Текст книги "Кольцо с сердечком (сборник)"

В этой компании грамотный, педантичный и трудолюбивый специалист Сверчков пришёлся как нельзя кстати. Статью и физической силой природа его также не обделила, что способствовало привлечению внимания представительниц противоположного пола. Однако, подходящей пары для создания семьи, как полагали окружающие, не находилось, и в среде сотрудников института Борис Григорьевич числился закоренелым холостяком.

Был он человеком компанейским, доброжелательным, готовым по первому зову откликнуться на просьбу о помощи. Близко к сердцу принимал чужие проблемы. Обладал доведённой до крайности неприятия ненавистью к проявлениям несправедливости, насилия, нечестности. Одним словом, редкостный для нашего времени типаж.

И всё-таки постоянная привязанность в его жизни имела место, Сергей узнал и об этом. То была медицинская сестра, проживавшая неподалёку, которой как-то раз объект нашего исследования помог донести до дома тяжёлый пакет купленных в магазине продуктов. Барышня была лет на пятнадцать моложе, но также коротала одинокое городское существование в окружении чужих и во многом чуждых по образу жизни и повадкам соседей.

Борис Григорьевич и Люба, так звали медицинскую сестру, с первой же встречи прониклись симпатией друг к другу и, будучи людьми независимыми от предрассудков, вскоре начали встречаться. Возможно, если бы не внезапная кончина Сверчкова, дальнейшее развитие их взаимоотношений привело бы к созданию семьи, чего Люба, по её признанию, желала.

Помимо близкой женщины, был ещё один человек, по отношению к которому Сверчков питал тёплые дружеские чувства и кому оказывал посильную помощь.

То был лишившийся ног в Афганистане сослуживец, в своё время спасший раненого Бориса Григорьевича, вынеся его на себе из под огня моджахедов.

Оправившись после ранения, Сверчков не оставлял попыток отыскать своего спасителя. Более двадцати лет ему это не удавалось, и, наконец, он обнаружил друга, оставленного родными, спаиваемого проходимцами, нацелившимися на его однокомнатное жилище, в подмосковном городке.

Изгнав мерзавцев, Борис Григорьевич перво-наперво принял меры по избавлению приятеля от пагубного пристрастия к алкоголю. Затем нашёл инвалиду посильную надомную работу. Точнее, даже не нашёл, а придумал её и оплачивал, похоже, из своего кармана.

Не найдя возможности в России изготовить другу современные протезы, Сверчков списался с известной германской клиникой и, получив на то согласие администрации, принял на себя все расходы по поездке и лечению. Вот, собственно, для чего потребовались все его накопления, на это благое дело он их направил.

В тот день они с Любой были на вокзале, где посадили в поезд товарища и нанятого для этого сопровождающего медицинского работника. Простившись, вышли на привокзальную площадь, и решили взять такси для поездки домой. Водители вереницы машин, выстроившихся в ожидании пассажиров, дружно спровадили их в голову очереди. В ответ на названный шофёру адрес, Борис Григорьевич услышал столь высокую цену, произнесённую на ломаном русском языке, что решил: померещилось. Переспросил, убедился, что понял правильно, и опешил от наглости:

– Не слишком ли заламываешь, приятель?

– Нэт дэнги, иды пешком! – покоробила его грубая фраза, сопровождаемая презрительной золотозубой ухмылкой.

– Да, я тебе! Не смейте здесь свои порядки устанавливать, – вскипел Сверчков и сквозь опущенное стекло дверцы автомобиля потянулся сильной рукой, чтобы схватить обидчика за воротник.

– Оставь его, Боря! – вмешалась спутница. – Ничего ты им не докажешь, видишь, другие уже из своих колымаг повылазили. Сейчас весь аул сбежится!

Борис Григорьевич сник и покорно поплёлся, увлекаемый женщиной к входу в метро.

Дорогой никто из них не произнёс ни слова. Люба чувствовала, что спутник, возмущённый до глубины души, тяжело переживает случившееся. Возле её дома он простился тихим голосом, посетовал на нездоровье и, сгорбившись, направился к своему подъезду. Ночью его не стало.

– Вот и всё, Сергей! Поставленную перед нами задачу мы выполнили – пропавшие деньги отыскали. Правда, радости клиентам результаты нашего расследования не принесут, в том вина не наша. Они люди не бедные, переживут!

– Отчего, Андрей Палыч, так получается, чем богаче человек, тем он жаднее? Наверное, потому он и богат, что своего не упускает, да и чужое готов ненароком прихватить до кучи. Так уж современное общество устроено: чтобы одному подняться, сотне разориться придётся!

– Ну, зачем же так прямолинейно! Бывают и исключения, хотя основную закономерность нашего времени ты подметил верно.

Мы присутствуем при смене цивилизаций. Типажом прежней, разрушаемой, был Борис Григорьевич Сверчков с присущими ему бескорыстием, готовностью к взаимовыручке.

Метастазы новой, насаждаемой – вражда, конкуренция, как ржа разъедающие даже семейные устои, прослеживаются, например, у Речнёвых. К чему бы привело дальнейшее развитие событий в их случае без нашего вмешательства, предугадать не сложно.

Да, есть о чём задуматься тем, кто не утратил ещё этих способностей, тупея от попкорна и запиваемых пивом биг-маков!

Кольцо с сердечком. Первое дело

Никак наперёд не угадаешь, какую пользу в дальнейшем может принести случайное, казалось бы, знакомство. Этакий мелькнувший в суете жизни эпизодик. Но придёт час, вспомнится давнишняя встреча, и поймёшь: именно к этому-то человеку и надлежит обратиться за советом, потому как никто иной не выручит в сложившейся ситуации.

Вот с таким неожиданным человеком случай свёл Андрея Павловича Смыслова в начале девяностых. Когда появились газеты с предложениями частных услуг, и многие наивные сослуживцы бросились в пучину деловых отношений ловить свою «синюю птицу», он, трезво взвесив профессиональные навыки и скромные возможности, также разместил несколько объявлений. В одном, помнится, вызвался полезными советами оказывать помощь тем, кто сами попали в сложные жизненные ситуации или не могут найти объяснения странным происшествиям с близкими людьми. В другом же обещал преданно служить личным помощником предпринимателю, творческому человеку или руководителю.

Отклики на объявления появились скоро, но как-то его не впечатлили. Одна настырная барышня, например, изводила по телефону, просто-таки требуя добиться от какого-либо издательства публикации сочинённого ею гениального опуса. При этом расплатиться обещала из полученного за издание гонорара.

Были звонки не вполне адекватных граждан, наживаться на бедах с разумом которых он, будучи специалистом в этой сфере, не счёл для себя возможным, пусть даже и вопреки постулатам о ведении бизнеса, типа «деньги не пахнут».

Лишь одно предложение показалось обещающим и подвигло отправиться на встречу с потенциальным работодателем к корпусу «Г» гостиницы «Измайлово». Найдя на стоянке перед входом автомобиль «Волга» с сообщённым ему номером, Смыслов остановился подле него, дожидаясь владельца.

Минут через пятнадцать после оговорённого ими времени свидания появился неопределённого возраста и высоченного роста тучный господин с окладистой смоляной бородой в ермолке и цветастой жилетке из набивной ткани. Великана сопровождал юркий худощавый азиат лет тридцати пяти, оказавшийся в одном лице шофёром, секретарём и телохранителем хозяина.

– А Вы, наверное, меня ожидаете! – скорее утвердительно молвил, чем вопросил, сочным басом подошедший. – Будем знакомы, я – бобо Джафар.

Скромные познания фольклора братских народов тогда ещё неразрушенного СССР позволили Андрею Павловичу понять, что его новый знакомец почему-то именует себя дедушкой, хотя, во всяком случае, внешне на старца он, ну никак не тянул. Да и имя Джафар как-то не вполне соответствовало ярко выраженной наружности, характерной совершенно иному этносу.

Трезво рассудив, что, в конце-то концов, каждый из нас более или менее успешно исполняет в жизненном спектакле придуманную для самого себя роль, Смыслов назвался и счёл уместным поинтересоваться, какое именно из двух предложений привлекло внимание столь солидной во всех смыслах персоны.

– Да, оба два, – поспешил ответить за хозяина его ассистент. – Образованные и преданные помощники нам, ох как нужны. Да и в ситуации мы сплошь и рядом попадаем сложные и необъяснимые.

– Ладно, отдохни, Мурад, – осадил вылезшего поперёд батьки «человек-гора». И, уже обращаясь к Смыслову, сообщил, что прежде чем нанять кого-либо в услужение, имеет обыкновение на деле проверять способности претендента.

Тут же он поставил перед соискателем несколько проблем. Зарегистрировать совместно с самостоятельно выбранным компаньоном частную фирму. Найти возможность заказать реставрацию ценных старых книг, одна из которых была немедленно извлечена из багажника автомобиля и вручена ловким Мурадом, а также оформить на названный адрес регулярную доставку ряда печатных изданий. Последнее поручение оказалось с подвохом, так как официальная подписная кампания на следующий год в отделениях почты уже завершилась.

Бдительный подручный «на всякий случай» старательно переписал данные паспорта кандидата в помощники, и они расстались, договорившись о новой встрече через пятнадцать дней на том же месте и в тот же час…

Двух недель до следующего общения Смыслову вполне хватило, чтобы выяснить: бобо Джафар, в миру Кирилл Горенблат, личность весьма и весьма авторитетная в определённых, не афишируемых широкой публике, кругах. В этой связи передавать в управление его людям оформленное на своё имя предприятие было бы весьма опрометчивым шагом. А вот задачка по организации подписки показалась интересной и была успешно решена им путём визита с небольшим презентом к руководителю районного узла связи.

Вернуть достойный облик старинному фолианту у него также получилось. Вовремя вспомнился давний приятель, страстный библиофил, собиравший и на дому трепетно «лечивший» потрёпанные раритеты.

Таким образом, в оговорённое время он явился к гостиничному комплексу и уже знакомой «Волге» не с пустыми руками, но твёрдым намерением навсегда завершить небезопасное знакомство.

Его сбивчивые объяснения со ссылкой на открывшиеся вдруг недуги, к глубокому сожалению не позволяющие предаться совместным делам, были встречены Джафаром понимающей улыбкой. Расстались они без взаимных обид и с ни к чему не обязывающими посулами обращаться друг к другу при необходимости.

* * *

И вот, спустя двенадцать лет, Андрей Павлович Смыслов, в задумчивости перелистывая страницы старой записной книжки, отыскал уже стёршееся в памяти имя: Джафар. Он сообразил, что, вероятно, это именно тот самый персонаж, кто в состоянии пролить свет на обстоятельства загадочной истории, которая владеет его помыслами.

А началось всё с телефонного звонка давнишней знакомой, работавшей ранее в одном с ним институте, но внезапно нашедшей себя на ином поприще – ведовства и предсказания судеб. Даму эту звали Юлия, и какое-то время она являлась для Смыслова не только коллегой по работе, но и предметом обожания. Начинавшийся было между ними роман после нескольких страстных свиданий почему-то увял, но получил развитие в форме доверительной дружбы близко и хорошо узнавших друг друга людей. Вскоре Юлия вышла замуж за заведующего отделом приборного обеспечения из их же института, энтузиаста, пытливо силящегося постичь природу некоего, по его мнению, действующего в мире скрытого универсального принципа, с помощью которого станет доступным объяснить большинство творящихся вокруг таинственных явлений. Уволившись из института, под влиянием мужа и при его деятельной помощи, она, ставшая теперь «ясновидящей мадам Джули», открыла кабинет, предлагая обывателям услуги по поиску пропавших родственников, возвращению неверных супругов, приворотам и отворотам.

– Андрей! Тут, видишь ли, такое дело. Женщина одна ко мне пришла молодая. Выслушала я её историю и вдруг поняла: не тот случай, чтобы дурить хрустальными шарами и ужасами картинок Таро. Ну, не могла с ней так поступить, остатки совести, понимаешь, не позволили. Много бедняге пришлось пережить. Знаешь, ведь – я и сама-то детдомовка… Ты же у нас любитель ребусы судеб решать! Пришлю к тебе девицу, поговори. Авось, чем и поможешь!

* * *

…Приятная тёмноволосая смуглянка, на вид не более двадцати пяти лет, приехавшая к Смыслову в институт по его приглашению, назвалась Анжелой. О себе она поведала кратко, заучено. Чувствовалось, что эту историю последнее время повторяла многократно: приехала с родителями в Москву с Юга, от тёплого моря, когда ей было, наверное, лет пять. Поселились на съёмной квартире. Однажды отец и мать с утра ушли из дома, обещав вскоре вернуться, но до наступления темноты так и не появились. Испугавшись оставаться на ночь одной в чужой квартире, девочка решила отправиться встречать родителей. Она знала, что где-то рядом располагается станция метрополитена. Ей запомнился двойной вестибюль, объединённый выгнутой дугой, а главное – внутренняя часть этой арки в квадратиках, точно вафли. Проблуждав, она всё-таки вышла к метро, но обратной дороги найти уже не могла бы при всём желании. На плачущую девчушку обратили внимание пассажиры и отвели её в пункт милиции. Оттуда она попала в детский приёмник, так как кроме имён – своего и родителей ничего сообщить о себе не смогла. Затем были детский дом, о времени, проведённом в котором, ей вспоминать совсем не хочется, швейное училище и, наконец, институт лёгкой промышленности, который она, упорная, всё-таки закончила в этом году. Имеет комнату в коммуналке на востоке столицы. Мечтает найти своих родителей или, по крайней мере, что-либо прослышать об их судьбе.

Первым ощущением Смыслова после рассказа Анжелы явилось отчаяние. Ну, чем поможешь человеку, который ничегошеньки о своём прошлом не ведает! Ладно, станция метро, возле которой она оказалось, очевидно, «Кропоткинская». И это – всё! В каком из многочисленных окрестных переулков нашли себе пристанище Анжела и её родители, как узнаешь? Но такой уж у него характер – чем сложнее загадка, тем она притягательней. Хочется погрузиться в её решение, найти какую-нибудь ускользнувшую от других мелочь, зацепку. Потянуть за кончик и – размотать клубок.

Анжела умолкла. Её широко раскрытые карие глаза с надеждой следили за реакцией собеседника. Уловив едва заметные изменения, происшедшие в выражении его лица, женщина с готовностью предложила:

– Задавайте мне любые вопросы, я отвечу! Может быть, это окажется полезным…

– Ладно, попробуем. Ничего другого ведь не остаётся! Для начала пересядьте-ка вот в это мягкое кресло, – указал он в угол кабинета. – Вот так, хорошо. Устраивайтесь в нём удобнее. Закройте глаза и расслабьтесь. Не торопитесь отвечать на заданные вопросы, хорошенько покопайтесь в памяти.

Начнём. Как Вам кажется, в том месте, где вы с родными проживали в детстве, морской берег был песчаным или каменистым?

– Точно помню, что по пляжу трудно было ходить из-за камней, папа носил меня на руках.

– Была ли станция железной дороги в том населённом пункте, или до неё надо было добираться другим транспортом?

– Когда мы собрались в дорогу, то до перрона от дома шли пешком. Я хныкала, что устала, но отец нёс чемодан и поэтому велел идти самостоятельно. А потом состав долго-долго шёл по насыпи вдоль берега.

– Помните, с какой стороны по ходу поезда из окон Вы видели море?

– Кажется, с левой. Да, с левой, точно! Я тогда всё время выходила из купе в коридор, полюбоваться им, а мама ругалась, что мешаю другим пассажирам.

– Так, кое-что уже ясно! Ваш дом, скорее всего, находился на Черноморском побережье Кавказа. А как звали родителей, какими они Вам запомнились?

– Папа – Георгий, а мама – Людмила. Папа был очень высокого роста, худощавый. Он носил тонкие полоски усиков по краю губы. У мамы были светлые волосы и голубые глаза.

– Значит, Вы – в папу. Впрочем, взрослые всегда запоминаются детям высокими. А что-нибудь ещё о родителях можете вспомнить, ну, какие-то особые приметы, привычки?

– Мама сильно тревожилась и даже часто плакала, когда отец, куда-то ненадолго уезжая, оставлял нас одних. А у папы были татуировки, но какие именно, я не могу сказать. Мне запомнилось лишь, что на одном из пальцев правой руки было выколото кольцо с сердечком. А на кисти левой руки между большим и указательным пальцами – наколка из трёх букв. Я как раз училась их различать и складывать слова. У меня выходило – «Шар». Только вот, не знаю, какой смысл в этом сочетании.

– Обычно на таком месте пишется имя. Или… или прозвище. Возможно, за это можно и ухватиться. Я попробую. – Смыслова охватил азарт, так как почудилось, будто какое-то построение в голове начало вырисовываться. Не желая понапрасну обнадёживать Анжелу, он простился с ней и наказал позвонить ему через пару дней.

Когда же женщина ушла, порывшись на полке с книгами, отыскал нужную брошюру – монографию о татуировках преступного мира. Ну, так и есть! Вот оно – «кольцо с сердечком» – изображение перстня с символом одной из карточных мастей – «пикой». Как сказано в примечании, визитная карточка профессионального картёжного шулера. А «Шар», должно быть его кличка. Это уже кое-что!

Вот тогда-то он и полез в старую записную книжку. У кого ещё можно узнать о предполагаемом картёжнике по кличке Шар, если не у «бобо Джафара»!

* * *

– Ну, заходи, заходи, Андрей! Казавшийся ещё более погрузневшим, великан огромной ладонью легонько подтолкнул гостя в спину. Знаю, что по делу приехал, не так просто, навестить старика, поэтому давай сразу в кабинет.

Большая квартира в новом доме на улице Сталеваров была обставлена не броско, но всё свидетельствовало о немалом достатке хозяина.

…Выслушав просьбу Смыслова, Горенблат обещал, не затягивая, навести справки, и слово своё сдержал. Уже следующим вечером Андрей Павлович знал, что в июле 1985 года в Москве, при выходе из ресторана «Арагви», был застрелен известный «катала» Георгий Шароба, по кличке Шар, незадолго до того скрывшийся от партнёров с крупной суммой денег из населённого пункта Гудаута, где до того проживал с семьёй. Вместе с ним случайной пулей была тяжело ранена женщина, по-видимому, его жена Людмила, о дальнейшей судьбе которой информатор ничего сообщить не смог.

Таким образом, настоящая фамилия Анжелы с большой степенью достоверности была установлена, а также получена важная информация для организации дальнейших поисков её матери. Первое, что пришло в голову в этой связи – заглянуть на сайт телепрограммы «Жди меня». Как-то раз, находясь в гостях, он стал невольным зрителем этой передачи, и здесь, кстати, вспомнились слова ведущего о том, что поиски пропавших складываются удачно в том случае, если в них заинтересованы обе стороны.

Введя в поисковую систему известную ему теперь фамилию, он тут же получил на экран монитора следующий текст: «Люсьен Гарсиа, проживающая в Испании, ищет дочь Анжелу Шароба, потерявшуюся в Москве в возрасте пяти с половиной лет». Дело оставалось за малым, сообщить в редакцию телепроекта координаты Анжелы.

Удовлетворённый результатами, Смыслов набрал номер «мадам Джули» и отчитался в своих успехах.

– Вот видишь, да ты самый настоящий сыщик! И почему это до сих пор не откроешь своё частное детективное бюро? – услышал он в ответ знакомый напевный голос.

– Наверное, теперь стоит об этом подумать, – скромно ответил старой подруге Андрей Павлович.

Министр

Начался апрель, но настоящая весна почему-то не приходила. Всё ещё держались ночные заморозки, а днём совсем по-зимнему валил снег. Редкие солнечные деньки со странной неизбежностью сменялись ненастными.

В тот день с утра все информационные радио– и телепрограммы как главную новость дня подавали сообщения о добровольном уходе со своего поста главного полицейского одного из крупных регионов страны. Бесчинства, учинённые теперь уже бывшими подведомственными ему низовыми работниками, арестованными по тяжкому обвинению, сначала привели к замене их непосредственных руководителей и даже смене вывески учреждения. А вот теперь и главный их начальник, скорее всего не без подсказки из Центра, написал рапорт об увольнении со службы.

Смыслов, принципиально избегавший просмотра телеящика, по давней привычке лишь раз за вечер ненадолго включал информационную программу одного из центральных каналов, а объективности ради несколько раз за день просматривал ленту последних событий в мире на хорошо осведомлённом Интернет-сайте и прослушивал новости на волне популярной FM-радиостанции, тужащейся казаться независимой и непредубеждённой. Вот и сейчас, глядя на экран монитора, он не удержался и зачитал вслух, для помощника, сообщение об отставке регионального силового министра, добавив при этом:

– Вот значит, как закончилась его карьера. А хозяина-то своего он всё-таки пересидел на целых два года!

Сергей, готовившийся как всегда скрупулёзно доложить о добытых им материалах по очередному делу, обстоятельства которого их частное сыскное бюро пыталось прояснить, укоризненно взглянул на шефа. Настроившись на определённое занятие, он не любил, чтобы его сбивали с мысли. Такой уж обладал чертой характера: не доведя до конца начатого, не брался за что-то другое. В целом прекрасное свойство всё же иногда служило помехой в расследовании, если внезапно вырисовывались новые обстоятельства, требующие незамедлительной проработки. Но, в конечном счёте, Смыслов был доволен своим помощником и младшим партнёром.

– Вы как-то помянули этого человека, Андрей Павлович. Говорили, что даже где-то встречались с ним. Но никаких подробностей при этом не сообщили, – из вежливости всё-таки переключился он на затронутую Смысловым тему.

Помимо массы других замечательных качеств, Сергей обладал также и феноменальной памятью.

– Да, как всегда ты прав, Сергей! Когда мы только начинали наше с тобой совместное предприятие, мне встретилось в газете знакомое имя, чем я тогда и поделился, упомянув, что однажды мне довелось контактировать с этим господином. Поскольку к нашим тогдашним проблемам тот случай касательства не имел, ограничился лишь констатацией самого факта.

– А в чём, если не секрет, было тогда дело?

* * *

Помолчав с минуту, собираясь с мыслями, Смыслов развернул кресло спинкой к столу и начал рассказ:

– Встреча наша состоялась примерно за год до того, как этого чиновника назначили министром. Если мне не изменяет память, случилось это в 1997 году. Как тебе известно, в то время я работал старшим научным сотрудником одного из клинических отделений Московского института психиатрии. Так вот, тогда ко мне с просьбой обратился коллега по работе, профессор Ткач. Дело в том, что он получил телеграмму от двоюродного брата, отдыхавшего в санатории на Кавказских минеральных водах, в которой тот умолял срочно приехать в связи с возникшей, как выразился родственник, «непонятной ситуацией». Сам же профессор был чрезвычайно занят – готовился к выступлению на пятом Всемирном Конгрессе по биологической психиатрии, который вскоре должен был состояться в Ницце. Ткач, с которым мы были на короткой ноге, убеждал меня отправиться на Северный Кавказ вместо него.

Прежде чем решить: откликнуться на эту странную просьбу или отказать, я расспросил Ткача о личности его родственника, имевшихся у того проблемах. Надо сказать, что помощь попавшим в неординарные переплёты всегда представлялась мне делом и благим, и интересным. Так оно было в прошлом, так, как тебе ведомо, обстоит и сейчас.

Не с большой охотой – ведь речь шла о весьма щекотливой проблеме, но, понимая, что иначе моим согласием не заручиться, профессор поведал следующее.

Его кузен, назовём которого Марком Карловичем, в прошлом вполне благополучный человек, доктор наук, дослужившийся до должности проректора солидного столичного института. Но тут нагрянули разрушительные процессы, из конспиративных соображений именуемые «перестройкой», коснувшиеся всего жизнеустройства страны. Люди, имевшие отношение к распоряжению материальными ценностями, испытали порой непреодолимый искус воспользоваться своими возможностями, скажем мягче, не всегда в интересах общего блага. Марк Карлович с головой окунулся в предпринимательство. Вдруг проявившиеся незаурядные организаторские способности позволили ему привлечь группу состоятельных партнёров и создать частную торговую фирму на базе отчуждённого у института небольшого зданьица, которое и явилось его личным вкладом в уставный капитал предприятия. Тогда многие тащили, что плохо лежит, не отстал от других и наш пострел. Через некоторое время, когда торговля ввозимым фирмой товаром достигла, как он счёл, устойчивого положения, Марк Карлович выгодно продал свою долю партнёрам и стал обладателем серьёзного капитала. Но не всегда большое богатство приносит лишь радость. На почве финансового благополучия он, говоря бытовым языком, свихнулся. Нет, как это обычно бывает, свою роль сыграла и отягощённая наследственность – мама нувориша в своё время странным образом захлебнулась, купаясь в собственной ванне, что создало предпосылки для пересудов родни о сведении ею счётов с жизнью на почве семейных раздоров. Надо сказать, что основания для того имелись: супруг этой несомненно достойной дамы неожиданно воспылал страстью к молодому соседу-актёру. Возможно, то были просто вздорные слухи, но ведь всякие чудеса случаются!

Недуг подкрадывался постепенно, однако поступь его была неотвратима. Как ни удивительно, первыми странности в поведении Марка Карловича заметили не родные, а соседи по даче. Они пожаловались его супруге, Лоре Лазаревне, что до того всегда обходительный и деликатный, тот вдруг перестал здороваться и, более того: взял манеру, отчуждённо отвернувшись, проходить мимо прежде добрых знакомых, не являя на лице даже оттенка расположения.

Лора Лазаревна поначалу приняла экивоки соседей за наветы завистников, которые никак не могут пережить чужого возвышения. Однако вскоре сама убедилась: с мужем что-то не так! Ведь это же неправильно, когда по приходу близкого приятеля и постоянного партнёра по игре в «шестьдесят шесть» начинают выяснять у жены, «кто такой этот мужчина» и «что ему нужно на нашем участке». Дальше – больше. Уже находясь дома, в московской квартире, Марк Карлович взял за правило убирать на ночь под матрац шкатулку с серебряными столовыми приборами, подарок родителей жены к их бракосочетанию, а поутру эти ложки, ножи и вилки, беззвучно шевеля губами, старательно раскладывать на столе, многократно сбиваясь и начиная процесс пересчёта заново. Можно упомянуть ещё ряд вдруг обнаружившихся у Марка Карловича проявлений, не характерных здоровому человеку. Такие, например, как явно слышимые им и неразличимые окружающими голоса. Эти странные голоса в приказном тоне требовали от несчастного предпринять то или иное действие, к которому он уж никак не был склонен и, наоборот, запрещали ему выполнять привычные манипуляции. Дело дошло до того, что супруга стала опасаться отпускать его одного за рулём даже в ближайший от дачи посёлок за продуктами. Тогда-то Лора Лазаревна и позвонила Ткачу, вспомнив о его профессиональной принадлежности.

Твёрдо держа в голове со студенческих времён, что по поведению, даже кардинально изменившемуся без видимых причин, было бы неправильно ставить диагноз, профессор доступными ему методами постарался выявить степень патологии и пришёл-таки к выводу о необходимости лечения. Терапию вполне можно было бы провести на дому, полагаясь на знания и опыт титулованного родственника-медика, однако пациент внезапно заартачился и в самой категоричной форме потребовал направить его в стационар. Лора Лазаревна сочла подобный каприз опрометчивым, так как помещение для лечения в больницу не смогло бы пройти незамеченным соседями и знакомыми. Но воспрепятствовать не сумела – муж был настроен решительно и агрессивно.

…Через месяц Марк Карлович вернулся в круг семьи вялым, задумчивым, с неподвижными расширенными зрачками. Ему ещё долго надлежало регулярно принимать лекарства, назначенные при выписке. Должно было пройти не менее полугода, прежде чем больной счёл сам и сумел убедить в том близких, что недуг преодолён окончательно. Он объявил жене, что полное восстановление здоровья возможно только путём посещения курорта, куда он и намерен отправиться в ближайшее время. Более того, им была уже приобретена путёвка в один из лучших санаториев Кавказских минеральных вод. Зная присущую супругу твёрдость в отстаивании своего мнения, Лора Лазаревна и не пыталась всерьёз возражать, лишь немного взгрустнув, напутствовала того, в случае возникновения каких-либо неожиданностей немедленно дать знать домашним и лечащему врачу. Следуя этой рекомендации, чем-то встревоженный Марк Карлович и отбил телеграмму профессору с призывом о помощи.

Заинтригованный, я не устоял и принял предложение коллеги. Вот в этой связи и состоялось наше с Лорой Лазаревной знакомство в рабочем кабинете профессора. Молодящаяся дама несколько ниже среднего роста, уже освоившаяся в соответствовавших возрасту округлостях форм, произвела на меня впечатление манерничающей провинциалки, ошарашенной неожиданно свалившимся с неба на её голову достатком.

Не пересекая грань фамильярности, определённую между барами и челядью, богато наряженная по моде вчерашнего дня женщина информировала о намерении немедленно отправиться на спасение близкого человека и милостиво приняла предложение профессора Ткача отрядить ей в спутники своего коллегу.

На следующее же утро мы с Лорой Лазаревной вышли из прохлады залов на пекло привокзальной площади аэропорта Минеральных вод. Около часа заняла поездка на такси до проходной санатория. Связавшись по телефону с дежурным администратором, сообщили к кому именно приехали. Недолгое, к счастью, ожидание прошло в полном молчании, так как общих тем для обсуждения не нашлось. Обстановку разрядил появившийся Марк Карлович, до мелочей соответствовавший тому портрету, что сложился у меня в голове: пухленький розовощёкий лысеющий человечек с колючими недоверчивыми глазками. Сухо поприветствовав супругу, он перенёс внимание на мою скромную персону. По его требованию мы отошли в сторону, и клиент в свойственной ему манере, вполголоса, провёл блиц-опрос, словно решая вопрос о приёме на службу: кем я рекомендован, чем профессионально занимаюсь, какого рода-племени. Судя по всему, мои уверенные, глядя в глаза, ответы удовлетворили Марка Карловича. Едва заметно поведя головой в сторону жены, он спросил:

– А зачем это она здесь?

– Ваш родственник, профессор Ткач полагает, что в присутствии самого родного Вам человека проще будет найти выход из сложившейся здесь, как Вы выразились в тексте телеграммы, непонятной ситуации.