Текст книги "Введение в Лакана"

ПРЕДИСТОРИИ
СТАДИИ
ЗЕРКАЛА

3 августа 1936 года Лакан выступает на 14-м Международном психоаналитическом конгрессе в Мариенбаде. Впрочем, толком выступить ему так и не удалось: через десять минут выступление прерывает председательствующий Эрнест Джонс. Почему? Возможно, потому что никому не известный француз говорил на каком-то непривычном языке. Возможно, потому что все были взволнованы куда более важными проблемами – конфликтом Анны Фрейд и Мелани Клайн; расползающимся по Европе фашизмом, который вынуждал психоаналитиков покидать Европу.

Лакан понимает – идти нужно своим путем, но ему нужны союзники. Он обращается к работам Мелани Клайн, которая занимается вопросами фантазматического, воображаемого пространства субъективации, структурализацией объектных отношений, архаической ролью эдиповых уз, паранойяльной позицией. Для Клайн, как и для Лакана, объект – всегда имаго, то есть образ объекта, который субъект интроецирует в себя, превращая его в фантазм. Позиция Клайн и Лакана противоположна позиции Анны Фрейд и нарождающейся эго-психологии. Лакан будет определять становление психики, исходя из того, что я субъекта создается не под влиянием принципа реальности, не как система психологических защит, но в результате серии идентификаций, в первую очередь в результате идентификации со «своим собственным образом».

Само понятие «стадии зеркала» Лакан заимствует у психиатра, философа, детского психолога Анри Валлона. Он перерабатывает теорию Валлона на основе идей Фрейда о происхождении я. Другими истоками «стадии зеркала» становятся диалектика отчуждения Гегеля и теории Харрисона, Шовена, Лоренца. Эти этологи установили первостепенную роль образов и их запечатлевания в развитии живых организмов.

В статье 1931 года «Как развивается у ребенка понятие о собственном теле» Валлон описывает появление представлений о себе. В этой статье рассматриваются опыты с зеркалом как своего рода испытания, которые ребенок проходит на пути взросления и которые становятся решающими в завоевании нормальной «взрослой» связи с собственной реальностью и реальностью вообще. Лакан психоаналитически пересматривает психологические представления об отношениях с реальностью, а также замещает «испытания» «стадией».

В 1923 году в работе «Я и оно» Фрейд высказывает ряд соображений по поводу рождения я. Во-первых, пишет он, я – одно из представлений, которое кажется нам само собой разумеющимся: «мы создали себе представление о связной организации душевных процессов в одной личности и обозначаем его как я этой личности». Во-вторых, появление я связано с различением ощущений внешнего и внутреннего, с образцом этого различения на основе удовольствия/ неудовольствия. Я – поверхность между внутренним и внешним, граница, на которой конституируется субъект. Между тем то, что ребенок научается различать себя и другого, еще не значит, что он оказывается в согласии с собой. В субъекте конституируется область изначального отчуждения, формирующая в нем разделенность внешнего и внутреннего. В появлении себя, своего собственного я принципиальную роль играет другой. В книге 1921 года «Массовая психология и анализ человеческого я» Фрейд пишет, что в психической жизни человека всегда присутствует другой. Этот другой выполняет различные функции, и на первом месте у Фрейда стоит другой как образец, прообраз [als Vorbild]. В-третьих, эта поверхность проецируется вовне: я – проекция; образ себя придан извне. Лакан развивает эти соображения Фрейда.

Ребенок переживает стадию зеркала в возрасте от 6 до 18 месяцев. Начинается она после разрешения комплекса отнятия от груди, вследствие которого устанавливается имаго материнской груди. В результате этого отделения и раскрывается пространство, в котором будут то сходиться, то расходиться я и другой.

В основании стадии зеркала лежит «преждевременность рождения», беспомощность, Hilflosigkeit, отсутствие моторной координации послеродовых месяцев, витальная зависимость от Другого, от матери. Судьба новорожденного – социализация или смерть. Хоть и «с опозданием» на несколько месяцев, зеркальный образ позволяет скоординировать моторные функции тела и собрать различные органы в единый организм. Так ребенок овладевает собственным телом.

Запечатлеваемый образ себя в дальнейшем действует как жизненно необходимая опора, как протез, без которого я утрачивается в психотическом неразграничении внутреннего и внешнего. На стадии зеркала создается нарциссический образ, синтезирующий единство собственного тела, образа его. Свидетельством иллюзорности этого единства является тот психотический распад целостности тела, который встречается при шизофрении, при регрессии по ту сторону зеркала. Раздробленное тело – вот что поджидает за иллюзорным единством.

До стадии зеркала ребенок переживает свое тело не как целостность, а как автоэротическую автономию частей собственного тела. Встреча с зеркальным двойником приводит ребенка в восторг, а опыт «удвоения реальности» призван нейтрализовать угрожающий распад тела. Отождествляя себя с образом, приходящим извне, ребенок делает первый шаг к признанию себя – собственного я [moi]. Это признание приходит извне, и оно всегда должно будет приходить. Единство собственного я будет носить отпечаток воображаемого, иллюзорного единства, поддерживаемого человеком на протяжении всей жизни. Признавая себя в других, человек будет радикально отчужден от себя в этой «объективирующей идентификации». Он будет вынужден соперничать со «своим» «собственным» образом.

ОБРЕТЕНИЕ
СЕБЯ —
ОТЧУЖДЕНИЕ
ОТ СЕБЯ

Так я никогда не обретает прав на свое собственное я: свое я – не своя собственность. Свой собственный образ сконструирован вне себя. Собственный образ присвоен. Я отчуждено от себя. Так Нарцисс влюбился в свой собственный образ, приняв себя за другого.

Нарциссизм парадоксально хранит в себе образ другого и оказывается непреложным условием социализации. Лакан говорит: нарциссизм стадии зеркала – уже шаг к социализации. Фрейд объясняет нарциссический выбор объекта превращением агрессивности в любовь. Это превращение позволяет вытеснить агрессивность и вступить в социальные отношения. Спрятанные зубы агрессивности обусловливают связь с другим, предписывают возможность социальных уз.

Стадия зеркала сочетает в себе нарциссическую любовь и агрессивность. Между мной и другим всегда уже существуют трения: другой всегда притягивает и отталкивает меня своим образом. Более того, мое собственное я – не что иное, как другой; но оно же и чужое я, отчужденное от меня. Жак Лакан повторяет знаменитые слова Артюра Рембо: «Я – это другой». Отчуждение от себя есть результат включения в собственную психическую структуру внешнего. Так, в конечном итоге, внешними человеку и представляются социальные узы и культура.

Это двойственное отношение с образом другого, который оказывается своим собственным образом; это двойственное отношение со своим образом, который обретается в образе другого наводит Лакана на мысль, что агрессивность содержится и в любви, и в ненависти. Агрессивность движет и филантропом, и хирургом, и идеалистом, и миротворцем, и педагогом.

Лакан подчеркивает зрительный, спекулярный аспект стадии зеркала. Зрение обретает первостепенное значение в субъективации, в отношениях с собой и другим. Даже теория, умозрение, спекуляция основывается на зрении. Захваченность, плененность образом другого, благодаря которой удается овладеть собственным телом, предполагает определенную цену: если мое собственное я занимает место другого, находится вместо другого, тогда понятно, почему я плачу, когда бьют другого; понятно, почему я хочу именно того, что хочет другой. Этот феномен совершенно очевиден у ребенка, нарциссизм которого неприкрыт.

Нарциссизм этой стадии состоит и в том, что форму этого образа Лакан предлагает называть идеальным я, идеал-я. Другой/я достоин любви, ведь в нем есть то, чего не хватает мне. Во мне – нехватка. В другом – единство, владение собой, свобода движения. Мой идеал – вне меня. Мой идеал смотрит на меня. И видит мою острую психическую недостаточность.

Так еще одно следствие стадии зеркала – явление взгляда другого, надзирающего за мной, всевидящего ока. Собственное я выставлено напоказ. Оно под постоянным надзором. Этот взгляд мой вне меня. Взгляд незримо взирает извне.

Годы спустя, во время семинарских занятий февраля-марта 1964 года Лакан будет развивать оппозицию взгляда и глаза. Расщепление взгляда и глаза приводит к эффекту неудавшейся встречи, эффекту ускользающей реальности. Лакан скажет: то, на что направлен мой взгляд никогда не является тем, что я хочу видеть в Другом, из Другого; и, с другой стороны: ты никогда не глядишь на меня оттуда, откуда я на тебя смотрю.

История разделения акта смотрения в психоанализе на взгляд и глаз восходит к рыбалке, на которой Лакан оказался в студенческие годы. В одной лодке с ним среди рыбаков был некто Малыш Жан, который, указав на блестящую в воде на солнце пустую банку из-под сардин, сказал: «Видишь эту жестянку? Видишь? А вот она тебя не видит!» Лакан тогда подумал: если в том, что говорит Малыш Жан и есть какой-то смысл, то лишь потому, что каким-то образом банка все же смотрит. Как же она смотрит?

Лакан видит консервную банку потому, что она отражает свет. Банка, как и любой предмет, светит отраженным светом. Не Лакан каким-то образом высвечивает банку, но «сама» банка «светит» ему в глаз. Банка – источник света. Причем, банка посылает световые сигналы, независимо от того, смотрит на нее Лакан, или нет. Взгляд банки предшествует смотрящему на нее глазу Лакана. Взгляд банки скрыт от глаза.

Так взгляд картины оказывается тем слепым пятном, которое нарушает ее прозрачность и привносит непреодолимый разрыв в отношения с ней. Невозможно увидеть картину из той точки, из которой она глядит на меня. Смотрящий глаз и взгляд роковым образом асимметричны.

Мы никогда себя не видим, и представление о себе зависит от взгляда другого. Взгляд оказывается не на стороне субъекта, а на стороне объекта. Взгляд – объект акта смотрения. Взгляд – объект зрительного, скопического влечения. Не проекция ли взгляд? Не становится ли внешний мир спроецированным взглядом? Взглядом постороннего? Взглядом потустороннего? Не смотрим ли мы по ту сторону реального?

17 июля 1949 года Лакан выступает на 16-м конгрессе в Цюрихе. Доклад его – новая версия «Стадии зеркала», которую он пытался изложить 13 лет назад. Именно эта версия и будет опубликована в собрании «Сочинений». Полное название статьи отражает ее содержание: «Стадия зеркала как формообразующая функция я, какой она раскрылась нам в психоаналитическом опыте». После того, как в 1936 году первая попытка представить стадию зеркала оказывается неудачной, Лакан, не дожидаясь завершения конгресса, не отдав свою статью для публикации, отправляется в столицу германского фашизма, Берлин, на XI Олимпийские игры.

ПО ТУ СТОРОНУ РЕАЛЬНОСТИ

После посещения скандальной Олимпиады в Берлине Лакан возвращается в Париж и пишет программный текст «По ту сторону принципа реальности», в котором продолжает совмещение отдельных теоретических положений Валлона, Фрейда, Гегеля, Гуссерля, Сартра, Мерло-Понти. Эта статья станет основополагающей для самого Лакана. Он будет возвращаться к ней вновь и вновь. Не удивительно, ведь речь в ней идет о природе психоанализа, его границах, взаимоотношениях с другими дисциплинами.

Справедливы ли претензии психоанализа на собственную область знаний, независимую от позитивной науки? Можно ли изучать феномен человека, используя методологию, отличную от таковой традиционных наук? В чем особенность психоаналитического метода?

Фрейд вышел за пределы естественных наук и обнаружил ту область знания, которую впоследствии заняли гуманитарные науки. Его открытия позволили вырваться за пределы господствующей научной парадигмы. Лакан как будто предвидит в своей статье будущее торжество эго-психологии, в которой психоанализ растворится в допсихоаналитических представлениях, и человек вновь станет объектом естественнонаучного изучения. В том же 1936 году, когда появляется статья Лакана, выходит в свет книга Анны Фрейд «Эго и механизмы защиты», в которой речь практически исключительно идет об эго. Через три года, основываясь на этой книге, Хайнц Хартманн напишет основополагающий для эго-психологии текст «Психология эго и проблема адаптации». Эго-психология станет не только основной версией американского «психоанализа», но и официальным «психоанализом» вообще, поскольку именно его будет исповедывать базирующаяся в Америке Международная психоаналитическая ассоциация. Учрежденная Фрейдом в 1910 году, эта организация через 30 лет предаст забвению целый ряд его принципиальных открытий. В отличие от эго-психологии, задача психоанализа, по Лакану, состоит не в том, чтобы создавать комфортные условия существования в реальности, а в том, чтобы задаваться вопросом о природе самой этой реальности. Реальность – не что-то объективное, к чему должно адаптироваться я. Реальность выглядит такой, какой мы ее себе представляем. Я – настолько же порождение реальности, насколько и реальность – порождение я.

Адаптация подразумевает возможность гармоничных отношений между внутренним и внешним миром. Биологическое понятие адаптации оказалось одним из центральных в эго-психологии, в которой невротические симптомы понимаются как дезадаптивное поведение. Лакану эта идея чужда уже в начале 1930-х годов.

Во-первых, адаптивная функция я, которую эго-психологи выводят из посреднической роли отведенной Фрейдом этой инстанции, не принимает в расчет той отчуждающей роли я, которая очевидна на стадии зеркала, когда я формируется. Реальность – проекция, воображаемая конструкция. И вопрос состоит не в приспособлении себя к реальности, а в осмыслении реальности. Задача психоанализа в том, чтобы вскрыть иллюзорный смысл адаптации.

Во-вторых, когда речь идет об адаптации, то предполагается, что эго-психолог, само собой разумеется, лучше адаптирован, чем его клиент. Эта приспособленность дает ему власть над пациентом. Так психоанализ превращается во внушение.

В-третьих, для психоаналитика субъект рождается в травмах, расщеплении, с биологической недостаточностью, и говорить о гармонии с природой или обществом применительно к человеку наивно. Акцент, поставленный эго-психологами на адаптации, указывает лишь на то, что сама эго-психология – инструмент социального контроля и конформизма.

«По ту сторону принципа реальности» – одна из первых статей, в которой подчеркивается первостепенная роль языка в психоанализе. Лакан подвергает критике традиционную психологию, основанную на позитивистской науке, и противопоставляет ей понятие производимого языком и в языке смысла, в том числе и смысла человеческого существования. Ведь одно из революционных открытий Фрейда состояло в том, что истина субъекта обнаруживается в свободных ассоциациях. Речь всегда кому-то адресована, и даже если кажется, что говорится полная бессмыслица, в ней все равно содержится направленное сообщение.

Лакан пишет о дискурсе аналитика, того, кто «как полагается, знает». Психоаналитик не должен притворяться, что ему известна истина пациента. Аналитик занимает для пациента место Другого. Лакан обращается к принципу реальности, сформулированному Фрейдом в 1911 году. Что это за принцип? Что такое реальность? В начале XXI века эти вопросы звучат с куда большей остротой, чем когда-либо.

Лакан говорит: всякое признание, принятие или отрицание окружающего мира, происходящее благодаря собственному я, коренится в том единстве образа, который возникает вовне; мир берет свое начало на стадии зеркала в проекции себя в мир. Реальность окружающего мира зависит от реальности психической. И в свою очередь психическая реальность обретает единство на основе целостных форм окружающего мира.

Еще один очевидный вывод из позиции Лакана: истина, которая в естественных науках соотносится с неким объективным знанием, в психоанализе связана с психической реальностью, с тем, что является истиной субъекту. И здесь Лакан следует за Фрейдом. Ведь именно этот вывод становится в 1897 году основополагающим для учреждения психоанализа. В знаменитом письме Флиссу Фрейд пишет, что больше не верит в теорию материальной травмы, поскольку в бессознательном нет никаких указаний на реальность, и, значит, невозможно различить истину и вымысел. Факт желания настолько же реален для субъекта и психоанализа, насколько так называемый физический факт – для позитивистской науки и психологии. В поисках истины Лакан обращается к психоанализу и философии.

ЛАКАН
И ФИЛОСОФЫ

У Фрейда, как известно, с философией складывались весьма непростые амбивалентные отношения. С одной стороны, ему близки и Платон, и Эмпедокл, и Кант, и Ницше; с другой, – того же Ницше он обходит стороной, опасаясь обнаружить у него «свои собственные» открытия. Кроме того, Фрейд подвергает философию критике за систематизацию, граничащую с паранойяльным бредом, да и, конечно, за пренебрежение к бессознательному.

Несмотря на то, что у Лакана с философией складываются куда более близкие отношения, и здесь не все так просто. С одной стороны, Лакан, вслед за Фрейдом, противопоставляет психоанализ тотальным моделям философских систем, и связывает философию с властным дискурсом Господина, с другой стороны, отсылок к философам у него куда больше, чем у Фрейда. Лакан постоянно сопоставляет психоаналитический метод с диалогами Сократа, апеллируя к платоновскому «Пиру».

В своей теории субъекта Лакан во многом отталкивается от декартовского «мыслю, значит существую». Психоанализ подрывает эту формулу, указывая на то, что cogito лежит у истоков иллюзии, ведь я мыслю там, где я не есть, и, значит, я есть там, где я не мыслю. Мысль приходит мне в голову. Откуда? – Из другой сцены, – говорит Фрейд. Она приходит из разных сцен, из разных мест, – сказал бы Лакан. Мыслит не субъект, мыслит другое место. И место это зависит от той ситуации, в которую попал субъект.

В начале 1930-х годов философский интерес Лакана не ограничивается Спинозой и Декартом. Ему важна и современная философия. Его привлекают и Ясперс, и Гуссерль. В своих статьях он не просто обращается к феноменологии, но в 1936 году даже представляет «феноменологическое описание психоаналитического опыта». Впоследствии отношение Лакана к феноменологии станет критическим. Отдельную статью он посвятит анализу «Феноменологии восприятия» Мерло-Понти.

Постепенно в поле зрения Лакана попадают феноменология Хайдеггера, а также Маркс и Гегель. От монизма Спинозы, в котором личность предстает как единство, заключающее в себе и норму, и патологию, он обращается к монизму гегелевскому, в котором место личности занимает самосознание. Гегель поздно проникает во Францию – после Гуссерля, после Хайдеггера. Гегель – современник Лакана. Важно и то, что Гегель приходит во Францию в весьма оригинальной интерпретации Кожева. Родившийся в Москве, Александр Кожевников – племянник того самого Виктора Хрисанфовича Кандинского, исследователя псевдогаллюцинаций, который параллельно учителю Лакана, Клерамбо, описал синдром психического автоматизма. Кожевников учился в Гейдельберге у Ясперса, а с 1926 переселился в Париж.

С 1933 года в течение шести лет по понедельникам в 17.30 начинались лекции Кожева по «Феноменологии духа». Лакан посещает их с 1934 года. Они даже собирались написать вместе статью «Гегель и Фрейд: опыт сравнительного анализа». Лакан свою часть так и не написал, зато Кожев посвятил введению в проблему развития самосознания свои пятнадцать страниц, на которых сравнил когито Декарта с самосознанием Гегеля и показал, что философия – это по сути дела желание философствовать. «Мыслю» Декарта превращается в «желаю» Гегеля. Кожев формулирует три важнейших понятия, которыми активно будет пользоваться Лакан: я [je] как субъект желания; желание как доказательство объективности бытия; собственное я [moi] как источник заблуждения и самообмана.

Кожев анализирует всю гегелевскую систему в терминах диалектики Раба и Господина. Гегель Кожева говорит: когда я хочу удостовериться в собственном существовании, я должен признать, что обязан им другому. Чтобы жить, я нуждаюсь в признании Другого. По Гегелю, каждый индивид сначала враждебен другому как препятствию на пути его овладения миром и требует от другого признания. Борьба за признание идет не на жизнь, а на смерть. Подчинившийся под угрозой смерти – раб. Получивший признание – господин. Господин, зависящий от признания раба. Кто чей господин?

Желание, сознание, самосознание, страх, отчуждение – результаты борьбы с другим за признание. Лакан развивает эту мысль: не только мое существование зависит от другого, но и мое желание также рождается в другом. Я присваиваю себе желание другого. Более того, даже свою речь я заимствую у Другого. Моя речь рождена другим, у него я ей научился. Я пользуюсь языком Другого.

Желание философствовать, интерес к языку, поэзии, поиск истины в речи сблизит Лакана с еще одним философом, Хайдеггером. В «Инстанции буквы» Лакан скажет: когда я говорю о Хайдеггере, а точнее – перевожу его, я стараюсь вернуть произнесенному им слову его суверенное значение. С Хайдеггером Лакана связывает дружба. Лакан навещает его, переводит его статьи. Метафизические рассуждения о бытии и различие между пустой и полной речью – очевидное влияние Хайдеггера на Лакана.

В теории пустой и полной речи Лакан опирается на различие, которое Хайдеггер проводит между речью [Rede] и болтовней [Gerede]. О пустой и полной речи Лакан подробно говорит на семинарских занятиях 1953-4 годов. Полная речь формулирует символическое измерение языка, пустая – воображаемое. Полная речь наполнена смыслом. Лакан называет ее истинной, поскольку она ближе всего подходит к желанию. В пустой речи субъект отчужден от своего желания. Таким образом, задача психоаналитической работы – создать условия для появления полной речи. Установить связь речи с желанием, независимо от структуры субъекта – невротической, психотической или перверсивной.