Текст книги "История Киева. Киев литовско-польский"

Император, напротив, поддержал Витовта и прислал ему проекты коронационного акта и акта возведения Великого княжества Литовского и Руського в королевство: «Литовские короли будут самостоятельными и независимыми, не вассалами, ни нашими, ни Священной империи, ни чьими иными, служа щитом христианства на этой границе, помогая против языческих нападений». Сигизмунд I обещал, что королевскую корону привезут в Вильно 8 сентября 1430 года.

На коронацию Витовта в Вильно собрались многочисленные гости: московский князь Василий Васильевич (внук Витовта), митрополит Фотий, тверской, рязанский, одоевский, мазовецкий князья, перекопский хан, молдавский господарь, ливонский магистр, послы византийского императора. Но послы Сигизмунда не приехали и не привезли корону. Узнав о польских заставах на границе, они повернули назад. Вместо этой короны поляки предложили Витовту польскую корону, которую готовы были сорвать с головы Ягайло. Витовт отказался: «Взять себе корону польскую, принадлежащую моему брату, это дело оскорбительное и нестоящее. Это было бы, в моем понимании, наибольшим уроном моей славы».

Князь Витовт понимал, что приняв польскую корону, он будет лишь ее хранителем, а не настоящим королем, так как после его смерти корона перейдет сыну Ягайло. А Витовту нужно было превратить Великое княжество в королевство, что стало бы достойным венцом его жизни.

Сообщение о том, что послов Сигизмунда с короной задержали во Франкфурте и её не привезут в Вильно, огорчило Витовта. Обиженный князь обратился к Ягайло: «Не из-за власти ищу я короны, но весь свет знает о моём желании, теперь я не могу отказаться, считая себя опозоренным. Поэтому дай мне это утешение в последние дни моей жизни». Ягайло промолчал. «В таком случае, дай мне корону на три дня, на день, на час, клянусь, что сразу же ее сложу». Молчаливое вероломство Ягайло стало настоящей мукой для израненной души Витовта. Каждый день теперь отнимал у князя силы и надежду. И это привело его к болезни. 27 октября 1430 года он умер в Троках. Перед самой смертью, осмысливая прожитое, Витовт понял важную для каждого христианина истину: «Раньше, веря в другие догмы, эту считал я для верования тяжелой, но теперь не только уже верой, но и умом охватываю, что каждый человек воскреснет после смерти и за свои дела получит соответствующую плату». Скорее всего, это прозрение было для Витовта дороже королевской короны.

«Все оплакивали его смерть как отца отчизны», – пишет Ян Длугош. Он признавал достоинства Витовта, и прежде всего усердное трудолюбие великого князя, не тратившего ни мгновения впустую. Когда требовали дела, он не откладывал их на потом, решал и за обеденным столом, и в дороге, чем заслужил почет у своих подданных. Не любил пировать и пропадать на охотах, считая, что так делает глупый правитель, забросивший державные дела. Был суровым к своим подданным и не оставлял никакое преступление без наказания. За поборы и грабежи подданных карал своих урядников, отбирая у них имения. Так Витовт правил. «Среди людей нашего времени было общее широкое и принятое мнение, что никакого современного правителя нельзя сравнить с Витовтом, что ни один не превосходит его ни великодушием, ни умением действовать. Он первый славой свершенных дел и популярностью своих свершений вынес на свет и вывел из тени бедную и убогую свою Отчизну, которая при последующих правителях уже не тешилась таким величием».

Жители Великого княжества желали жить так, «как было за великого князя Витовта». И при возведении на великокняжеский престол каждый великий князь присягал править «по правдивому… Витовтовому обычаю». «Когда бы возможно было изведать высоту небесную и глубину морскую, то можно было бы рассказать о силе и о храбрости этого славного господаря…», – писалось в «Похвале Витовту», вошедшей в летописный свод 1446 года.

В памяти народа Витовт остался «королем-богатырем», былинным героем, который в тяжелые времена поднимется из могилы со словами: «Я встану и помогу вам».

Ян Длугош, Матей Стрыйковский и другие первоисточники

Если в первом томе материал излагался в основном на основе летописей, начиная с Нестора, то здесь, в первую очередь, он основывается на хронике Яна Длугоша. Достоинство труда, над которым автор работал 25 лет, состоит в том, что Длугош показал историю своей страны – Польши – без отрыва от соседей. Этим он выгодно отличается от многих историков, как советских, так и нынешних, которые пытаются ограничиваться историей развития лишь одного народа, в лучшем случае – конкретного региона. Длугош впервые стал писать не просто хронику своего государства, а его историю во взаимосвязи с окружающим миром. Его труд считается вершиной средневековой историографии и обладает огромными литературными достоинствами.

Для написания научной и даже популярной книги необходимы первоисточники. Для советских историков обязательными были ссылки на основоположников марксизма-ленинизма. Даже проводя экскурсии по Киеву, нужно было в рассказе о штурме города Батыем в 1240 году цитировать Карла Маркса, а во время проезда по Крещатику – Ленина… Так вот, в моей книге уже было и будет еще немало цитат из Януша Длугоша и Матея Стрыйковского, который родом из Галиции. Они много писали про Киев и Украину. В намного раз больше, чем легендарный Нестор-летописец. Даже 1500-летний юбилей Киева, помпезно отмеченный в 1982 году, опирался на данные из хроники Длугоша[9]9
  Ян Длугош (Długosz) (1415–1480), – историк и дипломат, краковский каноник (с 1436), архиепископ Львовский (1480). Учился в Краковском университете (1428-31), был воспитателем детей короля Казимира IV. В своих «Анналах Польши» (доведены до 1480; 12 книг на латинском языке), являющихся вершиной средневековой историографии, использовал монастырские архивы, хроники, летописи.


[Закрыть].

В хрониках (Мартина Галла, Кадлубека, «Великопольской хронике» и других) первым событием, касающимся Руси, является война 1018 года между Ярославом Мудрым и Болеславом Храбрым. Но о более ранних событиях на Руси писать стал Длугош. Уже после него появляются другие хронисты – Матвей Меховский, Мартин Кромер, Мартин и Иоаким Бельские и другие. Только Стрыйковский достиг уровня Длугоша и, возможно, в чем-то его превзошел. Важно рассмотреть и систематизировать данные по истории Руси Длугоша и Стрыйковского. Эти хронисты были компиляторами, как и наши летописцы, но они пользовались не только известными нам источниками, но и другими, до нас не дошедшими. Их хроники можно считать, если так можно выразиться, «по-марксистки основополагающими» при исследовании истории Руси, Литвы и Польши.

Хотя Длугош писал в XV веке, наибольший интерес в его хрониках для нас представляют материалы, касающиеся Киевской Руси через пару столетий после ее распада. Уже со второй половины XIV века волынские и галицкие земли были в составе Великого княжества Литовского и Польши, поэтому понятен интерес хрониста к истории этих земель. Это также связано со стремлением автора представить полян (а с ними и русов) потомками поляков.

«История Польши» состоит из 12 книг и охватывает период от древних времен до начала 1480 года. Долгое время она существовала в виде рукописи, которой пользовались Кромер, Меховский, Стрыйковский и др. Только прочитав «Хронику Польши» Матвея Меховского (польский хронист, 1457–1523), опубликованную впервые в 1519 году и переизданную в 1521 году, читатель смог частично ознакомиться с работой Длугоша. А опубликована она была впервые в 1615 году в Добромиле. У нас работа Длугоша стала очень популярной примерно с XVII века. А. И. Лызлов для своей «Скифской истории» в XVII веке, Ф. Софонович, автор «Киевского Синопсиса», Гизель – все они использовали материалы этой хроники.

В процессе работы Длугошу слишком поздно удалось ознакомиться с летописными списками. Он изучил язык и читал их в оригинале, «чтобы изложить историю нашу чётче и подробнее». Однако недостаточное знание языка привело к тому, что он путал и менял имена. Например, имя князя Кия он сменил на Kig, имя древлянского князя Мала в Niszkin/Nyszkin (относительно этого имени было высказано немало гипотез, как и с Синеусом (Szinyev), Трувором (Trubor), имя Рюрика славянизировал в Rurko. Некоторые искажения потом перешли в «Хронику Польши» Меховского. Исследователи много внимания уделяли источникам, которыми пользовался Длугош. А. А. Шахматов считал, что в распоряжении историка было не так много руських источников. Он находит у Длугоша соответствие материалам, которые легли в основу «Повести временных лет» (особенно для Ипатьевского свода), «Новгородской первой летописи старшего и младшего изводов» и других древнеруських летописей. Как утверждал В. Т. Пашуто, труд хрониста в некоторой степени сохранил текст Киевской летописи 1238 года. Я подробно остановлюсь на этом временном периоде истории Киева, так как хочу продемонстрировать заинтересованность авторов XV века в освещении далекого прошлого. И еще потому, что исторически развитие Украины и Польши значительно более сходно, чем Украины с другими соседними странами.

В недатированной части хроники Длугоша, в главе под названием «Как росла Русь и кем были построены главные города и крепости», имеется изложение двух легенд: киевской – о трех родных братьях: Кие, Щеке и Хориве и их сестре Лыбедь (она только один раз упоминается в хронике) – и новгородской – о Рюрике, Синеусе и Труворе. Эти легенды освещаются так, словно они действительно имели место не в такой уж и отдаленный от нас отрезок времени. И это характерно не только для Длугоша. Мартин Кромер (польский хронист, 1512–1589) в очень сжатом виде (по сравнению с хроникой Длугоша) внес эти легенды и в свою «Хронику Польши» в раздел о правлении Пяста, но изменил порядок: сначала упоминаются Рюрик, Синеус и Трувор, а уже за ними Кий с братьями и сестрой. Потом Аскольд и Дир оседают в Киеве и идут походом на Константинополь, дальше Олег получает опеку над Игорем после смерти Рюрика и т. п. Видимо, Кромер непосредственно пользовался одним из изводов «Повести временных лет» и не использовал в этой части хронику Длугоша (хотя и был знаком с этой работой), поскольку, например, нет увязки Аскольда и Дира с Киевичами.

В отличие от «Повести временных лет» у Длугоша не только Кий основывает город, но и его братья: «Кий (Kyg) построенный для себя город на Днепре (Dnyepr) назвал Киевом (Kyow), Щек (Sczyek) – Щекавицей (Sczyekawycza), Хорив (Korew) – Хоривицей (Korewycza)». В данном отрывке хронист допустил вольную вставку. В «Повести временных лет» (здесь и далее используем Лаврентьевский извод этой летописи) указываются оронимы[10]10
  Оро́ним – собственное название любого объекта рельефа земной поверхности: холма, долины, горного хребта.


[Закрыть] (горы Щекавица и Хоривица), которые приводятся Длугошем в хронике. Но к данным топонимам он добавляет астионимы[11]11
  Астио́ним – собственное имя города.


[Закрыть] (города Щекавица, Хоривица), которые отсутствуют в древнерусских летописях. Видимо, это связано с тем, что хронист предположил существование у братьев отдельных городов, как и у Кия, поэтому и сделал такую вставку.

Есть у него интересная информация, весьма, правда, противоречивая, об Аскольде и Дире: «После смерти Кия (Kyg), Щека (Sczyek) и Хорива (Korew), их сыновья и внуки, что в прямом наследовании шли, владели Русью (Ruthenos) много лет, пока, в свою очередь, наследование не перешло к двум родным братьям, Аскольду (Oszkald) и Диру (Dir)». В древнерусских летописях, дошедших до нас, не отражено это генеалогическое построение. Хроника Длугоша является единственным источником (из тех, что писались до XV века), который связывает двух братьев с местным киевским родом. Аналогичная летописная традиция была отражена в «Киевском Синопсисе». Скорее всего, именно от Длугоша перешло это известие в другие источники, в том числе и в «Киевский Синопсис». На это указывал и М. Ю. Брайчевский. Гипотезу об Аскольде и Дире из рода Киевичей поддерживали многие историки – А. А. Шахматов, Б.  А. Рыбаков, М. Н. Тихомиров, П. П. Толочко и другие. М. Н. Тихомиров был уверен, что этот отрывок являлся первоначальным текстом рассказа о начале Русской земли. Только здесь нужно учитывать, что данные о Руси в хронике имеют сокращенный вид. И можно только предполагать, было это вольной трактовкой хрониста, или взято из неизвестного нам источника. В самих древнерусских летописях есть противоречия, которые дают возможность рассуждать как о местном происхождении Аскольда и Дира, так и об их чужеземном происхождении. Более подробно вопрос о происхождении Аскольда и Дира был рассмотрен М. Ю. Брайчевским, о чем я писал в предыдущей книге.

В новгородскую легенду Длугош привнес несколько интересных моментов. Согласно его хроники, руський народ расселился дальше на север из-за своей многочисленности. Причем одной из причин этого расселения, как выясняется, было неудовлетворительное правления Аскольда и Дира – так как люд «тяготился их княжением». Затем были избраны на управление из варягов три брата – Рюрик, Синеус и Трувор. То есть, не от Рюрика с братьями к Аскольду и Диру идет цепочка, как в древнерусских летописях, а наоборот. Что также дает возможность считать Аскольда и Дира выходцами из местного населения Приднепровья, если эта информация не выдумка хрониста. Рюрик (Rurek, затем в тексте приводится вариант Rurko) осел в Новгороде (Nowogrod), Синеус (Szinyev) – в Белоозере (Byalye yeszyoro), Трувор (Trubor) – в Изборске (Sborsk). После смерти Синеуса и Трувора, которые не оставили потомства, их княжества перешли к Рюрику. Эти данные не столь важны, потому что они изложены в соответствии с древнерусскими летописями. Но дальше есть интересный текст: «Оставил [Рюрик] по себе сына по имени Игорь (Jior), который, достигнув совершеннолетия, Аскольда (Oszkaldum) и Дира (Dyr), Киевских (Kyowienses) князей, не ожидавших от него злой напасти, предательски убил, а их землями и княжениями завладел». В этом отрывке не упоминается Олег, и Игорь был уже взрослым, когда убили Аскольда и Дира. Можно предположить, что Длугош брал эту информацию из неизвестного нам источника, где отсутствует Олег и действует только Игорь. Приведенная хронистом информация является недостаточной для того, чтобы можно было судить, был Игорь на момент смерти Рюрика в малом возрасте, как это следует из «Повести временных лет», или нет. Упоминание, что Рюрик оставил после себя несовершеннолетнего сына явно указывает на то, что Длугош исказил эти летописные сведения в связи с сокращением своей хроники.

Кроме Длугоша, уделил внимание истории Руси и Матей Стрыйковский (польск. Maciej Stryjkowski, 1547 – около 1590). Его главным трудом была «Хроника польская, литовская, жмудская и всей Руси», которая состояла из 25 книг и была написана на польском языке с некоторыми вставками на латыни. Хроника охватывает период с древних времен до 1581 года. Главным объектом исследования хрониста была история Литвы, поэтому на ней останавливаться не буду.

Считаю нужным отметить, что Стрыйковским в хронике были отведены целые разделы об истории Руси. Но, что касаемо руських земель, он не выходит за временные рамки существования Киевской Руси до момента поглощения этих земель Литвой. В его распоряжении, по сравнению с предыдущими хронистами (в частности Длугоша), было больше источников. К тому же, Стрыйковский знал руськую речь: при передаче имен он не делает ошибок. Но кое-где приводит несколько различных вариантов имен (у него существуют два варианта имени – Кий и Киг («Kij albo Kig»), то, что он взял из древнерусских летописей, и то, что было взято у Длугоша. Та же ситуация же с Синеусом («Sineus albo Siniew»), Трувором («Truwor albo Trubor») и другими) [69]. Но в отличие от них, имя Аскольда хронист приводит в трех вариантах – Oskald, Askolt и Oskolod [70]. Первая форма встречается у Длугоша (Oszkald), вторая и третья могли быть взяты из какой-либо древнерусской летописи, так как подобные формы имени встречаются во многих летописях. В хронике Стрыйковского различаются два вида русов – те, которые жили в Приднепровье с главным городом Киевом, и те, которые жили в Приильменьи с главным городом Новгородом Великим.

Почти дословно Стрыйковский повторяет Длугоша в отношении киевской легенды, но к данным о строительстве братьями одноименных городов есть интересные дополнения, которых нет ни в известных нам древнеруських летописях, ни в других источниках, в частности у Длугоша. Приведем это место полностью: «Кий (Kij albo Kig), Щек (Scieg) и Хорив (Korewo), князья Руськие (Ruskie), были родными братьями, а четвертой их сестра Лыбедь (Lebeda albo Lebed), из народа и потомства Иафета (Jafetowego) и Мосоха (Mosocha) сына его. А те, управляя Руським (Ruskimi) народом, начали строить и укреплять города и замки для защиты. Кий старший, замок и город Киев (Kijow) под своим именем на реке Днепре (Dnieprem) основал, где потом была главная и славная столица единовластия Руського (Ruskiego). Второй брат Щек (Sciek), недалеко от Киева (Kijowa) построил замок и город на горе Щекавице (Sciekawice) от своего имени [названное]. Также тоже Хорив, третий брат их, Хоревицу (Korewice) в отдельном своем княжестве основал, которая затем Вышгородом (Wyssegrodem) [была] названа. А сестра их Лыбедь (Libeda) над рекой Лыбедь (Libieda), вполне обоснованно, там же замок Либич (Libiec), или [по-другому называемо] Любич (Lubiec), построила на высоком холме».

Если Длугош лишь раз вспоминает родство Аскольда и Дира с Киевичами, то Стрыйковский три раза называет их потомками Кия и подает известия о начале Руси более объемно. Стрыйковский в главе, где кратко описывается история Киевского, Владимирского и Луцкого княжеств накануне правления Гедимина, упоминает дату основания Киева – 430 год. Хотя в других главах о руських правителях, в том числе о Кие и его братьях и сестре, он ничего не пишет. Насколько эта дата верна, мы не можем уверенно сказать (не исключено, что это взято из какого-то фольклорного источника).

XVI век стал прорывом для оригинальной польской литературы. Кроме названной хроники, были написаны на польском языке еще две книги – «Хроника всего мира» Мартина Бельского(отца) и «Польская хроника» Иоакима Бельского(сына). До них еще не было оригинальных польских трудов по истории, потому что книги писались на латыни. Но зарождение традиции создания исторических произведений на национальном языке не привело к кризису латиноязычной хронографии в Польше. Латинская традиция была профессиональнее польской, последняя лишь только формировалась и еще не имела высокого уровня техники исторического описания. К тому же латинские труды хронистов были адресованы европейскому читателю, а не только польскому. Но все же и оригинальная польская литература имела своего читателя в других землях, по крайней мере, начиная с XVII века. Например, А. И. Лызлов перевел некоторые главы из хроники Стрыйковского. Ф. Софонович в значительной степени дополнил свой труд данными из польской хроники при освещении истории Руси, Литвы и Польши. В процессе создания «Литовской и Жемойтской хроники», летописи И. Кроковского и других украинских источников также была использована хроника Стрыйковского.

Так были рассмотрены и систематизированы данные по истории Руси, представленные хронистами Длугошем и Стрыйковским. Проведен сравнительный анализ их хроник с древнеруськими летописями и другими источниками (в том числе с другими польскими хрониками). Как мы убедились, сведения носят противоречивый характер. Длугош больше опирался на польские источники, и в меньшей степени – на древнеруськие (в связи с поздним ознакомлением с ними), а вот Стрыйковский значительно увеличил количество источников. Кроме известных (византийских, польских, древнеруських и других), были и связанные с фольклорными мотивами (предания о городах Вышгород, Любич, Псков).

Этот материал покажется некоторым читателям слишком громоздким. Но разве не интересно, что писали средневековые хроникеры о зарождении Киевской Руси?

Москва в конце XIV века

«…Град Москва велик и чуден, и много людей в нем кипяше богатством и славою…», – сказано в летописной повести XIV века о нашествии Тохтамыша на Русь.

Как не вспомнить нашествие на Москву в 1389 году хана Тохтамыша. «Величайший полководец» Дмитрий Донской, узнав о приближении хана, в панике бросил город и отправился в Вологду «собирать полки». Как тараканы во все стороны рванули родственники князя, митрополит Киприан и ближние московские бояре. Сравнение «как тараканы» не является авторской гиперболой. Киприан бежал, не разбирая дороги, и оказался в Твери, с князем которой враждовал Дмитрий Донской. За это впоследствии и попал в опалу к великому князю. Так москвичи остались без князя и вынуждены были позвать литовского князя Остея, который храбро оборонял Москву. Тохтамышу удалось взять город лишь обманом. Сейчас мало кто об этом помнит, но героическую оборону тогда ещё не Белокаменной возглавлял молодой литовский (литвинский) князь Остей. Но эту позорную страницу в истории России старались не вспоминать.

Основным письменным источником о тех событиях является «Повесть о нашествии Тохтамыша», литературный памятник, дошедший до нас в составе летописных сводов от 1382 года. Историки относят ее написание к 40–м годам XV века. Об Остее там говорится кратко: «некий князь литовский, по имени Остей, внук Ольгерда». Это всё! Родословные книги не содержат сведений о князе по имени Остей. Историкам остаётся только гадать, чьим сыном был Остей и откуда он появился в Москве – пришёл ли он из Великого княжества Литовского (ВКЛ) или был на службе у московского князя. Есть мнение, что Остей мог быть сыном одного из двух братьев Ольгердовичей, сынов Ольгерда – Андрея и Дмитрия, героев Куликовской битвы, которым автор «Задонщина» посвятил следующие проникновенные строки: «О соловей, летняя птица, чтобы тебе, соловей, воспеть земли Литовской двух братьев Ольгердовичей, Андрея, да брата его Дмитрия Ольгердовичей… Они ведь сыновья храбрые, кречеты в ратное время, известные полководцы, под трубами и под шлемами взлелеянные, концом копья вскормленные в Литовской земле».

Штурм Москвы войсками хана Тохтамыша в 1382 году. Миниатюра XVI в. из Лицевого летописного свода

Тщательное изучение существующих материалов позволили предположить, что Остей был родом из Белоцерковщины. Предыстория военного конфликта, сделавшего имя молодого князя знаменитым, такова. Разгром войска Мамая в Куликовской битве, его бегство в Кафу (ныне Феодосия), а затем смерть в 1381 году позволили энергичному хану Золотой Орды Тохтамышу, законному наследнику престола, потомку хана Джучи, покончить с властью темников в Орде и вновь объединить ее в единое государство. Тохтамыш страстно желал взять реванш за фиаско на Куликовом поле. Хоть на Дону и Непрядве московиты разбили «узурпатора» Мамая, это поражение сильно пошатнуло престиж Золотой Орды как великого государства. Несмотря на то, что большинство удельных князей признало его верховную «царскую» власть, отправив к нему посольства с дарами и изъявлением покорности, Тохтамыш счел необходимым «поиграть мускулами». Для начала хан велел ограбить московских купцов и отобрать их суда. Затем в 1382 году во главе большого войска двинулся на Московию. Суздальский князь Дмитрий, тесть Дмитрия Донского, узнал о походе Тохтамыша и, желая спасти свою землю от разорения, послал к нему в заложники своих сыновей Василия Кирдяпу и Семёна. Князь Олег Рязанский, руководствуясь теми же мотивами, указал ему броды на реке Оке, а также не известил московского князя о подходе татарской рати. Когда Тохтамыш подошел к границе Московского государства у Коломны, принимать меры по обороне Москвы было уже поздно. Известие о подходе рати вызвало бы в этой обстановке только панику в городе. Дмитрий Иванович, уверенный в том, что недавно выстроенный (1367) московский Кремль выдержит осаду, спешно выехал сначала в Переяславль, а затем в Кострому для сбора ополчения, а Владимир Андреевич Серпуховский, основной полководец, выехал в Волок Ламский с той же целью. В Москве не осталось авторитетного заместителя князя, а его жена, великая княгиня Евдокия, и только недавно прибывший из Византии митрополит Киприан (серб по национальности), оказались настолько перепуганными отъездом военачальников, что поспешили бежать из Москвы. Это противоречило обычаям Московского государства на случай войны, согласно которым в осажденном городе, а тем более в столице, обязаны были оставаться глава великокняжеской администрации или его близкие (сын-наследник, жена), а также митрополит как глава правящей церкви. Вопиющее нарушение этой традиции вызвало бунт в Москве как раз в то время, когда рать Тохтамыша спешно двигалась к столице в кровавом мареве пылающих городов и весей. «Повесть» сообщает: «А в Москве было замешательство великое и сильное волнение. Были люди в смятении, подобно овцам, не имеющим пастуха, горожане пришли в волнение и неистовствовали, словно пьяные. Одни хотели остаться, затворившись в городе, а другие бежать помышляли. И вспыхнула между теми и другими распря великая: одни с пожитками в город устремлялись, а другие из города бежали, ограбленные. И созвали вече – позвонили во все колокола. И решил вечем народ мятежный, люди недобрые и крамольники: хотящих выйти из города не только не пускали, но и грабили, не устыдившись ни самого митрополита, ни бояр лучших не устыдившись, ни глубоких старцев. И всем угрожали, встав на всех вратах градских, сверху камнями швыряли, а внизу на земле с рогатинами, и с сулицами, и с обнаженным оружием стояли, не давая выйти тем из города, и, лишь насилу упрошенные, позже выпустили их, да и то ограбив. Город же все также охвачен был смятением и мятежом, подобно морю, волнующемуся в бурю великую, и ниоткуда утешения не получал, но еще больших и сильнейших бед ожидал». В городе воцарились анархия, грабежи, погромы, мародерство и убийства. Вероятно, не обошлось без пятой колонны – возможно, воду мутили и упоминаемые в повести «сурожане» – генуэзские купцы, традиционные союзники золотоордынских ханов.

Именно в это время в Москве объявился молодой Гедиминович. Причина его появления в Москве также не вполне ясна. По одной версии его призвало народное вече для организации обороны. В таком случае, несмотря на свою молодость, князь Остей видимо успел прославиться воинским мастерством и достижениями в государственной деятельности. Немало было на Руси знаменитых князей, а выбор пал именно на него! Но более правдоподобно, что Остей направился в охваченную беспорядками и осажденную Москву по собственному почину, по собственной воле, руководствуясь девизом героев всех времен и народов «Если не я, то кто же?». Шел фактически на верную смерть – либо от рук разъяренных бунтарей, либо от татарской стрелы или сабли. И «ободрил людей…», усмирил княжеским словом «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Восстановил в городе порядок, организовав неуправляемую толпу в боеспособное ополчение, встретившее татарву во всеоружии. Остей объявил город на осадном положении, запретил покидать его дезертирам из числа бояр, а у тех, кто бежал, провел конфискацию имущества, разрешив вскрыть погреба и раздать «мед» для ублажения возмущенного люда. Возможно, повелел наказать наиболее активных крикунов и паникеров по законам военного времени. «И затворился… в осажденном граде с множеством народа, с теми горожанами, которые остались, и с беженцами, собравшимися кто из волостей, кто из других городов и земель. Оказались здесь в то время бояре, сурожане, суконщики и прочие купцы, архимандриты и игумены, протопопы, священники, дьяконы, чернецы и люди всех возрастов – мужчины, и женщины, и дети». Остей лично назначал начальников отрядов, началось обучение войск, каждому горожанину отвели место на крепостной стене, готовилась смола, вода для тушения пожаров, взято на учет продовольствие, создан резерв. На стенах Москвы появилось даже новейшее вооружение того времени – первые пушки «тюфяки», стрелявшие камнями, а также самострелы и пороки, то есть, катапульты. Неизвестно, были ли эти «тюфяки» местного производства или их привезли литовские дружинники, пришедшие вместе с князем. Тохтамыш подступил со своей ордой к городским стенам 23 августа. Сначала появился передовой татарский отряд, посланный для разведки местности. Первым делом его воины осведомились у защитников, в городе ли князь Дмитрий. Получив отрицательный ответ, они стали проводить рекогносцировку, осыпаемые оскорблениями и насмешками москвичей, подумавших было, что немногочисленные басурманские всадники – это и есть всё татарское воинство. Однако, когда подошли основные силы, горожанам было уже не до смеху…

Начался штурм. Возглавляемые молодым князем Остеем москвичи и литовские дружинники, пришедшие вместе с князем, три дня мужественно отбивали яростные атаки татар. Ордынцев, карабкавшихся на стены, поливали горящей смолой и кипятком, по ним били из «тюфяков», катапульт и самострелов. Защитники же города несли большие потери от стрел искусных татарских лучников. Но и у русских были меткие стрелки.

Оборона Москвы от хана Тохтамыша. Худ. A. M. Васнецов

Потеряв за время трехдневного штурма множество воинов, Тохтамыш так и не взял город. Крепость высилась перед ним неприступной твердыней. И тогда, не сумев одолеть защитников города силой оружия, хан решился на хитрость. В этом ему помогли предатели – суздальские княжичи Василий и Семён, а также нижегородские князья, бывшие в татарском войске. Изменники, подойдя к стенам города, стали кричать оборонявшимся: «Царь вам, своим людям, хочет оказать милость, потому что неповинны вы и не заслуживаете смерти, ибо не на вас он войной пришел, но на Дмитрия, враждуя, ополчился. Вы же достойны помилования. Ничего иного от вас царь не требует, только выйдите нему навстречу с почестями и дарами, вместе со своим князем, так как хочет он увидеть город этот, и в него войти, и в нем побывать, а вам дарует мир и любовь свою, а вы ему ворота городские отворите».

Москвичи и князь Остей поверили негодяям. Как-никак Василий и Семен были родными братьями княгини Евдокии, супруги Дмитрия Донского. А может, сказалась озлобленность на великого князя Дмитрия Ивановича, бросившего Москву на произвол судьбы. И поплатились за свою доверчивость: «И отворили ворота городские, и вышли со своим князем и с дарами многими к царю, также и архимандриты, игумены и попы с крестами, и за ними бояре и лучшие мужи, и потом народ и черные люди». Князь Остей шел впереди процессии. Возможно, он предчувствовал свою гибель, но надеялся своей собственной смертью отвратить беду от людей. Внезапно татары набросились на безоружных москвичей и стали их рубить саблями. Князь Остей был убит первым. Стоит обратить внимание, что Остея убили, а не взяли в плен, хотя за литовского князя можно было получить большой выкуп. Видимо, так велика была ненависть хана Тохтамыша к юному герою, посмевшему оказать сопротивление! Татары ворвались в город и устроили страшную резню, сполна отплатив московитам за унижение, испытанное ими на Куликовом поле. В ходе резни погибло 24 тысячи человек. Когда великий князь Дмитрий вернулся в Москву, то увидел «дым, пепел, землю окровавленную, трупы и пустые обгорелые церкви». Московия впала в уныние и печаль. Через два года после победы на Куликовом поле московские обозы вновь потянулись в Орду с данью. Любопытно, как развивались бы события, если бы Остей отстоял Москву?