Текст книги "Не ждали… (сборник)"

– Значит, помнишь? А дружков Егора помнишь?.. Ну, с которыми он тусил?

– Помню, – не сразу ответил старик, внимательно глядя на него.

– Меня помнишь?

Тот молчал, продолжая смотреть на него.

– Ну, напрягись, Кеша… Лепший кореш твоего сынка! Ну?..

– Виктор, – ткнул неуверенно в него старик.

– Молодца!.. Ай, молодца! – чему-то обрадовался Липницкий.

– Виктор, – повторил Кеша, по-прежнему не сводя с него глаз.

– Зачем вы это делаете? – снова вмешалась Наталья Петровна. – Пожалейте старика… Он ведь ничего не понимает.

– Понимает. Все прекрасно понимает. Придуривается маленько.

Зайцев подошел к жене, жестко развернул, подтолкнул прочь:

– Наталья, прошу… Читай книжки и не суйся не в свои дела.

– Но это же жестоко, Дима! – Женщина уселась на какую-то лавочку. – Или отпустите, или дождитесь сына!.. Не мучайте его!

– А мы не мучаем, – отозвался Липницкий. – Мы прекрасно беседуем, – пощелкал сухими пальцами перед лицом Кеши, привлекая его внимание. – Ку-ку… Ловим птичку. Очнулись!

Тот вдруг ловко перехватил его руку, сильно вцепился в нее, пригнул к себе, прохрипел:

– Она умерла.

– Кто? – не понял Виктор.

– Нина… Ее больше нет.

– Ну и царствие ей небесное, – попробовал перекреститься тот.

– Она умерла.

– Ну понял! В курсе!.. Скоро встретишь свою бабульку, про все расскажешь. На том свете веселее. – Липницкий кое-как отцепился от руки старика, попробовал приподнять его. – Ну давай, родной. Пора домой, Кеша. Собираемся.

– Домой?

– Ну да!.. Там тебя встретят, покормят, уложат баиньки. Софья Андреевна встретит. Любишь Софью Андреевну?

Кеша смотрел на Виктора широко распахнутыми глазами, с нарастающей тревогой.

– Ты чего, Кеш?.. Струхнул, что ли? Боишься Софку? Она ж ваша мамка. Проснулся, укололся, забылся, уснул. И никаких проблем.

Старика стала бить мелкая непрерывная дрожь.

– С ним сейчас случится припадок, – произнесла Наталья Петровна. – Оставьте его в покое.

– Во-первых, припадок для таких – дело привычное. – Липницкий взял мобильник, стал набирать номер. – А во-вторых, если я оставлю его в покое, то вы, уважаемая Наталья Петровна, в ближайшее время оставите этот дом. – Поднес трубку к уху, дождался ответа. – Софочка Андреевна, приветствую… Узнали? Очень рад. А у меня к вам вопросик. Вы никого не шукаете из ваших гвардейцев?.. Шукаете? Так вот, пока вы шукаете, мы его уже нашли. Где?.. В доме Дмитрия Олеговича. Да, притопал сюда. Нет, сыночка пока еще не обнаружили. Через сколько пришлете? Ну чем быстрее, тем лучше. Отлично, ждем. Нежно чмок-чмок. – Он отключил связь, повернулся к Зайцеву: – Сейчас пришлют дуркогона, и половина проблемы решена.

– Послушай, мне меньше всего нужен этот геморрой, – заговорил Зайцев часто, полуразбочиво, истерично. – Сейчас такая вонь поднимется, противогаз не поможет… У меня имя… Положение. Авторитет! Не хочу здесь никаких разборок.

– Ты чего, Дмитрий Олегович, струхнул? Все шикарно, не очкуй! Никаких разборок не будет. Тем более с сыном. Нарушение режима, попытка проникнуть в чужое владение, хулиганство… Он же уголовник. Рецидивист!

– Болтовня!.. Все пока болтовня!

Кеша тронулся с места и побрел медленным неуверенным шажком к лестнице, ведущей на первый этаж.

– Эй, красавец, далеко собрался? – чуть ли не весело крикнул ему вслед Виктор и тут же велел охраннику: – Тормозни паренька!

Серега шагнул наперерез старику.

– Назад! Дед, назад, сказал! – догнал, потащил обратно. – Наза-ад!

Кеша стал неумело и слабо сопротивляться, норовя добраться до лестницы.

– Что же вы делаете, изверги? – сорвалась с места Наталья Петровна. – Имейте милосердие, это же больной человек! Сейчас же отпустите!

Женщина взяла Кешу под руку, осторожно повела вниз. На верхних ступеньках придержала, сама спустилась чуть пониже, стала помогать нащупывать неуверенным ногам ступеньки.

Старик дышал тяжело, шумно, послушно подчинялся движениям Натальи Петровны и, когда уже спустились вниз, осел вдруг грузной несуразной тушей.

– Дима! – закричала женщина. – Виктор!.. Помогите! Ему плохо!.. Вызывайте неотложку!

Мужики дружно бросились вниз, охранник подхватил лежавшего на полу старика, крикнул:

– Куда его?

– К окну, – суетливо показывала рукой Наталья Петровна. – Где побольше воздуха!

– Черт, – бормотал Зайцев, вытирая ладонью вдруг вспотевший лоб. – Еще окочурится к едреной матери!

– Не окочурится, – в своей бодрой манере заверил Виктор. – Для него обморок – все равно что тебе чихнуть.

В гостиную вошла Марина, сбросила туфли.

– Что здесь происходит? – спросила она, растирая пальцы на ногах.

– Живой труп, – кивнул в сторону старика Виктор.

– А ты что тут делаешь?

– Сторожу, чтоб не сбег, – засмеялся Липницкий.

Марина подошла к лежавшему на кушетке у окна больному, взглянула на мать:

– Мам, кто это?

– Кеша, – тихо произнесла та.

– Кеша?.. Тот самый? – Марина нагнулась над стариком. – Живой хоть?

– Дышит, – ответила мать.

– Сын его… ну, Егор… не появлялся?

– Один пришел.

– Во как получается! – заметил с ухмылкой Липницкий. – Кешу знаем, про сыночка тоже в курсе. Интересное кино вырисовывается.

Зайцев погонял желваки на крутых скулах, махнул охраннику:

– Не маячь тут, ступай во двор! – И когда тот ушел, кивнул женщинам: – Подойдите сюда!.. Обе!

Наталья Петровна и Марина оставили старика, приблизились к Зайцеву. Ждали распоряжений.

– Запомните, – жестко, вполголоса произнес он, – никого и ничего здесь не было. Слышали меня?.. Ни Кеши, ни его сына – никого. Сейчас приедет машина, отвезет деда, куда положено, и забыли. Плотно, наглухо, навсегда.

– Ты хочешь опять отправить его в дурку? – спросила Марина.

– Меня меньше всего волнует, куда его отправят. Для меня главное, чтобы я жил спокойно. Чтоб меня и мою семью никто не подвергал шантажу, проверкам, подозрениям. Чтоб я не сходил с ума!

– Но сына ты не засунешь тоже в дурдом?

– Мариночка, детка, – вмешался Липницкий. – С Егором вообще все хип-хоп. Откуда пришел, туда и вернулся.

– Но ведь?..

Закончить фразу Марина не успела. Взглянула на чем-то удивленную мать, преревела взгляд на диванчик, на котором только что лежал старик. Диван был пустой.

– Его нет, – прошептала Наталья Петровна. – Ушел. – И перекрестилась. – Господи, прости.

Зайцев подбежал к окну, выглянул во двор, затем ринулся к выходу.

– Мать твою! – И заорал. – Охранник!.. Серега! Дед сбежал!

– Никого не видел, Дмитрий Олегович! А когда сбег?

– Ищи!.. Кругом ищи! По всему двору, в постройках, в саду! Он где-то здесь! – Вернулся на место, уселся на стул, вытер платком мокрый лоб и стал раскачиваться, что-то бормоча и изредка крестясь.

Баринов вышел из автобуса за одну остановку от своего дома, когда зазвонил мобильник.

– Ты где? – послышался голос Марины.

– Блин… Опять, где я, – сквозь зубы процедил Егор. – Тебе какое дело? Гуляю, дышу воздухом, наслаждаюсь городским видом!

– К нам не ходи!

– А я как раз к вам собираюсь.

– Тут менты!.. Ищут Кешу.

– А где он?

– Был здесь, потом сбежал.

– Куда?

– Вопрос идиота. Сам у него спросишь, если найдешь.

– В дурдом его не отвезли?

– Не успели. Как раз машина оттуда пришла.

– Ладно, пока.

– Не клади трубку… Ты где сейчас?

– Нигде!

– Будь в центре города, встретимся возле кинотеатра «Звездный».

– Привет! – Баринов отключил связь, повертел в беспомощном раздражении головой, увидел подплывающий раздолбанный автобус, заспешил к нему.

Марина остановила машину метров за сто до кинотеатра, увидела сидевшего на ступеньках Егора, коротко посигналила. Он тоже заметил ее, поднялся, неторопливой и достойной зэковской походкой двинулся к ней. Открыл дверцу, с ходу плюхнулся на сиденье рядом с Мариной:

– Что там с отцом?

Она молчала, смотрела на него то ли с насмешкой, то ли со злостью.

– Чего? – повернулся Баринов к ней.

– А хотя бы поздороваться?

– Ну, привет. Все?

Марина взяла его за руку, он попытался вырваться, она не отпускала.

– Послушай, парень… Во-первых, я рада тебя видеть.

– Дальше.

– Во-вторых, посмотри на меня.

– Ну, допустим, – повернулся Егор к ней. – А что в-третьих?

– В-третьих, я дам тебе по морде.

Баринов рассмеялся, мотнул головой:

– Знаешь, мне нравится такой заход. Как-нибудь продолжим.

– Они жили недолго, зато счастливо.

– Чего? – не понял Егор.

– Мысли вслух. – Марина смахнула слезы с увлажнившихся глаз, откинула голову с густыми короткими волосами назад. – Поцелуй меня.

– Серьезно, что ли? Прямо здесь?

– Прямо здесь.

Они долго и внимательно смотрели друг на друга, потом Баринов крепко, по-мужски взял ее за подбородок, привлек к себе, поцеловал сильно и чуть ли не с вызовом.

Когда они отстранились друг от друга, Марина с улыбкой произнесла:

– Кобель.

– Тебе виднее… Ты отца видела?

– Видела. Лежал на кушетке без сознания.

– Дышал?

– Дышать-то дышал, но потом сгинул.

– Как это?

– А никто не понял. Пока отец права качал, твой батя дернул. Может, в окно сиганул.

Егор рассмеялся:

– Меня он тоже так кинул. Я пошел мыть руки, вернулся, а его и след простыл.

– Ну и где его искать?

– Можно начать с вокзала.

– А куда он захочет уехать?

– Меня искать.

– Ты же здесь!

– Он не знает этого.

– Разве он не видел тебя?

– Какая разница – видел, не видел? – раздраженно ответил Егор. – Раз меня нет – будет искать.

– Он знает, что ты был в тюрьме? – спокойно спросила Марина.

– Без понятия.

– У него деньги есть на билет?

– На какой билет?

– Чтоб поехать к тебе.

– Совсем дура? – Баринов, разозлившись, дернул ручку двери, чтоб выйти. Марина придержала его.

– Можно без нервов?

– Какой билет? Какие деньги у психа?.. Откуда? Он по-другому видит мир! Он ни черта не соображает, он ребенок!

– Значит, я тоже ребенок. По-взрослому объясни. Он совсем, что ли, ку-ку?

– С просветлениями. Поэтому, куда его понесет, сам бог не знает. – Егор подумал, принял решение: – Давай в ментуру.

– А там что?

– Дружбан по старой памяти. Когда-то куролесили вместе. Теперь, по слухам, большая ментовская шишка. Может, не забыл кореша.

Когда подрулили к городскому отделению полиции, Марина спросила:

– Я с тобой?

– Скачи по своим делам. Если что, по мобиле найду.

– У меня никаких дел. Могу подождать.

– Лучше здесь не светиться. В городе заметная, враз бате стукнут.

– Ну и что? Он и так, по-моему, начинает догадываться.

– Хреново, если так. – Баринов хотел уже покинуть машину, но задержался: – Ты эту Софью из психиатрички знаешь?

– Видела пару раз дома.

– Можешь с ней побалакать?

– О чем?

– Чтоб ее люди не бегали по городу за моим батей.

– Попросит бабок.

Егор полез в карман, Марина остановила его:

– Успокойся. Решу вопрос.

Местное кладбище находилось в нескольких километрах от города. Вход на него был весьма облагорожен, перед воротами продавались цветы, венки, прочие похоронные принадлежности, а чуть в сторонке тянулась в небо небольшая златоглавая церквушка, возле которой негусто сновал печальный народ.

Кеша добрел до кладбища, устало нашел свободную скамейку, расположился на ней, прислонился спиной к решетчатому забору. Глядя на невеселую, несуетную жизнь вокруг, он ритмично раскачивался назад-вперед и что-то бормотал. Наконец с трудом поднялся и направился к храму.

В церковь он вошел не крестясь. В прохладном и таинственном полумраке миновал притвор, прошагал до амвона, провел взглядом по иконам, остановился на Богоматери с Младенцем, медленно и грузно опустился на колени и, уронив голову на грудь, стал шептать только ему ведомую молитву.

За спиной тихо и бестелесно шуршал народ: ставил свечки, молился, о чем-то едва слышно беседовал с молодым светловолосым батюшкой.

Кеша стал тяжело подниматься, ноги не слушались, он дотянулся до подсвечника, оперся на него, чуть не завалил, но встать все равно не получалось.

Кто-то подошел сзади, помог подняться. Кеша оглянулся, увидел лицо батюшки, поросшее жидковатой бородкой. Пробормотал:

– Нижайше благодарю. – И зашагал к выходу.

Священник догнал его:

– Иннокентий Михайлович?

Старик какое-то время осмысливал услышанное, с достоинством кивнул:

– Да… Это мое имя.

– А меня не помните?.. Алексей Прудников. Учился в вашем классе при филармонии. Неужели не помните?

– Кеша.

– Это мы так вас называли за глаза, – с виноватой улыбкой произнес батюшка. – А вообще – Иннокентий Михайлович… Вы считали меня самым способным учеником. А теперь я здесь, священником.

Кеша снова напряженно что-то прикинул, вдруг сообщил:

– Нина умерла.

– Да, ваша супруга умерла. Мы за ее могилкой ухаживаем. Вас проводить?

– Нет, нет… Сам.

– Но вы не найдете! Вы же, по-моему, ни разу там не были!

Кеша подумал, хитровато взглянул на батюшку, погрозил пальцем:

– Если будете связывать, убегу.

– Кого связывать? Вас?

– Никому не говорите.

Священник отступил на шаг:

– Господь с вами. Иннокентий Михайлович… Кому я могу сказать?

– Сыну… Егору. Не переживет.

– А где он сейчас?

– Далеко. Уехал. Но скоро вернется. Я буду встречать его. На вокзале.

– Как скажете, профессор.

– Профессор?.. Да, профессор. Меня в городе знают.

– Еще как знают!.. И помнят. Знаменитость! Поклонники сходили с ума, когда вы сидели за роялем… А вы сейчас по-прежнему в больнице?

– Тсс… Об этом никто не знает, – сказал он и поплелся в сторону кладбищенских ворот.

– Галина Михайловна! – окликнул батюшка одну из служек, озабоченно глядя вслед старику. – Проводи человека на могилу Нины Георгиевны.

Могилка Нины Георгиевны находилась совсем недалеко от главного входа. Все было предельно скромно – деревянный простой крест с табличкой, выкрашенная в белый цвет лавочка, невысокая оградка. Чисто, ухоженно.

Кеша замер за несколько шагов до нее, будто боялся подойти, оглянулся на служку, приказал:

– Уйдите. Я должен быть один.

Та поклонилась и засеменила к выходу.

Старик подошел ближе, стал дышать часто и сдавленно, пару раз что-то в его груди надсадно вздымалось, он издавал густой протяжный стон, затем его руки и ноги начинали часто и необъяснимо дрожать.

Постепенно Кеша успокоился, дотянулся до вымытой дождями фотографии жены на кресте, стал неторопливо и с любовью гладить ее.

Отступил назад, нащупал лавочку, присел на нее и застыл в ощущении печали и одиночества.

Полицейский за широким оконным стеклом внимательно полистал паспорт Егора, изучил отметки, поднял наконец глаза.

– А по какому вопросу к Анатолию Михайловичу?

– По личному.

– По личным вопросам прием вторник – четверг. Сегодня пятница. Придется ждать.

– Мне срочно. Важное дело.

– Во-первых, начальник в данный момент в отделении отсутствует. На совещании у руководства города. А во-вторых, тут все срочно и у всех важно. Важнее не бывает… Записываю на вторник. В десять, не проспите.

Баринов забрал паспорт, сунул его в карман пиджака, направился к выходу.

Во дворе припекало солнце, как перед дождем было парко и душно. Постоял в тупом размышлении между ментовскими машинами, поморщился от бьющих в глаза косых лучей, зашагал к будке дежурного на воротах.

Мимо прошумела машина с включенным маячком, Егор посторонился, машинально оглянулся, увидел выбирающегося из автомобиля подполковника.

Егор мигом узнал его. Пополневшего, раздобревшего, солидного, но все равно прежнего Толю Абрамова.

Рванул к нему:

– Толя! Анатолий Михайлович!.. Товарищ подполковник!

Тот удивленно остановился, взглянул на бегущего человека, хотел было двинуться дальше, но снова услышал:

– Толя!.. Подожди!.. Абрамов!

Стоявший рядом с Абрамовым лейтенант шагнул навстречу Егору, подполковник придержал его:

– Подожди. – Он узнал Баринова мгновенно. Барин?.. Егор? Ты, что ли?

– Ну я, Абрам. Конечно я! – радостно улыбался Егор. – Чуть не зевнул тебя!

– Ко мне, что ли, заходил?

– А к кому же еще?.. Сказали в отлучке.

– Ладно, пошли, – приобнял Баринова полицейский. – Погутарим.

В комнате отдыха при кабинете подполковник собственноручно поставил на стол сладости, фрукты, налил в цветастые чашки чай.

Кабинет был небольшой, уютный, с мягкой мебелью, с грамотами, наградами на всех стенах. Анатолий Михайлович шумно опустился в кресло напротив гостя, поинтересовался:

– Голодный?

– Заметно?

– Ментовской глаз не обманешь. Синяки под глазами… Может, мясца из кабака притарабанить?

– Сначала поговорим.

– Ну, давай, излагай. – Подполковник сделал шумный глоток чая.

– Ну, начнем с того, что я освободился.

– Об этом я уже в курсе.

– Пришел в свой дом, там чужие люди.

– Тоже в курсе.

– Нашел отца, хотел забрать, не отдали. Пришлось выкрадать.

– Послушай, Барин! – поставил чашку на стол Абрамов. – Можешь сообщить то, чего я еще не знаю?

– А ты откуда все уже знаешь?

– В уши надули! Пока был в администрации, с каких сторон только не пели! А особенно гундел Зайцев!

– И чего он гундел?

– А ты вроде не догадываешься? Кешу в дурку, тебя в тюрку! Вот и весь базар.

– А чем мы им так мешаем?

– Как это – чем? Домина, в котором живет Зайцев, чей?

– Был нашим.

– Вот именно. Был вашим, стал нашим. Думаешь, Дмитрий Олегович тебе так просто его отдаст?

– А я пока и не прошу.

– Ты так считаешь. А они по-другому. Решили, что вытащишь батю, осмотришься, приноровишься и начнешь качать права.

– Но жить мне с отцом где-то нужно.

– Замечание по делу. Начнешь судиться, бегать по инстанциям, поднимать бумаги, а в них столько намалевано, что мама не горюй. Десяточка как минимум гарантирована. Десяточка! Да-а, дорогой друг. Думаешь, почему Кешу так скоро задвинули в дурдом? Ага, вот именно! Пока ты коптел на нарах, они привели его в нужное состояние, из которого можно выйти только в черную задницу. И то без фонарика! Все подписи поставлены, закорючки проверены, не придерешься!

– Но ведь Зайцев – богатый человек. Одним домом меньше, другим больше.

– А картины, которые он загреб? А антиквариат?

– Черт с ними, с этими картинами, с антиквариатом. Живым бы остаться.

– А вот это вопрос. Серьезный вопрос, дружище. Главный человек в городе. Глава администрации! И анкетная бумажка должна быть без единой помарки. Скоро выборы, а тут такое дело! Кешу твоего до сих пор город помнит! И языки по этому поводу гладят! Так что занятное дело может вытанцовываться.

Егор сделал глоток, какое-то время смотрел в окно, за которым слышалась ментовская жизнь. Спросил, гоняя желваки:

– И что делать? Бежать?

– И чем скорее, тем лучше.

– Это говоришь ты, мент?

– А чем я отличаюсь от тебя? – засмеялся подполковник. – Сдери завтра с меня погоны, и я стану не только наравне с тобой, но еще и ментом поганым. Бывшим ментом!

– Отец потерялся. Не могу найти.

– В курсе. Зайцев как раз попросил отследить тебя и Кешу.

– Будешь следить?

– Пока подумаю. Но тебе нужно быть поаккуратнее, – потянулся за виноградом, бросил в рот ягоду, стал жевать. – Тут тебя уже засекли с одной лярвочкой.

– С какой? – делано удивился Егор.

– Вроде не знаешь!.. С Маришкой, дочкой Дмитрия Олеговича.

– Ну засекли, и что дальше? – Он наливался яростью.

– Ситуация усугубляется. Отец за свою дочку голову оторвет. Тем более в таком деле. Две проблемы в одном флаконе.

– Знаешь что? – Баринов резко поднялся. – С кем засветился, с кем не засветился – касается только меня. Пошли вы все к чертям, и ты в том числе! Сам во всем разберусь.

– Но ты уязвим, как десятиклассница на выпускном. Тебя можно трахнуть хоть сзади, хоть спереди.

– Посмотрим, кто кого трахнет.

Егор направился к выходу, подполковник перехватил его, прижал к стенке. Заговорил вдруг зло, брызгая слюной:

– Думаешь, я ссученый? Думаешь, ментовской коростой оброс? Дружбу нашу забыл? Не забыл, все помню. И родителей твоих помню! Кешу помню, Нину Георгиевну. Но не могу перешибить рельсу бревном. Не могу один против этой шайки. Слова лишнего не могу пикнуть. Сомнут, уберут, уничтожат, сожрут. И на мое место уже десяток горлохватов топчется. Ненавижу, боюсь, презираю. И ничего не могу поделать! Мне еще одну звездочку нужно кинуть на погоны! – Анатолий вытер мокрые губы, потащил Баринова к столу. – Дружок наш… Общий. Но особенно твой. Витек Липницкий. Он же первым хотел прибрать ваш дом к граблям! Не получилось. Заяц опередил. Теперь Витек затаился, ждет, когда Дмитрий Олегович лоханется. А как карта выпадет, включит блицкриг и реванш будет по полной. Он же дочку Зайцева трахает, а папанька об этом даже не догадывается. Не дай бог догадается, тогда кранты. Это с виду он валенок, а на самом деле волкодав. Снимет с гвоздя ружье, немедленно в расход пустит! – Анатолий натолкнулся на черный взгляд Егора, несколько смущенно пробормотал: – Извини, не учел… У тебя ж, наверное, роман?

Какое-то время оба молчали, глядя в разные стороны, затем Баринов заговорил:

– Просьба… Я пока не знаю, где Кеша. И если твои орлы перехватят его, дай мне знать.

– Вот это обещаю. Телефон оставь.

– Больше ничего не обещаешь?

– Поглядим. На всякий случай мой телефон. – Подполковник черкнул на бумажке номер, отдал Егору. – Главное, сам не подставься. Крути башкой на все триста восемьдесят.

– Триста шестьдесят.

– У тебя триста шестьдесят, у меня триста восемьдесят. У кого как ярмо вращается.

…Кеша стоял в самом конце перрона, ждал, когда прибывающий поезд подплывет к перрону и остановится.

Дождался, двинулся вдоль состава, внимательно вглядываясь в лица провожающих и прибывших. Вдруг увидел в одном из пассажиров что-то знакомое, быстро засеменил следом. Догнал, схватил за рукав:

– Егор!.. Сынок!

Мужчина оглянулся, удивленно спросил:

– Чего, дед?.. Обознался, видать. Ищи дальше своего Егора!

Старик поспешил дальше, заглядывал в окна, кому-то улыбался, махал рукой, временами счастливо приплясывал.

– Кого ищешь, отец? – спросила пожилая проводница.

– Сына… Егора. Он не в вашем вагоне?

– А бог знает, в каком вагоне твой Егор? – засмеялась она. – Фамилию-то помнишь?

– Баринов… Егор Баринов.

Проводница ткнула пальцем в компьютерную приставку, бегло взглянула на фамилии:

– Нет такого… Спроси дальше.

Кеша побежал дальше, в это время состав дернулся, медленно пополз вдоль перрона.

– Сынок! – закричал старик и бросился к ближайшему вагону. – Здесь мой сынок?

Попытался зацепиться за подножку, проводница оттолкнула его, крикнула:

– Куда лезешь, черт окаянный?.. Под колеса попадешь!

Кеша кинулся к другому вагону, но там уже опустилась подножка, дверь захлопнулась. Кеша попытался пробежать еще несколько метров, стал отставать от набирающего скорость состава, прокричал что-то вслед и, наконец, остановился, постоял в раздумье и поплелся в сторону вокзала.

В вокзале было пусто и прохладно. На некоторых лавках дремали в ожидании пассажиры поездов, толкался в очереди возле кассы сварливый народ, время от времени пересекали зал озабоченные железнодорожники.

Старик нашел пустую скамейку, сначала расположился на самом краешке, затем приноровился, прилег, вытянулся во всю длину. Пару раз крутанула судорога, он изо всех сил сцепил зубы, чтоб не стонать и не свалиться на пол, переждал, когда припадок пройдет, затих, прикрыл глаза, задремал. Вскинулся от того, что кто-то его тормошил. Открыл глаза, над ним маячил низкорослый помятый полицейский сержант.

– Спать не положено, – дежурно прогундел он и приказал: – Подъем, дед. На том свете отоспишься.

Кеша продолжал лежать, испуганно глядя на мента широко открытыми глазами.

– Глухой, что ли? – Сержант взял его за шиворот, силой заставил сесть. – Приехали, говорю!

– Баринов Иннокентий Михайлович, – пробормотал он, по-прежнему не сводя со стража глаз.

– Молодец!.. Вот ты, Баринов, не валяйся тут, понимаешь, барином, а веди себя, как все нормальные люди. Культурно то есть! Понял? Кстати, документ при себе какой-нибудь имеешь?

– Кеша.

– Кликуха меня не волнует. Документ покажь. Паспорт.

– Кеша.

– Крепко тебя заклинило. Давно, дед, бомжуешь?

– Музыкант. Профессор.

– У вас, придурков, ниже не бывает. Или профессор, или олигарх. Особенно после политуры! – Сержант еще раз озабоченно взглянул на него, погрозил пальцем: – Ладно, сиди пока. Только гляди тут! – И важно двинулся дальше наводить порядок в полупустом зале.

Старик посидел какое-то время, бессмысленно и отрешенно глядя в пол, поднялся, снова побрел в сторону перрона. По пути торкнулся в пару закрытых комнат, хотел было проследовать дальше, но вдруг заметил приоткрытую дверь, через которую виднелось просторное помещение с рядами фанерных стульев.

Это был зал для торжественных вечеров, приемов, вокзальной самодеятельности.

Кеша с интересом вошел внутрь, огляделся. Ряды кресел, небольшая сцена, потрепанный занавес и старенькое фортепьяно в самом углу.

Увидев инструмент, старик на миг замер и, издав короткий гортанный звук, двинулся к фортепьяно. Приблизившись, он любовно огладил инструмент ладонью, стер густой слой пыли. Затем взял стоявший рядом стул, торжественно уселся и коснулся клавиш. Фортепьяно издало раздолбанный и раздрызганный звук. Кеша приоткрыл верхнюю крышку, заглянул внутрь, коснулся струн и снова занял стул.

Инструмент никак не изменил звучания. Кеша принял торжественную позу, откинул голову назад, прикрыл глаза в ожидании первых аккордов и ударил сразу двумя кистями по клавишам.

Звук получился чудовищный – нестройный, громкий, оглушающий. Старик не слышал его, он вдохновенно ронял пальцы на клавиши, извлекая из инструмента свою мелодию, наслаждаясь ею, утопая в ней. Он слышал то, что хотелось ему слышать.

Первой ворвалась в зал широкозадая дежурная по вокзалу.

– Это кто тут развлекается? – завопила она, ломясь через зал. – Что еще за самодеятельность?

– Я же тебя предупреждал, профессор долбаный! – поспешал следом сержант, натыкаясь на стулья. – Не понимаешь человеческого, будешь по-ментовски!

Они схватили Кешу, оторвали от пианино, поволокли со сцены.

– Что вы делаете? – сопротивлялся он. – Это же Шопен!.. Я еще не закончил!

– В ментовке закончишь!.. В обезьяннике!.. И Шопена своего, и Баха с прибабахом!

В зале громко объявили о прибытии скорого поезда, народ двинулся на перрон.

Дежурная и полицейский вытащили старика из актового зала, повели к комнате с надписью «Полиция». Он вяло сопротивлялся, вертел головой, упирался, пытался убедить их:

– Господа, это действительно Шопен. Сорок третий ноктюрн!.. Нельзя же так, господа!.. Это кощунство!

– А кто ж возражает? И Шопен с ноктюрном, и хулиганство с пианиной. Все будет по полной, – бормотала дежурная, цепко держа его за руку. – Главное, спокойно. Не дергайся!

Радио пробормотало об отбытии состава, за окнами дернулись вагоны и медленно поползли вдоль перрона. Кеша с отчаянной силой оттолкнул сержанта и дежурную, ринулся к поезду:

– Там мой сын!.. Он уедет!

Он несся с такой неожиданной мощью и силой, что преследователи едва поспевали за ним, пытались удержать, перехватить, сбить с ног.

Состав уже набрал скорость, проводники стояли на площадках, выставив флажки.

Кеша побежал вдоль вагонов, норовя зацепиться за какую-либо подножку, за проносящиеся поручни, за вытянутые руки дурашливо хохочущих пассажиров.

– Давай, дед, цепляйся!.. Жми на газ! Догоняй!

– Остановите! – взывал он, задыхаясь от бега. – Я должен увидеть моего сыночка!

Ноги подкосились, старик чуть было не свалился на гудящие рельсы, его перехватили сержант и дежурная, повалили на перрон.

– Совсем трехнулся? – орала женщина. – Куда несет, чертило немазаный? Все клешни переломаешь!

– Мой сын… Где мой сын?

Кешу подняли, повели в сторону вокзала. Старик не упирался, тащился вяло, послушно, временами останавливался, ловя широко открытым ртом воздух, затем снова покорно следовал за изуверами.

…Егор оглядел редких людей, покидающих перрон, двинулся снова в вокзал и тут выхватил из толпы троих – милиционера, женщину в форме и… отца.

– Отец! – Он ринулся в ту сторону, разметал сопровождающих, схватил Кешу. – Батя, родной…

Кеша смотрел на него радостно и удивленно, и на лице постепенно проступало сознание:

– Егор, сынок… Родной. Единственный… Ты вернулся?

– Вернулся, отец. Теперь никуда от тебя не денусь. Теперь мы вместе.

– Сынок, любимый… – Старик плакал.

– Ну все, – вмешался сержант. – Хватит нежностей. Остальное в отделении расскажите.

– Да ты чего? – вмешалась дежурная. – Пусть порадуются! Отец же и сын!

– В полиции, сказал!.. Через объяснение. За нарушение нужно отвечать!

– Подожди. – Баринов оттолкнул его, достал телефон, быстро набрал номер. – Анатолий Михайлович!.. Да, я! Нашелся отец! На вокзале… Пока не решил. Но тут проблема. Сержант приклеился, как клещ в огороде, качает права. Сейчас передам, – сунул трубку полицейскому: – Побеседуй, баклан, с начальником. Может, что-то полезное услышишь.

Охранник Василий, увидев подрулившую крутую машину Марины, заинтригованно вышел из будки, внимательно проследил за тем, как она парковалась, и, когда Марина подошла к нему, расплылся в улыбке, обнаружив золото во рту:

– Узнал… Вы это, подвозили хлопца. Ну, который сын нашего композитора. Ну, Кеши! Угадал?

– Хорошая у тебя память.

– Как в фотоаппарате! Глянул – и на всю жизнь! Бери потом и печатай.

– Начальница у себя?

– Софья Андреевна?

– Доложи, что дочка Зайцева приехала.

– Которого Зайцева?

– Того самого. Дмитрия Олеговича.

– Ой ли? А почему, дамочка, я должон вам верить?

– С работы попрут, поверишь.

Василий помрачнел лицом, помолчал секунду, поднял крючковатый палец, погрозил:

– А вот это вы зря, уважаемая. Будь вы кто, а угрожать здесь не положено. Больница у нас и без того нервная, своих психов хватает, поэтому садитесь в свой драндулет и катитесь. Теперь я вас определенно не пропущу! А ежли пропущу, то надолго. Гуляйте, пока я не крикнул хлопчиков в халатах.

– Мужик!

– Не мужик, а Василий Григорьевич.

– Послушай, Василий Григорьевич… Я действительно дочка Зайцева. Мне нужно к вашей главной.

Охранник внимательно посмотрел на нее, цокнул языком:

– Вот ты вроде вся накрашенная, намалеванная, на такой машине катаешься, а ума нету. Когда человек к нам попадает, будь он Зайцев или кто другой, то через неделю его уже нет. Просто больной. Да еще под номерком. И попробуй потом узнай, кто он был в раньшей жизни. Хренушки.

– Ладно, извини. Погорячилась.

– Не пойдет.

– Я серьезно.

– Когда у кого что болит, его лечат. А для лечения нужны лекарства. А лекарства стоят денег. Поняла, красавица?

Марина достала из сумочки тысячную купюру, отдала Василию. Он повертел ее в руках, вздохнул:

– А говоришь, коррупция. – Направился в будку, снял трубку служебного телефона. – Алюнчик… Тут прикатила дочка Зайцева… ага, того самого, просится на прием к Софочке Андреевне. Не знаю, по какому вопросу. Может, даже по личному. Девушка сильно нервная. Понял, жду. – Повернулся к Марине, прошептал, прикрыв трубку ладошкой: – Сейчас доложит, – и подмигнул: – Ежли на профилактику, тут есть отдельная палата, пущай батя нажмет. – Крикнул в трубку: – Понял, Алюнчик! Сейчас прискачет!

…Софья Андреевна подождала, когда гостья усядется, посмотрела на Марину пристально, изучающе: