Текст книги "История Киева. Киев литовско-польский"

Дела литовские

Долго Литва оставалась зажатой между агрессивной Москвой и мощной католической Европой. В связи с этим Гедимин позволил своим подданным принимать католичество. К тому же он, наверное, учитывал, что, кроме веры, у литовцев была еще одна важная причина для союза с поляками. Литовцы постоянно совершали набеги на Польшу, и прежде всего на Мазовию, откуда привозили местных девушек. Так начался мощный процесс польско-литовской интеграции.

Напомню чудесную балладу Адама Мицкевича, переведенную А. С. Пушкиным: «Три у Будрыса сына, как и он, три литвина…» Старик-литвин посылает сыновей на войну: одного – грабить русских в богатом Новгороде, другого – на Балтику против крестоносцев, проклятых «крыжаков», а третьего сына шлет в Польшу:

 
В Польше мало богатства и блеску,
Сабель взять там не худо, но уж верно оттуда
Привезет он мне на дом невестку.
Нет на свете царицы краше польской девицы.
Весела, что котенок у печки,
И как роза румяна, а бела, что сметана;
Очи светятся, будто две свечки!
Был я, дети, моложе, в Польшу съездил я тоже
И оттуда привез себе женку;
Вот и век доживаю, и всегда вспоминаю
Про нее, как гляжу в ту сторонку.
 

Конец баллады таков: все трое сыновей отправились в Польшу и привезли оттуда по невесте.

Предпосылки для развития польско-литовских отношений были: Польша, не задетая пассионарным толчком, находилась в состоянии глубокого кризиса, Мазовия граничила с владениями Ордена, захватившего Пруссию, Малая Польша (историческая область с центром в Кракове) с трудом избавилась от господства чехов, которых изгнал король Владислав Локетек.

После ухода династии Пястов (1370) власть в стране перешла к французу Людовику Анжуйскому, а он в свою очередь передал корону своей дочери Ядвиге. Но когда дочь захотела выйти замуж за понравившегося ей Вильгельма, сына Леопольда Австрийского, вмешались магнаты и настояли, чтобы королева ради интересов Польши сочеталась с Ягайло. Такой политический союз смог усилить Польшу и Литву для борьбы с немецкой экспансией. В итоге Вильгельм был отправлен назад в Австрию, а Ядвиге пришлось пойти к алтарю с наскоро покрещенным литвином.

Женившись на Ядвиге, Ягайло стал полноправным властителем объединенной Польши и Литвы и приказал всем нехристианам Литвы принять католичество. Так состоялась Кревская уния (1386). Однако далеко не всем такое решение понравилось. Те литовцы, которые связали себя с руськими житейскими узами – потомки Гедимина и соратники Витовта, – не спешили принимать католичество. Сам великий князь был сторонником религиозного компромисса, но значительное количество православных в Литве отнюдь не поддерживало его планы.

Киевское княжество на несколько десятилетий стало владением Ольгердовичей – Александра Владимировича (умер в 1455 году) и Семена Александровича (умер в 1471 году). Затем его упразднили, и в Киеве правил наместник великого князя Литовского.

Большая часть православных литовских князей были Рюриковичами. Да и само войско Ольгерда, вошедшее в Украину, более чем наполовину состояло из жителей Белой Руси – Витебского, Минского, Гродненского и других княжеств. Самим же коренным «литовским феодалам» было непонятно земледелие – их куда больше привлекали охота и бортничество.

Замечу, что между литовскими князьями и их руськими подданными не было языкового барьера. Дело в том, что официальный язык в Великом княжестве Литовском в XIV века был протоукраинский, даже скорее протобелоруський. До сих пор внятного ответа на вопрос, чем отличались языки районов Киева, Москвы и Минска в XIV веке от ученых так и не получено. Однако, судя по текстам дошедших до нас официальных документов, а также по свободному общению между собой жителей этих районов, можно сделать однозначный вывод, что в XIII–XVI веков жители Пскова свободно, без переводчика могли общаться с жителями Киева или Полоцка. К примеру, донские казаки десятки раз ходили в совместные походы с запорожцами, сотни казаков с Дона месяцами жили в Сечи и наоборот. И нет сведений о том, чтобы они когда-либо нуждались в переводчиках.

Таким образом, можно сказать, что официальным языком Великого княжества Литовского для большинства его населения была так называемая «руська мова». Конечно, это настолько спорный вопрос, что обойти его нельзя. Иначе получится, как в советской Академии наук: все неясности лучше обойти, чтобы не раздражать партийные органы.

Сама идея древнерусского языка, который начал распадаться в XIV–XV веках, базируется на том, что до недавнего времени не было других источников, кроме рукописей XIV–XVI веков. На них и опираются исследования, утверждающие, что в этот период появляются различия в русском, украинском и белорусском языках, заметные в этих рукописях. Но все они написаны на церковнославянском, а это – язык богослужения и письменности не только Киевской Руси, но и Болгарии, Хорватии.

Более столетия происходит изучение русского языка не только многими крупными учеными-лингвистами, но и рядом серьезных институций Академии наук… Партийные органы всегда вносили свои основополагающие коррективы, в которых не было научных обоснований, а лишь доминировала политическая целесообразность. Кремль не только рассылал «лучезарный свет Красной звезды», но и неукоснительно указывал на необходимую «правильность» во всех научных исследованиях, в первую очередь по истории и лингвистике. Туда даже вмешивался лично И. В. Сталин. Поэтому украинский и белорусский языки с трудом признавали… Да и в их происхождении разбирались весьма поверхностно.

СССР нет более четверти века, но у многих маститых ученых до сих пор не получается стряхнуть с себя мишуру партийных указаний… И по сей день они не могут пока четко объяснить: киевский, новгородский и псковский – это были диалекты или языки? В Новгороде благодаря раскопкам найдены берестяные грамоты. В процессе их изучения филологи выделяют древненовгородский диалект со специфическими чертами, характерными лишь для этого региона. Но все эти грамоты написаны церковнославянским языком. Как исследователи определяют именно разговорные моменты? По их вкраплениям в церковнославянский язык.

Если у Новгорода – берестяные грамоты, в которых проявляются характерные новгородские черты, то для Киева это надписи-граффити на стенах Софийского собора, Михайловской церкви, Выдубицкого монастыря, Церкви Спаса на Берестовом и так далее. И таких надписей сохранилось немало. Только в Софийском соборе более 7000. Из них несколько тысяч периода XI–XIV веков. Можно назвать достаточно примеров, которые свидетельствуют о том, что в XI веке был особенный язык, развившийся впоследствии в украинский. Как проходило исследование? Заместитель генерального директора по научной работе Национального заповедника «София Киевская» кандидат исторических наук Вячеслав Корниенко взял работы филологов, которые выделяли черты староукраинского языка по рукописям XIV–XV веков, и проследил, насколько они характерны для более ранних памятников. Оказалось, что все черты там присутствуют. Например, слова: «кволий», «чвары» «рассмаглиться». Это на уровне слов. А на уровне структур предложений есть такие фразы: «Объ середе умер по обеде» – «Був середою, помер по обіді». То есть структура предложений не меняется при переводе на украинский язык, а в русском нужно уже использовать предлоги, чтобы понять, о чем идет речь.

На мой взгляд, более существенная разница в московском, белорусском и украинском языках проявилась в конце XVI века. И эти различия в значительной мере связаны с принятием католичества и ополячиванием шляхты Великого княжества Литовского. Дворяне (шляхта) перешли на польский язык, а тот в XIII–XVI веках оказался под сильным влиянием латинского, немецкого и французского языков. Соответственно язык московитов впитал сотни татарских слов. Я умышленно говорю про московский язык, поскольку в том же XV веке москвичи и новгородцы понимали друг друга, хотя их речь существенно различалась.

Таким образом, переход приднепровской Руси под власть литовского князя практически никак не отразился на быте, вере и укладе жизни населения. Приднепровьем правили князья боковых ветвей Рюриковичей и некоторые Гедиминовичи, причем последние очень быстро обрусели. Кстати, сыновья Ольгерда-Александра – Андрей, князь Трубчевский, и Дмитрий Корибут, князь Северский – со своими дружинами бились с ханом Мамаем на Куликовом поле под началом Дмитрия Донского. Дмитрий Корибут стал зятем князя Олега Рязанского. В XIX веке один историк, учитывая преобладающий в войсках руський этнос, остроумно заметил: «Победила не Литва, а ее название».

Королева Ядвига. Худ. Марчелло Бачиарелли

Для любителей исторических романов яркой и драматической фигурой в этой истории выглядит королева Ядвига. 15-летняя властительница Польши считалась на тот момент скорее замужней дамой, чем невестой. Дело в том, что отец Ядвиги Людовик Венгерский и Леопольд Австрийский в 1378 году устроили свадьбу своих 7-летних детей Ядвиги и Вильгельма. Затем молодоженов разлучили до достижения ими 12-летнего возраста, считавшегося порогом совершеннолетия. Но к моменту смерти Людовика через четыре года этот брак так и не вступил в силу. Смерть отца Ядвиги спровоцировала династический кризис на обширной части европейского континента. Владения Людовика простирались от Адриатики до Черного моря, от Балканских гор до Мазурских болот. А наследника у короля не было. Польский и венгерский престол он завещал своим дочерям. Поскольку польский обычай не предполагал, что страной может править королева, Ядвига была коронована не как королева, а как… король. Впрочем, это не освобождало ее от обязанности выйти замуж за будущего короля Польши. Далеко не все желали видеть в этой роли обрученного с ней в детстве Вильгельма Австрийского. Вокруг престола сформировалась влиятельная партия, предлагавшая ответить согласием на сватовство одного из 12 сыновей Ольгерда – Ягайло. Его соправитель Витовт был заинтересован в этой женитьбе. И хотя Кревскую унию подписали несколькими днями раньше, решающие события произошли в Кракове. Жениха Ядвиги, формально супруга, не пустили в королевский замок. Невеста встретилась с Вильгельмом в городе и даже проявила желание отдать ему руку и сердце, но воспротивилась знать. Жених вернулся в Вену, а невеста во время свадебной церемонии была вынуждена произнести слова отречения от своего «детского» брака.

Кревский замок – место подписания унии. Рис. XIX в.

Ягайло, крещеный как Владислав, женился на польской королеве Ядвиге, а в Креве 14 августа 1385 года обязался стать католиком и привести к этой вере всех родственников и подданных «от мала до велика», отдать свою казну в собственность королевства, заплатить бывшему жениху Ядвиги неустойку в 200 тысяч флоринов, навсегда присоединить все свои земли к Польской короне. Это ему посоветовали мать Ульяна, братья Скиргайло, Корибут, Лингвень и другие. Так состоялась Кревская уния, объединившая Литву и Польшу благодаря бракосочетанию их монархов. Но одно дело – намерения, а другое – их выполнение. Литовские князья и бояре не очень стремились под польское крыло, не желая расставаться с самостоятельностью. А кто-то не желал менять веру предков, и началась борьба, в которой как всегда участвовали немцы. Возглавил это движение обделенный властью Витовт. Посовещавшись со Скиргайло, Ягайло решил помириться с Витовтом и сделать его великим князем Литвы. На Острове 5 августа 1392 года в присутствии королевы Ядвиги это было официально подтверждено. Так Витовт стал законным соправителем государства, единолично владея Литвой и руськими землями пожизненно.

Кревская уния. Документ, который был подписан в замке Крево в 1385 г.

После его кончины эти земли отошли во власть короны, кроме тех, которыми будет владеть его брат Сигизмунд, обязанный повиноваться и служить королю. Благодаря Ягайло Польша не разорвала отношений с Литвой, а на встречах между кузенами было отмечено полное взаимопонимание. Но тут, напомним, против очередного дуумвирата выступил Свидригайло, которого активно поддерживали руськие земли. Витовт потерпел сокрушительное поражение от татар на Ворскле. Все это вынудило его искать сближения с Ягайло и поляками. В 1399 году умерла Ядвига, что сделало власть литовца весьма сомнительной. Поэтому через два года и был составлен Виленский акт, подтверждающий слияние Польши и Литвы. Некоторые исследователи считают, что Владислав-Ягайло стал королем Польши лишь после смерти Ядвиги, а наследниками обзавелся только в преклонном возрасте, от четвертой по счету жены. Именно этот брак положил начало династии Ягеллонов. Ядвигу погребли со знаками монаршей власти – скипетром и державой в руках. Но эти предметы, найденные после эксгумации гробницы королевы, оказались… деревянными. И тут ничего удивительного – незадолго до смерти она продала все, причитающееся ей, и отдала деньги Краковскому университету.

Киевское княжество. События, власть, традиция

Гораздо более обширными были приобретения Ольгерда на юге – на Киевщине. Подольская и Киевская земли находились в номинальной зависимости от Золотой Орды, к тому времени достигшей стадии разложения. Многочисленные соискатели ханского престола инициировали в Орде постоянные смуты. В течение 5 лет с 1357 года шесть ханов – Чанибек, Бердибек, Кулпа, Неврус, Ходырь, Темир-Ходжа – сменяли друг друга. В конце концов Орда распалась на две части, разделенная между Абдуллой и Мюридом.

В первую очередь нас интересует, когда и каким образом Киев вошел в княжество Литовское. Не существует единого мнения, когда Гедимин вошел в Киев. На популярной старой гравюре «Въезд Гедимина в Киев», где коленопреклоненные жители вручают ему ключи, стоит дата «1321». Возьмем ее за основу, и это событие рассмотрим более подробно. Среди послов Гедимина, ездивших в 1326 году в Новгород для заключения мира, летописи называют Федора Святославича – соратника минского князя Василия. Можно предположить, что он был из княжеского рода путивльских Ольговичей, которым по вассальной зависимости Гедимину и принадлежал Киев. Подчинение киевского князя Литве было, вероятно, следствием победы Гедимина на реке Ирпень над отцом Федора Святославича приблизительно 1320 году. Не все историки признают этот факт, в их числе и В. Антонович, который считал это летописным вымыслом. Ученый критически подошел к «Хронике Быховца», найдя в ней хронологические и другие неточности. Но мы не станем ее полностью отвергать, ведь там немало и достоверных сведений.

Подчинение князя Федора с его Киевской землей легко понять, если принять во внимание, что тогда представлял собой киевский князь и его вотчина. Это был один из беднейших князьков, который еле-еле мог свести концы с концами с горсткой жителей, уцелевших от нападения монголов. «Мать и гордость городов руських» стал ничтожным городком, в котором Плано Карпини насчитал всего 200 домов. Печерский монастырь влачил жалкое существование, находясь в отдалении от Киева. Во второй половине ХIII века в городе не было князей, а в 1300-м его покинул митрополит Максим, удалившийся со своим «житьем» на север. Тогда же, добавляет летописец, и Киев «весь разбежался». Вряд ли он мог «собраться», когда в нем, получив ханский ярлык, утвердились путивльские Ольговичи. С горсткой людей киевский князек не мог защитить себя и своих подданных, поэтому охотно подчинился могущественному соседу. Князь Федор Святославич, как послушный вассал великого князя Литовского, продержался до 1362 года, пока, по Густынской летописи, Ольгерд не посадил в Киеве своего сына Владимира. В летописи читаем: «Сей Ольгерд и иные руськие державы в свою власть принят, и Киев под Федором князем взят, и посадил в нем Владимира, сына своего, и начал над сими, им же оттуда его дань даяху». До нашего времени дошло всего несколько документов, касающихся княжения Владимира Ольгердовича. Но лишь один можно признать не сфальсифицированным – это дарственная запись князя Николаевской церкви в Смидине, на Мозырщине, которая была скопирована самим св. Петром Могилой. Более достоверными свидетельствами являются монеты Владимира Ольгердовича, удостоверяющие его 30-летнее правление Киевом. Их на территории Среднего Приднепровья найдено более тысячи, что подтверждает оживленную торговлю.

Тут хочется вытащить из «суматохи книжных страниц» Станислава – киевского князя начала XIV века, о котором рассказывается в белорусско-литовских летописях XVI века («Хроника Быховца» и других). Но вопрос об исторической достоверности существования данной персоны в современной науке является дискуссионным. Согласно летописным известиям, литовский князь Гедимин, защитив от немцев Жемайтию, начал наступление на владения киевского князя Станислава, который призвал себе на помощь переяславского князя Олега, луцкого князя Льва и брянского князя Романа. Объединенное войско руських князей было разгромлено в битве на реке Ирпень, в ходе которой погибли Олег и Лев. Станислав и Роман, согласно летописи, бежали в Брянск, откуда Станислава пригласил к себе рязанский князь, который выдал за него свою единственную дочь Ольгу и передал в наследство всё Рязанское княжество. В Киеве же, согласно летописи, Гедимин своим наместником посадил князя Ольшанского Миндовга Ольгимунтовича. Эти данные летописей послужили источником для хроники Матея Стрыйковского, который привязал захват Киева Гедимином к 1320 году.

В российской историографии XIX века, начиная с Н. М. Карамзина, известия белорусско-литовских летописей о захвате Киева Гедимином традиционно ставились под сомнение, а фигура киевского князя Станислава признавалась вымышленной. Основанием для этого служили поздний характер известий, содержащиеся в них анахронизмы и противоречия с источниками XIV века. В наше время аргументы против существования Станислава были суммированы историком Еленой Русиной. Среди прочего она указывает, что сведения о борьбе литовского князя Гедимина за Киевскую землю не подтверждаются ни более ранними белорусько-литовскими источниками, ни ливонскими и прусскими хрониками. Известиям о захвате Гедимином Киева в 20-х годах XIV века противоречит тот факт, что еще в 30-х годах в Киеве правил князь Федор. Кроме того, имя «Станислав» не характерно для ономастикона руських князей. По мнению Е. Русиной, легенда о захвате Киева Гедимином возникла в XVI веке в качестве обоснования притязаний на Киев князей Ольшанских. В то же время ряд современных историков поддерживают подлинность летописей и признают существование Станислава. Историк Феликс Шабульдо, хоть и считает вымыслом целый ряд моментов летописной истории, в частности, рассказ о судьбе Станислава после его бегства из Киева, но в целом историю захвата Киева Гедимином признает достоверной, а князя Федора считает ставленником Гедимина. По его мнению, после победы на реке Ирпень Киев оказался в своеобразной двойной зависимости и от Золотой Орды, и и от Великого княжества Литовского. Это объясняет нахождение в Киеве в 1331 году татарского баскака. В пользу историчности Станислава, по мнению Ф. Шабульдо, свидетельствует упоминание в Любецком синодике «Князя Иоанна Станиславовича», жившего, по-видимому, во второй половине XIV века. Весьма серьезный исследователь Леонтий Войтович отождествляет Станислава с упомянутым в Киевском синодике князем Терентием, принадлежавшим к путивльской династии Рюриковичей, полагая, что имя Терентий является крестильным именем. Князь Терентий предположительно являлся братом Владимира – Ивана Ивановича, упомянутого в Северском синодике в качестве киевского князя. Отсюда Войтович называет Станислава Станиславом-Терентием Ивановичем. Кроме того, историк отождествляет Станислава Киевского с князем Станиславом, упомянутым Афанасием Кальнофойским среди ктиторов Киево-Печерской лавры.

Въезд князя Гедимина в Киев в 1321 г. Гравюра XVIII в.

Только в 1370-х годах из среды правителей Золотой Орды выдвинулся крымский хан Мамай, захвативший власть. Там вспомнили и о Киевской земле, поэтому Владимир Ольгердович вынужден был платить дань. Наличие на монетах тамги, или по летописи, «ордынского знамения», наглядно показывают ограниченность власти Литвы над Киевом в последней трети ХIV века. Кроме этой татарской «плетенки» существуют несколько изображений на оборотной стороне киевских монет: на аверсе они имеют так называемый княжеский знак, аналогичный изображению, вырезанному на печатках сынов Владимира Ольгердовича. Это дает возможность предположить, что этот знак был гербом киевского князя. А если объяснять его как схематическое изображение храма, то это может подтвердить значение Киева как религиозного центра Руси. Выпуск монет Владимиром Ольгердовичем отражает экономические возможности Киевского княжества и при этом политические амбиции его «Божьей милостью» властелина.

Монета Владимира Ольгердовича

На основе немногочисленных свидетельств постараемся представить облик города в описываемое время. В разные исторические периоды центр Киева перемещался. При литовском правлении был построен замок, где жили Олельковичи. Замок в 1482 году был взят штурмом и сожжен Менгли-Гиреем, а живший там воевода Иван Ходкевич был уведен в плен, где вскоре и скончался. Новый был незамедлительно построен на месте старого «добродеревцами з верху» – жителями Киевского Полесья, слывшими хорошими плотниками. Замок занимал всю вершину горы Кисилевки, стены были его срублены из прочного дерева и укреплены столбами. Разделялся он на 133 участка, или «городни», которую соорудили земляне или жители волостей. Каждая волость или отдельное лицо, строящее городню, имели право на ее внутренней стороне примкнуть постройку для хранения своих пожитков и для собственного помещения во время осады. Над стенами возвышались 15 шестиугольных башен. Они имели три этажа и на каждом бойницы. В двух башнях находились въездные ворота, северные против Щекавицы назывались «Воеводина брама», а противоположные – «Драбская брама». Площадка перед этими воротами имела лобное место, где «каралы на горло» – так называли усекновение головы. На одной из башен помещались большие часы, которыми гордились горожане. За наблюдение за ними и за починку было назначено довольно большое жалование – 15 коп грошей и 5 локтей французского сукна. Его получал один из замковых пушкарей, умеющий обращаться с механизмом. Во внутреннем дворе замка теснились многочисленные постройки: здесь был дом воеводы, ротмистра, командовавшего гарнизоном, 30 казарм, «шпихлер», где хранили порох, ядра, пули, свинец… Главное место занимала «шопа» – место хранения крепостной артиллерии, состоявшей (в 1545 году) из 17 пушек и 100 гаковниц. В замке было 3 церкви, в том числе Св. Николая и католическая часовня. Особо знатные лица могли иметь свое жилище.

Под горой простирался Подол с тесными, крутыми улицами, на которых кипела жизнь. Все дома были деревянными, невзрачными и бедными. Относительной опрятностью отличался армянский квартал со своей церковью и генуэзский торговый двор. Подол неоднократно захватывался, сжигался татарами, да и внутренних причин для пожаров было достаточно. Известен указ, запрещающий зажигать ночью свечки. К тому же они были большой роскошью, как правило, использовали лучину. Этот запрет лег в основу пьесы И. Кочерги «Свіччине весілля». Еще в конце XVI века киевский воевода К. Острожский вкопал около Св. Софии «на горе, межи валы» столб и зазывал на слободу «на оное место, здавна пустое, людей вшелякого стану веры христианской». Но этот призыв не встретил особой поддержки, и заселяться стал этот участок спустя столетие.

Достоверные данные о литовском правлении дают церковные документы, так как на то время Киев был больше духовным, религиозным центром, чем экономическим и военным. По актам Константинопольской патриархии родственник и ставленник Ольгерда митрополит Роман, посвященный в Византии одновременно с общеруським митрополитом Алексием, напрасно пытался закрепиться в Киеве. В летописи читаем: «прийде из Литвы Роман чернец на митрополию и выиде, не приняша его кияне». Однако в конце 1350-х он смог добиться своего как «настоящий архиерей», хотя это вызвало «смуту» и «заставило властелина Литвы стать против христиан и принести им немало беды и кровопролития».

Киево-Печерский монастырь. Гравюра XVII в.

Амбициям Владимира Ольгердовича был нанесен удар после Островского и Белзского договора 1392 года, когда к Витовту перешли все отцовские владения. Тогда у брата Ягайло, Иоанна-Скиргайло был отобран Трокский удел, утрату которого Витовт обещал равноценно компенсировать. Таким возмещением стала Кременецкая волость и Киевская земля, которую новый «владелец» дал слово отобрать у Владимира Ольгердовича. В этом решении проявились личные счеты с киевским князем, оказывавшем помощь Ягайло в его борьбе с Витовтом. Летописец, прислуживавший двору, винит в конфликте князя Владимира, «не желающего покориться князю Витовту». Поэтому тот, наказав Владимира, отобрал вначале Житомир и Овруч, а потом и остаток Киевской земли (1394). Киевский князь напрасно рассчитывал на помощь московского, и как писал тот же автор, «бегал на Москву и тем пробегал отчизну свою Киев». Поэтому Ольгердович закончил свою жизнь в 1398 году в захолустном Копыльском уделе. Местом вечного упокоения князя стал Успенский собор Киево-Печерского монастыря. Об этом свидетельствует его сын Андрей Владимирович, который в 1446 году «приездил в Киев со своей женой и своими детками, и были есмо в Дому Пречистыя (Богородицы) и поклонился есмы пресвятому образу ея, и преподобным отцам Антонию и Феодосию, и прочим преподобным и богоносным отцам печерским, и поклонихомся отца своего гробу, князя Владимира Ольгердовича, и дядь своих гробом, и всех святых старцев гробом в печере. И размыслих на своем сердце: «Колико то гробов, а все тые жили на сем свете, а пошли все к Богу». И помыслил есмь: «Помале и нам томо пойти, где отцы и братия наша». На этой преамбуле к завещанию, написанной в прекрасном литературном стиле, в свое время остановился Михайло Грушевский: «Це простота не грубої невправної руки, а тонкого пера, що передало прості й нескладні міркування князя в прозорій формі, де жодне недоречно слово, жодна зайва подробиця не порушує меланхолійних роздумувань княжої родини під тінню печери». Это подтверждение того, что в Успенском соборе были похоронены и другие Ольгердовичи. Из литературы известно, что среди них был и сводный брат Скиргайло, киевское правление которого оборвалось 24 декабря 1394. Летописец, полагаясь на слухи, «аз того не сведом, заньже был тогда млад, но некии глаголют», связывает смерть Скиргайло с наместником митрополита, монахом Фомой Изуфовым, по предположению иконописцем, давшим князю «зелие отравное пити», когда тот по дороге на охоту заехал к нему. «И князь Скиргайло, того не ведуючи, с того пиру поехал на ловы за Днепр и там в ловах разболелся на канун Крещения, в четверг, и до Киева приехал немочен, болел 7 дней и умер в среду. И кияне понесли его на головах, священники поющие отходные песни, со свечами, из города Киева до Святое Богородицы Печерское; и положен князь Скиргайло, чудный и добрый, подле гроба святого Феодосия Печерского», то есть в том же Успенском соборе. Скиргайло, крещеный по православному обряду именем Иоанн, записан в помяннике Печерского монастыря рядом с Владимиром Киевским, хотя не исключено, что последний приложил руку к смерти своего младшего брата, использовав монастырского наместника. Нужно учесть, что Владимир Ольгердович был очень активным в церковных делах. Во время так называемого «мятежа в митрополии» Владимир, уверенный, что от его решения зависит вакансия престола, заключил в темницу только что утвержденного в Константинополе митрополита Дионисия. Он де «пошел на митрополию в Царьград без нашего повеления». Заточение продлилось до смерти в 1385 году, покоится Дионисий в Антоньевой (Ближней) пещере. В благодарность за злодеяние «отравитель Фома» стал наместником в Св. Софии, в то время как митрополит был во Владимире. Такая ситуация сложилась в начале XIV века, когда митрополит Максим «оставя митрополию и збежа из Киева» во Владимир-на-Клязьме. В результате этого, с разрешения Константинополя, возле Киева – «престола и первым седалищем архиерейским» – возникло место пребывания митрополитов – Владимирское епископство, хотя митрополиты именовались «Киевскими и всея Руси». Стоит обратить внимание на одну деталь описания похорон Скиргайло: «из города Киева до Святое Богородицы Печерское», подтверждающее, что вся жизнь Киева проходила на территории современного Подола.

Нужно отметить, что Киево-Печерский монастырь на то время возобновил свою духовно-просветительскую деятельность. В 1397 году в окружении митрополита Киприана протодьякон Спиридоний переписал Киевскую псалтырь. Рукопись крупного формата, на 228 листах пергамента, ее поля украшали 293 миниатюры. Рисунки отличаются богатым цветовым решением: сюжеты их не только канонические (заимствованные из тогдашней иконописи), но и бытовые, анималистические, батальные, исторические, пейзажные и аллегорические, в них всесторонне отражены жизнь и мировоззрение общества того времени. Миниатюры Киевской псалтыри – высшее достижение искусства XIV века, сохранявшего традиции Киевской Руси. В них нашли отражение также отголоски византийского, а через них и античного искусства, произведения которого получили в Киевской псалтыри самобытную интерпретацию. В ней переписчик приписал: «В лето 6905 списана бысть книга сия Давида царя повеленьем смиренного владыки Михаила рукою многогрешного раба Спиридония протодякона. А писана в граде Киеве». Киевская псалтырь хранится в Российской национальной библиотеке (Санкт-Петербург).

Немного позже, через десятилетие, по инициативе тверского епископа Арсения была составлена новая редакция Киево-Печерского патерика.