Текст книги "Моя жизнь, майор Козлов. Доигрался до лейтенанта"

3. Москва. Московское житиё – бытиё

Время нашего пребывания в Венгрии закончилось, нам приехала замена. Глубокой осенью, в Москве уже выпал первый снег, мы вернулись в СССР. В дороге нас обворовали; это случилось на станции Чоп (Чоп – станция перехода границы на территорию СССР). Украли деньги, заграничные паспорта и кучу других нужных документов, а также вкладную сберкнижку, где были деньги, начисленные за последний год пребывания в Венгрии. Остался один документ – это партийный билет отца. В те годы можно было потерять все, но только не партийный билет. Партбилет лежал отдельно от всех документов и поэтому остался в сохранности. По прибытии в Москву родителям еще долго пришлось восстанавливать документы. Но жизнь продолжается и идет вперед. Все проходит, и это прошло.

Бабушка какими-то правдами или неправдами смогла поменять свою комнату в коммуналке на улице Баумана на часть деревянного дома в Кунцево. Там жила какая-то бабуля, которая за дополнительную плату любезно согласилась поменять Кунцево на Бауманскую. Бабушка стала обладательницей части отдельного дома в черте Москвы. В те годы Кунцево – это окраина Москвы и даже не рассматривалось народом, чтобы там можно жить. А теперь Кунцево пересекает Кутузовский проспект. Эта часть деревянного дома представляла собой отдельную двухкомнатную квартиру с кухней и сенями, с водой и удобствами на улице. Отапливалось это строение паровым котлом, который был вмонтирован в плиту. Топить его нужно углем и дровами. Зимой топить плиту нужно два раза, утром и вечером. И пищу нужно готовить там же, на плите, или на керосинке. Такая вот куча всяких неудобств.

К нашему приезду у бабушки появился телевизор; такого чуда техники я до сих пор не видел, чтобы, не выходя из дома, смотреть концерты и кино, слышать и видеть новости. Телевизор иностранного происхождения, по-видимому, немец, назывался он «Рембрандтом». Это был здоровенный ящик из полированного дерева, с маленьким экраном. Наши отечественные КВНы смотрелись куда хуже, чем этот красавец. В последующие годы он верой и правдой служил нам. Тогда работало два канала, но, сколько всего можно было увидеть! Показывали какие-то венгерские приключенческие сериалы, фильмы с участием Чарли Чаплина и многое, многое другое.

Меня определили в школу № 804 на улице Багрицкого. Это была восьмилетка, страшненькая двухэтажная школа, без спортивного зала, с какими-то прогнившими полами и скрипучими лестницами. Школа мне совсем не понравилась. Все ходили в школьной форме какого-то страшного мышиного цвета. У меня никогда не было школьной формы. Родители так и не сподобились мне ее купить. В своей одежде я как-то все время выделялся из общей массы. Мне все время приходилось с кем-то драться. Били меня, бил и я, но почему-то большинство было против меня. Белая кость: отец – военнослужащий, приехал только что из-за границы. (Офицеры в те времена были в почете.) Я не вписывался в обычный ряд учеников этой несчастной, забытой Богом школы, поэтому и задирали меня чаще, чем других. Приходилось быть в постоянной готовности дать отпор обидчикам. Больше эта школа мне ничем не запомнилась. Там я благополучно и закончил третий и четвертый классы.

А дальше события развивались более интересно. По прибытии на Родину, отец с помощью бабушки, своих друзей и отдела кадров Московского военного округа умудрился попасть преподавателем в город Мытищи, в Лесотехнический институт на военную кафедру. Все ничего, но дорога занимала где-то около четырех часов в день. На несколько лет терпения ему хватило, чтобы ездить туда и преподавать. Там подобрался очень хороший офицерский коллектив. В последующие годы, они не раз собирались у нас и справляли какие-то праздники. Раза два с этим коллективом, на институтском ГАЗике мы ездили за грибами под Верею. Отличные времена. С тех пор очень люблю собирать грибы, а еще больше есть.

Маме жить в этой развалюхе, называемой домом, и топить печку два раза в день совсем не хотелось. Когда в очередной раз отопление вышло из строя, мама вызвала санэпидем станцию. С помощью хороших угощений, подношений, а может быть, и денег было получено заключение, что в этом доме по сан эпидемическим нормам дальнейшее проживание нежелательно. Документы были поданы в соответствующие государственные органы, и при помощи “крупной артиллерии” в лице моей бабушки, вопрос решился положительно. Мы получили новую трехкомнатную квартиру по адресу: Можайское шоссе (ныне Кутузовский проспект). Старый дом пошёл под снос.

Этот новый (!) пятиэтажный дом образца хрущевского панельного домостроения – шедевр архитектуры шестидесятых годов. Эта малогабаритная трешка… общей площадью около 50 квадратных метров, казалась ну просто дворцом. Только одна проблема – поставить в эту квартиру ничего путного не получалось. В пятиметровую кухню – кроме холодильника, маленького серванта с выдвижными досками вместо стола и трех стульев больше ничего не входило. Сесть всей семьей на кухне не получалось. Как-то раз мама решила поменять обычный ход вещей и вместо серванта поставить на кухне круглый стол. Высота стола не позволяла занести его на кухню даже со снятой столешницей и снятой с петель кухонной дверью. Ей очень хотелось поставить стол на кухне, поэтому я получил приказ, – отпилить ножки у стола на 15 сантиметров. После обработки ножек в сторону уменьшения стол влез в кухню. Но всем членам семьи сесть вокруг стола опять не получалось. Не было места. Изуродованный круглый стол с укороченными ножками первоначально пришлось вынести на балкон, а в дальнейшем отвезти на дачу, где он до сих пор и пребывает, а сервант вернуть на место. В воскресные и праздничные дни для совместного обеда стол накрывали в большой комнате. Но таскать все из кухни в комнату и обратно тоже не очень хорошо.

В полученной квартире были паркетные полы. По тем временам это роскошь. Березовый или буковый белый паркет, его бы лачком – и красота. Однако мама приняла единоличное решение и сама покрасила паркет желтой краской во всей квартире. Она это где-то видела, – как потом она объясняла. Наверное, в не очень хорошем сне. Полы загублены. Навсегда! Объяснить ее поступок мне очень трудно, но это уже была не первая ее странность.

Для дальнейших занятий музыкой для меня решили приобрести пианино. Пианино выбрали самое дорогое, торговое марка – «Красный Октябрь». Уши ни у кого не режет от этого названия? У этого пианино была чугунная станина (это там, где натягиваются струны), и весило оно килограммов 600. Поднять его на третий этаж по узким лестницам хрущобы было подвигом. Когда к концу третьего часа пятеро мужиков, промокшие насквозь от пота, затащили это пианино в квартиру, смотреть на них было страшно, и матерились они как-то нехорошо.

Народ в нашем доме жил разный. Большая часть новых жильцов переезжала из бараков и общежитий. И когда они привезли в дом свои сундуки и старинные диваны, из них по всему дому поперли клопы. Утром просыпаешься, а простыня в красных пятнышках от крови после укусов клопов. Только через семь лет неустанной борьбы, с колониями мигрирующих по дому клопов, насекомые отступили и ушли.

С переездом в новую квартиру я пошел в другую школу, № 712. Школа новая, светлая, пятиэтажная, со своим двором и со своим спортивным залом. С классами, где были «А» и «Б». С пятого и по десятый класс у нас классным руководителем была преподавательница русского языка и литературы Валентина Алексеевна Казьмина. Милейшая женщина, великолепный преподаватель, и еще она очень красивая, ей в то время было лет тридцать. Учиться в этой школе было гораздо веселее, чем в 804-й. Дом и школа находились рядом – это минуты три не спеша пешком, а бегом за минуту. Как удобно!

На втором этаже жил Сашка Чекалин, он учился в параллельном классе, в «А», а я, естественно, в «Б». У них была однокомнатная квартира, в ней проживало пять человек: Сашка, его сестра с мужем, мама и бабушка. Но мы как-то умудрялись у него еще и играть. С ним мы занимались спортом, даже записались в нашем спортивном клубе «Кунцево» в секцию самбо. В те годы это было совсем бесплатно. Сашка как-то быстро бросил ходить в секцию, а я еще несколько лет занимался борьбой.

С Сашкой мы пару раз ездили в пионерские лагеря. Один раз его мама взяла нам путевки, они стоили рублей одиннадцать, за такие деньги ребенка можно было не видеть почти месяц. В пионерских лагерях было совсем не плохо. Кормили, поили, развлекали, привлекали на занятия в разные кружки, типа «Умелые руки», можно заниматься спортом. При всем этом всегда нужно быть в готовности дать отпор драчунам и приставалам, это всегда омрачало отдых в пионерских лагерях. По выходным нас приезжали навещать родители. У Сашки была сестра, у неё муж – Федя Козодой, у него машина – 408-й «Москвич» салатового цвета. Вот на этой машине нас и приезжали навещать в родительский день. Привозили всяких сладостей и что-нибудь вкусненькое, например, клубнику с сахаром в стеклянной банке.

Другим летом от баскетбольной секции мы попали в спортивный лагерь под Рузой. Лето выдалось настолько дождливым, что после двух недель проживания в палаточном городке пришлось съезжать домой.

И еще раз или два меня отправляли в пионерский лагерь, но уже без своего друга. В одну такую поездку с новым товарищем по лагерю, не помню, как его звали, мы в свободное время путешествовали вокруг лагеря, то есть были в поисках приключений на свою задницу. Путешествуя, таким образом, мы вышли к небольшому прудику. На дереве, стоящем возле пруда, висела тарзанка – как можно упустить такой случай и не попрыгать с нее в воду! Мы быстро разделись – и на тарзанку. Раскачавшись изо всех сил и придав самую большую амплитуду в раскачивании, я оторвался от веревки и прыгнул головой вниз. Но сообразил, что я не знаю, какое там дно и какая там глубина, решил глубоко не нырять, а вынырнуть быстрее. Для этого резко вытянул руки в сторону поверхности, и тут меня сложило пополам, я почувствовал головой удар собственных пяток. Хорошо, что лет мне было мало, и позвоночник гнулся во все стороны. Последующие два-три месяца мне было довольно больно дотрагиваться до спины, да и сейчас внезапная боль в спине иногда напоминает о том случае.

Новогодние праздники у нас с Сашей Чекалиным всегда были очень напряженными. Его мама и моя бабушка где-то умудрялись доставать приглашения на новогодние концерты и балы для детей, с получением новогодних подарков. За каникулы мы с ним ездили на три-четыре елки, начиная с Кремлевской. Подарки там считались самыми лучшими, и каждый год в разной упаковке. Когда мы повзрослели, и смотреть представления уже не хотелось, за подарками все-таки ездили.

Самбо я занимался несколько лет. За это время успел выступить на многих соревнованиях и даже занял второе или третье место в своей категории на первенстве Москвы. В память о самбо у меня остались помятое ухо и немного сдвинутый вправо нос. А случилось это так. Как-то раз на тренировке мне пришлось встать в пару с кандидатом в мастера спорта. Парнишка я был высокий и вязкий, и этого кандидата я пару раз поймал на прием. Он с позиции своего мастерства не думал, что и другие что-то могут, и в отместку за это он поймал меня на прием, со всей дури бросил меня на ковер и еще сам сверху прыгнул на меня. Основной удар пришелся в область головы, конкретно – в нос, ну и еще я ухом прошелся по ковру. Вот такие метки остались у меня от самбо. Не дай Бог попасть в пару с таким тупым “кандидатом”. Могут сломать не только тело, но и жизнь.

Эти занятия для меня даром не прошли, я всегда добрым словом вспоминаю своих тренеров и их труд. Занятие борьбой дало мне очень много. И в разных ситуациях чувствовал себя более уверенным и мог всегда дать сдачи.

В школе подобрались очень хорошие преподаватели физкультуры. Одним из них был фронтовик с вырезанным на две трети желудком после ранения – Павел Тимофеевич, или просто Тимофеич. У него была лысина, которой он стеснялся. Для маскировки он отращивал волосы с одной стороны головы и укладывал эти длинные волосы на другую сторону головы. 1-го сентября на торжественной линейке, посвященной началу нового учебного года, его длиннющую прядь волос порывом ветра подняло над головой, и она начинала развиваться по ветру перед всей школой, очертаниями похожая на флаг. Видеть это было смешно. В свои шестьдесят лет он мог подтягиваться на турнике и делать склепку, держать угол на шведской стенке порядка минуты и выполнять различные упражнения на брусьях… а справиться с собственной лысиной не мог.

В школе работали бесплатные секции, по вечерам всегда можно было прийти в спортзал и поиграть в волейбол или баскетбол. Занятия вели энтузиасты и любители этих видов спорта. Потом, кроме самбо, я серьезно занимался баскетболом. По линии ДЮСШ (детская юношеская спортивная школа) на какие соревнования мы только не ездили, в каких первенствах только не участвовали! И все это бесплатно.

Тренировки по баскетболу у нас проходили на малой спортивной арене в Лужниках. Добирались из Кунцево в Лужники очень интересным путем: чтобы не объезжать пол-Москвы на метро, мы доезжали до станции метро «Кутузовская», спускались на железнодорожные пути и по ним через железнодорожный мост над Москвой-рекой попадали в Лужники. Это по времени занимало минут двадцать. А по деньгам в две стороны получалось всего 10 копеек. Денег хватало еще и на эскимо, оно стоило 11 копеек, а фруктовое в стаканчике стоило и того меньше. Родители денег давали на полную дорогу, копеек двадцать, с нашей экономией – на мороженое всегда хватало.

В 1965 году в Кунцево началось строительство Можайского шоссе и Аминьево-Рублевской дорожной развязки. При мне начинали сносить первый дом в деревне Давыдково и строить этот новый красивый район – Давыдково. На улице Ращупкина, где мы проживали ранее, снесли все дома и тоже построили новый микрорайон.

Кунцево, особенно в районе железнодорожной станции и рынка, слыло довольно криминальным местом. Дома, огороженные трехметровыми деревянными заборами, с огромными собаками на цепях, напоминали больше воровские малины и притоны. По вечерам там лишний раз появляться не стоило. Могли и раздеть. А когда начали ломать эти клоповники, сколько чудесных и интересных вещей мы там находили! Находили чемоданы, набитые облигациями выпуска этак 1947 года и дальше. Чемоданы с керенками; они были напечатаны на какой-то паршивой бумаге типа газетной и были не разрезаны, так и хранились в рулонах, как обои. А сколько царских денег было найдено там! Что стоили сторублевые купюры с изображением Екатерины! А монеты разного достоинства, серебряные и медные. Царский серебряный рубль, которым можно было убить, если им в кого-нибудь бросить. Эти тяжелые монеты были хорошими битами при игре в «ришеше»; смысл игры сводился к тому, что надо перевернуть битой монеты, сложенные стопкой, ударяя битой по монете. Первым начинал игру тот, кто ближе всех бросит биту к куче с монетами, а еще лучше – накроет эти монеты битой с броска – выигрыш сразу. Все, кто играл в эту игру, были серьезными профессионалами, с отличным глазомером, крепкой рукой и хорошей битой, ну и, конечно, везением. От этих поисков и обменов у меня набралась коллекция – довольно увесистый мешок с медными и серебряными монетами.

Больше всего времени мы проводили на «пустышке». За нашими домами находился пустырь (сейчас на этом месте магазин «Перекресток»), и мы там играли в футбол. Футбол начинался сразу после окончания занятий в школе и продолжался до глубокой ночи, когда уже мяч становился невидимым. Всех друзей искали там, там же узнавались и все последние новости. Ещё игры – это «ножички» и, особенно по весне, лапта.

В школе я продолжал учиться без особого энтузиазма, но двоек почти не было. На домашние занятия тратил максимум час вместе с обедом, а потом – сразу на улицу. Что мне сильно мешало жить, так это занятия музыкой два раза в неделю. Ездить нужно было в район станции «Сетунь». Занимался я частным образом, на дому. Матушка платила за каждое занятие рубля по два.

Какое-то время, я посещал музыкальную школу. Туда меня устроила бабушка. Просто так в музыкальную школу меня брать не хотели – способностей, очевидно, не хватало. Но бабушка обратилась к великому композитору Соловьеву-Седому, который и сделал звонок в Кунцевскую музыкальную школу, и меня приняли. Походив месяц на сольфеджио, я понял: нужно срочно линять, больше ни один великий композитор меня не выручит.

Но мои мучения на этом не закончились, а только усилились – как раз в виде этих частных уроков. Как-то раз после занятия музыкой я пошел домой пешком. И в районе улицы Красных Зорь решил сократить путь и пройти через стройплощадку. Была весна, и стройплощадка напоминала болото. Свалившись с проложенных через грязь досок, я начал барахтаться и тонуть в грязи. Меня засасывало и засасывало, самостоятельно выбраться из жижи я не мог. Когда меня засосало по пояс, пришлось кричать и звать на помощь. Прибежали строители, проложили доски и с большим трудом извлекли меня из грязи. При этом я умудрился не потерять ботинки. По счастью, нашелся водитель, который ехал в мою сторону. Положив на сиденья газеты, он усадил меня в кабину и довез до дома. Вот такой «подарок» пришел домой: по пояс в жидкой глине, в руках грязная папка с нотами.

Последующие часа четыре я пытался привести себя в порядок, штаны и ботинки пришлось отстирывать и отмывать, все это нужно было высушить. И сразу как-то оказалось, что у меня нет приличной запасной одежды. Все покупалось в единственном экземпляре и носилось до полного уничтожения. Школу пришлось пропустить – не в сатиновых же тренировочных штанах идти. Причем брюки мне сшили из добротного армейского материала темно-синего цвета, и они были одни. Раньше у военных форма была такая: китель цвета хаки, а бриджи или форменные брюки навыпуск синего цвета. Потом форму у военных сделали одинакового цвета: все стало хаки.

Я быстро прибавлял в росте, а брюки не успевали снашиваться, материал был очень хороший, поэтому я все время ходил как «подстреленный» или, как говорила бабушка, «бегал от долгов». Чем давал лишний повод для насмешек в школе. С брюками у меня всегда были проблемы, а родители этого не видели или не хотели видеть, как одет их сын? Первые нормальные расклешенные брюки я пошил в 9-ом классе. Материал стоил рублей шесть-восемь, а пошив в ателье рублей одиннадцать. Это были классные, красивые брюки.

Ну а с музыкой что, спросите вы? Она закончилась после моего заплыва в грязи. Я сказал твердое «нет» и перестал заниматься музыкой. Зато, какая экономия – целых шестнадцать рублей в месяц! Это можно было шить новые брюки каждый месяц.

* * *

В мои обязанности по дому входило посещение рынка и покупка картошки, капусты и овощей, а также походы с бидоном к бочке за тремя литрами молока. За пятачок покупался большой 250-граммовый стакан семечек, а за три копейки – маленький. Пока пройдешь и попробуешь у всех торговок, карман семечек наберешь. В самом начале, когда еще была деревня Давыдково, и в ней держали коров, то по утрам к дому приходили молочники. Нужно только спуститься вниз, взять трехлитровую банку и купить парного молока со сливками у горловины. Это не порошковое молоко – у него был вкус. Это молоко пили, на нем готовили блины и оладьи и делали домашний творог. На рынке стояли стеклянные освещаемые шкафы, можно было на свет просматривать яйца, чтобы не всучили тухлые – на просвет они были черные. А какой был мед! Стояли тетки и расхваливали свой товар, а если сомневался в качестве меда, давали химический карандаш. Суешь карандаш в мед, если синеет – значит, там вода и сахар.

Вот в таком напряженном ритме жизни я крутился и вертелся. Домой приходил только ночевать. К восьмому классу у меня появились новые друзья. Мне повезло: компания друзей была правильная – не хулиганы и не шпана, и мы шли правильным путем, но было все! Славка Капшук и Колька Омельченко – два моих самых закадычных друга, не разлей вода. Колька курил официально где-то с пятого класса, его мать знала про это и даже давала деньги на сигареты. Рос он без отца – отец умер. Воспитывала его одна мать. Но брюки у него всегда были в порядке. Мамка разрешала ему их шить. Славка жил с отцом, матерью и сестрой в соседнем доме на пятом этаже. В стандартной советской семье. Учился он с нами по восьмой класс, а дальше пошел учиться в ПТУ. Раньше пугали плохих детей: «Будешь плохо учиться, пойдешь в ПТУ, там тебя научат». Славка его закончил по специальности слесаря механосборочных работ 3-го разряда.

А пока мы дружили, курили, выпивали, гуляли – жили полноценной юношеской жизнью. Как с такими друзьями я мог не курить? Постоянно покуривая, я столько раз травился никотином, столько раз от этого блевал – только одному Богу известно. Но бросить эту пагубную привычку не мог. Что я, хуже друзей? В девятом классе мне пришлось родителям признаться, что я курю, и той мелочи, что я собираю дома по карманам, мне явно не хватает; меня поставили на табачное довольствие – стали мне выделять деньги на курево. Самыми популярными сигаретами того времени были: «Прима» за 14 копеек, сигареты «Дымок» – 16 копеек, болгарские сигареты «Шипка» – 14 копеек, «Памир» – 10 копеек. Какая это все гадость! Позже в продаже появились кубинские сигареты, они стоили недорого, копеек 20: «Лигерос», «Монте-Кристо», «Партагас» – и большое разнообразие кубинских сигар. Курить их можно было только маленькими затяжками, настолько они были крепкими. За это их называли противозачаточными.

Мой отец курил всю жизнь и никогда не бросал. Я откурил в общей сложности 29 лет и бросил. Только друг мой Колька сделал это на пять лет раньше меня. Ну что же, раньше начал – раньше бросил. Отдельная история – курение в школьных туалетах на переменах. Нас гоняли, выставляли в туалетах посты из учителей, но мы все равно курили.

Как-то раз, когда мы учились в восьмом классе, к нам в школу пришли ребята постарше нас, года на два. Собрав старшеклассников в актовом зале и сделав небольшое лекционное вступление, нам предложили стать юными друзьями милиции (ЮДМ). Бороться с преступностью, патрулировать улицы, ходить на спортивные мероприятия и там поддерживать общественный порядок. Эта организация была создана под покровительством и по указанию Кунцевского горкома комсомола. Штаб организации находился в горкоме. Сколько в последующем было всяких мероприятий с этим ЮДМ!

Мы были в переходном возрасте, гормоны и всякая дурь из нас перли со страшной силой. Как же нам хотелось быть взрослыми! Или хотя бы быть похожими на взрослых. Поэтому выпивать мы начали уже с восьмого класса.

Тогда в Россию завезли какой-то импортный напиток – «Солнцедар». Стоил он в пределах рубля, сейчас уж точно не помню, но эффект от его употребления был сногсшибательный. Крепкая была гадость. В Африке, говорят, ею заборы красили, а у нас пустили в питие. После него лицо становилось пунцового цвета. Закуска во всех случаях была стандартная: плавленый сырок «Дружба» и конфетки-леденцы. Дешево и сердито! Были и наши неплохие напитки, ничем не хуже, чем заморское пойло, – это портвейны «Кавказ» и «777», но стоили дороже. Все это страшенная гадость. Народ спаивали, чем только могли. Водка в магазинах была, перебоев не наблюдалось, всегда можно было взять. В винных магазинах больших очередей не было, самое большое – десять минут. Да, забыл, открывались они в 11 часов утра, как указывала поднятая рука нашего вождя Вовки Ленина, а закрывались в 19 часов вечера.

* * *

Комсомол. Странная все-таки была организация ВЛКСМ. Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи. Сначала детей принимали в октябрята, потом в пионеры, дальше в комсомольцы и, как наивысшее благо, в члены КПСС. Какой все это бред! В те годы мы об этом не думали. Но это ступеньки нашего бытия. Если ты не вступил в комсомол, рискуешь не попасть в институт! Партийная окраска присутствовала во всем. Естественно, и в нашем классе образовалась комсомольская организация. В один из дней я принял решение вступать в комсомол, ведь скоро поступать в ВУЗ. Накануне комсомольского собрания после окончания занятий в школе, мы заигрывали с девчонками, щупали и пихали их. Я хотел выбить портфель из рук одной девочки, но получилось очень неудачно: я больно ударил ее в спину. На комсомольском собрании мне припомнили этот случай. Пришлось при всех просить у нее прощения. Так публично я просил прощения первый раз в моей жизни, было очень стыдно, но иначе могли не принять в комсомол.

Через неделю меня вызвали в Кунцевский райком комсомола, задали несколько вопросов и вручили комсомольский билет. С этого момента я начал платить комсомольские взносы – две копейки в месяц. Фантастика!

К окончанию восьмого класса я был уже членом комсомольской организации и юным другом милиции, с соответствующей ксивой в кармане.

По линии ЮДМ нас часто приглашали дежурить на спортивных мероприятиях, чаще всего на футбольных матчах в «Лужниках». С красными повязками со словом «Дружинник» на левой руке мы стояли в проходах у выхода на спортивную арену и не пускали пьяных, отбирали пиво в бутылках, то есть всячески поддерживали общественный порядок. В то время болели на матчах очень прилично: в трубы не дули, в барабаны не били, дикими голосами не кричали, если только кто-то крикнет: «Судью на мыло!» На одном из матчей я познакомился с Николаем Николаевичем Озеровым – легендарным спортивным комментатором. В то время он уже ходил с палочкой и ездил на «Волге». Набравшись смелости, я подошел к нему и поздоровался. Он протянул мне руку и улыбнулся. Приятный и радушный человек. В те годы мне довелось повидать всю футбольную элиту, всех легендарных футболистов. Сам я футболом так и не заболел, и любимой команды до сих пор у меня нет. Но тогда было интересно.

Чем ещё мы занимались? Ходили к Кольке домой играть в карты, в основном в “дурака”. За проигрыш нужно было выпить стакан воды. Иногда доходило до шестнадцати стаканов – больше я не мог. Иногда Колька угощал нас самогонкой, его мамка по-тихому гнала. Чтобы мамка не заметила недостачу самогонки, он доливал бутылку водой. Со временем содержимое бутылки полностью превращалось в воду. Но ему это как-то с рук это сходило.

Еще у нашей компании было любимое место в Кунцевском парке – на высоком берегу Москвы-реки там стояла лавочка, к которой мы часто приходили. Иногда даже выпивали и закусывали, поднимали настроение и градус.

У станции метро Кунцево начали строить район цэковских домов. Партийная элита должна жить в экологически чистом районе, у парка! Дома были монолитные, облицованные желтым кирпичом – большая редкость по тем временам. Вместе с новыми домами появился и великолепный магазин с отличным ассортиментом продуктов. В нем продавалось то, чего в других магазинах вообще никогда не бывало. В том числе заморский напиток под названием «Виски КЛАБ – 69», рублей за шесть. Это были бешеные деньги, но уж очень хотелось приобщиться к другой культуре. Взяв заморского пития и прибыв на свое излюбленное место, мы начали дегустацию. Пойло оказалось редкостной гадостью. Колина мама гнала самогонку более качественно. Но не выбрасывать же, раз куплено. Мы выпили бутылку на троих. Как же нам потом было плохо…

Потом там же мы попробовали и ром «Гавана Клуб», и многое другое. А вот «Камю» – самый дорогой французский коньяк, который в то время продавался в СССР, – мы так и не попробовали. Сначала он стоил рублей пятнадцать, потом двадцать, а потом все двадцать пять рублей. Для нас это неподъемные деньги.

Спустившись с нашего места по косогору вниз, мы попадали на берег Москвы-реки напротив кунцевского пляжа. Здесь находилась лодочная станция. Ох, и любили мы это дело! Мы брали напрокат две лодки и устраивали заплыв наперегонки. Это было одним из любимых наших развлечений.

В восьмом классе у меня, наконец-то проснулось желание учиться. Я стал вникать в то, что нам преподают. Лучше всего дела обстояли с алгеброй, геометрией, физикой и химией. С русским и литературой дела обстояли сложнее.