Текст книги "1814. Явление гения. «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать»"

Граф Григорий Салтыков

Лесть

Ода

 
Корысти дщерь – и дщерь любима —
Вспоённа Хитрости млеком!
Добра в личине ты нам зрима,
А внутренно – ты дышешь злом:
Во образ хамелеона
Ты увиваешься близь трона,
Снаружи пламень – в сердце лёд.
Не раз твоё сокрыто жало
Во всех страна́х земли стяжало
Злодеям пользу – добрым вред.
С неистовым в руках кадилом
Ты жертвы ложные несёшь,
Кого назвать бы крокодилом —
Небесным Ангелом зовёшь.
Калигулы́, Наполеоны,
Равно Кромве́ли и Нероны
Имеют все своих певцов;
Но лютые сии тираны
Умерили бы смертных раны,
Когда бы не было льстецов.
 
 
Равно ехидный змий сокрытый
Меж ландышей, фиалок, роз,
Изгибшийся – в кольцо извитый,
Не виден сквозь цветов и лоз;
Но яд свой вредный испускает, —
И бедный странник погибает,
Природы вверясь красотам.
Льстецы! вы змеи те ужасны,
Царям, вельможам, всем опасны,
А странник тот, – кто жертвой вам.
 
 
О сколь велик и славен в мире,
Кто движим истиной святой,
К венцу, к тиарам и порфире
Предстанет с равной правотой!
Так пред славнейшим из Бурбонов,
Блюститель ревностный законов,
Сын правды и любви к Царю,
Сюлли, с покорностью взывает,
Но с чистым сердцем открывает
К народной пользе мысль свою.
 
 
В Монархе истинно Великом
Не действует коварна лесть;
Похвал он не внимает кликам,
А любит то – что правда есть.
Министр Бурбона незабвенный
Стоит Монархом восхищенный
Пред ним колена преклони. —
Восстань, рёк Царь – возмнят иные,
Что Сюлли преклонённа выя
Прощенья просит у меня.
 
 
Но что нам чуждые примеры!
Поставим Росса образцом:
Любяй Царя – сын истый Веры
Ты пред Отечества Отцом
Не с ядом лести ухищренной,
Но с истиной всегда священной
Бесстрепетно чело являл,
Пред троном Северна Владыки
Вещал глас правды – и Великий
Со кротостью ему внимал.
 
 
Не лести хитрою наукой,
Но движим сердца правотой.
О Князь бессмертный Долгорукой!
Ты с грудью твёрдой и прямой
Новград от бремени избавил
И разным областям доставил
Спокойство чрез неробкий дух:
Посе́лянин тобой счастливый,
Надежды поли, влагает в нивы
Сверкающий свой острый плуг.
 
 
Вращая скиптр в деснице мощной
От Севера и на Восток,
Великий Царь страны полнощной
Хоть славен, силен – но не Бог.
Душа ко благу всех готова; —
Но без Болярина прямова
Как нужды всех познает Он?..
Беда, где лесть, или коварство,
Презря народ – закон – и Царство,
Змеями увивают трон!
 
 
А ТЫ, в полях Который ратных
Со славою разит врагов,
Советов мудрых – благодатных
Ты слушать с милостью готов,
О АЛЕКСАНДР! – Спаситель мира,
Прости, коль дерзновенна лира
К ТЕБЕ простёрла слабый звук!
ТЫ благо общее сугубишь,
Чтишь правду, лести злой не любишь,
Народа Царь, Отец – и друг!
 
 
О злая лесть! умолкни, вечно
Уст пагубных не отверзай.
А чувство искренно, сердечно
Советы людям подавай;
Да совесть, дар души бесценной,
Кристалл тот пагубный и бренной
Ко благу мира разобьет,
Который часто в виде лживом
Являет нам в зерцале льстивом,
Что сущностью есть зло и вред.
 

В. Пушкин

К Д.В. Дашкову

 
Мой милый друг, в стране,
Где Волга наравне
С брегами протекает
И, съединясь с Окой,
Всю Русь обогащает
И рыбой, и мукой,
Я пресмыкаюсь ныне.
Угодно так судьбине,
Что делать? Я молчу.
Живу не как хочу,
Как Бог велит – и полно!
Резвился я довольно,
С амурами играл
И ужины давал,
И граций я прелестных,
В Петрополе известных,
На лире воспевал;
Четверкою лихою,
Каретой дорогою
И всем я щеголял!
Диваны и паркеты,
И бронзы, и кенкеты,
Как прочие, имел;
Транжирить я умел!
Теперь пред целым светом
Могу и я сказать,
Что я живу поэтом:
Рублёвая кровать,
Два стула, стол дубовый,
Чернильница, перо —
Вот всё моё добро!
Иному туз бубновый
Сокровища несёт,
И ум, и всё даёт;
Я в карты не играю,
Бумагу лишь мараю;
Беды в том, право, нет!
Пусть юный наш поэт,
Известный сочинитель,
Мой Аристарх, гонитель,
Стихи мои прочтёт,
В сатиру их внесёт —
И тотчас полным клиром
Учёнейших писцов,
Поэм и од творцов,
Он будет Кантемиром
Воспет, провозглашён
И в чин произведён
Сотрудника дружины:
Для важною причины
И почести такой
И покривить душой
Простительно, конечно.
Желаю я сердечно,
Чтоб новый Ювенал,
Сатиры наполнял
Не бранью лишь одною,
Но вкусом, остротою;
Чтоб свет он лучше знал!
Обогащать журнал
Чтоб он не торопился,
Но более б читал
И более учился!
 
 
Довольно; мне бранить
Зоилов нет охоты!
Пришли труды, заботы:
Мой друг, я еду жить
В тот край уединенный,
Батый где в старину,
Жестокий, дерзновенный,
Вёл с русскими войну.
Скажи, давно ли ныне,
Не зная мер гордыне
И алчности своей,
Природы бич, злодей
Пришёл с мечом в столицу,
Мать русских городов?
Но Бог простёр десницу,
Восстал… и нет врагов!
 
 
Отечества спаситель,
Смоленский князь, герой
Был ангел-истребитель,
Ниспосланный судьбой!
Бард Севера, воспой
Хвалу деяньям чудным!
Но ах! сном непробудным
Вождь храбрых русских сил
На лаврах опочил.
 
 
Верь мне, что я в пустыне
Хочу, скрываясь ныне,
Для дружбы только жить!
Амуру я служить
Отрёкся поневоле:
В моей ли скучной доле
И на закате дней
Гоняться за мечтою?
Ты знаешь, лишь весною
Петь любит соловей!
Досель и я цветами
Прелестниц украшал;
Всему конец, с слезами
«Прости, любовь, – сказал, —
Сердец очарованье,
Отрада, упованье
Тибуллов молодых».
Жуковский, друг Светланы,
Харитами венчанный,
И милых лар своих
Певец замысловатый
Амуру гимн поют,
И бог у них крылатый
Нашёл себе приют;
А я, забытый в мире,
Пою теперь на лире
Блаженство прежних дней,
И дружбою твоей
Живу и утешаюсь!
К надежде прилепляюсь,
Погоды лучшей жду.
Беда не всё беду
Родит, и после горя
Летит веселье к нам!
Неу́жели певцам
В волнах свирепых моря
Всем гибнуть и брегов
Не зреть благополучных?
Неужель власть богов
Превратностей лишь скучных
Велит мне жертвой быть,
Томиться, слёзы лить?
 
 
Мой милый друг, конечно,
Несчастие не вечно,
Увидимся с тобой!
За чашей круговой,
Рукой ударив в руку,
Печаль забудем, скуку
И будем ликовать;
Не должно унывать,
Вот мой совет полезный:
Терпение, любезный.
 

В. Пушкин

К Е.О. Салмановой

 
Когда от лютого врага
Судьбою занесенный
На Волжские брега,
Элизу я узнал; тогда, о дерзновенный!
На лире я хотел, давно забытой мной,
Воспеть и власть любви и сердца
восхищенье;
Но Феб ещё ко мне имея сожаленье,
Молчи! тебе ль, сказал, пленяться красотой?
Пусть юные певцы Элизу воспевают!
Будь твёрд и береги себя.
Счастливцев розами прелестницы венчают;
Удел их, нравиться – а твой, молчать, любя.
 

Д. Глебов

СТИХИ на всерадостнейшее возвращение ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА в Россию после достопамятного окончания кровопролитной брани

 
Почтён народами, царями,
Вселенну спасши от оков,
Прославлен дивно Небесами,
Благословен от всех сынов,
МОНАРХ явился с поля брани,
Неся блаженство, мир во длани —
И всюду слышен глас сердец:
«О АЛЕКСАНДР! бессмертья мало
И в мире лавров недостало
Сплетать для дел ТВОИХ венец!
 
 
Как солнце из пределов дальних
Торжественного у́тра в час
Златит поверхность вод кристальных,
В порфире блещущей явясь,
От сна воздвигнет всю природу,
Всё славит счастье и свободу,
Живится светом, теплотой:
Так ЦАРЬ-Отец, явясь пред нами,
Вдруг животворными лучами
В сердца восторги льёт рекой.
 
 
Ликуют Пётр, Екатерина
В селеньи выспренных миров,
Воззря с небес на славу Сына,
Кто дал вселенной всей покров.
Во бранях ли? – ОН истый воин,
В Отечестве ль? – всех хвал достоин,
Во правосудии – Отец;
Свободы, Веры Покровитель,
И для врагов своих Спаситель,
ОН сердцем стал – Царём сердец!
 
 
Сияй, о кротости денница!
Сияй, даруй нам жизнь и свет!
И Россов древняя Столица,
ТОБОЙ возвысясь, процветёт!
Москва! прошли дни скорби, страха,
Восстань, как феникс, ты из праха;
Гордыни нет – и нет оков.
Да храмы, здания огромны
Величием украсят стогны,
И ты – почиешь от трудов.
 
 
Да обратится земледелец
Спокойно к отческим полям;
В чертогах пышности владелец
Покой даст воинам-сынам;
Да мать детей своих обнимет,
А друг в объятья друга примет
И поспешит к семье родной.
Европа радостью одета,
И всюду громки многи лета
Поют ЦАРЮ за круговой.
 
 
Но блага миру изливая,
Чем ОН от Севера почтен?
В торжественны ль врата вступая,
На ко десницу возведен,
Венцом лавровым украшенный
И сонмом храбрых окруженный,
Средь подданных, при гласе труб,
ОН вшёл во град, как Победитель,
Как ЦАРЬ и мира Избавитель,
Кем враг сражён, как молньей дуб?..
 
 
Или – явясь бессмертья в храме,
На высшей степени честей,
Вселенны всей при фимиаме
И от народов и царей
Услышал гимн себе гремящий?
Какой венец из всех блестящий
Воздет Героя на главу?
Признательность тому виною:
Мы зрим, Россия! за тобою
Пред Ним и древнюю Москву!…
 
 
Но нет! в мечте сих вид явлений!
Не слышим мы торжеств громов!
Виновник мира восхищений,
Защитник прав и друг врагов,
Оставя почестей дорогу,
«Не мне, – вещает ОН, – но Богу
Вся дань сердец принадлежит!
Его единым повеленьем
Вознаграждён весь мир спасеньем,
Да всяк пред Ним себя смирит!»
 
 
Смирился – но пред Небесами
ТЫ ЦАРЬ-Отец превыше всех!
Да их несчётными дарами
Ты насладишься, средь утех!
И есть ли славить мы не смеем,
То сердцем чувствовать умеем
Все доблести души ТВОЕЙ!
Пусть слёзы радостны струятся;
Они и в вечность докатятся:
То боле титлов и честей!
 
 
И се хвала, ТЕБЯ достойна:
Во храме вышнего Царя,
Россия счастлива, спокойна,
Святым восторгом возгоря,
Те слёзы льёт со умиленьем,
С сердечным чувства восхищеньем!
Какая жертва алтарям!
И стар, и млад одно лишь просят:
Моленье о ТЕБЕ возносят,
Да будет то пример царям!
 
 
Что, что же смертного мечтанье
Пред волей творческой, святой?
Как гром сбирает наказанье
Всевышний над его главой.
Речёт – и гибнут Фараоны!
Гремит – и где Наполеоны?
Подвигнулись и горы вмиг.
Хоть действий всех мы не объемлем,
Но веры истину приемлем…
Кто тайный путь Суде́б постиг?
 
 
Когда ж с небесным ЦАРЬ смиреньем
Отверг вселенны фимиам,
Прости певцу, что с дерзновеньем
Излил восторг свой по струнам.
Что наша дань к ТЕБЕ усердья,
О Ангел благ и милосердья!
Не ты ли сам себе венец,
А долг наш – молча, удивляться,
И от ТЕБЯ же поучаться,
Жить в вере, кротости сердец.
 

17 Июля 1814

– ийший
(Первая публикация Алексея Илличевского)

Цефиз

(Идиллия, подражание Клейсшу)

 
«Филинт! драгой Филинт! тебя ли обретаю?
Тебя ли ко груди с восторгом прижимаю?
О радость! счастие! пребудь благословен
Тот час, тот день,
Пребудь минута та на век благословенный,
В которой снова возвращен
Ты дружбе и любви на родине священной!
Давно уже, давно отечески брега
Оставил ты; давно уж мы тебя не зрели;
И лета многие в разлуке пролетели,
И Крона быстрого нещадная рука
На голову твою насыпала снега,
Морщины на челе твоём напечатлела!..
Но вот повеял ветр! вот роща зашумела!
Она зовёт тебя под тень свою; приди,
Вкуси покоя сладость,
И силы спелыми плодами подкрепи,
И позабудь на час свою унылу старость,
Всех смертных горестный удел!»
Так говорил Цефиз, когда увидел друга,
С которым дни младенчества провел.
Восседши посреди покрыта дёрном луга,
На мягком берегу прозрачного ручья,
Под корнем дерева, которое склоня
Широки ветви над водами,
Питало странника обильными плодами
И в дол бросало тень кудрявой густотой,
Друзья весь вечер проводили
В беседе, в радости: они счастли́вы были
Воспоминанием… мечтой…
О сладкая мечта! не ты ли услаждаешь
Всю горесть наших дней, не ты ли их
златишь?
Ты прошлое стократ прелестней
представляешь
И настоящее тем сладостней творишь.
Меж тем на западе погас палящий день;
По лёгким облакам лилась с востока тень,
И ночь влекла друзей к покою.
Филинт с дрожащею в очах слезою
То дерево благословил,
Под коего гостеприимной тенью
Отраду счастия вкусил.
«Оно твоё, – Цефиз воскликнул в
умиленьи —
Оно твоё, прими подарок сей, прими!
Доколе буду жив, труды и попеченье
Я приложу о нём! Ни зноя, ни зимы
Не допущу к нему, от бурь его укрою:
Пусть осенью оно златою
Подаст тебе румяный плод!»
Они расстались. Круглый год,
Как быстрая река, промчался:
Филинт скончался.
И дерево уже не для него
Плоды румяны приносило,
Не для него уже и солнце восходило!
Под корнем дерева того,
Где сладкий час они свиданья проводили,
Цефиз гирляндами усыпал гроб его
И предал персть его могиле;
И севши на могильный холм,
Оплакал смерть его, но не жалел о нём;
Ах! он завидовал Филинту,
Завидовал в душе своей:
Он добродетельно провёл теченье дней,
И добродетельно наследовал кончину!
С тех самых пор, едва луна
На небе голубом являлась,
Едва окрестная страна
В одежду мрака облекалась:
На гроб Филинта поспешал
Цефиз с расстроганной душою,
О друге там воспоминал
И камень омочал слезою.
Когда ж не веял тихий ветр,
И лист в лесу не колыхался,
Нежнее лир из земных недр
Какой-то голос раздавался…
Безвестный глас, священный стон:
Признательность, казалось, он
Нёс дружбе плачущей, стенящей и унылой
Во тьме полуночи, над тихою могилой.
И небеса на плод Цефизовых садов
Благословение излили;
И дружбы дерево от ветра и громов
И зноя осенили.
Творец, который всё хранит,
Кто злых и добрых дел Свидетель,
Забудет ли когда достойно наградить
Признательность и добродетель?
 

В. Козлов

Князю П.И. Шаликову в ответ на его романс

(Из С. Петербурга)

 
Хвала тебе, о друг почтенный!
В прекрасных славишь ты стихах
Удел, певцам определенный:
Искать бессмертия в веках!
 
 
На быстрых крыльях вображенья
Превыше солнца воспарять,
И в час небесна вдохновенья
Миры волшебны созидать!
 
 
Хвала! Но мне ль, путём терновым
Идя в подлунной жизни сей,
Венком украситься лавровым;
Хвалы достойным быть твоей!
 
 
Пускай я лучше всех умею
Свою красавицу любить;
Но что ж, коль дара не имею
Свою красавицу пленить?
 
 
Любовь – прямое вдохновенье!
Она есть гений для певца;
Улыбка милой – награжденье
Дороже всякого венца!
 
 
И кто стезёю счастья ходит
По вечно розовым цветам,
Того любовь сама предводит
В незыблемый бессмертья храм!
 
 
Но кто с душою одинокой
Ведёт свои печальны дни,
В тоске и горести жестокой
Текут для бедного они!
 
 
Слабеют, гаснут дарованья,
Огонь любви их не живит!
Что день, то новые страданья,
А радость дальше всё летит!
 
 
Живёт с душой всегда унылой
И вянет молодость его!
Таков удел, о Князь мой милый!
Младого друга твоего!
 
 
С весной природа воскресает,
А всё весны для сердца нет!
Светильник духа угасает;
В душе печаль одна живет!
 
 
Пускай бессмертья ожидает
Себе счастливейший певец;
Мне смерть отраду представляет!
Слеза любезной – мой венец!
 

12 Мая 1814

Н. Иванч. Писарев

Дружба

Мы живём в печальном мире; но кто имеет друга, тот пади на колена и благодари Вездесущего!

Карамзин

 
Сердце, сердце, ты страдаешь:
Ты другого не нашло,
Знать о том ты вспоминаешь,
Что мелькнуло – и прошло.
 
 
Ты любило – в том свидетель
Грусть, товарищ давний твой,
Ты любовь и добродетель
Не делило меж собой.
 
 
Ты любило слишком много,
Сердце! вот твоя вина!
Вот за что судьбой так строго
Тебе горесть суждена.
 
 
Ты покинуто судьбою,
Как тебе не горевать?
Тяжко сердцу сиротою,
Тяжко в мире свековать!
 
 
Берег! берег! восклицает
Странник к родине приплыв,
Бури, волны забывает:
Он на суше – он счастлив.
 
 
Дружба! дружба! и я странник
И я море переплыл;
Как и я несчастья данник,
Камни в море находил.
 
 
Будь мне пристанью надежной,
Будь ты родиной моей,
Дай мне кров свой безмятежный,
Успокой и отогрей!
 
 
Будь мой якорь, и от брега
Не пускай меня опять;
Будь мне горлицей ковчега,
Вели счастья ожидать!
 
 
Если дунет ветерочик
Мне на сердце невзначай,
Сердце вздрогнет как листочек:
Ему воли не давай;
 
 
А то сердце понесётся
Снова в море погибать,
Снова с бурями бороться,
А там пристани желать.
 
 
Среди бурь оно родилось,
Среди бурь и вскормлено,
К ним раненько приучилось,
В них измучилось оно.
 
 
Дружба! пусть оно приляжет
К тебе крепко и уснёт;
Кто, твой узел, кто развяжет?
Его смерть лишь разорвёт.
 
 
Сердце бедное, спокойся!
Ты старадало – отдохни!
Вот затишье, в нём укройся,
И в последний раз вздохни!
 
 
Счастлив, кто узнав и море,
Пристань тихую найдёт!
Тот не жалок, кому в горе
Дружба руку подаёт.
 

Гер. Сокольский

К А.Ф. Мерзлякову

 
Друг истины, добра, любимец Аполлона!
Услышь души смущённой глас,
Познавшей в юности науку скорбей,
стона! —
Веселья луч угас
Для странника, ведомого судьбою
Дорогой трудною – не к счастью, не к покою,
Но к призракам сует, и, может быть, к бедам.
Исчезли пылких лет волшебные надежды;
Для радостных картин сомкнулись томны
вежды,
Неумолимой рок влечёт меня к слезам!
Не могши блага дней познать, и в половине,
Не испытав вполне сердечных чувств своих,
Сколь горестно душой увянуть – и судьбине
Остатком дней платить мечты за краткий
миг!
 
 
О ты, в душе моей родивший удивленье,
К таланту своему и к доблести почтенье,
Знакомый с тайнами и света и сердец!
Вещай мне: отчего так часто одинокий,
Задумавшись, томлюсь я горестью жестокой?
И слёзы жарки лью, смягчившись наконец?
Что значат оные минуты непонятны,
В которые грущу, не зная отчего?
Что значат оные предчувства неприятны, —
Которые плодят скорбь сердца моего?
Или чувствительность удел сердец печальных,
Избыток дней страдальных?
Иль сердцу пылкость чувств даёт с тем
Божество,
Чтоб видеть на земле порока торжество
А добродетели безвестность, и презренье?
Иль, словом, здешня жизнь мученье?
Не так я размышлял во цвете юных лет,
Когда в беспечности, свободный от сует,
Мечтал о будущем в укромной, тихой доле.
Я мнил тогда, что свет – обширно поле
Для исполнения желаний золотых.
Обитель, радостей взаимных и святых.
Я мнил, что случаев к добру на свете боле,
Что люди ими дорожат…
Мой дух заранее мечтами утешался,
В блестящий круг людей всечасно порывался.
Я в свете, наконец; и, что ж мой встретил
взгляд?
Совсем, совсем не те, прелестны наслажденья,
Которы полагал я в обществе людей! —
Ласкательство, корысть – вот, света уложенья!
О рабство гибельных страстей!—
Куда склонить главу? где то, что прежде
льстило?
Далёко край родной, там всё, что сердцу мило!
В неведомой стране чем должно заменить
Протекшие мечты, чем чувства утеши́ть?
Чем сердце прохлажду, обманутый судьбою?
Осталось дух питать бесплодною тоскою,
О одиночество, тягчайший всех удел!
Нет друга, кой о мне б подумал, пожалел,
Нет милой – некому предать свой вздох
глубокий:
Лей в грусти слёз потоки,
И жалости ни в ком не можешь, возбудить,
И грустью никому не можешь угодить.
Всем чужд, всем тягостен, без крова, без
приюта,
Как странник под грозой свирепой в бурну ночь,
Страшусь… и каждая бедой грозит минута,
И скорбь сокрытая веселье гонит прочь!
 
 
О ты, почтенный друг правдивых!
Открой мне таинство найти ко счастью ключ,
Презреть пути людей коварных и кичливых,
И оживи в душе моей надежды луч!
Да будут мне твои уроки утешеньем,
Участие твоё – печалей услажденьем,
Дабы я мог сказать: «ещё свет не постыл;
Есть добрые сердца – свет ими красен,
мил!» —
 

Николай Иванч. Писарев

Дуб и Терновник

«Какое скучное занятие твоё

 
К ногам прохожих льнуть, цепляться
беспрестанно!
Как можешь проводить так время ты своё,
Что пользы в том тебе? По чести это
странно».
Сказал Терновнику Дуб умный, пожилой,
«Что пользы? – никакой», —
Терновник отвечает.
«Меня ей, ей!
Одна охота забавляет:
Царапать и колоть людей».
 

К. Ш-въ
(Подписи К.П. Ш. – въ и К. Ш – въ принадлежат князю Петру Шаликову)

В Альбом Е*** П*** О……й

 
Альбом красавицы есть то же для Поэта,
Не баснословных – наших дней,
Что Аполлоновых взор пламенных очей
Был для Певцов того счастливейшего света,
Когда сам бог стихов им лиру подавал!
И сам играл на ней
Охоту и восторг в грудь смертному вливал!
А как красавица с своим в руке Альбомом,
С улыбкой льстивой на устах,
В очаровательных словах
Желанье оказав, чтобы на память в оном
Поэт оставил что-нибудь, —
К душе и сердцу тотчас путь
Откроет вдохновенью —
И он готов к паренью.
Уже покинул землю он…
Уже на небесах. Но должен опуститься!
Таков, к несчастию, закон!
Альбома строгого! всё должно заключиться
Лишь в двух, иль трёх стихах:
Судьбой моей горжуся,
Что буду жить я в сих листах,
Но буду ль у тебя жить в памяти – не
льщуся.
 

Алексей Мерзляков

Велизарий

 
Малютка, шлем нося, просил,
Для Бога, пищи лишь дневные
Слепцу, которого водил,
Кем славны Рим и Византия.
«Трони́тесь жертвою суде́б! —
(Он так прохожих умоляет), —
Подайте мальчику на хлеб:
Он Велизария питает.
 
 
Вот шлем того, который был
Для готфов, ва́ндалов грозою;
Врагов отечества сразил,
Но сам сражён был клеветою.
Тиран лишил его очей,
И мир хранителя лишился.
Увы! свет солнечных лучей
Для Велизария закрылся!
 
 
Несчастный, за кого в слезах
Один вознёс я глас смиренный,
Водил царей земных в цепях,
Законы подавал вселенной;
Но в счастии своём равно
Он не был гордым, лютым, диким;
И ныне мне твердит одно:
“Не называй меня великим!”
 
 
Не видя света и людей,
Парит он мыслью в царстве славы
И видит в памяти своей
Народы, веки и державы.
Вот постоянство здешних благ!
Сколь чуден промысл твой, cодетель!
И я – сиротка, в юных днях
Стал Велизарью благодетель!»
 

Владимир Раевский

Песнь природе

 
О музы кроткие, простите дерзновенью
Певца безвестного, летящего на Пинд,
Не лавры пожинать в награду песнопенью,
Но видеть ваш привет, улыбку пиерид!
Природе всеблагой слагаю песнь хвалебну.
В благоговении, с поникшей головой,
Объемлю таинство и стройность совершенну!
И духом возношусь – превыше тьмы земной!
 

Александр Измайлов

Наседка

 
– Куда как я ужасно похудела! —
Наседка хвастала перед сестрой своей. —
Подумать: двадцать дней
На яицах сидела, —
Всё время не пила, не ела,
Скажу, что много было дела!..»
– А много ль у тебя, скажи, цыпляток
всех? —
Подруга у неё спросила.
– Да нет ни одного, попутал как-то грех,
Все яицы передавила.
 
 
Как эта курица, точь-в-точь,
Иной твердит: «Сижу за делом день и ночь!»
И подлинно сидит, от места не отходит,
Да перья попусту с бумагой переводит.