Текст книги "Брат на брата. Окаянный XIII век"

Новгород Великий

1

Лень и скука одолевали князя Мстислава, старшего сына Мстислава Храброго, в захудалом Торопце. После богатого и славного Киева, где Мстислав воевал против Всеволода Чермного на стороне Рюрика и Мстислава Романовича, после людного и гостеприимного Смоленска Торопец показался Мстиславу серым и неуютным. Пиры и охота ему скоро наскучили, долгие, умные беседы с духовником отцом Лукой утомляли и вызывали зевоту, а лица приехавших вместе с ним в Торопец бояр раздражали. Последние дни князь часами лежал без движения на ложе, уставившись в потолок, и лишь изредка по вечерам выходил на крыльцо княжеского терема подышать весенним морозным мартовским воздухом.

– Уж не захворал ли князь Мстислав? – перешептывались дворовые, тенями скользя по терему, страшась, не дай бог, нарушить покой князя. Затосковала и дружина княжеская. Для Торопца даже три сотни воинов оказались тяжелым бременем, а тут еще бояре пришлые: корми, пои. Загоревали и торопчане.

Какое же облегчение испытали все, когда пронесся слух: новгородцы зовут Мстислава на стол. А вскоре и послы новгородские появились на княжеском дворе.

Мстислав, не поверив этому, даже вышел на крыльцо.

Забегали слуги, зазвенели чашами, запахло в княжеских палатах хмельным медом, квасом, жареным мясом…

– Вы – гости мои! – загремел голосом Мстислав, обращаясь к новгородцам. – И пока вина и хлеба моего не отведаете, о делах, кои привели вас ко мне, слушать не буду.

Пир удался на славу. Пили чаши за здравие князя торопецкого, за его дружину, за Великий Новгород, помянули добрым словом и покойного князя Мстислава Храброго, много лет служившего новгородцам. Из-за столов послов выносили на руках и раскладывали почивать по лавкам. Князь же Мстислав встал из-за стола, будто и не пил. Призвав к себе ближних бояр и воевод, бывших также в застолье, строго спросил:

– Поди, не токмо вы меды вкушали, но и про дело помнили? Ответствуйте, с чем пришли новгородские послы? Чего от них ожидать?

Один из бояр, дородный, седобородый, с багровым шрамом через лоб, с трудом поднялся из-за стола и, борясь с хмелем, произнес:

– Дозволь мне, князь. Не суди, коли что не так, токмо это не посольство града Новугорода. Как я уразумел, то посланнники бояр новгородских, кои недовольны княжением Святослава, сына Всеволода Юрьевича, князя владимирского. Хотят они Святослава из града изгнать, а тебя, князь, посадить на княжение.

– Верно ли говорит боярин Любич?

– Промеж послов шел о том разговор, – закивали, затрясли бородами бояре, подтверждая слова Любича.

Призадумался Мстислав, и было над чем. Принять предложение новгородцев и сесть на стол заманчиво и достойно, но вот удержаться на месте том трудно. Ведь идти в Новгород – это не только сместить малолетнего Святослава, а встать супротив великого князя Всеволода, супротив всей земли владимирской. Достанет ли сил? Пойдут ли новгородцы за ним?

– Вот что, бояре, – произнес Мстислав, вставая, – утро вечера мудренее. Утром и решим, как поступить с посольством новгородским. Послам же отсыпаться до полудня. Ты, Любич, готовь дружину, торопецких воев тож собери, пригодятся. Даю тебе на то ночь, ну и завтрашний день до полудня.

Видя оживившегося князя, возбужденно горящие глаза его, поняли бояре, что Мстислав уже решил: быть ему на новгородском столе, быть войне с землей владимирской.

Мстислав принимал посольство один. О чем говорил он с новгородцами, никто не ведал, но послы покинули Торопец обласканными и довольными. А поутру князь Мстислав во главе дружины и торопецкого ополчения выехал за ворота города. Все считали, что он направляется в Новгород, дабы занять новгородский стол, но князь повел свое небольшое войско к Торжку.

Захватив город, он пленил бояр владимирских и наместника, поставленного Всеволодом блюсти его интересы, заковал их в цепи и посадил в земляную тюрьму. В Новгород же Мстислав отправил своего воеводу, боярина Любича.

2

Славен град Новгород. Не зря называют его Великим. Ибо велики его земли, и простираются они до чуди и ветов на западе, корелов и Студеного моря на севере, до земель волжских булгар на востоке, а на юге граничит Великий Новгород с землями полоцкой, смоленской и владимирской. Богата земля новгородская! Много рыбы в реках и озерах, зверя в лесах, плодовита земля и желанна для пахарей. Богатеют города новгородские: Псков и Изборск у Чудского озера, Новгород на Ильмене, Белоозеро, Ростов. Немало и данников у Новгорода: чудь и нерома, ямь и чудь заволочьская, пермь и печора, югра и далекая вятка. Погосты новгородские по сбору дани простираются аж до самой Северной Двины.

Красив и велик град-Новгород. На обоих берегах Волхова раскинулся и Великим мостом соединяется. На левом берегу кремль высится, белокаменной стеной опоясанный, за ней Софийский собор и церковь Борисоглебская вознеслись в синь небесную куполами. Напротив кремля – торг, Ярославово дворище, вечевая площадь, дворы купцов иноземных и церкви, купцами новгородскими возведенные: Иван на Опоках, Богородица на Торгу да Варяжская божница. Далее идут дворы боярские, купеческие.

На правом берегу Волхова, на Словенском холме, также стоят терема боярские, хоромы купеческие, церкви и монастыри, и до самого Волхова, что с левого берега, что с правого тянутся «концы» и улицы: Щитная, Кузнецкая, Гончарная, Плотницкая…

Берега Волхова, в дерево забранные, обросли пристанями, и у этих пристаней по теплу кораблей и лодий стоит множество. Народ же новгородский – все больше ремесленники да купцы – работящий, вольный, но орастый. Чуть что – в вечевой колокол… и ну орать, а кто супротив люда новгородского, того в мешок с камнями и с высокого моста в Волхов.

Сегодня в Новгороде с самого утра сумятица.

Бухнул кто-то в вечевой, и повалил народ на Ярославово дворище, на площадь.

– С чего сполох-то подняли? – на ходу вытирая черные от смолы руки, поинтересовался Лука Меньшой у проходившего мимо скорняка Фрола. Тот, недовольный, что оторвали от дела, сердито бросил:

– Кабы знал, в чем тут дело, не пошел.

– И то верно, – согласился Лука, прибавляя в шаге. – А я надумал бочку смолить. Токмо начал, а тут сполошный загудел.

– Погодь, мужики, – догоняя Фрола с Лукой, выкрикнул Пантелеймон, седобородый, сухонький, припадающий на левую ногу старик. Шел ему восьмой десяток, но был он подвижен, жилист и задирист неимоверно. – Я тож с вами.

– Сидел бы уж дома на печи, пень трухлявый! Не то затолкут в толпе-то. Народу вон сколь прет, – посоветовал Фрол.

– А ты, сосед, за меня не пекись, я и сам кого хочешь затопчу, – воинственно потряс кулаком дед Пантелеймон. – В прошлый раз, когда за князем Святославом посылали, кто народ вразумил, что надоть на стол сажать сына Всеволодова? Я!

– Не ты один…

– Так что с того, что не один. И ныне послужу Новгороду.

– А почто в колокол бьют? – подал голос Лука Меньшой.

Дед Пантелеймон вскинул мохнатую бровь и важно ответил:

– Князя звать нового!

– А как же Святослав?

– Неугоден! В шею его!

Народ, заполняя площадь, многоголосо гомонел. Родичи и знакомцы при встрече обнимались, радостно похлопывая друг друга по спинам и плечам. Вроде бы и в одном городе живут, а за делами видятся нечасто. Тут же случай привел: вече[41]41
   Вече – народное собрание.


[Закрыть]. Несмотря на мартовскую хлябь под ногами и холодный ветер с Волхова, дышалось легко, радостно: весь Великий Новгород на площади, силища-то какая! И каждый пришедший на вече ощущал себя частичкой этой силы.

Но вот появились бояре новгородские, посадник Твердислав, в окружении священников архиепископ Митрофан.

Лука Меньшой, раздвигая плечами толпу, пробирался ближе к каменной степени[42]42
   Каменная степень – невысокая трехъярусная башня.


[Закрыть] и все тянул шею, высматривая князя Святослава. Не найдя того, обернулся с вопросом к поспешавшему за ним Фролу:

– Слышь-ко, сосед, а князя-то малолетнего не видать.

– И то верно, – согласился Фрол. – Дружины его тож не видно, да и бояр володимирских один Лазарь. Вона стоит возле владыки, – указал он перстом.

– А тот, что слева, в синем плаще и высокой меховой шапке? Кто он?

Фрол пристально вгляделся и, всплеснув руками, воскликнул:

– Так знаю я его! Видел года два тому в Смоленске. То воевода торопецкого князя Мстислава боярин Любич. Вот принесла нелегкая! Должно быть, прав был дед Пантелеймон: бояре Мстислава звать надумали. Жили себе тихо, так нет же! Теперь закрутится…

Между тем архиепископ Митрофан осенил вече крестным знамением, и на возвышение поднялся посадник новгородский.

– Здрав будь, Господин Великий Новгород! – поклонился Твердислав народу поясно. – Князь Мстислав Удалой челом бьет земле новгородской. По воле его приехал к нам воевода, боярин Любич. У него слово Мстиславово.

В полной тишине воевода Любич вышел на край помоста, сняв шапку, перекрестился на кресты Софийского собора, поклонился народу новгородскому и зычно выкрикнул в толпу:

– Князь Мстислав Мстиславович шлет слово свое из Торжка, кои град был взят на копье и освобожден от бояр Святославовых.

Воевода не торопясь достал из-за пояса свиток с посланием князя и принялся читать:

– «Кланяюсь я Святой Софии, гробу отца моего и всей земле новгородской! Ведомо мне, что угнетают вас бояре володимирские, лишили прежних вольностей и живете вы в страхе пред князем Всеволодом. А Новгород есть отчина моя и защитник я вам. Пришел я в землю новгородскую восстановить древние права ваши, а обидчиков наказать. В том крест целую!»

Боярин свернул свиток и, поклонившись народу, отошел в сторону.

– Ишь ты, как поклоны-то бьет. Будто не он, а мы бояре, – ухмыльнулся Фрол, толкая локтем в бок Луку.

Тот, сдвинув шапку на лоб, озадаченно чесал затылок.

– От одного поклона спина у боярина не переломится, а нам-то с приходом Мстислава кабы голов не потерять.

– Не пойму, к чему ты клонишь?

– А к тому, что радости нам от прихода Мстислава ждать не пристало. Всеволод-то володимирский от Новгорода обиды не стерпит. Князю торопецкому что, сел на коня и был таков, а нам от своих дворов не уйти.

– Неужто войне быть?

– Не миновать того, – вздохнул тяжело Лука.

– Бог с тобой! Не надо нам этого.

– Знамо дело, не надо. А ты народ послушай да и мозгами раскинь. Вон боярин Лавр бородой затряс, сейчас народ посмешит.

На помост, с трудом передвигая ноги, проплыл тучный, словно копна, в длиннополой медвежьей шубе боярин Лавр Никитич. Огромный живот не давал ему возможности ни поклониться, ни крест положить как положено, и потому он ограничился кивком.

– Надобно нам князя Мстислава на стол звать, – с трудом, пыхтя и надувая щеки после каждого произнесенного слова, изрек боярин. – Молодший сын Всеволода Юрьевича еще дитя неразумное. Зачем нам такой-то? Нам князь надобен, чтобы заступником был перед ворогом, чтобы вольности новгородские чтил да не перечил боярам… Тьфу ты! – топнул Лавр Никитич от огорчения ногой. – Не о том я. Чтобы народу новгородскому не перечил, – поправился он, но было поздно. Новгородцы уже зашлись хохотом.

И из толпы понеслось:

– А что, князь Святослав не слушает советов боярских?

– Да нет же, у князя свои советчики – володимирские. Вот нашим-то боярам и обидно!

– Лавр Никитич, да ты бы не на нас топал, а на Святослава. Вот напугал бы мальца! – кричали новгородцы, залихватски улюлюкая и свистя.

На помост взошел боярин Роман. С трудом уняв толпу, он, тяжело чеканя каждое слово, прогудел:

– Вам бы только рыготать, – осуждающе покачал головой боярин. – А того не видите, что правит нами не Святослав, а отец его – князь Всеволод. И коли не изгоним мы Святослава с боярами, быть нам под Володимир-градом. Князя же торопецкого мы знаем. Отец его, Мстислав Храбрый, долгие годы был нам опорой, заступником земли новгородской, и Мстислав Удалой послужит нам також!

– Верно!

– Верно говорит боярин! – послышались выкрики из толпы.

– Звать Мстислава на стол! А Святослава – в Волхов!

– И бояр володимирских також с моста!

– Всеволод купцов наших на земле володимирской имал, товаров лишил! А нам что, на его бояр молиться? Не святые, чай! В Волхов их!

– Пожечь дворы бояр володимирских!

Видя, куда клонится народ, вышел на край помоста архиепископ Митрофан. Его рыжая бородища затрепетала на ветру, а голос, будто сполошный колокол, пронесся над вечем:

– Уймись, земля новгородская! Грех то – измышлять супротив дитяти безвинного. Сами позвали вы его на стол новгородский, крест целовали ему. Клятву преступаете!

– А ты шибко-то не шуми, владыка. Нас напужать трудно! А ну, мужики, поможите мне.

Десятки услужливых рук потянулись к Пантелеймону и, подняв его, выкатили на помост. Дед оправился и, подбоченясь, выкрикнул встречь епископу Митрофану:

– И то верно, владыка, звали мы Святослава на стол княжеский, а тебя кто звал? Никто! Ты сам пришел. А самозваных нам не надобно! Тебя над нами князь володимирский поставил, вот и ступай к нему. – И, обращаясь к народу, миролюбиво закончил: – На князя же Святослава мы не в обиде. Пущай поживет у тебя, владыка, на дворе, да и бояре володимирские тож с ним. Не объедят, чай. А приедет в Новгород князь Мстислав, тогда и решим, что с ними делать. Так, мужики?

– Верно!

– Верно говоришь, Пантелеймон! У Всеволода купцы новгородские по порубам сидят, коли что, так Святослава с боярами обменяем на наших-то, – слышались одобрительные выкрики.

Судили и рядили новгородцы до самого вечера. Накричавшись до хрипоты, сошлись в одном: звать на стол новгородский князя Мстислава Мстиславовича. Малолетнего же князя Святослава с его боярами и дружиной заключить в архиерейском доме и держать под стражей. По приходе же Мстислава Удалого в Новгород в знак величайшего доверия и расположения передать ему опальных владимирцев.

Колокольным перезвоном, радостными криками встречали новгородцы князя Мстислава. Тот, в праздничные одежды разодетый, в окружении бояр въезжал в город. За ним следовала дружина.

«Это не Торопец, не Торжок и даже не Смоленск… Господин Великий Новгород! И он у моих ног! – размышлял Мстислав, вглядываясь в ликующие лица горожан. – Супротив Великого и Володимиру не устоять».

– Любо ли тебе, государь, глядеть на все это? – чуть наклонившись вперед, заискивая, спросил у Мстислава боярин Роман. Он и еще несколько бояр новгородских по решению веча выехали в Торжок, дабы сопровождать Мстислава в Великий Новгород. – Ждут тебя новгородцы, и радуются твоему приходу, государь, все лучшие люди у Софии, там состоится целование креста Господня.

Мстислав молчал, и это молчание вводило в замешательство сопровождавших его бояр: доволен ли князь встречей, а может, что не так и ликование народное Мстиславу не по душе?

– Княжеский терем ждет тебя, государь, а князь Святослав в архиерейском доме, под стражей, дожидается твоего суда, – заглядывая в глаза Мстиславу, торопливо говорил боярин.

– Обид не чинили князю? – строго спросил Мстислав.

– Не изволь тревожиться, государь. Князя Святослава по-доброму спровадили из княжеского терема. При нем боярин Лазарь – разумный муж, он и дружину княжескую удержал от ненужного кровопролития. А что делать со Святославом – тебе решать.

– Надо бы пустить Святослава вольно.

– Мы хотели как лучше, – потупился боярин.

– Чего уж там, – снисходительно бросил Мстислав. – Что сделано, то сделано. Теперь надо ждать под стены новгородские Всеволода. Не по нутру князю володимирскому мой приход. Это я доподлинно знаю.

В золотом облачении, в окружении священников встречал князя на паперти Святой Софии архиепископ Митрофан. Приняв благословение, Мстислав прошел в собор, дабы преклонить колени пред святынями новгородскими да поклониться праху отца своего, князя Мстислава Храброго, и только после этого вышел к народу.

Людское море колыхалось и многоголосо шумело, заполонив площадь и прилегающие улицы, облепив высокие тыны и крыши теремов, гроздьями повиснув на деревьях.

– Здрав будь, Господин Великий Новгород! – И рев многотысячной толпы был ответом Мстиславу. – Пришел я дать вам волю, защитить от притеснений бояр володимирских, от чинимых ими правежей и непомерного мыта. Я, князь Мстислав, служить буду Великому Новгороду как отец мой, Мстислав Храбрый, и також оберегать вежи земли новгородской от ворога. Целую в том крест! Но князь володимирский, Всеволод Юрьевич, не простит изгнания сына своего, а потому за пирами помнить надобно об этом. Я как ваш князь повелеваю немедля собирать дружину новгородскую, сзывать воинов по всей земле, ибо Володимир в силу вошел, и победить его будет непросто!

– Побьем володимирских!

– Веди, князь!

– Поход! Поход! – кричали новгородцы.

Эти крики и шум толпы доносились до архиерейского дома. Четырнадцатилетний Святослав, мечясь от окна к окну, дрожащим от обиды голосом выкрикивал:

– Срам! Срам-то какой! Что я батюшке скажу в свое оправдание? Почто город под собой не удержал? Не наказал новгородцев за обиды и унижение. А все ты! Ты виноват! Почто не дал дружине порубить бунташных?! – бросал он обвинения боярину Лазарю.

Лазарь на слова князя согласно кивал и тихим, вкрадчивым голосом увещевал:

– Горяч ты, князь Святослав, молод. Оттого и кровь для тебя, что водица. Загубить душу непросто. Тяжким бременем она ложится, покоя лишает. А что до новгородцев, так они что лошади степные, необузданны и дики. Тронешь одного, весь город поднимется. Нам же с Великим Новгородом тягаться не под силу. Вот батюшке твоему то по плечу. Подождем прихода володимирцев.

– А ты слышал, что голытьба выкрикивала на площади? «В воду их! В Волхов!» Это меня-то, князя, как татя, в воду?

– Прости их, князь, неразумных. То они по глупости, не по злобе.

– Отец пожег Рязань, и я пожгу Новгород! – произнес Святослав и решительно ударил кулаком по столу.

Пряча улыбку в бороду, боярин Лазарь осторожно спросил:

– И не жаль тебе города? Красив-то как, под стать Володимиру, а то и самому Киев-граду!

– Видит Бог, жаль, – как-то сразу сник Святослав и, опустившись на лавку, тихо произнес: – Но честь княжеская, уязвленная обидой, не дозволяет мне быть великодушным. Пойми ты, боярин, князь ведь я.

Удивился Лазарь услышанному. Удивился и порадовался: «То речь не отрока, но мужа. Впрок пошло князю пребывание в Великом Новгороде. Выбраться бы еще отсель подобру-поздорову».

3

Юрий и Константин вошли в горницу разом и, склонив головы, замерли перед отцом, сидевшим за столом в глубокой задумчивости. Перед великим князем лежала раскрытая книга и, хотя за окном было еще светло, горели свечи.

– Садитесь! – указал Всеволод взглядом место напротив.

«Какие они разные, мои сыновья: Константин – бледный с лица, худой, какой-то холодный, словно старец; Юрий же весь пышет здоровьем, улыбчивый, приветливый, кровь бурлит в нем. Таким и я был в его годы, – отметил Всеволод с теплотой. – Роста бы Юрию поболе. Да ничего, с годами заматереет. Жаль, что не он первенец. Мне бы было спокойнее, коли ему княжество передать. Константин разумен, осторожен, да только бояре ростовские голову ему задурили: Ростов должен быть стольным городом. Э-эх, бояре, бояре… сколь крови они моей выпили, сколь забот доставили и не уймутся никак».

Под пристальным взглядом отца братьям стало как-то неуютно.

– Призвал я вас вот для чего, – прервал великий князь длительное молчание. – Вы, поди, уже знаете, что содеялось в Великом Новугороде. Так вот: тебе, Константин, выезжать немедля в Ростов, собирать дружину и вести ее к Москве. Ты, Юрий, собирай дружину володимирскую и веди ее тоже к Москве. А как соединитесь, то путь вам в землю новгородскую. Да идите сторожко, сел и городов не разоряйте. Не время нам ссориться со старой Русью: с Киевом, Черниговом, Смоленском. Сильна еще старая Русь. Мстиславу же передайте мою грамоту. Послушается он слов моих, отпустит Святослава с миром – уйдите, мечей не обнажая, ну, а коли кровью дело обернется, то биться до победы. И вот еще что: Ярослав пойдет с вами, а то после смерти своей половчанки он сам не свой, захирел, ходит угрюмый, мрачный. Развеяться ему надобно, а для мужа поход – первейшее дело. Во всем держите совет меж собой, слушайте Кузьму Ратьшича. Он тоже с вами пойдет, но старший над всеми – Константин. Его слово последнее, ему и ответ передо мной держать. Все уразумели? – строго сдвинул брови великий князь.

Братья склонили головы.

– Ступайте с богом, – перекрестил Всеволод сыновей и уже вслед выходившим сказал: – Там воевода за дверьми дожидается, так пусть войдет.

Кузьма Ратьшич, взопревший от долгого ожидания в гридницкой, но так и не посмевший снять с себя верхнюю одежду, предстал перед князем.

– Мы с тобой, Кузьма, не раз уже обо всем поговорили. Помни: коли что не так, с тебя спрос. Оберегай сыновей моих, особо Юрия. Сдерживай его: горяч и быстр в решениях, да как бы его горячность кровью не обернулась. Старшим же над войском я поставил Константина.

– Будь в надеже, государь, все исполню, как велишь.

– С моим словом пойдешь к Мстиславу ты, – продолжал Всеволод наставлять воеводу. – Константин о том знает и перечить не станет. Ты же Мстиславу на словах передай, что прощу ему Торжок, что сына моего под охраной держит, что поднял на меня новгородцев. Крови людской в прошлом немало пролито, не хочу более. Так и скажи об этом торопецкому князю. А теперь иди, помоги Юрию. Что-то неможется мне ноне. Тяжело. Будто на сердце камень.

Тихо подкрался вечер. В опочивальню, куда ушел после разговора с воеводой Всеволод, шум со двора не доходил, и когда на пороге появился огнищанин, первым вопросом к нему был:

– Уехал ли Константин?

– Уехал, государь. После полудня. Князь хотел было зайти попрощаться, да ты не велел тревожить тебя, я и не пустил.

«Не забыл за делами про отца», – с теплотой подумал Всеволод Юрьевич о сыне.

– А Юрий чем занят?

– Дружина из Суздаля пришла, так князь смотр ей учинил. Еще до сего времени на площади с воинами, – поспешно ответил огнищанин.

– Вот и ладно, – глубоко вздохнул Всеволод Юрьевич. – Хорошо когда есть кому на плечи заботы переложить… В тягость мне эта суета, в монастырь постричься, может?

– Избавь тебя Господь от мыслей этаких, – всплеснул руками огнищанин. – Без тебя, государь, пропадем. Жениться бы тебе, – осторожно проронил он.

– Жениться? – рассмеялся великий князь. – Может, и женюсь. Вот только в баньке попарюсь. Истоплена ли?

– Горяча, а то как же! Как ты велел. Парок на семи травах настоян. – И, чуть заикаясь, спросил: – Один будешь париться, государь, или Марфу прислать?

Вспомнив сладкую пышнотелую дворовую девку, князь усмехнулся в бороду и, сдвинув брови, строго приказал:

– Один. Ты мне деда Пантелея пришли. Пусть настой целебный приготовит, он знает какой. А Марфу… Марфу в опочивальню приведешь, постель греть!

4

Осадив перед князем Юрием коня и смахнув шапку с головы, Роман выдохнул:

– В двух верстах новгородцы!

– Как новгородцы? Где? – не поверил Юрий.

– Прямо за тем леском. Полки стоят, и стяги княжеские развернуты. Сам видел.

– Вот так князь Мстислав, прыток! – озадаченно произнес Юрий и, обернувшись к воеводе Кузьме Ратьшичу, спросил: – А что, Константин из Твери вышел?

– Вестей не было, но, должно быть, уже в пути.

– До нас ему идти долгонько, – нараспев протянул Юрий, лихорадочно ища решение. – Знает ли об этом князь Мстислав? – И сам себе ответил: – Коли прознал, то войско свое поведет незамедлительно супротив владимирской и суздальской дружин, а коли ему то неведомо, то вести себя будет с опаской. Так ли, воевода?

– Верно, князь! – подтвердил Кузьма.

– А раз так, то мы войско свое показывать не будем. Дружину поставь вдоль опушки леса, а чтобы не прознали, что нет ростовцев, стяги княжеские допреж времени укрой. Дорогу же перегороди сторожевым полком. Суздальцев оставь, им дело найдется особое.

Когда Кузьма Ратьшич отъехал, чтобы исполнить княжескую волю, Юрий подозвал Ярослава:

– Видишь, брат, как дело оборачивается… Константина ждать не до времени, надо самим думать, как Мстислава одолеть. Я пойду с владимирцами, а ты бери под свою руку дружину суздальскую и укройся вон в том сосновом бору. Он на взгорке, и тебе все будет видно. Ежели Мстислав пойдет боем супротив нас, ты выжди маленько и ударь в спины новгородцам. Понял ли?

– Не тревожься, брат, все исполню, – заверил Ярослав. – Прощай. Свидимся ли?

– Свидимся, а то как же. Ты береги себя, не лезь сам-то в рубку. Без тебя воев достанет, – обнимая Ярослава, тепло напутствовал его Юрий.

Когда же князь Ярослав удалился, Юрий, подозвав Романа, приказал:

– С князя Ярослава глаз не спускай. Береги его! Коли, не дай бог, побьет нас Мстислав, ты брата моего к батюшке во Владимир привези в здравии. Противиться начнет, так ты его силой… Поезжай, – отпуская, махнул рукой Юрий.

Новгородцы, полные решимости, молча взирали на появляющуюся из леса владимирскую дружину. Построенные в боевой порядок еще утром и истерзанные ожиданием, они были готовы броситься вперед. Но князь Мстислав выжидал.

– Почто стоим? – возмущаясь, воскликнул Лука Меньшой. Одетый в витую кольчугу, перешедшую к нему от отца, в шеломе и с сулицею[43]43
   Сулица – род копья.


[Закрыть] в руках, выглядел он внушительно. Не менее воинственно смотрелся и его сосед Фрол. Заслонившись ладонью от яркого весеннего солнца, он внимательно рассматривал появившееся войско.

– Хитрят володимирцы. В лесу-то легче обороняться, – заметил Фрол.

– И в лесу достанем, – потряс копьем Лука.

– Э-э, брат, хватил: в лесу достанем. А ну как там сила сокрыта несметная? За деревьями ничегошеньки не видно. Мы в лес, а нам по рогам, и бежать мы будем аж до самых ворот Новугорода. Спешить в этом деле нельзя, – глубокомысленно произнес Фрол. – Выждать надобно.

Вскоре на открытое место выехали трое всадников. Воткнув в землю копья в знак мирных намерений, они не спеша направились в сторону новгородской дружины.

– Ты гляди, никак посольство? – удивился Лука. – Поди, нас испужались. И то, силища-то какая собралась! Это им не с Рязанью воевать. Одно слово – Господин Великий Новгород!

Новгородцы расступились, пропуская всадников к подножию холма, на вершине которого стоял княжеский стяг и разбит был шатер. Мстислав Мстиславович в окружении бояр и воевод встречал послов владимирских, сидя в кресле. Не зря же везли его в этакую даль. Думая, что войско ведет сам Всеволод Юрьевич и не видя княжеских знамен, ни самого войска, а только часть его, Мстислав чувствовал себя неуютно, без той былой уверенности, с которой он выступил за ворота Новгородского кремля.

Кузьма Ратьшич, ступив за порог шатра, склонил голову в знак приветствия. Склонили головы и стоявшие позади него два воина. С достоинством и важностью свершаемого он произнес:

– Бьют тебе челом, князь Мстислав, князья володимирские Константин и Юрий Всеволодовичи! Великий князь прислал сыновей своих, дабы защитить вежи земли володимирской. Я же, князь, в шатре твоем, чтобы передать тебе послание великого князя Всеволода Юрьевича.

Воевода, не торопясь, развернул свиток и, прокашлявшись, начал:

– «Здрав будь, князь Мстислав! Ты мне сын, а я тебе отец! Сыну же на отца не дело обиды иметь. Посему отпусти Святослава с боярами и дружиной вольно, не чиня обид, я же вольно пущу купцов новгородских с их товарами, кои взяты были на земле володимирской…»

– Погоди, – поднял руку Мстислав. – Ежели князь Всеволод Юрьевич отец мне, то почто он дружину супротив меня выставил? Что ты на это скажешь, князь Юрий? – обратился он к одному из стоявших позади воеводы воинов.

Юрий, а это был он, вспыхнув румянцем, шагнул вперед и, усмехнувшись, задиристо ответил:

– Не лукавь, князь Мстислав. Не мы пришли на землю новгородскую, а ты привел свое войско к Волоку. Не мы подняли Володимир супротив Новугорода, а ты пришел в Новугород, дабы возвыситься над всеми, потому и Святослава пленил, и бояр в Торжке в железах держишь.

В голову Мстислава непрошено заползла подленькая мысль: «Не пленить ли князя Юрия, тогда и Всеволод посговорчивее будет?» – но он поспешно отбросил ее прочь.

Подозвав кивком одного из бояр, Мстислав что-то ему тихо сказал, и тот, выйдя из шатра, скоро вернулся с лавкой в руках.

– Садись, князь, – предложил Мстислав миролюбиво. – Прости, но столец один, а князю негоже стоять как простому воину. Хотя, не признай я тебя в этом обличии…

– Прости и ты меня, князь. Уж больно захотелось увидеть, как послание батюшки моего примешь, – смутился Юрий.

– Признаюсь, удивлен несказанно, – покачал головой Мстислав. – Не узнаю князя Всеволода Юрьевича: мира хочет.

– Дозволь, князь, – вступил в разговор воевода Ратьшич. – На словах великий князь велел передать, что крови ему новгородцев не надобно. Досыта земля кровушкой насытилась. Ворог токмо и ждет, чтобы сокрушить рубежи земли русской. В дружбе сила, в единении. Потому великий князь велел передать, что прощает тебе Торжок и смещение Святослава. Уходи в Новугород с миром!

– А что ты скажешь, князь Юрий?

– И я тож скажу: уходи с миром. Мы же дождемся брата своего Святослава и тоже уйдем.

– Хорошо.

Мстислав медленно поднялся с кресла и, обведя взглядом своих бояр и воевод, сказал:

– Решение мое ты узнаешь, князь Юрий. За брата своего не тревожься, лиха ему не будет. Я уже послал в Новгород боярина Твердослава с моим повелением: отпустить с миром и Святослава, и бояр володимирских, и дружину княжескую. С тем прощай, князь.

Возвращались молча. Лишь когда подъезжали к сторожевому полку, Юрий спросил:

– Что выберет Мстислав для своих новгородцев: хлеб или кровь?

Оглянувшись на колышущиеся ряды дружины новгородской, воевода твердо ответил:

– Мстислав знает, что в трусости его никто не обвинит, а потому выберет мир. Вот те крест истинный, – перекрестился размеренно Ратьшич.

День до вечера и всю ночь простояли владимирцы в ожидании сражения, а утром с удивлением и к несказанной радости обнаружили, что поле чисто. Новгородцы ушли. Лишь дымящиеся головешки сторожевых костров напоминали о противостоянии.

К полудню пришел Константин, ведя ростовскую дружину, а еще через несколько дней братья приняли в свои объятия Святослава. Можно было возвращаться домой.