Текст книги "Тим. Часть 3"

Не ошибся. Усевшись на прежнее место, она ставит бокалы на стол и один из них двигает к Тиму.

– Смотри, что можно выморщить, поколдовав с меню.

Она делает глоток и приглашающе смотрит на Тима. Тот не шевелится, он переводит взгляд с неё на бокал.

– Не трусь, солдат.

Она берёт его бокал, делает глоток и ставит обратно на стол.

– Отравить тебя нечем, – усмехается рыжая, – хотя идея хорошая.

– Даже странно, – по-прежнему не двигаясь с места, произносит Тим, – второй раз за день с тобой разговариваем, прогресс.

– Пробуй, – настаивает она.

Пригубил, погонял напиток в полости рта.

– В меню алкоголя нет, откуда?

– Неважно.

Тим знает, что на каждом корабле имеется запас алкоголя, но доступ к нему имеют лишь старшие офицеры. Экипажу алкогольные напитки выдаются редко и в умеренных количествах. Похоже, в старые времена было так же, и Аня сумела подобрать нужную комбинацию.

Напиток приятный на вкус. Градус почти незаметен, но уже на первом бокале Тим слышит шум в голове. Вскоре Аня принесла ещё пару, и языки обоих потихоньку развязались. Говорили много. Помимо обсуждения быта и построения бесконечной череды версий, говорили на самые разные темы.

Не сказать, что Тим сильно страдал от нехватки собеседника, но сейчас он на самом деле наслаждался общением. Аня умна и образованна. Она об этом говорила, но их прошлые скупые диалоги не позволили сложить о ней полноценное мнение. Сложил, и стало грустно.

Сравнивая свои и её знания, Тим понимает, что разрыв между ними в этом плане равен пропасти. Впервые в жизни в разговоре, по сути, с чужим человеком Тим столь остро чувствует себя ограниченным и недалёким. То, какие темы она трогает, какими словами оперирует и как складывает их в предложения, есть нечто другое, чем Тим привык видеть вокруг. Теперь он верит, что служба конвоя для неё действительно отдых и развлечение.

Самое смешное, что Аня ни разу не заострилась на его незнании тех или иных моментов. Тим сам чувствует пропасть между ними. Это цепляет самолюбие, и он даёт себе слово, что, если удастся отсюда выбраться, обязательно займётся расширением кругозора не только в плане войны и военной техники.

Вернувшись с полными бокалами третий раз, Аня садится перед ним на столик.

– Мать я никогда не знала, отец – капитан крейсера, – выполняет она озвученную недели назад просьбу Тима рассказать о себе, – был, – поправляется рыжая, – крейсер разбили и взяли на абордаж наймы. С тех пор я осталась одна, хотя, если интересно, расскажу по порядку.

– Интересно.

Алкоголь толкнул к откровениям, и какое-то время Тим слушал её историю.

Дочь капитана, конечно же, имела на борту крейсера все привилегии. Она могла находиться, где пожелает, и уже к пяти годам Аня не только являлась невольным участником космических схваток, но и своими глазами видела всё им сопутствующее. В то же время получила своё первое ранение. На крейсере функционировал бокс восстановления, и оторванные ступни остались для девочки лишь страшным воспоминанием.

Как-то исследуя закоулки огромного корабля, Аня проникла в систему вентиляции одного из трюмов и оказалась свидетелем расправы над пленными, учинённой пехотинцами экипажа. Увиденное понравилось ей настолько, что даже спустя много лет, о казнях Аня говорит с нескрываемым вдохновением.

Дальше бой с тремя крейсерами, абордаж, смерть отца и всех, кого знала. На тот момент ей исполнилось семь, и захватившие крейсер наймы вначале её не тронули.

– Примерно полгода я прожила на Скарве. Всё это время меня разыскивал дед, тоже бывший капитан, и в конечном итоге я оказалась на Сайдоне. Там попала в центр обучения. К семнадцати годам я покинула его стены и была направлена для несения дальнейшей службы в департа…

Аня осеклась.

– Не-е-ет, – помахала она пальцем перед его лицом, – хитрец какой, – обвинила она в чём-то Тима, – больше я ничего не скажу, а сказать, почему?

– Сказать, – кивает Тим и по смазанной перед глазами картинке понимает, что напиток медленно, но верно берёт своё.

– Потому что не могу, – хихикает Аня и указывает на пустой бокал Тима, – ещё?

– А давай, – махнул тот рукой.

Спустя пару минут она возвращается. Вновь садится на стол, но, передумав, плюхается на диван рядом с ним.

– Теперь я хочу послушать твою историю.

– Ты её уже слышала.

– А, ну да, – кивает она, тогда расскажи, что в твоей жизни было самым прекрасным, а что самым ужасным.

Тим задумался. Как ни странно, но ничего прекраснее, чем полузабытое воспоминание о том, как он совсем ещё малышом лежит в кроватке, а на её краю сидит мама и поёт ему песенку, Тим не нашёл. Он опять оказался там, под тёплым мехом, в неровном свете очага, слыша потрескивание дров и такой родной, полный нежности голос. Погружаясь в воспоминания, Тим даже сейчас ощущает умиротворение и чувство безопасности, пережитое в тот момент.

Рассказал. Ждал, что она рассмеётся, но Аня кивает, давая понять, что желает услышать ответ на вторую часть своего вопроса.

– Даже не знаю, – задумчиво говорит Тим, – вначале думал, что страшнее Сармана ничего нет, но потом случилось всего столько, что самое ужасное выделить сложно. Скажу так, – тихо смеётся он, – после Вирона моя жизнь, за редким исключением, сплошь страшный сон, и часто хочется проснуться.

– Моё лучшее воспоминание тоже связано с мамой, – говорит она в свою очередь, – а вот страшные моменты я помню.

Дальше Тим выслушал историю, как после гибели отца её бесчисленное количество дней держали в тесном переносном контейнере, где даже ребёнок умещался лишь свернувшись калачиком.

– Каждый вечер контейнер несли в кают-компанию, вытряхивали меня на пол. Я не плакала, – говорит Аня, – за слёзы они жгли мне ладони и ступни. После контейнера было невероятно сложно распрямиться. Карийцы знали, кто я, там было что-то личное, и им нравилось смотреть, как я перед ними корчусь. Они в это время всегда жрали и делали ставки на время, за которое я смогу подняться на ноги. Сидеть сутками в тесной коробке в полной темноте и тишине – это ужас. Страшнее у меня ничего не было, хотя видела многое. Честно говоря, не понимаю, как я там с ума не сошла.

Тим молчит, он думает, что разум её всё же повредился, а бесконтрольным вспышкам гнева, да и вообще странностям Ани нашлось объяснение.

– Что мы всё о грустном, – уже заплетающимся языком произносит она, – давай о приятном.

– Давай, – соглашается Тим, думая, что даже разговор о неприятном в свете событий ему кажется весьма приятным.

– Ты был близок с женщиной? – спрашивает она.

– Нет, – чувствуя, как сохнет горло, а сердце, взяв с низкого старта, готово выпрыгнуть из груди, вдруг севшим голосом отвечает Тим.

Протянув руку, Аня проводит ладонью по его щеке.

Её пальцы так приятно касаются затылка.

Она тянет его к себе и сама стремится на встречу.

– Иди ко мне, – слышит Тим её шёпот.

***

Проснувшись, первым делом пошарил рядом рукой. Пусто, и, судя по остывшей простыне, ушла Аня не только что.

Потянулся, открыл глаза. Вспомнив, что сорванная в порыве буйной страсти одежда разбросана по пути до каюты, Тим улыбнулся.

Перед глазами череда воспоминаний, от которых опять начинает играть кровь.

Вспоминая ощущения, смакуя самые без сомнения приятные часы своей жизни, Тим уверен, что всю оставшуюся жизнь будет помнить каждую минуту этой ночи.

Слегка цепляет, что Аня ушла, даже не разбудив, но зная, как редко его хотелки совпадают с реальностью, Тим решительно меняет ход собственных мыслей. Близость с женщиной ему очень понравилась, он желает продолжения. Тим сглатывает слюну, набежавшую при мысли о формах Ани. Он хочет её видеть. В душе задержался ровно на минуту, после чего обмотался простынёй и выскочил из каюты.

Одежда там, где срывалась и бросалась вчера. Брюки у входа в каюту, обувь дальше, кофту забрал с дивана, где всё началось.

Аню нашёл в трапезной. Она сидит за столом, в руке кружка с чем-то горячим, взгляд задумчив, направлен куда-то в пол. На появление Тима никакой реакции, но он этого не видит. Даже не взглянув на раздатчик, Тим пересекает зал, садится с ней рядом.

Дурея от вожделенной близости, подсаживается к ней вплотную, обнимает, хочет прижать к себе. Едва понял, что Аня не так мягка и податлива, как вчера, в сознании звякнул тревожный звоночек. Вместо взаимной ласки она наоборот начинает от него отстраняться. Второй звякнул, когда женщина попыталась убрать его руку с талии, но Тим не хочет ничего видеть, он прёт напролом. Обнимает её крепче, но Аня, всё так же сидя на стуле, начинает медленно от него отклоняться. Она почти касается руками пола, после чего распрямляется сжатой пружиной и бьёт ему локтем в нос.

Не ожидал. За те мгновения, которые Тиму потребовались, чтобы разом пройти все стадии принятия, Аня вскакивает на ноги, и в лицо Тиму прилетает кулак. Бить, как оказалось, она тоже умеет, даже слегка поплыл. Уходя от следующего удара, Тим начал подниматься, но в грудь прилетает нога и бросает его на соседний стол.

Из носа хлещет кровь, разум оглушён подобным поворотом, работают только инстинкты. Кулаки сжаты до хруста, Тим на ногах и готов отбиваться, но воинственность сходит, едва он видит, что рыжая остановилась.

– Ты больная? – зло цедит он, стирая рукавом кровь с подбородка.

– Думаешь, я теперь по каждому щелчку пальцев ублажать тебя буду? – прожигая его взглядом, с каким-то непонятным остервенением буквально шипит она.

– Были мысли, – жалея, что стал свидетелем очередного вывиха её психики, отвечает он.

– Как же я вас всех ненавижу, – падают каплями металла её слова, – я хочу, чтобы всё ваше мужланское племя передохло, – повышает она тон на каждом слове, – и ты сдохнешь, если ещё раз ко мне прикоснёшься, – уже кричит она.

С этими словами она запускает чашку в ближайшую переборку. Та, кувыркнувшись в воздухе, разлетается на осколки, но рыжая даже не смотрит. Пройдя мимо, она направляется к проходу, но на пороге оборачивается.

– Думаешь, ты мне как мужик был нужен? – уродливо кривя губы, выкрикивает она, – не льсти себе, мальчик. Я всех вас, ублюдков, презираю с детства. Я всего лишь убедилась, что ты не машина. Попутно юность твою забрала, нет её больше у тебя, я забрала, растёрла и выбросила, понял, ты, тварь?

Выплеснув со словами поток эмоций, рыжая плюёт в его сторону и покидает пункт питания.

– А мне понравилось, – кричит ей вдогонку Тим, – даже очень, – добавляет он уже для себя.

Глава 6

Дочитав до конца, Тим закрывает книгу, кладёт рядом с собой, откидывается на подушки дивана. С головой уйдя в мысли, он не замечает, как время от времени хмурятся его брови. Он долго не шевелясь сидит на месте, после чего опять берёт книгу в руки.

На обложке одно единственное слово «Доклад». Тим открывает последнюю страницу, читает ещё раз.

«В результате вышеизложенного мы видим, – заявляет докладчик.

Расчеловечивание есть методика взращивания нового вида человека прямоходящего.

Расчеловечивание – искоренение в объекте воздействия таких чувств как совесть, достоинство, нравственность.

Расчеловечивание – вытравливание из человека таких понятий как сострадание, любовь, уважение.

Расчеловечивание – торжество животных инстинктов, алчности, беспринципности и бескомпромиссной жестокости.

Расчеловечивание – управляемый процесс превращения человека разумного в существо низшего порядка, в бездуховного зверя, утратившего то незримое, что делает человека человеком.

Цель методики – взращивание агрессивного, неспособного критически мыслить, но одновременно покорного, поддающегося манипуляциям общества. Если цель манипулятора не власть над массами, а их уничтожение, расчеловеченное общество обречено на тотальную деградацию и вымирание».

От докладчика

«Я, глава Кальминского Центра Изучения Эволюции Общества, профессор Антон Петропавловский, ответственно заявляю. Описанные в докладе процессы уже запущены на каждом из миров Человеческого Содружества. В закрытой части доклада я представлю комиссии подтверждение правоты сделанных заявлений».

Сверившись с датой издания, выяснил, что доклад опубликован за одиннадцать лет до начала войны в Содружестве. Доклад настолько подробный, расписанный по пунктам и разжёванный так, что даже самоучка по образованию, Тим сразу понял всё, что хотел донести профессор. Его работа позволила Тиму сделать ряд поразительных открытий относительно начала той давней войны.

Первый раз чёрная обложка книги привлекла внимание три месяца назад. Тогда ещё знакомился с содержимым книжных полок, определяя, где и какого рода информация здесь имеется. Прочитав несколько первых страниц, Тим вернул доклад на полку и выбросил из головы. Сейчас он ухмыляется, вспоминая, с какой грустью тогда обнаружил, что из нескольких тысяч книг для него ничего не нашлось.

Всё, что хоть как-то может убить время, надоело настолько, что вскоре он опять оказался перед стеллажом. Прочитал три книги подряд быстро, за несколько дней. Истории Тиму не понравились, но зато он разобрался в языке. Большинство старых слов лишь немногим отличаются по звучанию, но смысл там понятен. Совсем непонятных мало, и Тим уловил идею, переданную на страницах книг давно истлевшими авторами.

Скука, речь об отрезке жизни нескольких человек, волею случая оказавшихся в одно время в одном месте. Жизнь в книгах текла в настолько отличной от реальности атмосфере, что Тим сразу причислил эту полку к вымышленным историям и двинулся дальше.

Обратил внимание на ряд из двух десятков совершенно одинаковых книг. Открыв первую, выяснил, что это не совсем книга. В руках оказалась конструкторская и технологическая документация большого количества образцов техники Содружества. Более плотные листы талмудов обладают памятью, и каждую страницу Тим, словно активный экран, пролистывал по несколько тысяч раз. Занятие пришлось по душе. В поселении Тим много часов провёл перед голографом, просматривая обзоры всевозможных технических устройств. Здесь всё значительно подробнее, начиная от стадии проектирования устройства и заканчивая составом сплава каждой его детали. Таблицы, схемы, компоновка, вид и состав каждой отдельной единицы и так же подробно об её электронной составляющей.

Листая страницы, Тим внимательно изучал нутро сложных машин и агрегатов. Последние четыре тома относились к разделу «Оружие», и Тим смотрел на образцы, о которых прежде не слышал. Огорчало, что не хватает знаний, чтобы понять принцип действия. Из нагромождения терминологии, которой принцип был описан, Тим ничего не понял. Он упорно вчитывался в столбцы, сопровождающие каждый лист. Тим с интересом исследовал каждую страницу.

Нашлось увлекательное занятие, и следующие месяцы, временами забывая о сне, Тим с удовольствием знакомился с древней конструкторской мыслью.

Разделы документации всё же закончились. Тим ещё раз обследовал стеллаж, но ничего похожего больше не обнаружил. Именно тогда на глаза второй раз попался доклад профессора Петропавловского.

Вначале читал без особого интереса, часто прерываясь на сон, иллюминатор и тренажёры, но по мере осмысления содержимого доклада отвлекался всё меньше.

Профессор подробно расписал методику превращения человека в существо иного нравственного порядка. Первое соскочившее с губ Тима ругательство огласило каюту, когда изучил подробно описанные профессором результаты подобной работы.

Тим сразу уяснил, что в докладе описаны разные стадии деградации человека и общества в результате применения методики расчеловечивания. Выругался ещё раз, когда, изучив один из промежуточных этапов, Тим во всей красе увидел современного индивида. Сразу вывел, что в те времена применить относительно общества весь спектр описанных профессором технологий не успели или попросту не стали.

Началась война, остановившая процесс тотального расчеловечивания. Однако и того, что было сделано, хватило, чтобы заставить системы Содружества войти в пике саморазрушения.

На последнем этапе описанных профессором процессов человек должен дойти до каннибализма, но этот уровень падения людьми достигнут не был. Современный человек в большей или меньшей степени застыл где-то посередине между человеком разумным и кровожадным животным. Единственной группой людей, дальше всех продвинувшейся по пути нравственной деградации, по мнению Тима, оказались военизированные подразделения, в умах которых крепко засело, что насилие есть высшее благо и признак доблести.

Открытия сыпались как из рога изобилия. Тим знает все бывшие в ходу версии причин начала первой войны в Содружестве. Только сейчас он задумался над тем, что даже Галакс даёт об этих событиях крайне скупую и противоречивую информацию. В массы запущено несколько версий произошедшего, и каждый принимает ту, которая больше нравится. В том, что сделано это с определённой целью, Тим уже не сомневается. Работа профессора Петропавловского заставила посмотреть на те события совершенно с неожиданной стороны, и Тим задумался.

Вышло, что в те далёкие времена кто-то разработал методику изменения психотипа человека и постепенно, шаг за шагом, внедрял её в умы граждан Содружества. Даже имея весьма расплывчатые знания об управлении обществом, Тим сразу понял, что ни один из пунктов описанной профессором методики невозможно воплотить, не имея рычагов управления Содружеством. Зубы Тима скрипнули, когда нить рассуждений подвела его к мысли, что бойня на просторах Содружества была организованна структурами управления этим самым Содружеством.

Убедительных тому доказательств нет, но его выводы целиком и полностью укрепило ещё одно открытие. На память пришли те первые прочитанные им книги. Тим начал сравнивать описанный в тех книгах рай с их жизнью в поселении на Вироне. Оказалось, если убрать чудеса описанного в книгах быта, а сравнить лишь отношения между людьми в книгах и поселенцев Вирона, то особой разницы замечено не будет. Он понял, что книги эти отражали не выдуманный, а реальный мир того времени, те чистые взаимоотношения, когда люди ещё были людьми.

Если в те времена люди Содружества относились друг к другу с тем же уважением и заботой как они на Вироне, то никакой конфликт, способный привести к междоусобной бойне, был попросту невозможен. Но конфликт кому-то был нужен. Для этого и была разработана методика взращивания человека—животного, и уже его руками снесли Содружество.

В тот день, дочитав труд профессора, Тим перерыл все полки, снимая каждую книгу, но второй части он не нашёл.

В итоге пришёл к тому, что война в Содружестве была спланирована, подготовлена и осуществлена правительством Содружества. С какой целью, Тим выяснить не смог. А сам он не смог придумать причину, побудившую людей уничтожить свой рай, местами превратив его в самый жуткий из возможных кошмаров.

Сегодня, когда доклад перечитан от корки до корки в третий раз, когда появилось понимание, что прежний мир был целенаправленно разрушен, а причины умело скрыты, Тим впервые задумался о собственной роли в этой истории.

Он понимает, что всё с ним происходящее есть дань оказавшемуся на руке устройству. Тим надеялся, что увидит нечто подобное на страницах документации, но нет. Тим давно знает, что на его руке оказалось нечто, оно активно его защищает и, как оказалось, открывает запертые двери.

Доклад профессора на многое открыл глаза, но в то же время породил массу вопросов. Тим уже не раз в подробностях вспоминал тот день, когда странный ручник впервые попался на глаза. Прогоняя в памяти события того дня, Тим раз за разом убеждался, что ручник оказался на его запястье совершено случайно, иначе в тех условиях быть просто не могло. Тим помнит, что устройство впервые проявило себя после удара по Сурии Глукомом, древним оружием, которое, теперь Тим не сомневается, тоже как-то с устройством связано.

– Фарш какой-то, – комментирует он собственные мысли.

По календарю Тима идёт шестой месяц их заключения в отсеках древней станции. Если подсчёты верны, то приблизительно через четыре месяца Тиму исполнится девятнадцать лет. Дата не имеет значения, Тима волнуют физиологические процессы. Мягкая щетина, начавшая активно расти после первого сеанса в боксе восстановления, здесь превратилась в проблему. Бриться нечем, и нет ничего, что можно приспособить для этих целей. Растительность, словно в насмешку, начинает грубеть. Это не страшно, но у Тима завелась отвратительная привычка. Задумавшись, он запускает пальцы в растительность на лице, почёсывает щёку обгрызенными ногтями. Кожа начинает зудеть, а Тим, вспоминая, что зарёкся не касаться лица, одёргивает руку, сразу об этом забывает, и борьба начинается заново. Вот и сейчас, стремясь связать между собой все открытия, он опять почёсывает щёку.

– А-а-а-а, – касается ушей протяжный визг и следом глухие удары металла о металл.

Тим мрачнеет. С того памятного дня, когда Тим оказался в одной постели с Аней, прошли месяцы. Тот день был последним, когда он видел её без бокала в руке. Дорвавшись до алкоголя, Аня ежедневно упивалась до невменяемого состояния, отсыпалась и вновь спешила к раздатчику. Посмотрев на беспробудное пьянство пару недель, Тим решил вмешаться, но получил такую агрессию, что вынужден был отступить.

Рассудив, что Аня не ребёнок и если хочет пить, пусть пьёт, Тим успокоился и перестал обращать на неё внимание. Через пару недель был вынужден пересмотреть своё мнение. Может, от количества потребляемого алкоголя, может, от месяцев в изоляции Аня начала по-серьёзному сходить с ума. Припадки, в приступе которых она ломала и крушила всё подряд, становились всё чаще. В эти минуты она совершенно теряла контроль, превращаясь в безумную фурию, которая без разбора крушила всё в подряд. Если на первых порах после очередного приступа она приходила в себя и даже что-то связно говорила, то позже, разгромив очередную каюту, она могла часами слоняться по отсекам, выкрикивая что-то бессвязное, или вдруг начинала рыдать и срываться в визгливую истерику.

За несколько месяцев Аня превратилась из красивой женщины в вонючее, забывшее о гигиене существо. Упившись до кондиции, она могла упасть и отсыпаться в любом отсеке, на полу, в проходе.

Когда она начала во время пьяного забытья ходить под себя и при этом не меняла одежду, Тим решил, что с него хватит. Едва Аня, бессвязно что-то крича, в очередной раз пришла в медотсек, Тим схватил её сзади и, уворачиваясь от метивших в глаза пальцев, придушил до потери сознания. Сорвал с неё одежду и загрузил в бокс восстановления. Он очень надеялся, что душевные болезни бокс тоже способен вылечить. Досаде не было предела, когда вспыхнувшая консоль не отреагировала на команды.

Сделал то единственное, что ещё мог для неё сделать. Забросив её вонючие лохмотья в нишу, послушал урчание механизма, взял новый комплект, натянул его на Аню и вернулся в трапезную.

Минут через десять женщина прошествовала мимо. Выкрикивая что-то бессвязное, она, шаря по стенам мутным взором, скрылась в одном из проходов.

Дальше – больше. Несколько недель назад она обнаружила, что с края от расположенных рядом с жилым сектором задраенных ворот имеется трещина. С того дня для Тима закончилась даже иллюзия покоя. Заявив, что трещина как раз над блоком управления воротами и её необходимо расширить, Аня безотлагательно взялась за дело. Взяв из тренажёрного зала толстый металлический гриф, она без устали принялась по ней молотить.

Следующие две недели Тим с утра до ночи слушал глухие металлические удары. Как-то под вечер Аня ворвалась в его каюту, крича, что открыла ворота. Через минуту Тим был там. В проёме темнота, но, реагируя на шмыгнувшую в неизвестность Аню, медленно разгорается освещение. Взгляд упал на переборку, где на уровне груди ей удалось прорвать и загнуть прикрывающий блок управления металл. Сам блок раскурочен, в нём торчит самодельная перемычка.

Всё это мелькнуло перед глазами, пока приближался к зеву ворот. Шаг, и Тим оказался в стандартном грузовом трюме с рядами невысоких, едва достающих ему до пояса опорных подставок, в каждой из которых покоится стандартный переносной контейнер. Заботливо установленные ряды контейнеров заполнили собой всё пространство трюма. И всё, больше ничего и никого здесь не оказалось.

Услышав удар, Тим повернул голову и увидел в дальнем конце трюма ещё одни задраенные ворота и копошащуюся рядом с ними Аню. Датчик открытия не сработал, и она принялась молотить в них грифом.

Обойдя трюм, Тим потоптался возле ряда контейнеров, отстегнул запорное устройство на ближнем, откинул крышку.

– Да ладно, – только и смог выдавить он.

Контейнер под завязку наполнен той самой гранулированной субстанцией, которую они захватили вместе со странным камнем на Горе. Пока в голове ворочались мысли, стараясь это объяснить, Тим, действуя словно на автопилоте, открыл соседний контейнер и увидел в нём то же самое. Следующие часы он метался по трюму, проверяя по паре контейнеров в каждом ряду. Везде странная субстанция.

Открывая очередную крышку, расслышал шорох шагов, обернулся. Подойдя, Аня протянула руку, намереваясь почерпнуть горсть гранул.

– Стоп, – выкрикнул Тим, – опасно, – добавил он, помня, что случилось с эсминцами Сайдона.

Там было неясно, что взорвалось, камень или гранулы, но Тим решил, что рисковать не стоит. Её рука застыла над контейнером, секундная заминка, после которой Аня всё же погрузила руку в гранулированную субстанцию и взяла горсть. Рассмотрев, она ссыпала содержимое ладони обратно в контейнер. Затем взяла одну гранулу, помяла твёрдую субстанцию в пальцах, понюхала, лизнула, бросила обратно в контейнер и, фыркнув, направилась к закрытым воротам. Пространство трюма опять зазвенело от ударов.

Глядя на её манипуляции, Тим вспомнил, что на Горе в качестве персонала для производства гранул использовались женщины, и это всё объяснило. Сам же из осторожности решил воздержаться от контакта с содержимым контейнеров.

Вернувшись в тот день в каюту, опять задумался. Все прежние версии относительно принадлежности станции пошли прахом. Наличие на борту груза, аналогичного грузу на Горе, перевернуло всё с ног на голову. Теперь Тим допускает, что если на станции и нет людей, то время от времени они её посещают. Тим знает, что женщин, работающих на Горе, истребляли только за то, что они там видели, а они с Аней сейчас в самом логове тех самых дельцов.

Тим впервые пожалел, что остановился, не продолжил преследовать того бородатого. Ведь он ещё тогда мог очень многое рассказать. Быстро вывел, что рано или поздно хозяева станции здесь появятся. Сознание царапнула мысль, что странный ручник, воспринимаемый им как нечто положительное, как-то связан с людьми, чьи дела вряд ли можно назвать хорошими.

Подобного рода мысли теперь преследовали постоянно. Тим стремился их гнать, но всё равно упорно к ним возвращался. За недели, прошедшие с момента вскрытия Аней трюма, он как мог прокачал ситуацию, но бесконечный мозговой штурм каждый раз упирался в нехватку данных, без которых любое его предположение являлось не более чем фантазией.

Поступил просто. Заметив, что эти мысли лишь портят и без того не лучшее настроение, Тим перестал думать и о трюме, и о его содержимом. В тот же день на глаза второй раз попался доклад профессора, и отвлечься от трюма получилось без напряжения.

Под сводами отсека опят послышался протяжный крик и глухие удары. Тим отвлёкся от воспоминаний, отложил всё ещё удерживаемый в руках доклад.

Аня почему-то решила, что и вторые ворота сможет открыть тем же способом, но там нет трещин, и недели долбёжки ничего не дали. Она и его пыталась привлечь к этому занятию, но Тим отмахнулся, объяснив, что совсем не торопится в объятия Ортэра.

По ощущениям время движется к обеду. Желудок начинает проявлять признаки недовольства, и Тим поднимается с дивана, ставит книгу на полку.

В трапезной уже привычный разгром. Пока Тим спал, Аня разнесла ударами грифа ещё пару столов и десяток стульев. Последнее время она планомерно уничтожает всё, до чего может дотянуться. Тренажёры, мебель, бокс восстановления, а о разгромленных каютах нечего и говорить. Её безумие давно вызывает в Тиме глухое недовольство. Пока она крушила каюты, Тим мирился, но последнее время сошедшая с ума женщина крушит всё подряд, и ему волей-неволей придётся с этим что-то делать.

Обойдя разбитые столы, уселся на своё привычное место.

«Я как тогда. Я как тогда. – Слышится приближающийся визг. – А-а-а-а. Я как тогда».

– Какого Хала ты сюда прёшься, – бубнит он себе под нос.

Совсем недавно, заслышав её шаги, Тим с надеждой ждал, что Аня соизволит заговорить, но теперь всё по-другому. Теперь только один её вид вызывает неприязнь, а стелящюйся вокруг Ани запах толкает Тима скорее пройти мимо.

«Я как тогда. – Слышится уже совсем близко. – Я как тогда. Я как тогда, – царапает слух её голос».

Шаркая ногами, Аня входит в трапезную, упирает взгляд в Тима и набирает воздух в лёгкие.

«Мне страшно. – Бьёт по ушам её визг. – Мне страшно. Мне страшно».

Лицо Ани давно превратилось в обрюзгшую, перекошенную маску. Расцарапанные лоб и щёки распухли и покрылись коростой. Её глаза заплыли, рот открыт и перекошен. На голове вместо блестящей рыжей копны грязные, свалявшиеся в комья волосы. Рваная одежда заляпана пищей и испражнениями. В трапезную вместе с ней пришёл противный запах.

Зрелище отталкивающее, но самым сложным для Тима является её взгляд. Там не только безумие, Тим даже не берётся определить, что ещё помимо болезни проявляется в её взоре. В зависимости от того, что она делает в данный момент, долбит грифом, ест или тенью блуждает по отсекам, её взгляд всё время разный. То умиротворённый, то злой, то восхищённый, но неизменно с налётом безумия, так угнетающего Тима.

На этот раз отмолчаться не получилось. Гриф с грохотом упал на палубу, а она сделала несколько шагов по направлению к нему. Знакомый с её болезнью Тим знает, что если ей что-то втемяшилось в голову, она этого добьётся. Он поднял на неё глаза.

– Мне страшно. Мне страшно. Мне страшно, – прожигая его взглядом, визжит она.

– Мне тоже, – кивает Тим.

Во взгляде Ани опять что-то меняется, она фыркает, бредёт к раздатчику и, получив заветный бокал, опрокидывает его залпом.

– Я скажу, – разносится под сводом трапезной её визг.

В глазах проблеск разума. Такое тоже бывает, и сейчас как раз тот момент.

– Ты хоть понимаешь, – визжит она, – что мы здесь сдохнем? Я скажу, – прожигает она его взглядом, – меня подхватило и понесло, я прямо лбом упёрлась в трещину возле ворот. Это знак. Мы должны отсюда выбраться, иначе всё. Ты должен меня сменить, бери гриф и иди в трюм, – требует она.