армии в лагерь загремел. А как война с немцем началась, стал на фронт проситься. Знал, что не положено, а руки чесались. И вот осенью сорок второго уважили мою просьбу, отправили в штрафную роту, где солдаты-дезертиры, да сержанты-паникёры позор с себя смывали. Как водится, вскоре ранение получил. В госпитале оклемался, и снова воевать. На этот раз, как искупивший вину, в строевую часть попал. Прошёл с боями до Кёнигсберга, где выбыл из рядов уже совсем, по тяжёлой контузии.

Вернулся в родные места, где с той поры и пребываю. Валюшу свою до сего дня забыть не могу. Никто мне её не заменит. На фронте память о ней меня сколь раз выручала. Да что там память, сама, чуть что, во сне, как живая, являлась: «Я, – говорит, – Сеня, тебя оберегу, закрою от пули вражьей. Вспоминай меня, когда невмоготу станет, я и приду на выручку!» Для меня день Красной Армии вдвойне праздник. А как же – Валюшины именины! С её именем свой век и доживаю…

Вскоре молодёжь затихла, а старик зажёг керосиновый фонарь и, стараясь не шуметь, долго ещё колготился в сенях.

… Наутро по-стариковски рано пробуждавшийся Варфоломеич тихо поднялся с лежанки, чтобы не потревожить сон спящей тут же, в горнице, на кровати, Марии. Вышел во двор. Харт, точно на верёвочке, выскользнул за дверь следом. Игорь, остававшийся на ночь в машине, ссутулясь, в задумчивости курил на завалинке.

– Здорово, герой! Что, не спится? – приветствовал его старик.

– Утро доброе, Семён Варфоломеич! Вы правы, совсем не до сна мне сегодня. Спасибо вам за науку. Никогда бы не поверил, расскажи кто, что одна случайная встреча, один ночной разговор так перевернут всё в душе и настроят её на иной лад! Перед Машей ещё повинюсь, докажу ей, в конце концов, что не вертопрах какой. Думаете, поверит, простит?

– А что ж ей остаётся, Игорёк. Погоди малость, сладитесь! Да, когда поедете, не забудьте тушку с собой захватить. Я зайца давеча ободрал, когда вы угомонились. Пусть Мария сготовит, да накормит там тебя обедом по-семейному.

Туристы

Понедельник 5 июля 1965 г. Анапа.

…Простившись с гомоном плацкартного вагона поезда Москва-Новороссийск, от станции Тоннельная друзья проделали путь в тридцать пять километров в салоне душного автобуса среди баулов и чемоданов курортников, направлявшихся, как и они, в Анапу.

На автостанции их встретил одноклассник Колька, приехавший на море отдыхать с родителями за три дня до них. Собственно, он и подбил Игоря с Борисом на авантюру первого самостоятельного «дикого» курортного вояжа, приведя неотразимый аргумент: перед выпускным одиннадцатым классом разумно набраться сил на море. Через год их потребуется невесть сколько для сдачи школьных выпускных экзаменов и поступления в институт. Вообще, Николай Курочкин слыл рассудительным парнем. Круглым отличником не был, но учился вполне прилично. Как говорится, звёзд с неба не хватал, однако твёрдо знал, чего хочет, и не испытывал сомнений в конечном успехе. Среднего роста крепко скроенный шатен с голубыми глазами бойко бренчал на гитаре, одерживал победы на районных соревнованиях по лёгкой атлетике и пользовался симпатией со стороны девчачьей половины класса.

– Я тут вам жильё подыскал. Не Бог весть что – сарайчик дощатый в глубине двора. Две койки, между ними столик. Зато отдельный вход, никого за стенкой, свежий воздух и всего-то по десятки с носа за целый месяц. И я рядом, на той же улице через дом. Удобно!

– А со жратвой как? – откинув голову и заведя сцепленные ладони за кучерявый затылок, поинтересовался немногословный смуглолицый Борис, отличавшийся практическим складом ума.

– И об этом подумал, хотя у меня такой проблемы нет – мамка готовит. По пути на пляж есть столовая. Можно поймать момент, когда народу не густо. Дёшево и сердито.

– На рынок не шастал? Что почём там? – продолжал вопрошать Борис.

– Да, всё там есть! Овощи-фрукты – копейки. Давайте, пойдём, я вас к хозяйке провожу. Устроитесь, с дороги отдохнёте, проведу по городу, покажу, что где.

– Не, отдыхать нам ни к чему, – вступил в разговор до того молча озиравшийся по сторонам долговязый Игорь. Вещи кинем, и веди нас на море.

– Хорошо, давайте так! Мамка с батей на пляже, я, как чувствовал, попросил их под навесом часть лавки вещами для нас занять. А то отдыхающих – тьма! Чуть запоздаешь, на песке свободного места не отыщешь, не говоря уже о солярии.

– А девахи приличные есть? – видать по всему, Борис сразу намеревался уяснить диспозицию по всем параметрам..

– Да я что, я же с родичами, как-то не присматривался. Вот теперь вы приехали, немного отвяжусь от своих. Вместе оглядимся!

– Ладно, айда, показывай наши хоромы!

…Час спустя троица двигалась по направлению к пляжу. Впереди, на правах сторожила, Колька, за ним в некотором напряжении ещё не освоившиеся в новой обстановке Игорь с Борисом, дымящие сигаретами.

– При родителях не курите, хорошо? – попросил Николай. – А то подумают, то есть, узнают, что я тоже… иногда.

– Лады! А это что за шалман? – наблюдательный Борис показал на небольшой киоск, у которого толпились отдыхающие, в большинстве своём, мужчины.

– Так это вино местное в розлив продают!

– Пробовал?

– Нет, конечно! Я же всё время со своими. Батя подходил один раз.

– Ну, он-то нам не советчик. Может, с приездом продегустируем? – предложил приятелям Игорь.

– А чё, самое оно, – без раздумий согласился Борис. – А ты как, Колян?

– Да, вы что? Мамка точно учует. Мне только дома чуть-чуть по праздникам позволяют!

– Неужели!? – съехидничал Борис. – Вроде бы от нас не отстаёшь, когда компашка собирается!

– Так это ж совсем другое дело, в Москве-то! Там я домой прихожу – и сразу в своей комнате скрываюсь, вроде как за уроки взялся. Потом – в постель. А к утру всё выветривается.

– Эх, трудна твоя жизнь, бедолага! Будто лазутчик в тылу противника. Ладно, Боб, давай отложим мероприятие на вечер. Чтобы Кольке обидно не было. Выйдем прогуляться – примем по стаканчику, а дальше – всё как в Москве. Явился, шмыгнул в постель, и порядок…

Суббота 10 июля 1965 г. Анапа.

С утра сильно жарило, но отец Николая, что-то почуял и, глядя в безоблачное пока небо, с сомнением покачивал головой:

– Быть грозе!

– Полно тебе, Володя. Ни ветерка, ни облака – откуда грозе взяться! – не соглашалась его дородная благодушная супруга.

Однако, ливануло, и как всегда неожиданно. Маленькое облачко вдруг разрослось на полнеба в огромную чёрную тучу, сверкнуло, и с треском лопнувшего небосклона обрушился поток крупных тяжёлых капель. Пляжные «грибки» моментально оказались облепленными телами, и друзьям ничего не оставалось как, прихватив одежду, под струями тёплого ливня трусить домой. Только вбежали во двор – дождя как не бывало.

– Промокли, ребятки? – сочувственно встретила их старуха-хозяйка. – А вам письмо! Уж которому, не знаю. Вы – грамотные, сами разберётесь.

Игорь взглянул на конверт и вопросительно уставился на Бориса.

– Адрес точно этот, а вот кому – по-английски написано. Я немецкий учу, не разберу.

– А я – французский, – констатировал Борис. – Тем более, не бельмес. Бабунь, а с чего взяла, будто нам письмецо-то?

– Я-то решила поперву, конверт для постоялицы моей, что в доме комнату снимает. Та переводчицей работала где-то за границей. Ей было отдала. Но та глянула, засмеялась и наказала вам передать, мол, послание это молодому человеку. А которому из вас, не растолковала.

– Ладно, разберёмся. Колюня-то у нас англичанин, – вспомнил Игорь. – Пошли к нему, любопытно, невтерпёж прямо!

… Николай взял конверт, задумчиво пожевал воздух, затем придирчивым взглядом окинул приятелей.

– Не тяни кота, братан, – заторопил Борис. – Чего там прописано?

– Письмо адресовано, как сказано, «высокому молодому блондину, который носит пёструю рубашку и цепочку с монеткой». Правда, я немного смягчил выражение. Ладно, буду точен: не «молодому блондину», а «глупенькому блондину». Но всё остальное перевёл буквально. Возьми, Игорёк, вскрывай! Приметы сходятся.

– Рубаха у меня, точно, пёстрая, я бы назвал её «абстрактной». Цепочка на шее также имеет место. И монетка на ней висит – пусть и не старинная, а серебряные четверть доллара, что со стороны не разглядишь.

– Ага, а с какого боку ты блондин-то?

– Борис, ну из нас троих Игорёк самый светленький. Не белокурый, конечно. Но волосы выгорели и в солнечный день вполне даже представляются белёсыми. Точно, ему это письмо!

– Мне, конечно, мне! И кто же из вас, мудрецы, разыграть меня решил?

– Гадом быть, не мы, не я, то есть! – тут же отказался Борис.

– Верю, верю, не из твоего репертуара шутка. Давай, Колюня, прости за каламбур, колись!

– Да ты что, Игорёк! Мне-то это зачем? Возьми, вот, распечатай, прочитай. Может быть, тогда что-то прояснится.

На листке, вырванном из школьной тетрадки, стояло несколько фраз, написанных красивым, явно девчоночьим почерком:

«Незнакомый друг! Я, графиня N, пренебрегая правилами приличия, первая предлагаю Вам вступить в переписку. Возможно, позже, когда мы станем друзьями, и я смогу Вам открыться, то при личной встрече расскажу о себе и объясню, чем Вы привлекли внимание столь незаурядной особы, как я. Пока же Вам достаточно знать, что род мой столь же древен, как и та старинная монета, что Вы носите на шее. Надеюсь получить Ваш ответ, который следует положить в трубу, что проложена под проезжей частью в десяти шагах к центру города от почтового отделения. В зависимости от Вашего ответа я приму решение, имеет ли смысл вести с Вами дело и дальше. Об этом Вы узнаете из моего следующего, возможно последнего, письма. Можете предложить свой вариант потайного ящика для передачи посланий. С искренним и глубоким уважением, член К. Ю. И., графиня Ирен де N.»

– Оп-па, началось! Кто-то на нас клюнул уже, – с воодушевлением констатировал Борис. – Давай, ответ накрапаем. Колюнь, сможешь в том же духе?

– Боб, не суетись! Письмо адресовано, как выяснили, мне. Значит, я и решу, надо ли отвечать и что писать.

– Ни фига себе друган! А мы что, вообще сбоку?

– Нет, серьёзно, Борис, ты не возмущайся! Игорь прав – это его переписка.

– Ладно, ребята, не спорьте! Я что-нибудь сочиню и покажу вам. Утром пройдём мимо почты, найдём ту трубу и заложим ответ. Но не это главное. Надо поймать «графиню», когда она придёт за моим письмом. Задача, выбрать надёжные места для наблюдения. И, кстати: что это за «К. Ю. И.»?

– Клуб юных идиотов, подойдёт?

– Нет, Боря, это было бы слишком самокритично. Тут что-то иное, – возразил Николай. Впрочем, когда завтра поймаем авантюристку, всё и разъяснится.

Воскресенье, 11 июля 1965 г. Анапа.

К утру ответ «графине» был составлен. Не мудрствуя, Игорь написал в нём, что готов не только к переписке, но и к личной встрече с прекрасной дамой. Пока же она не решится на свидание, дальнейшие письма он предложил прятать в ствол чугунной пушки, установленной в центре города в память об орудиях, некогда защищавших крепость. Стилизуясь, он подписался под посланием как «барон I de W», урезав до инициала свою фамилию Валицкий.

Коля примчался за друзьями раньше обычного, когда на пляж двинулись первые, ещё робкие цепочки курортников. У почты Игорь, озираясь по сторонам, незаметно положил в указанную трубу предварительно упакованное в порожнюю сигаретную пачку письмо. Сам же прошёл немного дальше, выбрал подходящую скамейку и уселся на неё, скрыв лицо за газетой. На других скамьях неподалёку, по обе стороны улицы, также с газетами, устроились его приятели.

Время тянулось, но к тайнику никто не подходил. Как нарочно, столь же внезапно, как и накануне, нагрянуло ненастье.

Благо, в этот раз было, где спрятаться. Ливень переждали в помещении отделения связи, куда набилось много прохожих.

Как только снова выглянуло солнце, Борис выбежал на улицу и заглянул в трубу. Письма там не оказалось.

– Может быть, смыло водой, – предположил Николай.

– Да, сам туда сунься, сухо! – возразил Борис. – Прозевали, балбесы.

– Ладно, не последний раз. Уж если она начала игру, то наверняка продолжит. Пошли на пляж. Потом заглянем в жерло пушки, – успокоил товарищей Игорь.

Вторник, 13 июля 1965 г. Анапа.

И снова разразилась гроза. В буквальном смысле погодных явлений. Накануне друзья по очереди караулили возле «почтового ящика», но не заметили, чтобы кто-то опустил в жерло пушки записку.

Письмо обнаружилось сразу после ливня, который, дежуривший около пушки Игорь, пережидал под навесом, оставив предмет наблюдения без догляда.

В послании, исполненном сарказмом, проказница описывала, какое удовольствие им с кузиной доставило наблюдать, как трое недоумков с газетами играют в сыщиков возле почтового отделения. В заключение ехидная девица дала совет не тратить попусту время на бесплодные поиски, не ломать головы над неразрешимой для их слабых умишек загадкой трёх букв «К. Ю. И.», естественно, это не «клуб юных идиотов», а вовсю наслаждаться дарами южного лета. Но продолжить переписку обещала…

Запасясь загодя, ещё днём, парой бутылок разливного вина «Мускат Гамбургский», целым тазиком помидор, которые ушлый Борис выторговал на базаре за пятьдесят копеек, буханкой хлеба, колбаской, вернувшиеся с моря приятели собрались поужинать в своей хижине. Немного позже к ним присоединился и Николай, улизнувший из-под родительской опеки.

Застольная беседа то и дело сворачивала на тему неуловимых забавниц. Сошлись на том, что барышни ходят где-то совсем рядом, скорее всего, подслушивают их разговоры на пляже. Ведь именно там они пытались расшифровать аббревиатуру «К. Ю. И.», предлагая варианты, не таясь от окружающих.

– Ты, Борис, завтра присмотрись внимательнее к тем, кто обычно поблизости располагаются. Как раз по тебе задачка, ведь ты после школы в военные податься намерен. Может статься, в разведчики выбьешься, чем тебе не практика, – предположил рассудительный Николай.

– Чего это, в разведчики! Разведка – дело шухерное. Не-е, я собираюсь в Академию бронетанковых войск, туда после одиннадцатилетки берут, я узнавал. А там, глядишь, в штабе где-нибудь на непыльную службу пристроюсь, – поделился сокровенным Борис. – Тебе-то, Колюня, лафа, за тебя папаня с маманей кумекают. И укажут, и подскажут, и протолкнут! Мои же предки мне не советчики, факт. Мамка картошкой да капустой в палатке торгует, какой с неё спрос. А пахан, как после войны справку выправил, что инвалид, так и не работал путём ни дня, так только, если пошабашить где. А всё больше во дворе пропадает, в домино долбит, да пивко сосёт. Ну, копейка, конечно, у них водится, грех жалиться. Мамка грозилась, как аттестат принесу, перстень золотой с камнем купить. А за диплом – машину. Знамо дело, первым в семье с образованием буду.

– Напрасно ты это, будто за меня родичи всё решают! Нет, я, конечно, советуюсь со старшими – своего-то жизненного опыта, бесспорно, у нас маловато. Однако сам принял решение: пойду в иняз, стану переводчиком. Дело верное. С языком или двумя можно к дипломатическому корпусу пристроиться, а то и к партийному руководству. Сказка!

А что Игорёк скажет? По технической части пойдёшь?

– Честно, друганы, мне всё равно куда. Нет, диплом я, конечно, заработаю, пусть не стахановским порывом, врать не хочу, но шестилетней имитацией вгрызания в пласты науки. В идеале желал бы достичь результата в виде бархатной академической шапочки, дачки в Малаховке, ласковой жёнушки и массы свободного времени для досужих размышлений.

А если уж совсем начистоту, больше всего люблю путешествовать. Сидишь себе, глядишь в окно вагонное, а мимо проносятся селения, полустанки, людишки разные с их мелкими житейскими проблемами, вроде пятёрки до зарплаты или выполнения квартального плана. А ты – смотришь со стороны, как в кино: удобно, сухо, сытно и не взаправду. Такое вот бытие туристическое. Так бы себе и ехал в мягком вагоне…

– Ишь ты, да от такого никто не отбрыкнётся! И вообще, молоток, что в походные дела нас втянул, как пришёл в класс после восьмилетки. Мы-то до тебя не допёрли, что за балдёж, так вот у костерка с гитаркой! Пока молодой – лафа. Но про дачку в Малаховке, это ты в точку! Годы пробегут – не по чину станет в палатке под сосной ночевать.

– Ох, ребята, быть туристом, конечно, удовольствие. Но я – человек оседлый. Мне на Юге домик хочется заиметь! Здесь-то, в Анапе, если вдуматься, тоска – курорт-то детский. Прошлым летом мы с родителями в Ялте отдыхали, в доме творчества, вот где место белому человеку! Поселись там, никуда бы из тех краёв меня не сманили…

– А, что, пройдёт лет двадцать, соберёмся и махнём втроём к тебе на виллу куда-нибудь в Массандру или в Алушту. А оттуда на белом теплоходе в Батуми! Круиз – это что-то! Что касаемо меня, так я на сегодняшний день не сторонник постоянных привязанностей, – подвёл черту разговору Игорь. – Что будет потом, увидим. А теперь – всё, парни, пора в койки. Тебя, Колюня, наверное, родичи заждались уже!