Текст книги "Бутылка для Джинна"

Если говорить откровенно, то особенного сожаления в том, что станция подвергнется воздействию, у меня не вызывало, но ведь пострадают люди, а это страшно. И тут я рассмеялся. Анна искоса взглянула на меня, покачала головой и ободряюще улыбнулась. А смеялся я по одной причине, смех этот был нервным. Воздействие уже началось. Ведь не может человек здравомыслящий вести себя так, как Петерсон. Не зря он не отстает от Анны, ставя ей палки в колеса по поводу и без повода, причем в такой нелицеприятной форме. Он даже не подозревает, что постепенно становится зомби. И от него нужно ждать неприятностей в первую очередь.

Как же мне быть? Могу ли я доложить о своих догадках на Землю? Да директор просто не пропустит такое через себя, посчитает это бредом, а еще хуже, ловко составленной инсинуацией, направленной в защиту проекта Анна. А если не посчитает, то представит окружающим именно в такой форме. Я стиснул зубы. Желание вырвать с корнем этих людей из науки начинало превалировать над остальными чувствами. Только рассуждаю я интересно, будто война между нами давно уже ведется и речь идет только о том, что настало время для принятия решения о пуске в дело оружия, имеющего сверхразрушительную силу.

Я начал чувствовать правоту шерифа, учуявшего во мне опасность. Вот это нюх, прирожденный шериф!

Я посмотрел на Анну. Еще одна проблема, не разрешив которую, я не смогу сдвинуться с места. Поддерживая ее в работе, я подставляю ее под удар. Она становится главным действующим лицом в этой заварухе. И пойдет ли она на такое, даже если предложить ей все сокровища мира? А использовать ее в качестве подставного лица я не мог. Почему? Я не знаю, по крайней мере – пока.

В той картине разрушений, которую я себе представил, Анна была единственным человеком, за которого я беспокоился, забыв даже о себе. Мне даже хотелось бы, чтобы она отказалась, и я ее заменил в этом проекте. Это было бы удобнее со всех сторон. Я представил себе, как обрадовался бы Петерсон, если бы это произошло. На его взгляд, он убивал сразу двух зайцев. Во-первых, на самом проекте можно поставить крест, во-вторых, я под ногами путаться не буду. Что ж, разговора с Анной не избежать, это точно. Но уж очень это похоже на шпионский роман. И я в роли резидента. Я попробовал найти в этом что-нибудь смешное и не нашел. Но и отступать не собирался. Я уже чувствовал, что Земля не зря оказала мне такое доверие. Все-таки мир не без умных людей. Только что я должен доказать? Я не знал, какой результат нужен Земле, а ждать, когда Петерсон мне сообщит… Ладно, как говорил мой мудрый дядя, что ни делаешь, все к лучшему. Хороший был человек!

Я дождался, пока Анна сделает небольшой перерыв и спросил:

– Анна, как вы считаете, где мы можем поговорить, чтобы нас никто не подслушивал?

Она непонимающе уставилась на меня, очевидно, я шокировал ее своим поведением.

– Вы хотите сказать, что нас могут подслушивать?

– Я ничего не хочу сказать, Анна, я только задал вопрос и хочу, чтобы вы хорошо подумали над ответом, – сказал я, понимая, что психолог из меня нулевой и от этого начиная злиться.

Она задумалась. По ее лицу я понял, что задал ей задачку не из легких. Наконец она сказала:

– Вы знаете, если хорошо подумать, то практически нигде. Поставить прослушивающее устройство можно везде. Но, в принципе, есть способ избежать этого. Но похоже это на бред.

– Анна, не думайте пока о внешней стороне, какой это способ? – настаивал я.

– Если я вам сейчас скажу, то о нем будут знать подслушивающие, ведь так, агент 007? – Анна улыбнулась мне, но, кроме нежности, я не увидел в ее улыбке ничего более. – Если не возражаете, приходите ко мне часов в девять. Обычно я ложусь в это время спать, и все это знают. Так что у нас с вами будет прекрасное прикрытие, – продолжила она шепотом.

Я покраснел, и Анна снова рассмеялась.

Наш разговор был прерван вторжением Петерсона. Еще не увидев меня, он набросился на Анну.

– Прекрасно, так вы выполняете мое распоряжение. Вы не понимаете важности возложенного на вас задания, – распинался он, – этот тип кажется для Земли очень важным и мы должны создать такую видимость… – он осекся, когда увидел меня, высунувшего голову из-за широкой спинки кресла. – Ах, и вы здесь? Ну, тогда все в порядке, – мне показалось, что он скрипел зубами, – вы уже успели ознакомиться со всей станцией? Это просто здорово. Значит, начинаете скоро работать? – он даже забыл, что успел перейти со мной на «ты», правда, в одностороннем порядке.

– Я еще не успел определиться окончательно, с чего начать, – осторожно начал я, чтобы не испортить общую картину, – но в ближайшее время, наверное, определюсь. И хотелось бы узнать ваше мнение на этот счет. Вы не возражаете, если я подойду к вам, скажем, завтра? – Я специально задал этот вопрос, зная, что ничего конкретного в ответ не получу, но создам видимость своей несостоятельности в принятии решений.

– Завтра? Хм. Нет, завтра не получается. Слишком много работы. Я сообщу вам, когда буду свободен, – с этими словами он и вышел.

Мы с Анной многозначительно переглянулись. Она показала мне большой палец, и мы рассмеялись.

Мы просидели с ней до конца рабочего дня. Решение я уже принял, поэтому уделил внимание и ее работе. Объясняла она понятно и мне начало казаться, что я начинаю понемножку понимать то, о чем она говорит. Мы вместе заказали ужин, и я про себя отметил, что она отдает предпочтение вегетарианским блюдам.

В столовой на этот раз народа было более чем достаточно. Я с любопытством рассматривал окружающих. Люди самые разные и заказывали они по-разному. У одних стол ломился от блюд, у других – одна-две тарелки и стакан напитка. И вели они себя по-разному. Особенно выделялся один тип, сидевший за столом один и с мрачным видом поглощавший уже четвертое блюдо. Глядя на его худощавую фигуру, я вспомнил, что по поводу таких людей дядя говорил, что они только зря переводят продукты.

Я спросил у Анны, кто это такой и, к моему удивлению, это оказался прокурор. Не хотелось бы попасть к нему на прием.

После ужина мы разошлись по своим комнатам. Мне было о чем подумать, чтобы подготовиться к разговору с Анной.

Ровно в девять я стоял у ее двери. Постучал. Анна открыла дверь сразу, будто стояла возле нее. Выглядела она просто восхитительно, я не ожидал, что с виду обыкновенная женщина так может преобразиться. И не столько изменил ее внешний, грубо говоря, лоск, сколько что-то внутреннее. Она источала энергию, глаза ее блестели неведомым мне блеском. Она словно помолодела, вернулась в годы своей юности.

– Вы прекрасно выглядите, – только и нашелся, что сказать я. – Разрешите?

– Вы очень любезны, – с наигранной официозностью произнесла она, – будьте добры, заходите.

Я впервые был у нее. Говорят, что квартира – своего рода лицо человека. И я почувствовал, что совсем не знаю людей, их характеры, привычки. Совсем недавно я представлял ее квартиру и не думал, что она будет именно такой. Вместо предполагаемого мной кабинета, где упорная и трудолюбивая Анна день и ночь занимается своими неразрешимыми проблемами, я попал в рай. Точнее слова не подберешь. Практически из тех же элементов, что и у меня, она сотворила себе не жилье, а настоящее гнездышко, где было хорошо и легко. Я. признаюсь честно, что у других женщин здесь на станции не был, но по памяти, на Земле мне не приходилось испытывать такого блаженства, как здесь.

Анна заперла дверь, заговорщически мне подмигнув. Потом усадила меня в одно из кресел, стоящих друг напротив друга и вышла. Я сидел и наслаждался. Наверное, это синдром холостяка, или как это там называется?

Анна принесла два средних размеров пакета и начала распаковывать их. Среди предметов, которые она достала, были два гермошлема и пара приборов с проводами. На мой удивленный взгляд она приложила палец к губам. Затем включила громкую музыку и начала соединять приборы между собой и гермошлемами. Закончив, она одела один шлем на меня, один на себя и села.

– Ну, все в порядке, вы меня хорошо слышите? – раздался ее голос.

– Да, даже очень, – ответил я и попросил, – что это вы придумали, расскажите, пожалуйста.

– В общем, ничего серьезного, все очень просто. Вы что, в детстве не играли в детский телефон? Отличие только в том, что нас никто не услышит, поэтому на головах у нас эти украшения.

– Да, действительно, до этого мог не догадаться только я.

– Вы преуменьшаете свои достоинства. Так с чего начнем?

Я смутился. Вся подготовка полетела в тартарары. Так не хотелось омрачать эту симпатичную и нежную женщину, портить ей настроение, которое, я больше чем уверен, посещало ее в последнее время не часто. Жаль. Но ничего не поделаешь. И я решился.

– Анна, мы с вами попали в скверную историю, – неуверенно начал я, но по лицу Анны я понял, что она насторожилась. – Я расскажу вам историю своих приключений и выводы из них, а потом вы мне расскажете о своих выводах, договорились?

– Очень интересно будет кое-что о вас узнать, – все еще с улыбкой ответила она. Но улыбка постепенно сходила с ее лица, пока я вкратце пересказал все, что пережил до последнего момента и свои намерения в связи с последними событиями.

Анна долго молчала, потом вопросы посыпались как из рога изобилия.

– Так вы считаете, что моя работа может оказаться опасной не только для моей жизни, но и для жизней людей на станции?

– Не только жизни, но и для рассудка, что иногда страшнее смерти.

– А если мы закроем глаза на происходящее? Прекратим наблюдать за Хироном и похороним мою тему? – в ее глазах была еще надежда.

– Это отсрочит, а может быть, и спасет наши жизни, но погубит много других, пусть не прямо сейчас, а позже. И к каким последствиям это может привести, неизвестно. Вы же поняли, какие у них возможности?

– Да, наверное, поняла, хотя и тяжело представляю, как это можно сделать. Но это неважно. Главное, что такое возможно. Генри, а можно вам задать бестактный вопрос? – я кивнул и она продолжила. – А если вы ошибаетесь?

– Я не знаю, как вам это объяснить. Но я уверен в своей правоте. Конечно, ставить вопрос так, что у вас нет выбора, и вам остается верить мне, не хотелось бы. Но и доказать вам сейчас что-нибудь я не в состоянии.

– Пусть будет так. Но ведь что-то мы можем сделать, чтобы спасти этих несчастных, ничего не подозревающих людей. Они же ни в чем не виноваты, – она умоляюще смотрела на меня.

– Как это сделать, мы еще придумаем, времени у нас достаточно. До тех пор, пока мы не обнародуем результаты. Хотя я, наверное, ошибаюсь. Проблема очень серьезная. А подключать сейчас кого-либо еще, вы сами понимаете, смысла нет.

Остальные вопросы касались уже деталей, и постепенно я понял, что Анна приняла мою точку зрения и будет мне помогать. Было уже очень поздно или, вернее, очень рано, когда она обратила внимание на часы.

– Засиделись мы с вами, нечего сказать, – пробормотала она и пристально посмотрела мне в глаза. – Генри, последний вопрос. Почему вы хотите меня заменить? Из каких соображений? Боитесь, что я не справлюсь?

Я смутился. Этот вопрос был единственным, на который я не хотел отвечать, но изворачиваться перед Анной не хотелось.

– Нет, я боюсь другого – я боюсь за вас. – Ответ прозвучал очень просто, даже как-то буднично.

– А за других вы не боитесь?

– За других? – я сделал неопределенный жест, – за них, конечно тоже…

– Спасибо, что не обманываете. Так вот, мое решение – остаться. И, пожалуйста, не надо больше ничего говорить.

Она встала, сняла шлем и помогла мне освободиться от своего. И вдруг она наклонилась ко мне и припала губами к моим губам. Мир покачнулся и полетел куда-то…

Глава V

Человеку свойственно воспринимать окружающее сначала через свои чувства, а лишь затем разум, выделяя отдельные сомнительные моменты, по эпизодам, иногда по крохам начинает анализировать и собирать в единое целое мозаику из фактов и собственных чувств. Этот процесс, длящийся от гипотезы до открытия, может затянуться на долгие годы, даже на века. Не успев отработать одну версию, человек бросается сломя голову к другим догадкам, оставляя за собой след из неиспользованных возможностей. Попытки создать единую картину мира приводят к тому, что на этом непознанном полотне появлялось все больше белых пятен. Познавая окружающий мир, человек постепенно отходил от познания самого себя, признав себя песчинкой в море непознанного. Каждый из нас прячется в своем панцире, словно улитка, и старается показать миру только то, что считает нужным сам. В современном обществе оцениваются только те качества, которые ему нужны на данный момент. Все остальное – это шелуха, которую нужно отбросить. Для общества было бы прекрасным выходом из всех трудностей, если бы человек обладал простым набором качеств, позволяющих выполнять определенные функции. Политиков с такими-то качествами число «n» плюс-минус небольшой процент, сантехников столько-то и так далее. На деле же оказывается, что высокого класса специалист в каком-либо виде техники вдруг начинает сочинять музыку, а музыкант, продержавшись благодаря образованию некоторое время на музыкальном небосклоне и не снискав лавров, опускается до уровня дворника и, к всеобщему удивлению, находит свое место в жизни, чем очень доволен.

Но общество недовольно этим исходом, так как затратило много средств и времени на такого рода перевертышей. Сколько энергии расходуется на этот неуправляемый процесс, не принося практического результата! Я сам оказался в этом «водовороте», поэтому мне не надо было долго объяснять простые истины. От безумной расточительности проигрывает не только общество, но и сам человек, стремящийся занять в нем место, соответствующее достоинствам претендента. Случайно попав не на свое место, он приносит вреда больше, чем обезьяна, сидящая в его кресле. А отказаться от достигнутого положения мало кто в состоянии, особенно, если есть от чего отказываться.

Но такой круговорот имеет и свои положительные стороны, в последнее время значительно нивелированные. Как сквозь мелкие сита просеивались иногда гениальные ученые, писатели, музыканты, политики. Однако, сколько нужно времени и средств, чтобы не упустить гениев, по какой-либо причине затерявшихся в общей массе! Вершин достигают единицы, но кто может сказать, что они лучшие из лучших? Что происходит с оставшимися, с их невостребованными способностями? Представить невозможно, как сложится жизнь в обществе, например, поэта, чьи помыслы витают столь высоко, что не каждому дано постичь эти горизонты, скажем, на сложном и ответственном производстве? Или, наоборот, прирожденного руководителя, лидера с посредственными способностями в науке, жизнь бросает на руководство, предположим, института генетики? И тот и другой будут отличными тормозами, приносящими колоссальный вред.

Новая система, введенная в ряде стран, основанная на сборе данных о человеке, его поступках и постоянное сравнение их с данными, собранными за два-три поколения, позволяют снизить погрешность во многих областях. Но затраты на такой отбор столь велики, что такого рода тестирование производится только для наиболее важных направлений развития общества. В остальном – тот же хаос, не считая крупный частный бизнес, который, благодаря этой системе значительно повысил свой капитал.

Все эти размышления навевались на меня ветром новых познаний. Ранее я сталкивался, в основном, с техническими результатами, достигнутыми цивилизацией. Они были вокруг меня, их можно осмотреть, пощупать и если очень хочется, то можно попробовать их на вкус. Если их убрать – образуется пустота, которую, казалось бы, не заполнишь.

Окунувшись в так называемые «оккультные науки», я перешел в мир человека, его души, и понял, что здесь я не только новичок, но и совершенно чужой. Мне открывались такие вещи, о которых хотелось сказать – дикий бред. Но постепенно некая таинственность, исходящая от этой информации, захватывала мое сознание и я начал проникаться пока еще неосознанным доверием к ней. Я понимал, что обзоры составлялись людьми, не воспринимающими серьезно предмет их описания, но пока мне хватало и этого. Таким образом, я, находясь на государственной службе с важным заданием, погрузился в изучение своего «я». Анна помогала мне, чем только могла, несмотря на свою занятость. Руководство заняло позицию выжидания, не вмешиваясь в наши дела.

Время летело быстро, я научился перерабатывать информацию как хороший компьютер, но ее было очень много. Складывалось впечатление, что я не смогу ее переработать и за всю свою жизнь. Постепенно я начал замечать, что Анна устает и все с меньшим и меньшим энтузиазмом приступает к исследованиям. Время невидимого с Земли и видимого с орбиты Юпитера Хирона подходило к концу, а результатов не было. Точнее, результаты были, но чисто астрономические, для ее же работы – отрицательные. Как с сарказмом говорила Анна, материалов для докторской диссертации у нее достаточно, но это ее не радовало. Многие, предпочитающие держать синицу в руках, плясали бы от радости, но только не Анна. Кроме присказки моего дяди, который говорил, что если что-то делается не по твоему желанию, то так и должно быть, в голову мне не приходило.

В один из вечеров, большинство из которых я проводил у Анны, я попробовал снова включить свой логический механизм. Предпосылок было немного, и выбирать особенно было не из чего. Но попробовать все же можно. Итак, приступаем. Вернемся к самому началу. Исчезнувшие, по моему предположению, корабли с первого по седьмой. Это раз. Возвращенный «странным» способом восьмой корабль. Это два. Испортившая свою «репутацию» станция. Это три. Хирон, ведущий себя не по правилам. Это четыре. И отсутствие результатов наблюдений за Хироном. Это пять. Остальные факторы субъективны, пока их можно не рассматривать. Так и должно быть, снова подумал я и поморщился. Эта фраза меня уже начинала нервировать. Предположим, что я – это всесильные «они». Пока рассмотрим одну задачу с двумя неизвестными: передо мной располагается Солнечная система, в которой на одной из планет существует разумная жизнь. Жизнь достигла таких высот разума, что пытается выйти за пределы своей планетной системы. Абстрагируясь от причин, по которым их нельзя выпускать за эти самые пределы, придется это сделать. Какие у меня возможности? Прямо скажем, неограниченные, я могу двигать планеты, вызывать духов, управлять зомби и так далее. Что я не могу? Во-первых, я не могу рассекретить себя, это раз Что еще? Я не имею права убивать людей, правда, если они сами себя начнут лишать жизни, или убивать друг друга, то это их дело, на это можно закрыть глаза. Самое главное, чтобы не заподозрили меня.

Можно сказать, что девять попыток я уже отразил. Семь кораблей сбил с курса, восьмой отправил назад, автоматическую станцию опозорил. Что предпринимают люди? Они не унимаются. Отправили еще один корабль. Ничего, его обезвредим. Так, они изучают магию, хиромантию и так далее? Хорошо, это мне только на пользу. Изучают движение Хирона? Да пусть изучают, я его с места не трону больше!

Стоп ребята! Да вот же оно, на поверхности лежит! Я очнулся от своих глубоких размышлений.

– Анна, – закричал я, – я нашел!

– Генри, милый, что с тобой? Чего ты кричишь? – подскочила в кресле она, – успокойся и расскажи, что ты такое нашел. Ты ведешь себя, как Архимед, сидевший в ванне.

– Я понял… – начал я и осекся. Я вспомнил один момент в рассказе Альфреда и замолчал. Какую глупость едва не сморозил! Кретин!

А момент этот такой. Когда Альфред закодировал программу запрета, им пришлось зондировать его мозг, чтобы обнаружить код. Это значит, что все высказанное они знают, а вот то, что еще находится в моей голове, придется вытаскивать. А вот начинают они этот процесс, только если их не устраивают какие-то конкретные факты или действия. Это означает, что я должен молчать. До каких пор? И что толку в моих знаниях, если я ничего не могу рассказать! Замкнутый круг. Да и не только сказать, а и сделать тоже. У меня разболелась голова от напряжения.

Анна молча смотрела на меня, ожидая моих откровений.

– Извини, пожалуйста, но это полная ерунда, – начал изворачиваться я, а что прикажете делать? – не обращай внимания. Что-то голова болит, у тебя ничего успокаивающего нет? – попытался я перевести разговор в другое русло.

Анна внимательно посмотрела на меня и вышла. Не поверила, это точно. Надо придумать что-то, не хочется ее обижать. Но голова трещала и ничего придумать я не мог. Такая внезапная боль, очень больно. Зондируют, мелькнула мысль. Внутри меня похолодело. Я замер от ужаса. И боль прошла. Вот так сама взяла и прошла. Значит, так оно и было. За нами наблюдают. Хотя этого и следовало ожидать, но для меня это было слишком внезапно. Альфред рассказывал, что он потерял сознание, когда с ним это произошло. Я пока отделался лишь головной болью и обильным потом. Что они узнали, докопались ли до моих догадок? Это просто кошмар, какой я несдержанный. Сидел бы тихонько и размышлял на здоровье. Нет, захотелось сразу поделиться, идиот и хвастун. Только что же теперь мне делать? Сидеть и ждать последствий?

Вошла Анна, принесла стакан с жидкостью, по цвету не определимой, мутной и явно не аппетитной. Так как боль уже прошла, пить эту гадость не хотелось, но видимость придется создавать. Я взял стакан, принюхался и подумал, что совершаю подвиг, с тем и проглотил содержимое.

Проснулся я ночью оттого, что затекли ноги. Я продолжал сидеть в кресле. Анна тоже не ложилась, свернувшись калачиком в кресле напротив. Я осторожно, чтобы не разбудить, перенес ее в постель и прикрыл одеялом. Лицо ее было тревожным, видимо снилось что-то неприятное.

Я на цыпочках вышел и прикрыл дверь. Замок щелкнул, я повернулся лицом к лифту и… едва не наскочил на шерифа.

– Так-так, я как чувствовал, что у нас с тобой будет встреча. Только не говори мне, что ты лунатик, – прорычал он. Я стоял ошеломленный внезапной встречей. – Пройдем в участок, дружок, и без фокусов! Здесь тебе все равно скрываться будет негде.

Лифт подошел, и мы спустились вниз. Я пока не решил, как себя вести, поэтому просто молчал.

Мы зашли в так называемый «участок». Обычные комнаты, столы, компьютеры, только много перегородок, отделяющих своего рода «камеры» от основного помещения. Участок был пуст, из камер тоже не доносилось ни звука. Наверное, работы у шерифа и местной полиции немного.

Дверь открылась, вошел полицейский в чине сержанта. Ого, начальство!

– Джон, оформи этого голубчика. Задержан мною у комнаты 2122 в два часа одиннадцать минут. Выходил на цыпочках, видимо, не хотел будить хозяев, – довольно рокотал его бас. – А утром я доложу твоему начальнику. Надо устроить этому субчику промывку мозгов.

– Сэр, я восхищаюсь вашим трудолюбием. В такое время, обычно все спят…

– Не стоит, сержант, это мой долг, – шериф встал и довольно потянулся. – Дай ему самый лучший номер в твоей гостинице. И смотри, он нервный, может выкинуть какой-нибудь фортель. Если что, вызывай напарника, – он окинул меня свирепым взглядом. – Жалко, что я не могу разобраться с ним сам!

Шериф вышел, сержант повернулся ко мне.

– Так что произошло с вами? – в его голосе сквозило сочувствие. Очевидно, на преступника я не тянул.

– Да ничего особенного, – я пытался говорить как можно спокойнее, – возвращался домой от… – здесь я запнулся, не зная, как ее официально называть, – в общем, от сотрудницы.

– Ясно. Сотрудница хоть хорошенькая? – по тону его я понял, что он не хотел меня ни сажать, ни оформлять бумаги, – я бы не стал вас задерживать, да вот загвоздка, не могу отпустить. Если бы вас задержал кто-то другой, а не шериф, вы меня понимаете? Да и как-то странно он вас задержал. Без свидетелей, пострадавших не разбудил. Я, честно говоря, не знаю, чем это кончится, но мне кажется, что у него против вас какая-то личная неприязнь. Или счеты? – он посмотрел на меня.

Я пожал плечами.

– Я здесь недавно и до этого никогда его не видел. По крайней мере, сделать ему плохое я бы просто не успел.

– Чтобы сделать что-нибудь плохое, не нужно больше пяти минут, – сострил сержант. – Так вы и есть тот самый штурман? Да, это меняет дело. Попрошу выложить вещи из карманов.

Я выложил пропуск, расческу и ключ. Он повертел в руках пропуск и уважительно хмыкнул.

– Открытый доступ. Да вы редкий гость! Шериф, наверное, просто не в курсе событий. Я пойду и посмотрю, может он где-то рядом, – сержант вышел из комнаты. Вернувшись минут через семь-восемь, он развел руками.

– Не нашел. Видимо пошел спать. Но вы не переживайте. Сейчас составим протокол, и вы пойдете к себе. Только пропуск я себе пока оставлю. Можно было бы взять с вас подписку о невыезде, но в наших условиях… – он рассмеялся.

– Мне завтра к вам зайти или вы вызовите?

– Да, зайдите часам к десяти. На месте будет мой начальник, с ним и поговорите. Итак, давайте составим протокольчик…

Разбудил меня хлопок двери. Я с трудом разлепил глаза и увидел Анну, готовую идти на работу.

– Генри, что происходит? Где ты был и почему не собрался еще на работу? Или ты устроил себе выходной? Как голова? – зачастила она, а я как истукан сидел на кровати и восстанавливал в памяти происшедшее этой ночью.

– Начнем с конца, а то я забыл уже, о чем ты спрашивала сначала. Голова не болит, просто не выспался. Выходной мне устроил шериф, арестовавший меня вчера. Вернее задержавший. Не собрался потому, что проспал. Был в участке с двух часов с небольшим до четырех. И что там еще? Ага, что происходит? А происходит романтическая история, первый этап которой закончился открытием нашей тайны, причем со скандалом. Теперь весь корабль будет знать, что у меня с тобой роман. Тебя это смущает? – я потянулся к ней.

– Меня это не смущает. Меня смущает твое поведение вчера. И почему это шериф оказался в два часа ночи у моей двери? Сидел в засаде, что ли? – она отстранилась, и я снова уселся.

– Ну, зачем столько вопросов? Вчера мне показалось, что я, наконец, понял, что нужно делать человечеству, чтобы нас выпустили в открытое пространство.

– И что же? – заинтересованно спросила Анна, но тут же прижала палец к губам, показывая, чтобы я молчал.

– Танцевать и веселиться, – сказал я первое, что пришло в голову. Как я сожалел, что не могу рассказать Анне правду.

Нас отвлек стук в дверь. Я вскочил, накинул халат и подошел к двери. Там стоял сержант. Он протянул мой пропуск.

– Извините, сэр, за беспокойство, все улажено, – потом он оглянулся вправо и влево, в коридоре никого не было. – Можно мне зайти к вам на минутку?

Я немного растерялся, глянул на Анну. Она кивнула головой и зашла за перегородку. Я пропустил сержанта вперед и закрыл на замок дверь.

– Сэр, я хотел бы вас предупредить кое о чем, – он кивнул в сторону перегородки, как бы спрашивая, можно ли говорить откровенно, я кивнул утвердительно и он продолжил. – У меня сегодня было кошмарное утро. Шериф прибежал сразу же, как только смог увидеться с прокурором. У него на руках ордер об аресте. Сэр, там есть обоснование, в котором написано, что участилось воровство и, в основном, в ночное время. И якобы есть свидетель, опознавший в нем, то есть в воре, вас. Я привык всегда полагаться только на свои собственные впечатления. И я неплохо знаю шерифа, он способен на такие штуки. Сегодня он был, как никогда разъярен. Видели бы вы его глаза, мне показалось, что они пустые, безо всякого выражения. Такие глаза я видел на фотографиях профессиональных убийц. В общем, он, наверное, скоро будет здесь. Возьмите пропуск и идите на работу. Я порвал протокол, так что доказать ему что-либо будет невозможно. Уходите поскорее, может быть и обойдется. Он не ходит в научные блоки, нужно выписывать разрешение и так далее.

– Спасибо вам, сержант. Вы оказали мне огромную услугу, – сказал я и протянул ему руку. С удовольствием ощутил его крепкое пожатие.

Едва он вышел, я бросился переодеваться. Спешить, спешить и еще раз спешить. Я совсем забыл про Анну. Она стояла и смотрела на меня испуганными глазами. Наверное, она поняла все, так как спросила еле слышно:

– Генри, «это» началось?

Что я мог ей сказать? Для меня было ясно одно – охота началась и дичь в данном случае я.

По дороге в наш блок я пытался обдумать ситуацию, но мысли перебегали одна на другую и я так и не смог сосредоточиться. Анна была внешне спокойна, но по дрожащим рукам я видел, как тяжело дается ей такое спокойствие.

– Генри, ты знаешь причину? – сразу же спросила она, едва мы пересекли порог ее кабинета, – почему это началось? Или стоит ожидать нестабильности Хирона?

– Нет, Анна, я не знаю, я ничего не знаю и знать не хочу, – я подмигнул ей и продолжал спектакль, – у меня есть задание от руководства на Земле и я собираюсь его выполнить. Сотни людей занимаются этим на Земле, а я – в космосе, только и разница. Чем я хуже или лучше их? Ничем. И я еще только учусь. Меня не интересует движение каких-нибудь планет, малых или больших. Пусть себе движутся. Меня не интересует Хирон, – я опять подмигнул Анне, – даже если и не обнаружится, что Хирон может иметь какие-то ускорения, а так оно, наверное, и будет. Зачем ему менять свою скорость? С таким весом нужно обязательно лететь именно с постоянной скоростью. – Я посмотрел на Анну, и она кивнула головой, что поняла. Тогда я продолжил: – А сейчас мы хиромантией займемся. Аннушка, дай-ка мне свою правую руку. Давай разберемся, где у тебя линия жизни? Вот она. Длинная линия, просто превосходная линия, жить будешь лет этак до ста. А теперь давай посмотрим другую руку. Ага, тоже длинная линия. В общем, что я могу тебе сказать? Ждет тебя в казенном доме червовый интерес.

Я взглянул на Анну и увидел в ее глазах слезы. Она плакала и благодарно улыбалась мне. Я ободряюще сжал ее руки и сказал:

– Ты займись пока чем-нибудь, а я пойду к Петерсону, узнаю, можно ли дать радиограмму на Землю с моим отчетом. В нем я напишу, что научился разбираться в линиях руки и попрошу инструкции, как мне это использовать на корабле. Ты поможешь мне написать отчет? Я мог бы и сам, да только никто, кроме меня не поймет. А нужно, чтобы поняли и на Земле. Ты меня понимаешь?

– Да, Генри, я помогу тебе. Приходи поскорее, и мы займемся отчетом, – сообразительная помощница у меня, цены ей нет.

Я вышел из комнаты и отправился к кабинету начальника. На удивление, Петерсон был на месте. Мне не хотелось вступать с ним в пререкания, поэтому я просто спросил, когда я смогу отправить свой отчет. Он ехидно улыбнулся:

– Накропали отчетец? Превосходно. Я буду очень рад с ним ознакомиться, – это прозвучало, как приказ, – давай посчитаем. Дня три буду внимательно его изучать лично я. Потом, если все нормально, то я вынесу его обсуждение на Ученый совет института. Он состоится послезавтра, но я не успею подготовить его к этому дню. Значит, через девять дней. Обсудим на совете, сделаете затем доклад более подробно и, пожалуйста, отдавайте его в Совет директоров. Он состоится через пять дней, но мы на него не успеваем. Тогда, если он собирается один раз в две недели, то через девятнадцать дней он мог бы уже уйти на Землю, но это уже решит Совет, когда отправить, да еще нужно согласовать со службой связи. При самых минимальных сроках, я думаю, что около месяца. Но вы можете не переживать. Датой сдачи отчета является предоставление его здесь, а не на Земле. Иногда случаются накладки, и информация теряется, сам понимаешь, космос дело тонкое. Один наш физик отправлял информацию, так она пришла на Землю спустя восемь месяцев. И, хотя его отчет каким-то образом затерялся, я его восстановил и благополучно отправил. А, так как он был здесь зафиксирован, то компания, заказавшая его работу, не стала предъявлять нам претензий. Я надеюсь, что вас это устраивает, сэр? – его тон заставил меня взглянуть ему в глаза и я обмер. Точно такие же, как описал сержант. Все подтверждается. Атака началась. Сколько будет таких Петерсонов на станции? Я сам не смогу отправить отсюда никакой информации. Это ясно как день. Я сидел возле стола Петерсона и у меня понемногу начала усиливаться боль в голове. Я снова взглянул ему в глаза и больше не мог оторвать взгляд. Что-то начало проникать в мою голову. Боль усиливалась, я начинал терять сознание… Раздался стук в дверь и боль отпустила. Я без сил откинулся на спинку стула. Вошел один из сотрудников и принес дискету. Я воспользовался его приходом и, буркнув «спасибо», поспешил к выходу. Уже возле двери я услышал: