Текст книги "Венецианская птица. Королек. Секреты Рейнбердов (сборник)"

– Если вы мне поможете, буду вам благодарен.

– Да, я помогу.

Адриана замолчала, разглядывая фонарь на носу гондолы. Лодка проплывала под низким мостом, и они слышали над собой стук деревянных подошв.

– Но вы сказали, что не знаете никакого Джано Учелло.

– Об этом человеке мне трудно говорить с посторонним.

Мерсер радовался темноте, тому, что слышит только голос Адрианы, но не видит лица. Он отличный физиономист и обязательно бы наблюдал за малейшими движениями ее лица, выискивая в них намек на обман или страх. А так только голос. Хорошо.

– Понимаете, с этим человеком у меня связаны тяжелые воспоминания.

– Но тот, кого я ищу, в войну был партизаном. В сорок четвертом году его видели в партизанском лагере недалеко от Специи.

– Это он.

– Высокий, темноволосый, примерно моего возраста?

– Да.

– И где он сейчас?

Весло в уключине гондольера мерно поскрипывало. Они проплывали мимо ярко освещенного ресторана, издали похожего на сказочный грот, и на несколько мгновений Мерсер увидел лицо Адрианы. Необыкновенно прекрасное. Ни одна женщина прежде не возбуждала его, как она.

Гондола опять погрузилась в темноту, и Адриана продолжила:

– В конце войны он находился в Венеции. Здесь мы встретились и… были вместе.

– Мне не нужны подробности, – произнес Мерсер, подавляя ревность. Его сильно напрягло слово «вместе». – Скажите только, где он сейчас.

– Умер. Погиб во время воздушного налета в Мираве. Там же и похоронен. Это недалеко от Венеции.

Ее спокойствие подавило ревность. Этот человек, кем бы он для нее ни был, теперь мертв. И она говорит об этом ровным тоном, без эмоций.

– У него остались родственники?

– Нет.

– А друзья?

– Я единственная, кто о нем еще помнит.

Гондола причалила к месту, где канал, по которому они следовали, впадал в Большой канал. При свете Мерсер разглядел ее лицо. Оно было бледным, но спокойным. Адриана улыбнулась, и он воспрянул духом.

– Я завтра же поеду в Мираве. Мне нужно получить официальное подтверждение, для отчета.

– Поезжайте.

– Большое спасибо за помощь. – Мерсер сжал ее руку, и она не сделала движения, чтобы убрать ее. Только чуть отвернулась.

– А после Мираве… вы уедете из Венеции?

Тепло ее руки и эти слова возбуждали в нем сладостную надежду. Мерсер почувствовал, что волнуется, и убрал руку.

– Потом я буду сам себе хозяин, – сказал он, вылезая из гондолы.

Адриана вместе с лодкой скрылась во тьме. Он стоял, наблюдая за действиями гондольера, который покачивался, подчиняясь сложному ритму. Что ж, видимо, то же самое ему мог рассказать и Больдеска. Вряд ли больше. Значит, его смерть к этому отношения не имеет. Просто странное совпадение…

К тому же Больдеска был теперь ему неинтересен. Адриана спросила, уедет ли он из Венеции или останется. Что бы это значило? Неужели намек на продолжение отношений?

Глава 7

Мираве находился в пятидесяти милях к юго-западу от Венеции, и добраться до него можно было на миланском поезде. Дизельный локомотив, похожий на помятый сигарный футляр, мчал Мерсера по болотистой равнине. За окнами мелькал неприглядный пейзаж, но итальянская глубинка его мало занимала. Мерсер был горожанин до мозга костей. И вообще, его сейчас ничто не занимало, кроме Адрианы. Он думал только о ней. И даже не размышлял о том, который из немногих сошедших в Мираве пассажиров человек Спадони. Впрочем, уличного фотографа среди них не было.

Мерсер огляделся. Захолустье. Вышагивающие по мостовой гуси, неряшливо одетые женщины, стирающие во дворах белье, и прочие приметы провинциального быта. Пассажиры быстро исчезли, и он остался один, прислушиваясь к тишине. Затем двинулся по булыжной мостовой, удивляясь, куда подевались жители, не началась ли тут эпидемия чумы, а потом вспомнил, что сейчас время после полудня, то есть час сиесты, хотя жары не наблюдалось. Впрочем, в этом городе кто-то работал. В одном из дворов, где располагалась мастерская каменотеса, стучал молоток. В общественной уборной неподалеку шумно спустили воду.

Вот и небольшая площадь. На ней здание мэрии, самое высокое в городе, как положено. На стене сбоку красовался так до конца и не счищенный лозунг времен Муссолини. Можно было прочитать слова: «Мы итальянцы, народ единый». Рядом с табличкой «Мэрия Мираве» сохранилась и надпись белой краской времен войны: «Пункт связи. Вход только для офицеров».

Мерсер вошел в здание, нашел кабинет мэра. Пришлось постучать трижды, прежде чем сонный голос пригласил войти. Мэр сидел за столом над кучей бумаг, видимо, решая, с какой начать. Обувь он сбросил – Мерсер под столом увидел, какого цвета у него носки, – из пепельницы, стоявшей на столике рядом с кожаным диваном в другом конце комнаты, поднимался дымок.

– Извините, но там внизу никого нет, – произнес Мерсер. – Я рискнул зайти прямо к вам.

– Спят, наверное. – Мэр зевнул, кивая на стул, чтобы Мерсер садился. – Кругом одни бездельники, вот и приходится за всех отдуваться. Видите, сколько бумаг? И с каждой надо разбираться. Так какое у вас ко мне дело?

– Моя фамилия Мерсер. – Он протянул паспорт. – Я частный детектив, приехал получить кое-какую информацию.

Мэр облегченно вздохнул:

– Слава богу. Я подумал, вы из Падуи, явились с очередной проверкой. В последнее время они не дают мне покоя. А что касается информации, – он хлопнул по пачке бумаг, – так у нас ее тут полно. – Он повертел в руках паспорт. – Надо же, а у меня был всего один паспорт, когда женился. Мы провели медовый месяц в Австрии. Пятьдесят миль от границы, однако паспорта потребовались. Ну и порядки. – Мэр протянул паспорт Мерсеру.

– У меня задание найти одного человека, – пояснил тот. – И недавно выяснилось, что он погиб в войну во время воздушного налета на ваш город.

Мэр вздохнул:

– Да, в войну всякое случалось, не только воздушные налеты. А налет с человеческими жертвами тут был один. Я в это время находился в Анконе, но слышал рассказы. Здесь ужас что творилось. Информацию вы получите. У нас документы почти все сохранились, отсутствуют только с сорок первого по сорок третий. Их сожгли британские офицеры, чтобы согреться.

– Меня интересует Джано Учелло. Вы уверены, что жертвы были лишь при одном воздушном налете?

– Послушайте, я живу в этом городе дольше, чем большинство нынешних жителей. Всю войну я тут, может, и не был, но в курсе всех событий. Давайте посмотрим записи.

Он встал и направился к шкафу рядом с диваном. Как был в носках. Начал просматривать папки, что-то бормоча под нос. Вернулся, встал у окна, выходящего на площадь. Перелистал страницы.

– Вот. Это случилось третьего января сорок пятого года в половине двенадцатого вечера. Тогда город занимали немцы, но никто так и не понял, чей это был самолет, их или союзников. Погибли все, кто находился в отеле.

– Бомба попала в отель?

– Да. Он назывался «Рисорджименто». Это на противоположной стороне площади. Не вставайте и не смотрите, от него осталось пустое место.

– Среди погибших был Джано Учелло?

Мэр перелистнул несколько страниц и кивнул:

– Всего погибли восемь человек, пятеро из них местные, остальные трое приезжие. Мужчина и две женщины. Но всех идентифицировали. – Мэр сел за стол.

– И среди них Джано Учелло?

– Да. Эта фамилия есть на мемориальной доске у входа.

– Мемориальной доске?

– Вы ее увидите, когда выйдете. В городе тогда объявили сбор средств на ее изготовление. Немцы не возражали. Они были уверены, что бомбы сбросил самолет союзников.

– А как идентифицировали Джано Учелло?

– Здесь об этом ничего не сказано.

– А кто может знать?

Мэр задумался, откинувшись на спинку кресла.

– Наверное, вам поможет Креспи. В то время он был тут мэром. И приехал первым на место происшествия. Помогал вытаскивать трупы из-под завалов. Потом организовывал похороны.

– Где его найти?

– Он теперь каменотес. Держит мастерскую. Изготавливает надгробия. Это недалеко от вокзала.

Мерсер помолчал.

– Значит, Джано Учелло похоронен на местном кладбище?

– Да, со всеми остальными.

– Вы можете выдать мне справку, подтверждающую это?

Мэр кивнул:

– Но вам придется заплатить пошлину в двести лир.

– Разумеется. – Мерсер улыбнулся, наблюдая, как мэр пишет справку. – А в городе есть фотограф? Мне бы хотелось иметь фотографии могилы и мемориальной доски.

– Это сделает для вас Филиппо из вон того кафе на площади. Фотография – его хобби. Объясните, что вы от меня и чтобы он не брал больше пятисот лир. – Мэр подал Мерсеру готовую справку. – С вас двести лир. Спасибо, синьор.

У входа Мерсер долго изучал мемориальную доску. Она висела на углу здания. Узкая, довольно длинная мраморная панель с надписью, возвещающей, что она поставлена в память о погибших во время воздушного налета. Ниже следовали фамилии, среди них и Джано Учелло. Бо́льшую часть доски занимал великолепно выполненный барельеф с изображением восьми человек, символизирующих разные профессии. Они шли по дороге, обсаженной кипарисами. В конце виднелся городок, над которым витал ангел смерти. Даже Мерсеру, мало что понимающему в изобразительном искусстве, сразу стало ясно, что это не ремесленная поделка. Автору удалось создать произведение трагического накала. Даже животные на обочинах дороги – зайцы, птицы, коза – были наделены человеческими чертами. Они скорбно провожали глазами процессию. Впереди шел солдат с карабином, за ним женщина с корзинкой, дальше крестьянин с бутылью вина и серпом, следом городской житель в костюме с чемоданом… Все они двигались к парящему в воздухе ангелу. Мерсер подумал, что если это работа Креспи, то он гений и не должен прозябать в Мираве.

В кафе на площади он нашел Филиппо и договорился насчет фотографий, чтобы тот прислал их в Венецию. Затем, заказав пиво, стал обдумывать свое положение. Джано Учелло мертв, значит, нужно отчитаться перед Гевлином Фрере, подтвердив информацию справкой от мэра и фотографиями, и работа закончена. Адриана с уверенностью заявила, что Джано Учелло похоронен в этом городе, он тот самый человек, что находился у партизан в Монтевасаге. Ее описание совпадает с тем, какое Мерсеру дали в Париже и которое он проверил, побывав в Монтевасаге. Итак, его работа завершается.

Он водил пальцем по запотевшему стеклу бокала с холодным пивом, думая, какое у него будет следующее задание, если вообще будет. На те деньги, что он заработает на данном деле, с той небольшой суммой, какая у него есть на счете в Париже, можно прожить пару месяцев. Не более. Конечно, можно не ходить к Гевлину, однако в других местах будет то же самое. Предложат дела, связанные с разводами, заставят подглядывать в замочные скважины, ворошить чужое белье. А могут поручить кое-что и похуже. Например, шантаж.

Нет, что бы ни случилось, этим он заниматься не станет. Надо искать что-нибудь еще. Но теперь, когда появилась Адриана, можно попытаться начать новую жизнь. Мерсер усмехнулся. Глупец, не слишком ли ты увлекся, купившись на улыбку этой женщины и несколько слов, которые скорее всего ничего не означают? Почему решил, что она к тебе неравнодушна? А если это просто любезность? Ты уже немолодой человек, а туда же, взялся строить воздушные замки. А у самого пиджак старый, и подошва на одной туфле протерлась. Может, хватит мечтать?

Мерсер допил пиво и посмотрел на часы. До отхода поезда оставался почти час. А еще нужно расспросить каменотеса. Его мастерская находилась неподалеку. Двор, обнесенный невысокой стеной, и широкие ворота. В конце двора виднелся небольшой домик с вывеской – «Синобальди Креспи. Могильные памятники и прочие каменные работы».

Мерсер вошел. Во дворе пожилой человек в сером пыльном комбинезоне и коричневой кепке трудился над лежавшей на верстаке мраморной плитой, вырезая надпись. Он прекратил работу и посмотрел на Мерсера. Затем пригладил растрепавшиеся усы.

– Добрый вечер, синьор!

Мерсер ответил на приветствие, разглядывая поставленные вокруг в беспорядке статуи ангелов, урны, сводчатые панели с вырезанными цветами и голубками. Но этого добра полно на любом кладбище в Италии. А где же шедевры, подобные барельефу на мемориальной доске?

– Скажите, вы создали мемориальную доску в память жертв воздушного налета?

Креспи медленно снял перчатки и приблизился к нему.

– Ведь вы не итальянец, синьор?

– Нет, англичанин.

– Понятно. – Он показал на готовый памятник, изображающий коленопреклоненную группу женщин перед крестом. – Вы видели тот барельеф, а теперь посмотрите на это. Есть разница?

– Да.

– Это изготовлено, чтобы заработать на пропитание, а там работал гений. То, что делаю я, обычные поделки.

– А кто автор того барельефа?

– Мой помощник. Бывший, к сожалению. Паоло Серва. Редкостный талант, синьор. – В его голосе прозвучала гордость. – Если вы интересуетесь, я покажу вам другие его работы. Пойдемте туда. – Он кивнул на дом. – Бедный Паоло.

– Почему «бедный»? – спросил Мерсер, двигаясь вместе с ним по двору.

– Его мобилизовали немцы, когда отступали отсюда. Они забрали с собой почти всех здоровых мужчин. И самое главное, это было за два месяца до конца войны, Паоло только закончил тот барельеф. Это надо было видеть, синьор, он брал простой мрамор и делал его живым. И все с шутками и прибаутками, весело напевая. Когда немцы уводили его на гибель, у меня просто разрывалось сердце.

Мерсер понял, что, если старика не остановить, он готов говорить о своем помощнике часами.

– Мне сказали, что вы вытаскивали из-под завалов трупы жертв налета.

– Да. Я был тогда мэром. Не хочется вспоминать. Такой ужас. Входите, синьор. – Он открыл дверь домика.

– Среди погибших находился Джано Учелло. Вы его помните?

– Прекрасно помню, синьор. Мы с Паоло вынесли его. Взгляните на эту панель, синьор. Вот ослик, настоящий ослик, как живой. Вот так он изображал животных.

– А как он выглядел?

– Кто?

– Учелло.

– Никак. Мы его собирали по частям. И не его одного.

– Но вспомните хоть что-нибудь. Какой он был комплекции, во что одет?

– Попробую. Ведь я его хоронил, как и всех остальных. Он был темноволосый, хорошо сложен и… примерно вашего роста, может, чуть ниже. В синем костюме, судя по лоскутам. Теперь посмотрите на эти работы… – Он снял с полки папку с рисунками и положил на стол.

– Но как вы определили, что это был именно Джано Учелло?

Креспи развязал тесемки папки.

– В отеле жили трое приезжих, из них две женщины. Да, да, я вспомнил, у него сохранился бумажник с документами. А почему вы о нем расспрашиваете?

– Я частный детектив. Провожу расследование для одной адвокатской фирмы.

– При нем было удостоверение и… письмо от женщины из Венеции. Мы написали ей.

– Помните ее фамилию?

– Нет. Но она нам ответила. Оказалось, он был ее близким другом. Сообщила, что родственников у него нет, и вложила в конверт деньги на похороны.

– А где сейчас его удостоверение и письмо от женщины?

– Мы все отослали в Падую сразу, как туда пришли союзники. Но зачем вам это, если он давно умер? Наверное, как и мой бедный Паоло. Что может быть страшнее войны, сколько она унесла хороших людей… Посмотрите на рисунки. Если бы Паоло был жив, он стал бы знаменитым…

Мерсер слушал его вполуха. Он думал о женщине из Венеции. Несомненно, это была Адриана.

– Видите, какие прекрасные эскизы? Иногда он работал сразу с камнем, но чаще вначале рисовал эскиз. В особенности если это было панно.

Креспи выкладывал перед Мерсером один рисунок за другим. Осторожно, как драгоценность, которую легко повредить. В основном эскизы фигур для барельефа на мемориальном панно в мэрии. Но было кое-что еще.

– То, что он не вернулся, настоящая трагедия. Наверное, погиб в последние дни войны. Посмотрите, как он изображает животных и детей. Паоло имел к ним подход. Дети его обожали, а птицы… он держал тут голубей, знал их всех, они прилетали к нему, когда он сидел в кафе на площади. Прямо как Святой Франциск. А вот смотрите, какая прелесть! Он так и не успел сделать по этому эскизу панно, не нашлось подходящего куска мрамора.

Мерсер скользнул взглядом по рисунку и вдруг… Креспи собирался положить перед ним следующий, но он его остановил:

– Подождите, я хочу этот как следует рассмотреть.

– Вам нравится, да? Я сразу понял, что вы необычный человек. Разбираетесь в искусстве. Любимый рисунок Паоло. Да, синьор, мне очень приятно говорить с человеком, который понимает толк в таких вещах. Здесь в Мираве одни невежды. В лице Паоло Италия, да что там Италия, весь мир потерял великого художника. – Глаза Креспи повлажнели.

Мерсер смотрел на рисунок. Птицы, заросли кустов, озеро. Он ведь недавно это видел. Конечно, незаконченный гобелен на ткацком станке.

– Вы можете продать мне рисунок? – Мерсер хотел показать его Адриане. Вероятно, это ее заинтересует, ведь она художница. Или она была знакома с Паоло Серва и он подарил ей эскиз?

Креспи махнул рукой:

– Берите так, синьор. У меня много его рисунков, и мне будет приятно, что работа Паоло находится у человека, способного ее оценить.

Мерсер пробыл в мастерской двадцать минут и чуть не опоздал на поезд. Устроился в конце вагона, там было всего несколько пассажиров, и достал эскиз. Он был выполнен карандашом. Необыкновенно тонкая работа, великолепная точность линий. Лесное озеро, окруженное фантастическими деревьями и кустами с изысканными тропическими цветами. На деревьях птицы, яркие чудесные создания. Другие парят в воздухе, плавают по озеру, а на небольшом утесе позади сидит райская птица с наполовину сложенными крыльями и дивным оперением.

Глава 8

В десять двадцать утра солнце еще было на той стороне площади, где находилось кафе «Флориан», и Мерсеру пришлось занять столик в тени. Он любовался сияющими золотыми орлами на флагштоках, на которые не падала тень колокольни Кампанила. На площади велась оживленная торговля – открытки, газеты, шары, четки, дешевые металлические фигурки. Молодой официант принес ему кофе. Серебряный жетон на его груди с номером 19 походил на медаль «За отвагу».

Через площадь двигался человек, Мерсер узнал лейтенанта Лонго, снимающего комнату у Минелли, служащего галереи Бориа. Мерсер сидел расслабившись. Так легко, как сейчас, ему уже давно не было. Сегодня вечером он увидится с Адрианой. Для этого был повод. Она может заинтересоваться эскизом из Мираве, а после нужды, чтобы увидеться, возможно, не возникнет. В его в жизни случались женщины, но такой – никогда. Он сидел улыбаясь, понимая, что предаваться мечтаниям глупо, но все равно мечтал.

Рядом кто-то грузно опустился на стул. Перстень с печаткой постучал по столу, подзывая официанта.

– Доброе утро, синьор Мерсер!

Крупное лицо Спадони было сегодня чрезвычайно серьезным.

– Доброе утро. – Меньше всего ему хотелось сейчас видеть комиссара, разрушившего его счастливые мечтания.

– Вы сегодня не торопитесь?

– Мне теперь некуда торопиться, – ответил Мерсер. – Я почти безработный.

Официант принес Спадони кофе. Он высыпал в чашку сахар, размешал.

– Нашли Джано Учелло?

– Нашел, но мертвого.

– Герой мертв?

На площади мама с дочерью позировали для Кассана в окружении голубей. Фотограф подсыпал им зерен, пытаясь заставить их сесть на руку девочке. Он сказал ей что-то, и та заливисто рассмеялась. Кассана щелкнул затвором. Должна получиться отличная фотография. Он не зря старался.

– Вы спрашиваете, будто не знаете. Вашего фотографа я в Мираве не заметил, но там обязательно должен был от вас кто-то находиться.

Спадони вздохнул:

– Да, там была женщина. Считайте эту слежку простой формальностью. Мэр рассказал ей то же, что и вам. Если бы мы знали об этом раньше, то обязательно сообщили бы.

– Неужели? Обычно полиция делится со мной информацией неохотно. И я догадываюсь, почему меня там невзлюбили. В тридцать восьмом году в Риме я был на подозрении в деле о покушении на одного из приближенных Муссолини. Едва избежал ареста. И в полиции меня запомнили. Уже давно нет дуче, и плюс поменялся на минус, однако недоброжелательность ко мне осталась. Но в любом случае я уже работу завершил, так что не будем об этом вспоминать.

Спадони усмехнулся:

– Ошибаетесь. Итальянской полиции до вас нет дела. Двенадцать лет – солидный срок.

Он допил кофе и встал.

– Пойдемте ко мне, я вам кое-что покажу.

В кабинете Спадони положил перед Мерсером тонкую папку.

– Это досье мне только что прислали из Рима. Его постоянно обновляли, а теперь, судя по всему, можно подвести черту. Тут, конечно, есть пробелы, но несущественные.

Мерсер внимательно прочитал досье.

Начало жизни Джано Учелло было описано довольно туманно. Родился в окрестностях Неаполя, предположительно в тысяча девятьсот десятом году. Настоящее имя Лучо Джанбаптиста Мартеллоре. На учет в полиции попал в двадцать шесть лет, в тридцать шестом году, когда в Неаполе ограбил и убил человека. К тридцать восьмому году за ним числилось несколько тяжких преступлений – ограбления с применением насилия и мошенничество. Но полиции все не удавалось поймать его. В тридцать девятом Учелло уехал в Южную Америку, но через год вернулся. В сорок третьем объявился в Специи в партизанском лагере. В июне сорок четвертого перешел на службу к немцам, ради денег, и выдал подпольщиков. И опять ему удалось скрыться и избежать возмездия. С июня сорок четвертого по январь сорок пятого, когда он погиб в Мираве, о нем ничего не было известно.

– Симпатичный персонаж, не правда ли? – произнес Спадони, стоя у окна.

– Да, – кивнул Мерсер, кладя папку на стол. Некоторые факты там значили для него больше, чем для Спадони. – Убийства, грабежи… чего только нет. Даже героизм. И он всегда смывался, прежде чем вы могли схватить его.

– Он правильно выбрал себе псевдоним Учелло – птица. Причем птица эта была хитрая и изворотливая. Учелло успел побывать в партизанах и даже спасти жизнь американскому летчику, а также послужить немцам, не исключено, что и союзникам.

– Но почему вы его упустили?

Спадони повернулся к нему:

– Такой это был человек. Не обычный жулик. Очень умный. Вы же заметили, что в досье нет ни одной его фотографии.

– Следует ли рассказывать правду нашим американским клиентам?

– Нет, пусть все останется как есть, синьор Мерсер. Не надо разрушать иллюзии у этих достойных людей. Возвращайтесь в Париж и расскажите им, что он погиб, как и положено герою.

Пожимая Мерсеру руку, он спросил, как бы между прочим:

– Хотелось бы знать, кто навел вас на Мираве?

Мерсер покачал головой:

– Извините, не могу сказать.

– Я не настаиваю. В конце концов, приятно иметь в кармане немного мелочи. Пусть позвякивает. Так веселее.

Мерсер вернулся в отель к ланчу. У него не выходили из головы два эпизода досье. Первый – в молодости, еще не будучи преступником, Учелло работал в Неаполе каменотесом. И второй – в тридцать восьмом году он был членом банды фальшивомонетчиков. Они подделывали купюры в сто лир так искусно, что почти полгода никто ничего не подозревал. Все рисунки делал Учелло.

Тонкая полоска света под дверью чулана исчезла. Шаги замерли вдали, на большой мраморной лестнице. Наступила тишина. Мерсер пошевелился. Попасть в палаццо, минуя Минелли, и устроиться в этом чулане было легко. Выбраться обратно – значительно сложнее. Но все равно он всегда мог спуститься вниз и объяснить, будто заблудился в лабиринте комнат и коридоров, а потом заснул, сидя у окна. А когда проснулся, обнаружил, что заперт. Часы со светящимся циферблатом показывали восемь. Надо выждать пятнадцать минут и выходить.

После утренней встречи со Спадони Мерсер решил пойти в палаццо и сравнить эскиз Паоло Серва с рисунком на гобелене в мастерской. Досье Учелло дало пищу для размышлений. Прежде Мерсер рассматривал эскиз как повод встретиться с Адрианой. Хватит обманывать себя, делать вид, будто то, чего тебе не хочется, не существует. Что гибель Больдеска сразу после их встречи просто совпадение. И это только потому, что темноглазая итальянка, о чьей любви он мечтал, оказалась добра к нему и заставила поверить, что такие совпадения существуют.

Нет, это не было совпадением. Ознакомление с досье Учелло показало, насколько Мерсер был далек от истины. Убийство Больдеска, несомненно, связанно с Учелло. За Мерсером следили Гуфо, Моретто и люди Спадони. Не слишком ли много? Джано Учелло уютно устроился где-то на кладбище в Мираве. А может, там лежит кто-то другой? Может, загадочный Паоло Серва и Джано Учелло одно и то же лицо? Оба каменотесы, талантливые рисовальщики и скульпторы. Известно, что Серва вытащил из-под обломков обезображенное тело неизвестного мужчины, приезжего постояльца отеля, и похоронил. Но если Серва и есть Учелло, то тело неизвестного мужчины было подарком для человека с криминальным прошлым, который хотел исчезнуть навсегда. И он исчез под могильным камнем, какой сам и изготовил. Больдеска работал здесь и наверняка что-то знал, за что и поплатился жизнью. Добавим рисунок Паоло Серва, который скорее всего послужил эскизом для гобелена. Вот как все складывается. И не видеть этого может только круглый дурак.

И что теперь? Надо разбираться с Учелло и, если он жив, найти его. В конце концов, в этом и состоит задание. Скорее всего это опасно, но до поры до времени он не станет выдавать своих подозрений. Пусть все думают, будто Мерсер поверил в смерть Учелло. Просьба разрешить ему зайти в мастерскую и посмотреть гобелен могла вызвать подозрения. Поэтому он сейчас здесь. И Адриане он не намерен что-либо объяснять, пока не выяснит, какую роль она во всем этом играет. Сейчас главное – посмотреть на гобелен и сравнить с рисунком Паоло. Где-то здесь, в палаццо, скрыта разгадка тайны Джано Учелло и причины гибели Больдеска.

Выйдя из чулана под лестницей, Мерсер обнаружил, что темнота в помещении не полная. Слабый свет сочился из окна, выходящего на канал, кроме того, где-то в самом верху горела тусклая лампочка. Мерсер осторожно двинулся по галерее и остановился. Со стороны лестницы, ведущей вниз, в центральный зал, послышались шаги. В конце галереи кто-то двигался, светя себе фонариком. Мерсер быстро скользнул по лестнице наверх и замер. Перед ним вырисовывалась большая дверь, слева – окно, справа – темный коридор.

Свет фонарика возник внизу у подножия лестницы. Мерсер спрятался за штору. Через неплотно закрытое окно приятно обдавало легким ветерком. Мимо с шипением по каналу проплыл речной трамвай, похожий на светящееся насекомое. Шаги стали громче, кто-то приближался. Вот он остановился у окна, откашлялся и двинулся дальше. Скрипнула дверь.

– Вы здесь? Почему? – донеслось до Мерсера.

– Тот же самый вопрос я мог бы задать и тебе, – раздался усталый голос из комнаты. – Входи и закрой дверь.

Снова скрипнула дверь, и стало темно. Мерсеру было любопытно, о чем говорят люди. Любопытство стало его профессиональной привычкой, и он не стыдился ее.

На этом этаже снаружи вдоль здания располагался узкий балкон. Декоративный, но человек на нем поместиться мог. Мерсеру было достаточно перелезть, а там через пять шагов было другое окно. Шторы задернуты, и заглянуть в комнату он не мог. Зато слышно было все прекрасно.

– Кто именно приедет, я не знаю. В сообщении просто сказано, что встреча назначена в «Орфее» в субботу примерно в шесть часов.

Мерсер решил, что это говорит человек с фонариком.

– Хорошо, в шесть так в шесть, – произнес усталый голос. Теперь в нем звучали властные нотки. – Налей себе бренди и перестань хмуриться.

Пришедший, видимо, выпивал, потому что они молчали. До Мерсера доносились какие-то неясные шумы.

– А этому что здесь понадобилось? – раздраженно произнес первый.

– Я как раз собирался его спросить перед твоим приходом. Кстати, зачем ты явился?

– Захотел и явился. – Первый неожиданно рассмеялся. – Мне ведь скоро предстоит уйти отсюда навсегда. Почему бы перед этим не посмотреть готовую работу? Ведь я к ней тоже имею отношение. На это уйдет несколько минут.

Мерсер слушал и удивлялся. Голос был знакомый. Он определенно где-то слышал его. Интонации трудно было перепутать.

– Это Адриана тебе сообщила, что работа закончена?

– А кто же еще, синьор? Она рассказывает мне все.

– Надеюсь, ты ей все не рассказываешь? – Человек едва сдерживал раздражение. – Впрочем, довольно. Конечно, ты имеешь право взглянуть на работу, сделанную по твоему эскизу. Но у тебя пять минут. Я буду ждать у себя.

В комнате раздались шаги. Мерсер отпрянул от окна и двинулся вдоль балкона. Когда он снова занял свое место за шторой, эти двое вышли из комнаты и находились у подножия лестницы. Он чуть раздвинул шторы, но разглядеть ничего не сумел. Только темные силуэты. Блеснул луч фонарика, и наступил мрак.

Мерсер стоял, прислушиваясь к тишине и размышляя. Значит, в мастерскую отправился человек, по эскизу которого соткали гобелен. Его надо непременно увидеть, остальное не важно.

Он неслышно двинулся по анфиладе залов, держась ближе к окнам, вытянув руки, чтобы не натыкаться на мебель. Остановился у входа в большой зал с восковыми фигурами в костюмах XVIII века. Проникающий снаружи бледный свет не освещал их. Мерсер мог лишь догадываться, как выглядят фигуры, удивленно застывшие при его появлении. Не до конца сложенный веер в руке графини, рука, прикоснувшаяся к драгоценному кулону, другая с зажатой перчаткой.

Мерсер улыбнулся и двинулся вперед, осторожно обходя фигуры. Пока это ему удавалось. Он уже достиг постамента с балдахином в конце зала, когда под дверью мастерской возникла полоска света. С шумом повернулась дверная ручка. Мерсер остановился, шагнул к постаменту и пошатнулся, запутавшись в балдахине. Он вытянул руку, пытаясь сохранить равновесие, и в этот момент открылась дверь мастерской. Руки Мерсера скользнули по спине знатной дамы, коснулись ее воскового лица. Она мягко покачнулась в его сторону, зашуршав складками своего парчового одеяния. Он с трудом удержал ее от падения, но шум наверняка скорее всего услышал человек, стоящий в дверном проходе.

Мерсер задержал дыхание и застыл, напрягшись так, что заболели мускулы. С канала донесся возглас гондольера, похожий на крик морской птицы, затем шум винта моторной лодки, вспенивающий воду недалеко от террасы палаццо. Мерсеру казалось, будто громче всех слышно биение его сердца. Вышедший из комнаты человек стоял, его шаги стихли.

Мерсер наконец отпустил знатную даму и осторожно двинулся вперед. Что-то упало на пол. Он развернулся и сумел в полумраке разглядеть лицо девушки, которая, кокетливо улыбаясь, предлагала ему поднять веер, который он выбил из ее руки. Но у Мерсера на это не было времени. Он медленно продвигался вперед, а эти чертовы фигуры начали над ним подло подшучивать. Вначале ему заступил дорогу хмурый щеголь. Вскоре протянул табакерку с нюхательным табаком какой-то вздорный старик. А потом он уперся в карточный стол, смутив сидящее за ним общество.