Текст книги "Летящий вдаль"

Глава 5
«Атоммаш»

Промзона и территория завода

Дорога петляет под колесами по поросшей высокой травой степи. Мне приходится ехать очень медленно, то и дело останавливаясь: Мишу, памятуя о его ране, я посадил на байк, – пришлось впервые в жизни пренебречь своим правилом, – но Данилов вынужден идти пешком. Луна скрылась в низких облаках, поэтому очертания «Атоммаша» и промзоны проступают только тогда, когда мы уже совсем рядом. Переваливаем через поросшие сорной травой железнодорожные пути – раньше они вели к станции Заводской, обслуживающей промзону и сам «Атоммаш», – минуем полуразрушенные строения и склады. Промзона выглядит заброшенной, все, что можно было отсюда утащить, давно унесли. В стенах зданий зияют дыры, на узких дорогах по обочинам догнивают каркасы автомобилей, сквозь бетонные заграждения тут и там пробивается растительность, гигантские вьюны густо оплетают бывшие заводы. Понятно, почему люди укрылись на территории «Атоммаша», обчистив прилегающие к нему территории и забросив их – держать под контролем такие обширные пространства им просто не под силу. Иногда встречаются дикие собаки, провожающие нас злобными взглядами, но они не решаются подойти поближе – видимо, отпугивает глухо рычащий мотор байка. Не чета местные барбосы волколакам, те не раз пытались атаковать меня даже на большей скорости. Мы неторопливо выбираемся из промзоны, и нашим глазам предстают огромные корпуса «Атоммаша», от их размеров захватывает дух. Над заводом с криками носятся какие-то птицы, но они пока не представляют для нас опасность. Слева неприветливое черное небо царапают сохранившиеся трубы ТЭЦ, только они уже не дымят, как раньше, а лишь молча взирают на окружающих. Если приглядеться, при свете иногда выглядывающей из-за облаков луны на самой высокой из них можно заметить гнездо. Ясно, поблизости лучше не рыскать – есть риск нарваться на негостеприимный прием.

Движемся по дороге из потрескавшихся плит, поросших бурьяном, со скоростью черепахи, и меня это жутко бесит – мы сейчас просто отличные мишени. Время от времени я включаю фонарь, чтобы понять, что мы на верном пути. Ныряем под арку теплосетей, с труб которой бахромой свисает почерневшая стекловата. Прямо по курсу вдруг вырастает не очень высокий забор из каменных плит, сверху густо опутанный колючей проволокой. Я заглушаю движок и вслушиваюсь в тишину. Очевидно, нас заметили – по периметру вдоль забора замечаю вышки, только наблюдатели пока старательно прячутся, оценивают нас, видимо планируют, что с нами делать. Лучше не делать неосторожных движений – понятно, что мы на мушке.

– Не дергайтесь, – на всякий случай предупреждаю я своих спутников, хотя это и излишне, они все прекрасно понимают и сами.

Я слезаю с байка размять ноги – пока ничего не остается, кроме как выжидать. В десяти шагах от нас – серые металлические ворота. Ими явно пользуются, хотя и нечасто – или, во всяком случае, за их состоянием следят. Мы идем на определенный риск – наверняка не знаешь, что там за хозяева внутри, как отнесутся к чужакам. Не лучше ли нас пристрелить, а имущество забрать себе? Но я не слышал от других общин ничего особо плохого про атоммашевцев, кроме того, что община закрытая, всякое отребье в свои ряды не принимают. Возможно, мне найдется там работа, иначе я бы десять раз подумал, сопровождать ли сюда Ивана и Мишу. Время сейчас такое – каждый ищет прежде всего личную выгоду.

Минуты струятся, как сухой песок сквозь сжатые ладони – медленно, по крупице. Душно, последние августовские ночи несут степной зной, бандана на голове влажная от пота. Я смотрю на Данилова и Мишу, они стоят рядом, разглядывая окрестности и временами бросая опасливые взоры на небо. Я бы, конечно, предпочел путешествовать днем, но что поделаешь с этими детьми подземелий? Непривычны они к дневному свету.

Вдруг ворота, протяжно гудя, начинают открываться. Наконец-то! Я уж думал, и ночевать здесь останемся. Охранники на вышках определенно взяли нас на мушку, поэтому я демонстрирую пустые ладони, показывая, что никаких неожиданностей для атоммашевцев не заготовил.

Когда ворота отъезжают в сторону, я вижу, что напротив нас стоят трое. В руках «калаши», пусть и не направленные явно на нас, но вскинуть ствол и выстрелить займет у них долю секунды, а ведь есть еще вышки. Глухой голос из респиратора стоящего посередине мужчины заставляет обратить на него внимание:

– Кто такие? Зачем здесь?

– Дело есть. Веди нас к своему начальству, – бурчу я в ответ.

Сколько же подобных диалогов уже случалось за мою жизнь! Ничего не меняется: всем интересно, кто же я такой и какая у меня цель.

Мужчина пытливо оглядывает нас.

– Оружие придется сдать.

Я киваю – без этого нас просто не пустят внутрь. Вытаскиваю из-за пояса обрез и «ТТ», добавляю к ним топор и протягиваю подошедшему ближе охраннику, затем извлекаю из голенища нож, и он следует по тому же маршруту. Данилов с Мишей также сдают оружие, которое Чучельник им благополучно вернул.

– Следуйте за мной.

На ближайшей к нам вышке вдруг вспыхивает прожектор, заставляя резко зажмуриться. На кой черт? Теперь мы как на ладони, лучше обойтись без резких движений. Мы входим на территорию завода «Атоммаш». Байк я оставляю сразу за воротами, похлопав его по стальному боку и пообещав надолго не бросать. Свет теперь бьет нам в спину, можно спокойно осмотреться, не жмурясь. Что я и делаю.

– Как-то у вас здесь уныло, ребята.

На земле тут и там разбросаны гнутые железки, останки транспорта, из земли торчат ржавые воздуховоды. Я знаю, что здесь, на территории, под землей есть бомбоубежище. Наверняка община обосновалась там и в подвальных помещениях корпусов. Пытаюсь запомнить дорогу на случай возможного отхода.

Мы минуем третий корпус, у стен которого один из сопровождающих перекидывается парой слов с другой группой охранников, следуем дальше к первому корпусу. Рядом на железнодорожных путях стоят ржавые товарняки, цистерны с облезшей краской. Пути подводят к многочисленным воротам в стене корпуса, сейчас закрытым. Насколько я помню, первый корпус был самым большим. Кажется, что грязная серо-голубая стена завода нескончаемая, мне уже порядком надоела эта пешая прогулка. Я нетерпеливо обращаюсь к охраннику:

– Далеко еще?

Тот смотрит на меня задумчивым взглядом и отвечает не сразу:

– Ты куда-то торопишься?

Я хмыкаю и сдерживаюсь, чтобы не влепить смачный подзатыльник этому слишком уверенно себя чувствующему типу.

Вскоре мы добираемся до угла корпуса и сворачиваем направо. Слева тянется небольшая мрачноватая рощица разросшихся хвойных деревьев. Подходим к административному зданию, перед которым я вижу очертания памятника. Смотри-ка, еще сохранился бюст Курчатову – одному из тех, кто, поневоле, благодаря своей гениальности, причастен к тому, что мир скатился в ад. На миг один из фонариков сопровождающих нас людей выхватывает монумент. Мне даже кажется, что глаза великого физика смотрят осуждающе, будто он хочет сказать, что он потратил столько сил не для того, чтобы мы в один момент воспользовались всеми накопленными достижениями во вред человечеству. На верхних этажах администрации уже давно отсутствуют стекла в окнах, здание не выглядит жилым, но мы направляемся именно к нему. Тут я замечаю, что первый этаж серьезно укреплен – вместо стекол в окнах – жестяные листы с вырезанными кое-где бойницами, у входа – два блокпоста за рядами мешков с песком, ощетинившиеся пулеметами. Серьезная защита, неплохо ребята здесь окопались!

У блокпостов случается еще одна задержка: один из наших сопровождающих долго беседует с охраной, даже тихо спорят о чем-то. Затем он оборачивается и машет нам рукой.

Внутри также есть блокпост – недалеко от входа, да и проскочить незаметно через узкий КПП никак не получится. Мы остаемся здесь, под дулами автоматов постовых, а наш охранник уходит, очевидно, докладывать начальству о нас.

В бомбоубежище под «Атоммашем»

Мужчина лет пятидесяти, с шикарными усами и абсолютно лысой головой внимательно смотрит на нас. Он покачивается в стареньком, противно поскрипывающем кресле. Отчего-то я сразу вспоминаю дверь в кабинет Веденеева и тот жуткий звук несмазанных петель. Эх, не увидеть тебе твои документы, Андрей Палыч! Застрял я в своем городе, и похоже, что навсегда.

Мы стоим перед длинным столом, за спиной – охрана, и я чувствую, что дула автоматов направлены прямо нам в спины. Меры предосторожности, мать их. Это вам не бардак все у того же Веденеева.

– Кто такие? – я слегка улыбаюсь. Прямо дежавю, надо начинать заново выстраивать отношения. Что ж, у меня нет причины скрывать, кто я и откуда прибыл. И я выкладываю начистоту, что в городе оказался впервые спустя двадцать лет, потому и не знаю еще существующих здесь порядков. Мимолетом упоминаю Аксинью, и при этих словах усач отчего-то хмурится, досадливо отмахиваясь.

Затем настает черед Данилова, и глаза у мужчины за столом буквально лезут на лоб, когда он слышит про историю с дирижаблем. Разговор сразу приобретает деловой характер, все стороны хотят получить выгоду из существующего положения вещей.

– В суматохе забыл представиться, – усач потирает руки – словно две наждачные бумаги встретились после долгой разлуки. – Григорий Викторович. Степаненко, – добавляет он, подумав. – Глава атоммашевской общины. Да вы не стойте, присаживайтесь.

Он кивает на разнокалиберные стулья, а сам встает с кресла и подходит к шкафу у стены, достает оттуда четыре стакана, а откуда-то из-под стола – бутылку с жидкостью темно-янтарного цвета.

– «Чивас Ригал», – произносит Степаненко, явно гордясь собой. – Осталась бутылочка из запасов, сто лет, наверное, такое не пили?

Вижу, мужик чувствует для себя выгоду. Не зря же он так заинтересовался рассказом про дирижабль.

– Ну, а сильно поврежден? – как бы между прочим спрашивает атоммашевец Данилова.

– Обшивка – здорово, но это поправимо, если ресурсы есть, – отвечает тот. – И один двигатель, хотя подробностей сказать не могу – не копался еще в нем. Плюс потерян весь запас гелия.

– Гелий – не проблема. А ты пилот?

Данилов кивает.

– Отлично, отлично. Ну, будем!

Глоток виски с непривычки обжигает горло. Я морщусь, хотя вкус несравнимо лучше суррогата в московской подземке. Иной раз такую бражку бодяжат, что люди с нее сразу копыта двигают. Здесь же чувствуется букет, настоящий, с привкусом фруктов, специй и карамели. По телу разливается тепло.

Миша осторожно пробует и отодвигает стакан – парню, рожденному под землей, неведома прошлая жизнь с ее вкусами и удовольствиями.

– Разумеется, – продолжает Степаненко, – услуга за услугу. Нам бы очень не помешала ваша помощь, если мы починим дирижабль, – говорит и внимательно смотрит на Данилова: как тот поведет себя, проскользнет ли эмоция? Но лицо Ивана непроницаемо.

– Какая помощь?

Степаненко плещет в пустые стаканы еще на палец. Не спеша достает самокрутку, предлагает нам, мы отказываемся, и он затягивается в одиночестве.

– Людей перебросить через залив. Сколько там человек вмещает твоя машинка?

На первое время с переговорами покончено. Находится и для меня работа – отвезти пару деталей, которые будут готовы завтра, в другую общину. Сложность в том, что добираться надо до АТС, а по словам Степаненко, возле памятника «Мирный Атом» на кольце не так давно обосновалось нечто странное – то ли сильный ментал, то ли какая-то аномалия. Еще не изучили явление как следует. Если же окружным путем – то через жилые кварталы и намного дольше, да и рисков там не меньше – в городе полно мутантов развелось, и банды на улицах промышляют, можно на засаду нарваться. Поэтому во всех отношениях по широкому проспекту Курчатова следовать лучше. На что я ему отвечаю:

– Меня не пугают ни мутанты, ни банды, ни аномалии. Я их уже столько повидал, что иммунитет выработался. А жить вечно невозможно, поэтому справлюсь как-нибудь. А не справлюсь, значит, не судьба.

Григорий Викторович любезно предоставляет нам возможность разместиться у них. Из административного здания можно сразу попасть в бомбоубежище, сооруженное еще при строительстве завода-гиганта. Свободных помещений там много, я так понимаю, община атоммашевцев не особо многочисленна, зато прекрасно вооружена – ранее недалеко отсюда располагалась войсковая часть. Нам выделяют комнатку, одну на троих, но вполне комфортную для проживания.

Когда мы остаемся одни, я спрашиваю Данилова:

– А ты не чувствуешь подвоха во всей этой ситуации? Не заметил, как переменилось у него настроение, чуть только про дирижабль узнал?

– А у нас есть выбор? Сами не починим, а застрять здесь совсем не хочется.

Я усмехаюсь:

– Что, так сильно тянет обратно в столицу нашей родины?

– Сначала в Калугу, – встревает в разговор Миша. – Мы должны выполнить задание до конца. Иначе зря столько людей погибло.

– Ну, хорошо, посмотрим, как дальше будет.

– Слушай, – обращается ко мне Данилов, – а как тебя звать-то? Так и не знаем до сих пор.

– Зовите меня Ямахой, – и, на удивленный немой вопрос в глазах Ивана, поясняю: – Мое прошлое умерло. И старое имя – вместе с ним.

* * *

Бомбоубежище под «Атоммашем» вполне приличное и достаточно большое. Оно состоит из жилых отсеков, генераторной, комнат с баками для воды, складских помещений и вентшахт. Производственные мощности атоммашевцев явно находятся в другом месте – скорее всего, либо где-то в цехах, либо в подвальных помещениях корпусов завода. Народ живет в комнатах наподобие нашей, а также в главном жилом отсеке, разделенном на отдельные помещения при помощи подручных материалов. Пожилых людей, как и детей, в убежище мало. Или дело в позднем вечере? Бросается в глаза и большое количество мужчин в серой униформе, чем-то напоминающей «фирменный» стиль бойцов Ганзы – подтянутых, спортивного телосложения. Явно что-то вроде местной касты полицейских или военных, из них и набирается охрана на дежурства по периметру. Впрочем, это объясняется необходимостью держать под контролем огромную территорию.

Чтобы не сидеть без дела, я прохаживаюсь по бомбоубежищу. Меня, как чужака, сторонятся, видно, гости здесь не в особом почете. На глаза попадается старик, приторговывающий какими-то амулетами – понятно, что доживает свой век и на серьезную работу уже не пригоден, вот и крутится, как может. От нечего делать я задерживаюсь возле его нехитрых поделок, разложенных на доске. Старик беспокойно смотрит на меня, ерзает на месте. Вот и он туда же! Даром, что потенциальный клиент нарисовался, так все равно трусит перед чужим. Я нарочно медлю, рассматривая смешные амулеты, подцепляю пальцем один из них, выуживая из спутанного клубка других таких же. На веревке болтается то ли зуб какого-то животного, то ли просто грубая подделка из кости, напоминающая клык.

– Чего это?

– А то сам не видишь. Коготь Кошмара.

Я ухмыляюсь. Как же, видел, и совсем недавно. Как говорится, ничего общего.

– Маленький какой-то Кошмарик. Новорожденный, что ли?

– Знаешь что! Шел бы ты, умник… – начинает торговец, но я останавливаю готовый сорваться с его уст поток брани поднятой ладонью. Достаю из кармана три патрона и швыряю старику.

– На, держи. И в следующий раз легенду получше придумай.

Медленно иду дальше.

– С-стой! – заикаясь, кричит в спину старик. – Амулет забыл!

– Оставь себе, у меня своих амулетов полно, – бросаю я через плечо и удаляюсь.

Мы сидим в комнате и тихо беседуем. День принес нам немало впечатлений, и кажется, что с охоты на Кошмара прошла минимум неделя.

– Как бок? – я киваю на рану, которую в местном медпункте как следует промыли, зашили и перевязали.

– Нормально, уже почти не беспокоит.

– Что ж, тогда, думаю, пора на боковую, ночь уже, – я с удовольствием вытягиваю ноги на грязном матраце и широко зеваю. – Все-таки сутки не спали, а силы нам нужны. Да и народ местный уже улегся, слышите, как тихо?

Не успев договорить, я слышу шорох в коридоре. Спустя несколько секунд в приотворенную дверь заглядывает тот самый старик, который торговал амулетами.

– Не с-спите?

Оказывается, тщедушный коммерсант нарисовался, чтобы поблагодарить меня.

– Ни к чему это, – отвечаю я ему, но он продолжает бормотать извинения за грубость и рассыпаться в благодарностях.

В итоге, мы приглашаем его в комнату.

– Чайку бы, – бормочет Данилов, и обрадовавшийся старик тут же кивает и достает из вещмешка на спине термос, затем исчезает на пару минут и снова появляется с жестяными кружками.

Чай пахнет бесподобно. Аромат мяты и бергамота разносится по комнате, травит душу, щекочет ноздри. Настоящий чай!

– Ну, расскажи нам, старче, как вы здесь поживаете, раз уж все равно сон наш нарушил.

Из рассказа старика мы начинаем примерно представлять ситуацию в Волгодонске. Новый город разбит на общины, практически не поддерживающие связь друг с другом и не пересекающиеся интересами. Больше всех повезло «Атоммашу» – на его территории находилось огромное бомбоубежище, да и производство какое-никакое удалось наладить, благо возможности завода позволяют. В Красном Яру возле залива теперь казачья ставка с атаманом – в свое время часть народа, не согласная с политикой атоммашевцев, ушла туда и основала Казачью Вольницу. Со старым городом отношения очень напряженные, но залив является естественным препятствием между ними, а мост давно разрушен. Именно этот факт удерживает от полномасштабной войны. Тем не менее, это не мешает худо-бедно торговать друг с другом. Атоммашевцы поставляют запчасти, инструменты, какое-то оружие и боеприпасы, а взамен получают продовольствие – в бывших садоводствах и базах отдыха, раскинувшихся вдоль берега Дона, жители старого города разводят животинку, выращивают овощи и фрукты. Старый город гордо именует себя Республикой, и он менее разобщен, а в наследство им достались и городской порт, и яхт-клуб, так что в средствах передвижения по воде республиканцы не испытывают недостатка. Зато технологически они менее развиты, вот и приходится детали для моторных лодок и катеров периодически заказывать атоммашевцам.

Цимлянская ГЭС разрушена – во время войны по ней нанесли удар, и что там, в Цимлянске, теперь – неизвестно. Хотя некоторые утверждают, что встречались с цимлянцами, а значит, жизнь в соседнем городке тоже есть. Что касается Волгодонской АЭС, вряд ли она уцелела. Старик говорит, что по ней нанесли точечный удар – скорее всего тактическими ракетами с натовских кораблей, базировавшихся в Черном море. Почему именно тактическими? Да просто корпус атомной станции разрушен, а реактор уцелел. Будь по-другому, и город на сто процентов не выжил бы. Но туда не сунуться, не проверить – мутантов развелось выше крыши, так что какие-то утечки, скорее всего, были.

А еще есть степные, которые совершают налеты и на старый, и на новый город. Люди еще называют их выродками, потому как те, якобы, уже утратили все человеческое и только внешне похожи на обычных людей. У них на пути лучше не становиться – степные отличаются особой жестокостью. Наверняка неизвестно, где они обитают, но появиться могут, где угодно, и постоянно совершают набеги то на старую часть города, то на новую. Казачья Вольница также страдает от набегов выродков.

А дальше старик рассказывает такое, что впечатляет даже меня, хоть и попахивает вымыслом или больной фантазией.

– Но главная беда для всех выживших приходит с Цимлянского моря. С-слышали вы когда-нибудь о Саркеле? Не о п-поселке на берегу, а о том, настоящем, что был затоплен и теперь на дне рукотворного моря?

Я неопределенно киваю. Что-то смутно крутится в голове, но точно вспомнить уже не могу.

– Во время советской власти при строительстве Цимлянского водохранилища было решено затопить с-старый Саркел, так как он не укладывался в масштабные п-планы руководства страны и находился как раз на том месте, где должно было появиться море. – Старик отхлебывает из кружки остывший уже чай и продолжает: – Это ж надо додуматься, уничтожить д-древнюю хазарскую крепость! Вот так однажды и стал Саркел Донской Атлантидой. И все бы ничего, но несколько лет назад вдруг с-словно кто-то окончательно проклял наш город. И теперь в самую безлунную ночь внезапно загорается маяк недалеко от Волгодонского порта и светит нереальным, призрачным, потусторонним светом. И поднимается тогда со дна з-затонувшая крепость, полуразрушенная, мертвая и мрачная. И ползут на город оттуда всякие жуткие твари, и накрывает город волна смрада, ужаса и смерти. Лучший выход – спрятаться к-как можно дальше, забиться в угол и сидеть тихо. Слава богу, происходит это не каждую ночь, но все чаще и чаще.

– Ну ты, старик, мастер сказки рассказывать, – Данилов улыбается, глядя на гостя.

– Не сказки это, – сердито отвечает старик. – Не верите – спросите у народа, у нас Саркел многие видели. Говорят, только от одного этого жуткого неестественного света уже свихнуться можно.

– А чего же маяк не порушили тогда, если на его свет монстры прут? – интересуется Миша. – Взорвали бы его, да и дело с концом.

– Жить хочется, – подумав, говорит старик, – кто пожелает смертником быть? Каждый и надеется, что в этот раз смерть мимо пройдет, не заметит.

– Лучше смириться? Пока все не вымрете?

– Мал ты еще, юноша. Есть вещи, которые не под силу смертным. Хотя кое-кто считает, что свет маяка можно потушить, но для этого надо разбить фонарь на его верхней башне кирпичом или камнем из стены той самой хазарской крепости.

– А для этого надо оказаться в Саркеле, когда он поднимется из воды. Мало того, что доплыть до него, так еще и как-то выковырять камешек из стены, – подытоживает все сказанное Данилов. – Понятно, что желающих не нашлось.

– Не совсем так. Теоретически до Саркела можно и не плыть. Перед тем, как крепость канула в небытие, к-кирпичи активно растаскивало местное население для своих построек, так что камни хазарской крепости можно найти и в городе. Но в-все равно, добраться до маяка – гиблое дело…

– Ладно, – вдруг спохватившись, подскакивает старик, – не буду отнимать больше у вас время, и так задержался неприлично долго. П-пойду я. Спокойной ночи.

– И тебе не хворать, – Данилов отворачивается к стенке, бурча что-то вроде «какой уж тут покой после таких рассказов…»