Текст книги "Ярый князь"

К Нижнему повольники подошли на рассвете. Они уже знали, что их товарищи в земляной яме, а значит, помощи из крепости не будет. Но то, что они узрели вдоль волжского и окского берегов, повергло в изумление: такое множество речных лодий ушкуйники видели впервые. На головном ушкуе рядом с воеводами стояли и чудом избежавшие пленения ватажники. Показывая на сбегавший к берегу посад, один из сопровождавших Ярослава молодцев – сотник Степан пояснял:

– Товара на лодиях и в лабазах, лавках, что раскинулись там, – повел он рукой, – столько, что на стругах всего не увесть. А в городе… разве токмо дворы купеческие пошарпать…

– Не в добыче дело, – нахмурил брови Абакунович. – Князь Дмитрий мне нужен. Уж больно я зол на него да на его дружинников.

– Тебе решать. Ты воевода, – развел руками Степан. – Я всего лишь сотник, но и то вижу, что Нижний Новгород – это не Булгар и не Кострома, с наскоку не взять. Много крови прольётся…

– Поговори мне! – возвысил голос боярин Александр. – Сам вижу. И кровь молодцов наших мне дорога… Да князю Дмитрию простить обиды не могу, – и отвернувшись от надвигающегося волжского берега, крикнул кормчему:

– Правь на ту башенку, что возвышается над пристанью!

Уже солнце поднялось над Дятловыми горами, а ушкуи всё подходили и подходили, цепляясь за борта стоящих купеческих судов и через них выбирались на берег.

– Да сколько же их? – невольно вырвалось у великого князя Дмитрия, взиравшего на ушкуйников с высоты Ивановской башни.

Стоявший рядом с князем воевода Данила Скоба озадаченно произнёс:

– К двум сотням подходит. Вот те и разбойники, да тут цельное войско. А кольчуги не чета нашим-то… Такую зброю и стрела не возьмёт!

– Надо бы было дружины из Городца и Суздаля призвать. Послушал бояр… – не без сожаления отозвался князь. – Ты, Данило, вчера зерно всё вывез из тех лабазов, что под Зачатевским монастырём?

– Нет, государь. Купцы воспротивились… Говорят, сами своё добро от татей отстоим. Теперь, поди, жалеют…

– Плохо! Не за зерном пришли разбойники, за серебром. А хлебушко им без надобности. Пожгут!

– Может, выведем дружину да ударим по разбойным, пока те разрознены и не начали крушить… – предложил воевода, но князь Дмитрий его осадил:

– Ты присмотрись: одни барки купеческие шарпают, а другие настороже. Разбойные того и ждут, чтобы мы за ворота вышли…

Только к вечеру ушкуйники угомонились и, нагрузив награбленным свои суда, начали отваливать от волжского и окского берегов, держа курс вниз по Волге. Только когда последний ушкуй отошёл от берега, ворота города распахнулись, выпуская жителей посадов и укрывшихся в крепости купцов.

Глубокой ночью к князю Дмитрию Константиновичу пришел воевода Данило Скоба для доклада.

– Посад разорён, государь. Все лабазы и лавки разграблены, купеческие лодии тож. Зерно не тронули, соль, что была в верхнем лабазе, тоже не тронута. Часть домов на посаде пожгли. Монастыри, что Зачатевский, что Вознесенский, обошли стороной, хотя отец Александр ворот не запирал и даже сам вышел словом божьим увещевать разбойных.

– Так что, никого животов не лишили? – удивился князь.

– С полсотни положили… Это те, кто добра пожалел… Да сотни две посадских девок и баб молодых умыкнули. Потешатся и, может, отпустят, а может, и в Орде продадут.

– Да-а, утерли нос тати шатучие. Впредь умнее будем. А ведь возвертаться ещё воры будут… – помолчав, князь продолжил: – Ты вот что, Данило Петрович, сделай так, чтобы утекли из затвора те ушкуйники и твой сыновец с ними. Да накажи ему, чтобы живота своего не пожалел, а известил, когда разбойные назад пойдут. Это очень важно. Одно дело, когда татары жилы рвут, другое – свои. Ежели их татарвя не побьёт в своих пределах, нам их пропустить никак нельзя. Ушкуйники – это как моровая язва, всю землю охватить может. Так что ты, Петрович, давай-ка, сотвори побег своему сыновцу, пока хлыновцы далеко от Нижнего не ушли.

Никто из ушкуйников не проходил так далеко по Волге. Уже минули Укек, где оставили большинство товаров, награбленных в Булгаре, Нижнем Новгороде и малых городах Волжской Булгарии. Только на сутки задержались под Бельджиманом. В город наведалось не более сотни повольников, и то только для того, чтобы поглазеть на большой восточный базар да на ряды мастерских, в которых трудилось немало ремесленников-полоняников из Руси. Но больше всего ватажников поразил и возмутил рынок, где торговали людьми – полонянами из русских земель, Булгарии, северного Причерноморья, с низовий Дона.

– Может, пограбим купчишек? Вон сколько православных спину на татарву гнёт, а на торгу, где невольниками торгуют, видел, сколько людей в загоне? – подступал к боярину Абакуновичу молодец из Смоленска. Тот тоже остался неравнодушным к пленным, но целью похода был не город торгашей, а город ордынских ханов – Сарай-Берке.

– Города мы не тронем, но невольникам поможем, – решительно произнёс Александр Абакунович и, подозвав сотника Семёна Рваное Ухо, наказал ему: – Возьми из казны тысячу монет, чай, не обеднеем… Найдёшь меня на торгу.

Почти две сотни молодых мужчин, женщин и даже детей выкупили в тот день ушкуйники. Освободили бы больше, да хозяева ремесленников оказались несговорчивыми.

– Ничего, малость потерпят. Будем возвертаться, я им их жадность припомню! Рады-радёшеньки будут нам передать работных, – недобро бросил Абакунович в сторону ремесленных мастерских.

Поутру ушкуи вновь заполонили волжскую ширь. С освобождёными поступили по-божески: дав им несколько ушкуев, еды и денег на дорогу – пустили вольно. С ушкуйниками осталось только пятеро, одним из которых был рязанский боярин Михаил Никодимыч, ходивший в столицу Орды по поручению князя, да на обратном пути пленённый одним из множества блуждавших по степи в поисках наживы татарским отрядом и потому оказавшийся в невольничьем загоне.

– До Сарай-Берке далече ли? – поинтересовался у боярина Михаила воевода Абакунович. Ему страсть как не терпелось посмотреть на столицу некогда единой Золотой Орды, а ныне разделённой усобицами на части.

– Завтра подойдём к месту, где Волга делится. Пойдём по левому её протоку – Ахтубой зовётся, – пояснил рязанский боярин, – а там и седьмицы не минует, как будем у Сарай-Берке, или город ещё называют Сарай ал-Джедид[26]26
  Сарай ал-Джедид – буквально «Новый златоцветный город» – столица Золотой Орды, основанная ханом Берке в 1260 году в низовьях Волги.


[Закрыть]. Большой город. Чтобы его объехать по околице, целый день нужен.

– Да ты что? – удивлённо протянул кто-то из ушкуйников. – Нет таких городов!

– Сам увидишь, – обернулся боярин к неверующему.

Александр Абакунович, не поверив на слово, попросил:

– Расскажи про Сарай, любопытно, да и знать будем, к чему готовиться.

– Я в Сарае всю зиму провёл, много чудес повидал, даже в ханском дворце бывал. Так что… Как я уже поведал, город огромный. Ни стен, ни вала, ни рва нет.

– Да ну-у! – невольно вырвалось у воеводы ушкуйников. – Стольный град и без крепостных стен!

– Татары думают, что нет равных им и не от кого защищать город, – продолжил боярин Михаил. – Весь город от Ахтубы уходит в степь. Ступишь на улицу – прямая, как стрела, широкая, камнем выложенная. А дома тянутся и тянутся, и конца им нет. Только площадями разрываются. Народ в городе живёт всё больше зажиточный: татарские начальные люди, купцы, много ремесленников, также много мелких ханов, а самого главного хана – хана Хидыбека в стольном городе нет. Он вечно кочует по степи, живёт в круглой такой избе, обтянутой шкурами и на больших колёсах. Хотя есть дворец, да какой дворец! – закатил глаза боярин. – Чудо-дворец! Сам-то невысокий, но раскинулся на площади словно птица, а во дворце всё из золота и серебра. Вода же во дворец подается по трубам, и не только дворца, но и в каждый дом. А всякое там непотребство на улицы не вываливается, как это делается у нас в городах, а выбрасывается в такие ямы, по дну которых течёт вода. Она и выносит всё это куда-то, куда не знаю.

Михаил замолчал. Молчали и окружавшие его ушкуйники. Слишком потряс их рассказ рязанского боярина: во всё услышанное верилось с трудом.

– И как тот город охраняется? – поинтересовался Абакунович.

– Только на пристани да в городе базарные сторожа. А у именитых людей своя охрана.

– Так войска в городе нет? – оживился воевода ушкуйников.

– Войско за городом, в степи. Воины живут родами, кочуют. Их хан призывает только на время похода.

– А заставы на подступах к городу стоят?

– Нет, только ямы. Это такие небольшие поселения, где меняют лошадей ханским посланцам, – пояснил рязанский боярин. – Когда я плыл в Сарай-Берке, насчитал их шесть, стоят по берегу Ахтубы.

– А ну, упредят…

– Могут, – согласился Михаил Никодимыч. – Но у тебя вон сколь молодцов. Пошли наперёд. Поди, управятся. На ямах по пять десятков татар-воинов да конюхов десятка три.

Рязанец ещё долго рассказывал про столицу Орды, но Абакунович его не слушал. Хотя до места, где Волга делилась, было плыть ещё немало, от головного ушкуя в сторону ближайших судов понеслись лёгкие челноки, унося распоряжения воеводы.

Ярослав сидел на корме ушкуя и отстранённо глядел на серебрящуюся на воде лунную дорожку.

«Как переменчива ко мне Судьба. Словно играет со мной, – размышлял он. – Только недавно ходил по Нижнему: богат и славен. Подумывал осесть в стольном граде, обзавестись семьёй, даже присмотрел девицу – хороша, молода, пригожа – младшая дочка купца Саввы Куцего. А вот не заладилось: оказался в земляной тюрьме. Сам дядька Данило и определил сюда по-родственному… А через четыре дня, только ушли разбойники хлыновские от города, ночью кто-то опустил в поруб лестницу и торопливо проговорил:

– Идите к башне, что на Стрелицу глядит. Там на стене веревка – крепкая, не сумлевайтесь. По ней выберетесь из города. Ну, а лодию сами добудете. Вон их сколь под берегом. Ваши-то недалече ушли. С божьей помощью догоните. Ну, прощевайте.

Всё сделали, как посоветовал неизвестный помощник: и по городу тихо прошли, и стену преодолели, и купеческой баркой завладели… На следующий день догнали ушкуи, а дальше что? Что делать? Думал, что сослужу службу великому князю и заживу своей жизнью… Ан нет! Вяжет меня Судьба с ушкуйниками. Вон как далеко забрался… Но не сотоварищи они мне, не лежит душа к их промыслу. Похваляются, что много людишек под Нижним положили… Своих же положили, православных! Чем тут похваляться?.. И полон взяли. Правда, полон тот вскоре пустили вольно… Но девок, не всех, отпустили, несколько до сих пор на ушкуях маются. А в Бельджимане вон сколь полона выкупили, денег не пожалели… Не понять».

Ярослав вздохнул тяжко и, обернувшись плащом, что купил в Укеке, смежил веки. Но сон не приходил. То ли мешал шум, доносившийся с берега, где трапезничали ушкуйники, расположившись возле костров, то ли думы тревожные.

«Почто Данила Петрович определил меня в поруб? Не по своей, поди, воле. Тогда зачем? И из земляной тюрьмы вызволил кто-то не по прихоти ли воеводы княжеского, а может, и самого Дмитрия Константиновича? Зачем я здесь, среди ушкуйников? Упредить, когда возвертаться будем? Так упреждай, не упреждай, а захотят повольники город взять, ничто их не остановит. Сам не раз видел, как воеводы молодцев учили рвы, стены быстро преодолевать. Любо глянуть как ловко забрасывают молодцы арканы на стены, как взбираются по лестницам, как мечут стрелы и болты из луков и арбалетов. А коли наука ратная кому не даётся, того ждёт весло да заготовка дров для костров на стоянках да приготовление еды… Но обиды в том нет – ведь добыча вся поровну делится, разве что у воевод доля большая, так на то они и воеводы…»

Ярослав вызвался охранять ушкуй и теперь маялся. На соседних-то ушкуях сторожа уже угомонились: похрапывают себе, а ему невмочь.

«После Нижнего Абакунович на меня смотрит косо. Видно, жаль боярину добра утраченного. Хотя и взял в личную охрану».

К Сараю-Берке подошли ранним утром. Молодцы с трёх ушкуев, числом шесть десятков, высадились на берег за две версты до города, и когда ушкуи подошли к пристани, со сторожами было покончено. Появление более чем двухтысячной ватаги ушкуйников на улицах города явилось для столичных жителей большой неожиданностью.

Шли молча, позвякивая оружием и доспехами, не заходя в дома, хотя особенно роскошные притягивали алчущие богатства взгляды ватажников. Но воеводы наказали идти скопом до ханского дворца и, покончив с охраной, вначале пошарпать его.

Как рассказывал боярин Михаил, улицы поражали ватажников широтой, непривычной чистотой и протяженностью, а дома – красотой и строгостью. Несмотря на раннее утро, город уже проснулся, неизвестное войско было замечено, и вглубь города ускакали несколько перепуганных жителей. Вернее будет сказать, что вначале ушкуйников услышали – по каменной мостовой топот тысяч сапог слышен был далеко, а потом уже увидели.

– Долго ещё до ханского дворца? – забеспокоился воевода Василий Фёдорович, обращаясь с вопросом к идущему рядом боярину Михаилу. Тот уже изрядно вспотел, дышал тяжело, с натугой – видимо, плен сказывался. Сглотнув подкативший к горлу комок, выдохнул:

– Не прошли и половины пути. Я же говорил, что город за день не обойти.

Александр Абакунович тоже слышал ответ рязанского боярина. По рассказу Михаила Никодимыча представлялось одно, на деле же всё оказалось иным: размеры города и его богатства поражали. Но воевода понял, что забираться в эти пугающие своей прямолинейностью улицы нельзя. Если конница, не дай бог, даже в несколько сотен всадников, ударит, устоять будет трудно и укрыться негде.

– Стой, братцы! – зычно выкрикнул он и, когда ушкуйники сбились в более плотную массу, продолжил: – Этот город настолько огромен и настолько богат, что всего взять нам не под силу, не под силу и унести всё, а увезти тем более! Ушкуи не поднимут… Посему дальше не пойдём! В домах брать только золото, серебро, посуду, ткани. Всё несите к ушкуям. Понапрасну кровь не лейте! Татарвя, хотя и басурмане, в всё же люди…. На всё дело время до полудня. В полдень отплываем! Всё! С богом! – перекрестился боярин и махнул рукой.

Это послужило сигналом. Ватага рассыпалась. Городские улицы заполнились криками, грохотом выбиваемых дверей, сабельным звоном. Хозяева многих домов – особенно больших и красивых – держали охрану, и охрана грудью стала на защиту хозяйского добра. Сопротивление всё больше распаляло молодецкую кровь. Наказ боярина Абакуновича о том, чтобы беречь жизни татар, тут же был забыт. Грабёж вошёл в ту самую неуправляемую фазу, когда руку, держащую меч или саблю, не могли сдержать ни детские крики, ни стенания, мольбы стоящих на коленях женщин.

Воевода Абакунович в окружении полусотни воинов охраны неожиданно поспешил на пристань. Среди ближних к боярину молодцев оказался и Ярослав. На ходу он распорядился:

– Ярослав! Со своим десятком бегом к ушкуям! Собрать всех на пристани, оставив в лодиях по два человека. Ждать меня!

Когда Абакунович появился на площади пристани, каменными выступами, уходящими в реку, у которых покачивались на волне ушкуи, почти три сотни молодцов застыли в ожидании.

Оглядев сотоварищей, воевода покачал головой:

– Мало! Ну, даст бог, пронесёт….

Он запрыгнул на каменную плиту, служившую ограждением, и показал рукой на город.

– Там собратья наши мстятся татарве за причинённые обиды Земле русской! Но нам неведомо, сколь воинов в ханском стольном граде, и потому эти три улицы, – указал он рукой, – надобно перекрыть! Взять на ушкуях копья и сулицы и стоять там, пока последний брат наш не оставит города!

Приказ воеводы был исполнен. Застыл с копьём в руке и Ярослав. Но он так и не понял, зачем это всё? Ведь видел своими глазами, что город беззащитен…

По одному и группами к пристани потянулись ушкуйники, нагруженные награбленным. Чего тут только не было: оружие, поблескивающее драгоценными камнями, инкрустированными в рукояти кривых татарских мечей и в шлемы, сияющие позолотой кольчуги, золотая и серебряная посуда, тюки тканей, мешки с пряностями… Кто-то волок за волосы двух молоденьких девушек, а один вёл под уздцы тонконого красавца-жеребца.

– Коня-то зачем? – вырвалось у кого-то из стоявших в охране ушкуйников.

– Ан нича! Пущай будет!

Гора награбленного добра росла на площади перед пристанью с угрожающей быстротой. Пришедших с добычей в город уже не пускали, а рвущихся к оставленному в домах добру останавливали кого криком, а кого и кулаком. Пришедших воеводы сбивали в десятки, сотни и отправляли на усиление ушкуйникам, перекрывающим подходы к пристани.

– Никак воевода глузду лишился. Там же столько добра осталось, – возмущались ватажники.

Другие, понявшие, в чем тут дело, их просвещали:

– Это у вас мозгов с пригоршню. Гляньте, улицы-то каковы… И сотню нукеров не сдержать! Сметут!

– Что, мы им трёпку ране не задавали?

– Задавали! Да только то степняки были. А здесь воины в доспехи убранные, саблями своими кривыми что молнии мечут, не углядеть… Мы тут с двумя схватились, так токмо числом и одолели. Потому воевода и приказал стеречь улицы. Вас, дураков, жалеючи, от ворога беречь!

Ярослав поразился прозорливости Абакуновича: «Не зря он главный воевода в ватаге ушкуйников. За всех думает!»

На площадь натащили добра столько, что в ушкуи не уместилось. Жаль было оставлять, да делать нечего. И так борта ушкуев чуть воду не черпали. Полон, что привели, пустили вольно. А вот жеребца ещё долго держал под уздцы молодой ватажник, не в силах расстаться, будто от сердца отрывал – до чего хорош был конь!

Хан Мюрид был в гневе. Его гордость – столичный город Сарай-Берке разграблен и даже местами пожжён. И кем?! Какими-то разбойниками из улуса Джучи.

Уже второй раз он слышит это слово – ушкуйники. Хан Мюрид уже не раз пожалел, что не приказал обезглавить людишек, разоривших Жукотин. Посланец, что принёс плохую весть из Сарай-Берке, был тут же изрублен. Но гнев кипел, и, чтобы унять свою жажду крови, хан приказал выпустить в загон, где содержали пленных урусов, стаю голодных волков. Только насытившись кровью, он смог осмысленно воспринять то, что случилось в столице. И вскоре из полевой ставки хана Мюрида в Сарай-Берке к визирю Михеду устремился посланник с требованием: немедленно отправить в улус Джучи к великому князю владимирскому Дмитрию Ивановичу посольство с требованием поймать и обезглавить разбойников, учинивших осквернение святая святых – столицы Орды города Сарай-Берке.

Помня о вспыльчивости и жестокости хана, визирь немедленно снарядил посольство во главе с князем Ачихожием. При прощании визирь посоветовал:

– Дойдёшь конно до Укека, там водой до Нижнего Новгорода. У князя Дмитрия возьмёшь коней и во Владимир. Ежели там нет Дмитрия, иди на Москву. Он там. Отдашь князю послание, а на словах передай, что не сносить ему головы, коли хан ещё раз услышит об ушкуйниках.

В Булгаре ушкуйники разделились: большая часть ушкуев пошла в Хлынов, но семьсот ватажников на сорока судах направились Волгой до Твери. Их повёл воевода Василий Фёдорович. Именитому купцу было уже за сорок, и поход на столицу Орды он считал своей лебединой песней. В Новгороде Великом его ждала семья, налаженное дело, а с тем богатством, что покоилось на головном ушкуе, можно было утроить число лавок, лабазов и работников. Теперь главным было дойти до Твери, а там прикупить лошадей и… домой.

В Новгород решил идти и Ярослав. Абакунович поначалу пытался уговорить его зазимовать в Хлынове, но молодец проявил характер, и теперь попутный ветер гнал ушкуи к Нижнему Новгороду.

Василий Федорович вёл караван судов осторожно. Путь до Твери ему был ведом, и потому он обходил встречающиеся на пути города ночами. Почти день простояли ушкуи в затоне за несколько вёрст до Нижнего. Его воевода опасался больше всего. Не те силы были у Василия Фёдоровича, чтобы дразнить великого князя нижегородского Дмитрия Константиновича еле ползущими от перегруза ушкуями повольников. Сорок ушкуев – не двести. Ватажники поначалу ещё роптали, выказывая недовольство ночными переходами, но здравый смысл возобладал, и они смирились.

На дневной стоянке перед Нижним Ярослав выгрузил из ушкуя свою часть добычи. О том, почему он остаётся, сказал лишь атаману. Тот, будучи сам купцом, понял желание молодого новгородца вернуть якобы находящееся на хранении у купца Тимофея Пущина добро. Спрятав в зарослях орешника добычу, Ярослав налегке отправился в Нижний Новгород. Быть узнанным он не боялся. За время похода Ярослав отрастил бороду, нестриженые волосы волнами падали на плечи, да и в плечах от весла и от меча он заметно раздался.

Увидев племянника в горнице, Данила Петрович аж ахнул от неожиданности.

– Да ты ли это? – всплеснул он руками. – Я уж не чаял, когда свидимся… Обнимемся…

Как ни обижался Ярослав на своего дядьку, с лёгкой руки которого он оказался и ведчиком, и в порубе побывал, и разбойной жизни изведал, а родственная кровь сильна, как сильны объятия родственников.

– Охолонь, не то ребра поломаешь. То-то силушку нагулял. Поход с ушкуйниками, я смотрю, пошёл тебе на пользу.

– Какая польза? Тебе бы токмо шутковать. А ну как голову потерял в походе том…

– Бог с тобой, Ярославушка! В роду-то ты один, почитай, мужик остался. На тебя одного надежа. А что в ратном деле побывал, так то только на пользу. А сейчас в баньку, а потом ужо ко князю в горницу. Вот обрадуется. Дмитрий Константинович охоч до вестей…

– А что ушкуйники под городом, его не заинтересует?

– Напасть готовятся? – встревожился воевода.

– Да нет. Сами в тае сидят, ночи ждут, чтобы пройти мимо Нижнего.

– А-а, ну тогда пусть идут. Главное, чтобы тут остановиться не захотели… Ну так что, в баньку?

Ярослав кивнул.

– И я с тобой. Ломота какая-то в теле… А после баньки повечеряем, тогда уж и в княжеский терем…

Ярослав подумать подумал, но сказать не сказал, что как-то спокойно дядька отнесся к вести, что ушкуйники под городом. «Ну, да ему виднее… Может, я чего-то не знаю…»

Князь Дмитрий Константинович уже был извещён о появлении Ярослава и потому пребывал в нетерпении. Усадив молодца на лавку в харатейной, он спросил:

– Верно, что ушкуйники мирно пройдут?

– Истинно так, вот те крест, – перекрестился Ярослав торопливо. – Повольникам не до добычи, довезти бы то, что в Сарай-Берке взяли.

– Как в Сарай-Берке? – вскинулся князь. – Вы что, стольный град Орды воевали?

– Его, государь. И не только его. Прошлись не по одному городу, что на Волге стоят. Надолго запомнит Орда новгородских ушкуйников, – не без гордости проговорил Ярослав.

– Ну и ну, – покачал головой князь. – Ты слышь, Данила Петрович, – обернулся он к воеводе. – В то время, когда Русь выход Орде платит, ватажники сами дань с хана Хидыбека взяли. Чудеса, да и только! Ты вот что, – кивнул князь Дмитрий Ярославу, – подробно, неспешно, обо всём поведай. А ты, Данила Петрович, распорядись, чтобы пораньше ворота заперли да дружину в готовности держи. Чай, ночь-то не поспят, здоровее будут. А ты, молодец, рассказывай.