Текст книги "Марианна Ярославская"

Виктор Королев
Марианна Ярославская

© Виктор Королев, Екатеринбург, 2017

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2017

***

Книга

Она открыла дверь, приветливо поздоровалась, провела в комнату. Поблагодарила за скромненький букетик, поставила розочки в полосатую вазу, улыбнулась:

– Совсем как у Кончаловского!

Квартирка небольшая, скромная, но со вкусом. Хозяйка в кокетливой шляпке ослепительно хороша, никак не дашь ей семьдесят. Чуть полноватое, округлое лицо без единой морщинки, весёлые глаза с цветной окаёмочкой, быстрая в движениях, спинка прямая – порода, что тут скажешь.

– Итак, молодой человек, вы пишете книгу о моём отце? – спросила тепло, по-доброму. – И хотите, чтобы я поделилась своими воспоминаниями?

Я добросовестно кивнул.

– Тогда надо начинать с самого рождения, даже раньше, с того момента, как мои мама и папа познакомились, – сказала Марианна Емельяновна…

Это случилось в далекой Якутии, где они оба после каторги отбывали политическую ссылку: мама была осуждена пожизненно, а папа на семь лет.

Мама не раз вспоминала, как баржа везла их, политкаторжанок, по широкой реке Лене. Она стояла у борта с подругами, как вдруг на высокий берег вышел из тайги стройный мужчина. Он помахал маме рукой и добросил до палубы букет лесных цветов. Уже на месте, когда прибыли в село, они снова встретились и узнали друг друга. А вскоре политссыльные Емельян Ярославский и Клавдия Кирсанова поженились.

Ярославский Емельян Михайлович (настоящее имя – Миней Израилевич Губельман, 1878–1943), революционер, советский партийный деятель, вошёл в историю страны как главный «воинствующий безбожник», идеолог коммунистической партии. Академик АН СССР. Интересно, что сам он родился в семье политссыльных, гимназии и тем более университета окончить ему не довелось, но наряду с революционной деятельностью он неустанно занимался самообразованием, на каторге и в ссылке в совершенстве выучил несколько языков, прекрасно разбирался в геологии, истории, преуспел в биологии, географии и многих других науках.

Мой папа был на десять лет старше мамы. Она вообще – недоучившаяся гимназистка, заболевшая революцией. Но, как и папа, участвовала в боевых событиях 1905 года…

Кирсанова Клавдия Ивановна (1887–1947), советский партийный деятель. За участие в вооружённых столкновениях 1905 г. осуждена пожизненно. После Октябрьской революции 1917 г. – на партийной работе. Участник гражданской войны. С 1941 г. работала лектором в агитационно-пропагандистском отделе ЦК ВКП(б), не раз выезжала на фронт. Награждена орденами Ленина и Красной Звезды.

В шестнадцать лет моя мама уже была активным членом партийной ячейки в Перми, помощником и соратником Якова Свердлова. Потом арест, тюрьма, каторга, ссылка, знакомство с папой. И вот я родилась. Там же, в Якутске. Случилось это в январе 1915 года…

Мама рассказывала мне о цветущих лугах до самого горизонта. Такой вид открывался из окошка нашей якутской квартиры, говорила она, из той самой комнаты, в которой я родилась. А мне не верилось. Я всё никак не могла понять, откуда взялись эти цветы. Ведь наш домик стоял во дворе музея, где отец был смотрителем – так называлась эта должность, включавшая в себя обязанности директора, научного сотрудника, реставратора, уборщика и ещё многие другие.

Теперь этот краеведческий музей в Якутске носит имя Емельяна Ярославского, и коллекции его соответствуют грандиозности перемен в республике. Конечно, я не помню того, что происходило вокруг, но постоянные рассказы об этом времени отца и мамы вызывают во мне массу ассоциаций. И когда спустя пятьдесят лет я ступила на якутскую землю и меня повели в домик, где жили мама и отец, я вдруг действительно увидела из окна луг с цветами. Это место и поныне называется Заложье, то есть за лугами.

Мама и отец никогда не вспоминали о тяготах жизни в ссылке, они рассказывали о тайге, о цветах, о друзьях и знакомых. Теперь мне уже кажется, что уже и сама помню, как Серго Орджоникидзе, который приехал в Якутск, узнав о свершившейся Февральской революции, подбрасывал меня к потолку, крича: «Да здравствует революция!» Хватал со стола стаканы и чашки, протягивал их мне в восторге: «Бей их, Марианночка! Да здравствует свобода!»

Орджоникидзе Григорий Константинович (партийный псевдоним – Серго, 1886–1937), революционер, известный советский государственный и партийный деятель. Один из тех, кто был на ты со Сталиным. Бывший председатель Высшего совета народного хозяйства (по-нынешнему – премьер-министр). Очень много сделал для развития тяжёлой промышленности в стране. После ареста многих соратников понял, что скоро будет арестован и он. Покончил с собой. По официальной версии, умер от инфаркта.

Конечно, стаканы тут были ни при чём! Нашей семье, кстати сказать, всегда было чуждо какое-либо преклонение перед вещами, родители начисто были лишены стяжательства, накопительства. Единственное своё золотое кольцо мама сдала в деткомиссию ВЦИК для голодающих Поволжья. Мою горностаевую шубку забыли где-то на пароходе, когда уезжали из Якутска. Это было время других ценностей, и люди были другие. Это очень хорошо, что вы пишете книгу о том времени и о моём отце. Один пишете?

– Это будет книга воспоминаний в серии, которая выходит в Политиздате. Мы готовим книгу с Петром Степановичем Фатеевым, он, кстати, в годы войны работал с вашим отцом в ЦК партии…

– Я, кажется, слышала о нём. Интересный человек?

Фатеев Пётр Степанович (1911–2001), в 20 лет уже был директором сельской школы. Один из первых ректоров Литинститута им. А. М. Горького. В годы Великой Отечественной войны работал в управлении пропаганды ЦК ВКП(б) заведующим отделом. Занимался военной прессой, издательствами, обеспечением печатью фронта и тыла. Более 50 лет преподавал историю в вузах Москвы. Доктор исторических наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР.

– Очень интересный. У него дома – целые полки книг, подаренных авторами. Так здорово: тоненький сборник стихов под названием «Жди меня», год издания 1943-й, и надпись: «Дорогому Петру Степановичу от Кости Симонова»…

– О, тогда я вам тоже покажу одну необычную книгу, – засмеялась Марианна Емельяновна.

Она достала её очень быстро. Положила на стол передо мной. Серый твёрдый переплёт, заглавие золотом – «Краткий курс истории ВКП(б)». А сверху автор – «Ем. Ярославский».

– Как же так? Странно. Нас учили, что это Сталин лично написал…

– Да всех так учили! Десятилетиями. Только написал эту книгу мой отец. Она сначала в газете в нескольких номерах была опубликована, а когда отдельной книгой вышла, папа принёс сигнальный экземпляр в подарок Сталину. Тот прочитал и сказал: «Молодэц! Харошая книга! Правилная! Только одна ошибка есть!» Взял ручку и зачеркнул фамилию отца.

И больше никто никогда не смел заявить, что это творение не самого Сталина…

Сталин Иосиф Виссарионович (настоящая фамилия – Джугашвили, 1879–1953), советский политический, государственный, военный и партийный деятель, генералиссимус Советского Союза. С конца 1920-х годов до своей смерти в 1953 г. – лидер государства, вождь и учитель. Как тогда говорили, «Сталин – это Ленин сегодня». Впрочем, когда Ленин умер, он сказал безутешной Надежде Крупской, посмевшей выступить против Сталина: «Смотри, а то ведь мы найдём другую вдову для Ленина!» Лично отправлял на смерть людей в годы репрессий, ставя краткую резолюцию: «ВМН» (высшая мера наказания).

– Марианна Емельяновна, вы со Сталиным часто, наверное, общались?

– Да ну, что вы! Когда-то ещё была дома фотография, где я с подружкой рядом с ним стою. Но давно уже нет этой карточки. По-моему, это было в Тушино, на каком-то очередном параде. Отец рядом со Сталиным сидел. А вождь и учитель у меня спросил, кем я хочу быть. Я честно призналась: балериной. Он как-то нехорошо прищурился и сказал, медленно подбирая слова: «Не одобряю. У нас в балете не всё хорошо пока!»

Это я запомнила, потому что, как и многие девочки, особенно в то время, действительно мечтала танцевать на сцене.

– Так вы, наверное, и Ленина видели?

Ленин Владимир Ильич (настоящая фамилия – Ульянов, 1870–1924), основатель коммунистической партии и Советского государства. Мнения и оценки исторической роли В. И. Ленина отличаются крайней полярностью. Но вне зависимости от оценки его деятельности большинство исследователей считают его наиболее значительным и популярным государственным деятелем в мировой истории. Сегодня произведения Ленина занимают первое место в мире среди переводной литературы. Интересно, что в энциклопедии, изданной в России в 1912 г., Ленину уделено всего две строки.

– Видела – не то слово! – она засмеялась. – Я, похоже, единственная девочка, которая на руках у Ленина побывала. Знаете, есть у вождей такая привычка – детей поднимать. Вот и меня Владимир Ильич показал народу с балкона Моссовета: «Вот для таких детей мы и строим коммунизм!» А мне всего пятый год шёл, дело было в октябре 1919-го. Папа тогда был комиссаром Московского военного округа, вот он и взял меня на митинг по поводу отправки коммунистических отрядов на борьбу с Деникиным.

– Да о вас самой книгу надо писать!

– Потом напишете, я не возражаю! – снова засмеялась она.

Диван

С огромным удовольствием и восхищением я смотрю на раскрасневшееся лицо этой красивой женщины.

– А дальше как всё было?

– Дальше папу послали в Сибирь, помогать местной власти строить новую жизнь. Мы, естественно, поехали все вместе.

Омск. Начало 20-х годов. Мне пять лет. На фотографии я – с бритой головой на фоне стены – печально гляжу прямо в объектив. Рядом со мной словно спит двухлетний ребёнок с тёмными кудрями, с революционным бантом на груди. Ковыль вместо цветов. Ребенок мёртв. Это мой маленький братик Володя. Он умер от воспаления лёгких. Было очень холодно в квартире. Топить совсем нечем.

Смерть кругом – с детьми мы бегали весной на обрывистый берег Иртыша и видели, как на льдинах плывут трупы убитых колчаковцами людей. У нас во дворе живёт большая собака, мне странным тогда казалось её красивое имя – Нью-Фаундленд. На боку у неё рана от удара саблей, и мы перевязываем её, и собака благодарно лижет нам руки.

Отцу выдали большую аптечную бутыль с рыбьим жиром. На нём жарили мороженую картошку и пили просто так. Ещё лакомством считались жмыхи от подсолнечных семечек – прессованными плитками нас угостили с каких-то проезжавших мимо подвод.

Отец, как всегда, приходит с работы поздно. Но я не помню его раздражённым или злым. С мамой они спорили только по политическим вопросам, и это бывало крайне редко. Никогда не слышала от них слов назидания, нравоучения. Самым сильным примером было их отношение друг к другу. До последнего часа мама была боевым соратником и единомышленником отца, не было области в их жизни, в которой они не были бы ближайшими друзьями, до конца сохранившими трепет любви. Однажды, уже в Москве, мать не приехала в назначенный час на дачу в Серебряный Бор, и отец, постеснявшись ночью вызвать машину, отправился домой пешком, это около двадцати километров. Действительно, Клавдичка (как её все называли) попала в больницу, и ей уже вырезали аппендикс.

С самого раннего детства я помню уважительное отношение отца к окружающим, и особенно к нам, детям. Именно уважение – не найду другого слова. Он никогда на нас не кричал, а если сердился, то самым грозным у него было: «Это чёрт знает что такое!» Так он, помню, всё время повторял, пришивая мне оторванную пуговицу на стареньком пальтишке, – я должна была уже делать это сама.

Я дочь партийных работников, поэтому должна всё уметь сама делать. Мама в обкоме, папа мотается между Омском и Новониколаевском, а я… Я уже большая. Не настолько, чтобы пришивать самой пуговицы, но настолько, чтобы скучать по Москве. Честно признаюсь сейчас, нашему возвращению в столицу я была рада, наверное, больше всех. Тем более что Анатолий Васильевич пообещал сразу устроить меня в балетную школу, о чём я так долго мечтала…

– Анатолий Васильевич – это Луначарский?

– Да, конечно! Он часто бывал у нас…

Луначарский Анатолий Васильевич (1875–1933), выдающийся советский государственный деятель, писатель, переводчик, публицист, критик, искусствовед. Первый нарком просвещения (замечу: настоящего просвещения). Академик АН СССР. Знал несколько европейских языков. Есть масса версий о причинах его смерти во Франции (включая убийство по приказу Сталина).

– Хотите, я покажу вам фотоальбом? А знаете что – вам будет намного удобнее, если вы пересядете на диван. Это не простой диван. Я позволяю сидеть на нём только самым дорогим гостям. Он очень старый. Но ценность его не в возрасте, а в том, что на нём сидел… Лев Николаевич Толстой. Да-да! Точнее, не Толстой, а Николенька Иртеньев – под таким именем Лев Николаевич вывел себя в автобиографической трилогии.

Толстой Лев Николаевич (1828–1910), граф, великий русский писатель и мыслитель. Узнав, что Российская академия наук выдвинула его кандидатом на Нобелевскую премию по литературе, написал отказ. Премию не присудили, чему он был только рад: «Это избавило меня от большого затруднения – распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло…»

Она опять повернулась к книжному шкафу, нашла нужный томик, раскрыла его и с выражением стала читать: «Комната пошла кругом, и, взглянув в зеркало, к которому я с трудом подошёл, я увидел, что лицо моё было бледно, как полотно. Едва я успел упасть на диван, как почувствовал такую тошноту и такую слабость, что, вообразив себе, что трубка для меня смертельна, мне показалось, что я умираю».

– Во как! Всем советую перечитывать – и никогда не курить!

Она опять весело засмеялась.

– А диван как же? – спросил я, стараясь не обидеть хозяйку. – Попал сюда, потому что хозяин не мог более жить в роскоши?

– Да какая это роскошь? – Она нисколько не обиделась. – Выбрасывали всё ветхое из его дома, где нынче музей. Странное было время. А парчой я его потом перетянула, сохранила, так сказать, для лучших времён!

Итак, в конце 1921 года мы с мамой вернулись в Москву. Папа остался в Новониколаевске, его избрали секретарём Сибирского крайкома РКП(б). А я поступила в балетную школу Айседоры Дункан.

Дункан Айседора (1877–1927), американская танцовщица, основоположница свободного танца. Несмотря на все свои романы, официально замужем была один раз – за поэтом Сергеем Есениным. Через два года после его смерти она трагически погибла, её задушил собственный шарф, намотавшийся на колесо мчавшегося автомобиля.

При поступлении – никакой протекции. Отбор очень жёсткий. А с теми, кого она отобрала, Айседора была ласкова и нежна, как мать. Шесть девочек из школы официально удочерила – мы тогда не знали, что свои дети у неё погибли в автомобильной катастрофе. И вот стоим перед нашей строгой учительницей, а она тихо так говорит по-английски: «Вы будете танцевать, когда захотите, так, как подскажет вам ваше желание. Я просто хочу научить вас летать, как птицы, гнуться, как юные деревца под ветром, радоваться, как радуется майское утро, дышать свободно, как облака…»

Мы, юные «дунканята», жили, учились и танцевали вместе, давали концерты, выезжали на природу – это была удивительная студия. Кстати, одна из первых «государственных студий на хозрасчёте».

– И с Сергеем Есениным доводилось видеться?

Есенин Сергей Александрович (1895–1925), великий русский поэт. Когда они впервые встретились с Айседорой, ей было уже 44, ему – 26. Когда она его увидела, просто ахнула от восторга: «Вот чёрт!» Это единственное, что она знала по-русски. А когда Есенин покончил с собой, отказалась от причитающихся ей гонораров за издания его произведений: «Мне он нужен, а не деньги».

– Так он жил в том же доме, где студия! Он обычно сидел на жёстком диванчике у дверей, ждал конца занятий. Мне семь лет было – кто такой, пьяный он или трезвый, меня это тогда совсем не интересовало. Меня интересовали танцы, книги, картины, спектакли…

Потом они уехали. Мы тоже сменили квартиру. Вообще, первые годы семья наша перемещалась очень часто, и мы немало поменяли квартир, пока наконец не поселились в доме на улице Грановского. Там кроме нашей семьи всегда жило много народа. И не только родственников, а людей, никакими родственными связями не скреплённых, но очень близких. В большой столовой за длинным столом у самовара было всегда многолюдно. Кстати, вы листайте этот альбом, а я пойду поставлю чайник. И не бойтесь вы этого дивана!

Она вышла на кухню, а я перебирал семейные фотографии и гладил подлокотник старого дивана, на котором когда-то сидел великий писатель.

Как давно это было! И какие удивительные люди жили тогда…

Люди

Мы пьём чай с Марианной Ярославской – интереснейшим человеком, дочерью бывшего главного идеолога коммунистической партии. Место действия – её скромная двухкомнатная квартирка. Время действия – апрель 1985 года. Конец брежневского застоя, но и о перестройке ещё не слышно.

– Не так давно скончался мой брат, Фрунзик, героический человек, – с грустью говорит Марианна Емельяновна. – Когда он родился, папа решил так необычно назвать его в честь Михаила Фрунзе, с которым был знаком ещё по Чите.

Фрунзе Михаил Васильевич (1885–1925), один из наиболее крупных и популярных военачальников Красной армии во время гражданской войны. Смерть его на операционном столе породила немало слухов.

В семнадцать лет мой младший брат пошёл на фронт, успел только девять классов окончить. Всю войну прошёл. Мы с Фрунзиком были очень дружны…

Ярославский Фрунзе Емельянович (1924–1983), генерал-майор, участник Великой Отечественной войны, заслуженный военный лётчик СССР. Награждён многими боевыми орденами и медалями.

Когда мы переехали на улицу Грановского – знаете этот «маршальский дом»? – кто только не селился у нас!

Годами жил Василий Шумкин – милый одинокий человек, работник Центральной контрольной комиссии. Из-за двери его угловой комнаты по вечерам доносились звуки рубанка или кошачье мяуканье: он любил столярничать и ещё вечно приносил с собой подобранных где-то бездомных кошек.

Шумкин Василий Григорьевич (1877–1931), революционер, партийный работник. Участник гражданской войны. С 1922 г. служил в охране Ленина в Горках. После 1924 г. работал в ЦКК ВКП(б). В его честь в Москве названа улица в Сокольниках.

Жила семья Адольфа Владимирского, только что вернувшегося из длительной командировки в Америку, где он закупал оборудование для первого в Советском Союзе часового завода.

Владимирский Адольф Осипович (1887–1937), революционер. В 1907 г. был осуждён к каторге и ссылке. Всю жизнь мечтал стать часовых дел мастером. Из Америки привёз всё необходимое для пуска первого в нашей стране часового завода, включая тонны документации. После пуска завода был арестован. Ходатайство Е. М. Ярославского не помогло. Расстрелян.

Жили дружно. Обстановка была самая скромная. Мебель почти вся казённая, с железными номерками, даже на рояле был такой номерок. Только в кабинете отца стоял наш резной письменный стол. И конечно, всюду были книги, книги, книги. Мы с братом потом передали их в дар Музею революции СССР.

В квартире на улице Грановского жила жена польского коммуниста, томившегося в тюрьме, жена французского коммуниста, сын – бельгийского. Помню китайца с русской фамилией Чугунов, хорватку Чопич-Сенько с сыном. Часто мы не знали их настоящих фамилий, но все они были как члены нашей семьи.

Чопич Владимир (псевдоним – Сенько, 1891–1938), деятель югославского коммунистического движения. В годы Первой мировой войны попал в русский плен. В мае 1918 г. в Москве вступил в Югославскую коммунистическую группу при РКП(б). В 1920 г. избран организационным секретарём ЦК КПЮ и депутатом в скупщину. За революционную деятельность осуждён (1921) на два года тюремного заключения. В 1925 г. эмигрировал в СССР, был представителем КПЮ в Коминтерне. Во время гражданской войны в Испании командовал бригадой. Репрессирован в 1938 г. Посмертно реабилитирован.

У нас долго жила одна из основательниц Болгарской коммунистической партии – Георгица-Лена Карастоянова. Она была близким другом моей матери и её соратником по работе в Коминтерне. Уйдя в подполье в довоенной буржуазной Болгарии, Георгица оставила трёх своих детей в Москве, доверила нам их воспитание. Старшая дочь Лиля Карастоянова в дни Великой Отечественной войны была корреспондентом «Комсомольской правды». В письме к моей матери, оказавшись в партизанском отряде, Лиля писала перед боем: «Не страшно умирать за таких людей, как моя мать и как Вы…» В том бою она геройски погибла.

Карастоянова Лилия Александровна (1917–1943), дочь известных болгарских революционеров, советская журналистка, участница партизанского движения на территории Белоруссии в годы Великой Отечественной войны. В СССР и Болгарии десятки пионерских отрядов, дружин, клубов интернациональной дружбы носили её имя. По Дунаю ходил теплоход «Лилия Карастоянова». Об этой отважной женщине написано немало книг, сняты десятки кинофильмов.

Мы с Лилей были как сёстры-близнецы, куда я, туда и она. Разница в два года не чувствовалась. Наоборот даже – порой она меня вела. Так, после седьмого класса она пошла на рабфак. И я тоже в десятый не пошла, поступила на рабфак. Как ни странно, родители даже одобрили. Папа прислал письмо:

«Милая Марианночка! Я получил телеграмму от мамы о твоём поступлении на рабфак. Раз так легко тебе далось это поступление, ты сделаешь всё, что только может сделать дочь коммунистов, чтобы оправдать это доверие. Ты будешь работать так, чтобы оправдать имя рабфаковки. Теперь ты начинаешь жить, как взрослая, в лучшем смысле этого слова: ещё и шестнадцати нет, а уже рабфаковка. Наверное, мальчишки и девчонки завидуют тебе. Ты всё-таки не очень зазнавайся: без упорной работы над собой, без общественной работы и это звание рабфаковки будет пустым звуком. Напиши мне, как ты работаешь, есть ли у тебя свободное время, как ты проводишь его…»

Я ему тут же написала, похвасталась, что иду в числе первых по русскому языку. Но отец в ответном письме быстренько охладил мой пыл: сказал, что рад моим успехам, но насчитал целых девять ошибок и потому просил поднажать на учёбу к его возвращению домой.

…Папа угадал, словно почувствовал, что мы с Лилей «начинаем жить, как взрослые».

Первой влюбилась моя подруга. Да так, что трагедии просто чудом не произошло. Бывает счастливая любовь в пятнадцать лет? Что-то я не слышала, чтобы такие истории добром кончались. Если коротко говорить, беременную Лилю парень бросил. Просто скрылся, и никто его искать не стал. Так у нас в семье появился ещё один маленький человечек, а Лиле папа помог устроиться в редакцию газеты, где она очень быстро выросла до корреспондента.

А через год история повторилась. Но на этот раз потеряла голову я…

То лето было очень тёплым. Я выскочила из подъезда в коротком ситцевом платье. Не успела сделать и десяти шагов, как сзади завизжали тормоза, и огромная чёрная машина остановилась передо мной. Из машины вышел мужчина в белом костюме. Он был немолод, с огромным лбом, какой-то весь иностранный, с модными тогда усиками. Похож на артиста кино. Смотрел прямо мне в глаза и – улыбался.

– Как вас зовут, девушка? – спросил.

Я назвала своё имя и фамилию. В ответ он даже не спросил, а как-то утвердительно сказал:

– Выходите за меня замуж!

Я ответила твёрдо:

– Нет, я не могу!

– Почему?

– Потому что я иду за молоком! Меня мама послала!

И показала ему бидон – для убедительности.

– Ну, это мы сейчас уладим, – засмеялся он. – Вон телефон-автомат, звоните маме!

Я набрала наш номер и выпалила:

– Мама, я выхожу замуж!

– За кого? – ахнула мама.

Зажав трубку ладошкой, я спросила у незнакомца:

– Как вас?.. Как вас зовут?

– Марсель Розенберг, – ответил он.