Текст книги "Я из Железной бригады"

– Как это? Война же идет? Заживет, вернусь…

– Это когда еще будет! – махнул рукой доктор. – Давайте перевернем вас, нужно осмотреть рану.

Осмотр принес мне усталость и немного ухудшил состояние. Рану потревожили, да и свежая она еще, плюс ворочался и напрягался, но швы не расползлись. Конечно, меня волновало состояние раны, ведь тут не двадцать первый век, чем тут лечат огнестрельные раны, ума не приложу. Да и болело все тело так, как будто у меня рана от РПГ, а не винтовки. Или так пулю тащили, что распахали всю спину? Скорее всего, так и было, станет тут кто-то миндальничать, да и инструментов таких нет, как в двадцать первом веке.

Все же там, на небе, явно кто-то есть, и он за мной приглядывает. Увезли меня аж в Казань. Ехать было тошно, состояние оставляло желать лучшего, и я как мог старался больше спать. Эшелон мало того, что еле плелся, так еще и часто и подолгу стоял на всевозможных полустанках.

Не зря я надеялся на помощь свыше. Уже через месяц я смог самостоятельно вставать с койки, а еще через два начинал бегать. Не спринт, конечно, но и не шаг уже. Надо стараться, приходить в себя, набирать форму. Дышать еще было сложно, легкое-то у меня было повреждено, но доктора успокаивали, хотя и сами ранее были настроены скептически. Тут и туберкулез, и прочая гангрена в порядке вещей, а мне вроде как и ничего.

Приближалась осень, я все больше и больше занимался восстановлением себя родимого, хотелось поскорее выйти из госпиталя. Ну и, конечно, привести это тело к тому состоянию, что было мне привычным. Растянуть как следует связки, наработать моторику движений, да и силушки добавить в мышцы, лишним не будет. Выходило, прямо скажу, замечательно. Я даже рад был этому ранению, хоть и пришлось изрядно потерпеть, пока рана заживала. В окопе я скорее всего не имел бы возможности заниматься, а то и вовсе бы уже помер. Тут я восстановил в памяти весь комплекс, с которого когда-то начинал. Тело-то новое, мышцы забиты совсем, связки как железные, пришлось начинать с банальных наклонов и приседаний. Зато чуть позже я уже форсировал вовсю. Было тяжко, особенно после первых растяжек, на утро еле вставал, но выдержал. Просто не знал, сколько у меня времени, вот и торопил события. Теперь я уже не тот только что вселившийся в это тело неповоротливый пацан, не знающий, куда шагнет левая нога. Обязательный шпагат, он здорово облегчает жизнь, когда лежишь часами на позиции, можно тянуться и ничего не болит и не хрустит. Жаль только, что рукопашку было не отработать, не с кем. Бойцы тут, в госпитале, только у виска крутили, когда видели меня, не занимался таким тут никто. Зачем? У кого ранение серьезное, тому тяжко, и он отсюда уже домой поедет, а у кого легче, тем было просто лень. Думал, возникнет какой-нибудь конфликт, я и покажу им разницу, но как назло, никто не приставал, только у виска крутили да хмыкали. Разговоры в курилке… Отдельная тема. Слышал даже, вполголоса обсуждали царя и войну, ну и умных людей, что просвещают народ, поминали. Фамилий не слыхал, не употребляли тех, но тот факт, что в это время немцы уже работали с Парвусом, помню. Значит, начала уже гнида революции расползаться, хреново, не успел я что-либо сделать.

На фронтах – полная задница. Пока лежал, все размышлял, стоит ли мне попробовать выйти на контакт с властями или нет. Понимаю, что революцию уже не сдержать и не отменить, но как-то не хочется участвовать в гражданской войне. Вообще не хочется. Как бы в мирное время мы русские друг на друга ни злились, но стрелять, убивать своих же, это для меня непостижимо. Неужели у всего простого народа такая злость к дворянам и офицерам? Почему? Почему сразу у всех и на всех. Так же не бывает.

В госпитале, да и везде на гражданке, где есть военные, слышал робкие разговоры о ненужности войны, в основном, конечно, среди рядовых. Я-то понимаю, откуда это, работа по продвижению идей желающих сменить власть людей, но блин, мне вроде и так все нравится. Но я-то в армии, хоть и в госпитале, здесь жизнь другая. Представляю, что происходит на гражданке. Ведь просто так революции не делаются, хрен бы у кого что-то получилось, если бы народ жил нормально. А уж наш многострадальный русский народ нормально не жил никогда, может, поэтому всегда и ругали власть. Только вот на дыбы встали всерьез лишь в девятьсот семнадцатом. Загадка, конечно, почему именно в семнадцатом, почему так, разом? Как большевикам удалось так запудрить мозги людям? Ведь простые-то крестьяне думают больше о своем, что лично им близко. Земля, урожай, скот. Ладно бы, если б революцию сразу устроили большевики, с их лозунгами, это было бы понятно, но ведь я-то знаю, кто устроил этот трэш. Большевики лишь подомнут все под себя через полгода, а вот как все это устроили буржуи? Так разложить армию и простой народ надо постараться.

– Ну что, боец, готов к возвращению? – поприветствовал меня доктор, который ухаживал за мной весь срок восстановления.

– Конечно, намного лучше, чем был раньше!

– Ну-ну, хвастун. Смотри, не давай в себя стрелять попусту. Хотя ты как раз и не впустую шкуру-то попортил, – доктор указал мне на грудь, где висел «Егорий». Да, наградили меня прямо в госпитале. После моего фортеля с разведкой, да еще и пленным немцем, оказавшимся ни много ни мало аж цельным оберстом, командиром полка, наши всерьез дали немцам прикурить. Хоть и ненадолго, но это улучшило обстановку на том участке фронта, где я воевал.

Отступление, как и в известной мне истории, состоялось. Оставили Польшу, часть Украины и Белой Руси, но вроде встали все же. Возвращался я через Москву, там проводился сбор таких, как я, бывших болезных. Но не зря я все же поминал того, кто выше всех нас. Едва обратившись к учетчику, подав документы, получил приказ ждать и никуда не уходить. Ожидание было долгим, но принесло свои плоды.

– Направляетесь в свою прежнюю часть, на вас, ефрейтор, выписан приказ и требование о содействии.

О как! Видимо, полковник Марков, а был я именно в его полку, не забыл меня? Нормально так выходит, неужели их благородия имеют память и чувство благодарности? Озвучивать мысли, конечно, не стал. Козырнул и спросил, куда и как добираться. Получив предельно четкие указания, двинул на выход. Через два дня сбор прямо на вокзале. Построение, погрузка в вагоны – и здравствуй, фронт.

Два дня в будущей столице будущего СССР я почти не гулял. Москва была почти неузнаваемой, да и современную мне я видел не так уж часто. Специфика моей службы была такова, что чаще бываешь в немного других местах, все чаще на природе. Прошелся до Кремля, поглазел, красиво, но суетно больно, всегда любил тишину и покой, мне любая деревня ближе, чем все эти шалманы для дармоедов. Ночевать пришлось в снятом номере гостиницы, денег, кстати, по выписке из госпиталя получил немало, вот и шиканул. А что, копить их, что ли? Я тут один, в госпитале пытались разузнать у меня о родных и близких, сказал, что ничего не помню. Удивился, что не стали делать запрос в часть, с просьбой сообщить о моих родных. Память даже проверять не стали, врачи как-то быстро сошлись на контузии и отстали, ну и я не напоминал. Зачем ворошить? Вдруг найдется кто-то из близких этого тела, что тогда? Ведь наверняка любой, кто знал здешнего Николая Воронцова, не узнают его в новом исполнении. Да, внешне я почти такой же, только стал стройнее и крепче, а вот внутри… В местных реалиях я еще поднабрался немного, лежа в госпитале наматывал на ус все, что вижу и слышу, но о семье-то ничего не знаю. Вот и тратил деньги так, как будто завтра меня не станет или появятся другие деньги. Да и что там за траты-то вышли! И гостиница, и походы в ресторан стоили совсем недорого, даже в условиях войны. В ресторациях понравилось, даже слишком. Благодаря кресту на груди, ни у кого не возникло желания не пустить меня в ресторан. Одежка была не тряпьем, а вычищенной формой, награда на груди, все это открывало двери, и я пользовался этим.

Понравились в ресторане именно еда и то, как проходит этот процесс. Слава богу, владение этикетом у меня было в крови, даже не напрягался. До армии, пока жил с родителями, был обучен всему, что нужно. Не смотрите, что семья военных, по крови предков я был не из крепостных. Хоть и не прямой потомок, но все же в роду кто-то с голубой кровушкой явно водился, наверное, какая-нибудь прапрапрабабушка согрешила. В семье было не принято об этом говорить, дед-то у меня из советских служак, скрывал происхождение, конечно. Правда, отец в это не верил, так и говорил мне, дескать, в тридцатые бы раскопали всю подноготную. Но и сам одновременно признавал, что могло быть всякое. А уж лично я всегда верил. Сначала мальчишкой был, и очень нравилась мысль, что кто-то из предков был дворянином. Позже, конечно, юношеский максимализм притупился, но мыслишки-то оставались. Просто у нас в роду все военные, причем прадед в гвардии служил и не рядовым, вот и думай, дворянин или нет? Да, знаю, что в двадцать первом веке многие заявляли о том, что у них предки дворяне, будучи самыми настоящими крестьянами, но я вот почему-то был практически уверен в этом.

До расположения части добирался очень долго. Выгрузив меня на какой-то замызганной станции, указали дальнейшее направление и все, добирайся как хочешь. Хорошо, что полк, да и вся дивизия вообще, стояли сейчас в обороне, и найти его будет несколько проще, чем если бы шло наступление или отход. Потопал пешком в указанном направлении, по словам сопровождающего в эшелоне, верст двадцать топать. Хорошо, что кроме еды у меня почти ничего и не было, легче идти.

Не пройдя и пары верст, услышал позади топот и, оглянувшись, увидел лошадь. Лошадка тащила небольшую телегу, кроме возницы, в ней никого не было.

– Здоров будь, служивый! Докуда топаешь? – еще не старый дедок снял шапку и поприветствовал меня.

– И тебе не хворать, диду, – отдал я честь, – до Бредневки иду, далече ли мне?

– Путь не близкий, но с полдороги тебе подсоблю. Сидай ко мне, – махнул дед рукой, указывая на место рядом с собой, а позже добавил: – Голодный?

– Немного, – осторожно сказал я. Такие разговоры для меня складывались сложнее всего. Это в городе да в госпитале как-то легко выходило, а с селянами сложнее. У них даже русский каким-то суржиком казался, так что приходилось напрягаться. Да и как, откуда тут взяться современному мне русскому языку? Он ведь почти сто лет изменялся, до того, как я сюда попал. Здесь многое по-другому, в том числе и язык. Когда говорят на казенном, ну, строго, официально, то вообще бывает, что теряюсь в терминах. А так различия есть даже между губерниями, например, в Москве мне было проще, чем в госпитале, где лежали солдаты со всей страны. А уж тут, в Малороссии, выговор такой, что половину слов додумывать нужно, чтобы понять.

– Держи вот, поснедай, чем Бог послал, – дед развернул большую, чистую тряпицу, в которую аккуратно были завязаны хлеб, сало, лук и чеснок. Нехитрый запасец еды пришелся как никогда кстати. Если честно, то есть хотелось сильно. Мой запас подошел к концу еще в эшелоне. Закупился я в первопрестольной пирогами и салом, но эшелон так долго тащился, что пришлось все съесть, чтобы не выбрасывать потом испортившуюся пищу.

– Благодарствую, диду. Как тебя величать? Меня Колькой родные прозвали.

– Какой я тебе дед? Степан я. – А я только сейчас присмотрелся и устыдился даже. Да никакой он и не старик, так, около пятидесяти, наверное. Видимо, совсем тяжело в деревне жить. Работа с утра и до ночи приносит мало радости, а тем более здоровья, вот и выглядел этот Степан явно старше, чем было на самом деле. – Подожди зелень трепать, тут жинка еще картохи подкинула, все посытнее будет.

– А ты что же, Степан, не составишь компанию? – не хотелось есть одному, да еще и чужую пищу.

– Так я только из дому выехал, наша деревня в пяти верстах на восходе.

– Спасибо, – коротко поблагодарил я и взял картошину в руки. Чистить не стал, она же вареная, чего со мной будет? – Чем занимаешься в миру?

– Мы с семьей из-под Бреста, что на Буге шли, когда немец повалил. Сам-то видишь, калечный я, списали меня, еще в прошлом годе. – Только сейчас я обратил внимание на ногу Степана, которую он до этого держал накрытой соломой. Точно, нет ноги, не повезло мужику.

– В бою?

– Да, – кивнул Степан. – В прошлом годе, война еще только началась, попали мы под пушечный обстрел, много полегло тогда, а я вот, видишь – живой. Хорошо еще наши коновалы мне ногу рубанули не по самое хозяйство, было бы совсем тяжко. А так ничего. Ты сам-то откель будешь?

– Так возвращаюсь я, из госпиталя иду. Тут недалеко станция, меня там ссадили. В свой полк иду, вроде как где-то рядом должен быть.

– Пехота?

– Она, родная, а ты?

– Оттуда же. Как ранили-то? Тоже пушки?

– Да не, пулю поймал, вот заштопали, отлежался, да и в путь-дорожку.

– Серьезно, – вздохнул Семен. – Ладно хоть целый.

– Твоя правда, – вздохнул теперь и я, – иначе бы и не встретились с тобой, – и мы вместе рассмеялись.

– Я тебя подброшу, на телеге-то мне крюк сделать ничего не стоит, успею.

– Вот за это тебе спасибо наше, солдатское, Семен. Триста лет живи, жену и детей радуй. Есть свои-то?

– А то как же! – важно ответил Семен. – Двое пацанов. Сорванцы, спасу нет. Но помогают уже, хоть и молодняк еще совсем.

– Это хорошо, – киваю. Везде жизнь есть, даже в годы войны. Деревня сейчас не та, что будет в конце века. Тут все сейчас свое, и молоко, и мясо, и овощи. Только работай, не ленись, все будет. А калечному, конечно, тяжело. Здоровому-то тяжко, ежели один, без помощников, а уж в таком виде… Труд на земле никогда не был легким, но трудились для себя. Понятно, что оброки, налоги и прочее, но все же именно для себя. Никто бы не стал корячиться и рвать жилы на барина так, как трудится для себя и семьи. Дворяне, конечно, охреневали, вытягивая из крестьян все до последней нитки, им-то гулять нужно, деньги нужны, а мужикам работать приходилось за троих. Б…ство, если честно. Да и в будущем будет все именно так же, только называться будет по-другому.

Так, под непринужденную болтовню мы и ехали. Лошадка ковыляла себе неспешно, да и не гнал ее Семен. Видно было, что повидала работяга немало, бережет он ее. Да и как не беречь, скотина для селян всегда была членом семьи, кормилицей, не важно, корова, курица или лошадь. Знаете, как на фронте мужики из деревень переживают за кавалеристов? Им лошадей жаль, за что четвероногим такое наказание?

Когда выехали из-за деревьев на большое поле, возница указал куда-то в сторону.

– Вон туды тебе. – По лицу этого настоящего человека было видно, что он очень сильно переживает, наверное, и сам бы пошел в армию, если б взяли.

– Спасибо тебе еще раз, друже. Береги семью, ну и сам, конечно, по возможности.

– Дайте им там жизни, проклятым. Свечку за тебя поставлю.

Вот так. А как же чуть позже большевики будут учить, что Бога нет? Кто им поверит? Здесь люди, на земле живущие, испокон веку в него верят. Как же все-таки умудрились заставить людей церкви громить и попов резать? Или такие сейчас попы, что народ только команду «фас» ждал? Вспоминая будущее, поморщился, там такие же попадались, хотелось раскулачить их по полной программе. Самые настоящие хапуги, а не служители церкви. Служили они только одному, себе. Дорогие машины, коттеджи в элитных поселках, ничего гады не стеснялись. Людей в церкви зазывали, как в цирк, мля, а сами наверняка и «Первую книгу» не читали ни разу. Сколько раз видел, какие служки в церква. Сплошь молодые мальчики, тьфу ты, противно даже.

Намучился штаб искать. Один в одну сторону отсылает, другой в другую. Это я у всяких вестовых-часовых спрашивал. Бардак. Кругом суета, все перерыто-перекопано, грязи по уши, солдаты мечутся туда-сюда без какой-либо видимой цели. Реально – бардак.

Спустя полчаса мотаний по деревне, хотя я бы это селом хорошим назвал, домов под пятьдесят тут, остановил офицера и, козырнув, испросил разрешения на вопрос.

– Спрашивайте, ефрейтор! – средних лет штабс-капитан смотрел на меня спокойно, гонора не выказывал, ну и я со всем почтением к нему обратился. Да и крест на моей груди в эти времена что-то значит. Офицер окидывал меня взором с ног до головы, но было видно, что придираться не собирается.

– Виноват, ваше благородие. Прибыл из госпиталя, после излечения, а куда идти не знаю. Где располагается полк, мне указали, а вот как быть дальше?

– Ясно. Пойдем со мной, я в штаб направляюсь. Тебя нужно внести в списки, поставить на довольствие. Давно с эшелона, есть хочешь? – Вот это офицер, приятно, черт возьми. Мужчина средних лет, наверняка ротный какой-нибудь, заботиться о нижних чинах те умеют.

– Потерплю, ничего страшного, ваше благородие.

– Постой, как ты сказал твоя фамилия? – внезапно остановился штабс-капитан.

– Воронцов, вашбродь, – назвался я и насторожился.

– Точно! Ефрейтор Воронцов! Герой!

– Виноват…

– Да не бери в голову. Вспоминали тут тебя, вот я и удивился, что встретил.

– Незлобивым, тихим словом… – пробубнил я.

– Это ты брось. Командир у нас отличный!

Еще бы, я ж помню, как он немцев раком поставил, когда те меня выдать требовали. Да и в будущем читал, повторюсь, что Марков был очень хорошим офицером.

– Согласен, вашбродь. Я в Москве на сборном удивился, когда мне объявили, что еду в свою часть, дескать, у них приказ такой.

– Конечно. Его высокоблагородие прямо указал, что Воронцова вернуть в часть.

– Неужели меня еще помнят, уж столько времени прошло? – удивился я. Да и кто я такой, чтобы обо мне помнить?

– Это ж ты командира артполка немцев на себе притащил, хотя ранен был?

– Ну… – я застеснялся. Честно.

– Ну-ну, не тушуйся. Таких случаев один на армию происходит, как же такое забыть. Меня Романом Валентиновичем зовут, штабс-капитан, четвертая артиллерийская бригада, это ты для нас тогда данные принес, за что спасибо тебе. Тогда только благодаря твоей выходке дивизион жив остался. Немцы так разошлись из-за потери командира, устроили обстрел. Но у нас-то были все их позиции, ты ж их и предоставил. Да еще карты штабные, вместе с их хозяином. Господин полковник срочно объявил всем укрыться и приказ по артиллерии ударить по выявленным координатам. Приказал выпустить весь боезапас, а его ведь почти не было. Пушки у немцев заткнулись просто мгновенно. А когда через полчаса кавалерия в атаку пошла, там и не было никого. Одни воронки и трупы. Полностью уничтожена артиллерийская дивизия врага, нас ведь тоже наградами не обошли, тебе за них спасибо. Ладно, пришли уже, тебе еще расскажут. От меня – спасибо.

Офицер протянул руку, и я робко ее пожал. На что получил упрек:

– Георгиевский кавалер, и робеет перед офицером? Отставить, боец! – и сам пожал мою лапу крепким, честным рукопожатием.

А дальше было еще смешнее и от того приятнее. Весь! Весь штаб полка, все до единого офицеры пожали мне руку. Честно сказать, я был в легком офигении. Это ж по местным меркам неслыханно. Говорили все то же самое, что я уже услышал от штабс-капитана, но черт возьми, как же они тут воюют, если такое действие, как доставка «языка» и разведданных, так воспринимается? По моим-то меркам, ничего сверхтяжелого я не исполнил, понятно, что в основном повезло, но это как смотреть. Если бы не было разведывательно-диверсионной подготовки и опыта, спекся бы на раз, так что еще раз благодарен своему отцу командиру. Да просто не пошел бы без опыта в такой рейд, откуда человеку знать, что нужно делать и как, если он не воевал? Ну и манеры ведения войны в этом времени также помогли. Ну не были готовы сейчас так воевать, а я лишь применил то, что умел, удачно, надо сказать, применил.

– У нас организован взвод партизан, пойдешь к ним? – спросил напоследок комполка. Классный мужик, все бы офицеры такими были! Одного никак не могу понять. Да, воюет он сейчас против Германии и Австро-Венгрии, но блин, как чуть позже он станет отдавать приказы убивать тех, кто сейчас в окопах под его командованием? Не могу понять, сколько ни пытаюсь. Это как надо изменить свое мировоззрение? Или такое поведение – это так, для порядка, а на самом деле он сатрап и тиран? Я могу понять, почему козлами стали Шкуро или Краснов, они и до революции были такими, но Марков, Деникин и многие другие… Антон Иванович так вообще отдельная песня. Ведь он проиграет все именно потому, что он гораздо ближе к народу, чем ко всем этим дворянам. Как он решится вообще встать на сторону белых? Ведь пойди он или Колчак к красным, может, и не было бы той бойни, под названием Гражданская война? Ах, сколько всяких если да кабы…

– А что надо делать? – поинтересовался я спустя несколько секунд, пока думал о другом. – Просто боюсь оплошать, – пояснил на всякий случай.

– Да вот таким же и заниматься. Партизаны работают по коммуникациям противника. Устраивают налеты на конвои снабжения, когда получается, берут «языков». Да много всего. Сил у немца много, надо их трепать постоянно. Одними контратаками этого не добиться, никаких солдат не хватит. Но ничего, у нас тоже все начинает выправляться. С оружием, боеприпасами, все лучше становится. Пополнения идут, так что скоро, надеюсь, пойдем и мы назад, свое отбивать. Признаюсь, не все офицеры армии поддерживают организацию таких летучих отрядов, есть, знаешь ли, небольшие проблемы с управлением и порядком, но я всецело за.

Да, читал, кстати, попадалась информация о том, как такие партизанские отряды занимались откровенным грабежом, а потом отходили и скрывались в тылу. Было, было, вот и Марков о проблемах заметил. Там вроде как приснопамятный Шкуро и отметится.

– Конечно согласен, чего говорить, ваше высокоблагородие. Разрешите вопрос?

– Говори! – весело кивнул полковник.

– Тогда, с пленным немцем, винтовку не передавали? Она в чемоданчике специальном была. Я там раненого в штабе тогда допросил, сколько успел, пока тот не помер, он мне и рассказал о ней.

– Винтовка хороша. Если честно, – даже дернул себя за ус полковник, – думал, это ты мне подарок прислал, посчитал даже льстецом, а ты, оказывается, все по делу, – и подмигнул мне комполка, – себе то есть прибрал.

– Уж больно мне она приглянулась, да еще с таким прицелом… Уж я бы из нее немцев поболее покрошил… – сделал я вид, что не заметил подначки.

– Отдам я ее тебе, отдам. Лежит у меня, даже не стрелял ни разу. Это ж не ружье, а специальная винтовка, я все понимаю, не хуже тебя. Да, мы знаем, что у немцев целые отряды этих стрелков есть, как их… а, снайперов, кажется. Мы пока используем трофеи, да у союзников винтовки заказываем, но толком не применяли, как-то не видим большого смысла в этом. Меткий выстрел нужен, бывает и часто нужен, но внедрять новый вид войск для этого кажется лишним.

– Так партизаны – это тоже отряд стрелков? – перебил я от радости командира.

– Нет, братец. У нас пока таких отрядов нет. Пытаемся выявлять хороших стрелков, ищем им оружие и направляем по ротам. В генеральном штабе считают, что отдельный род войск не требуется, поэтому и придаем частям таких стрелков для индивидуальных случаев. Что? – это командир увидел, как я покачал головой.

– Я, ваше высокоблагородие, пока дырка зарастала, все думал. Какой смысл от таких стрелков. Если позволите, я вам пару листочков оставлю, не сочтите за труд или наглость, ознакомьтесь, пожалуйста. Я там набросал, каким вижу применение стрелков-снайперов. – Еще бы, я ему наставление из советской школы снайперов почти целиком набросал. Понятно, что многого сейчас не применить, но общее, думаю, возможно. Там и по так называемым «Марксманам» подробно изложил, и конкретно по снайперам.

– Интересный ты человек, бастард, – усмехнулся полковник, – если бы сам не знал, кто передо мной, подумал бы, что ты офицер переодетый. Молодцы твои родные, что образование дали хорошее. Бумаги твои посмотрю обязательно, что в них, если кратко?

– Ну, если кратко… – чуть задумался я, – снайперы, или хотя бы просто очень хорошие стрелки, должны быть в каждом взводе. При умелом обращении с оружием, знанием тактики, но для этого нужна подготовка, пять-шесть снайперов могут остановить наступление полка.

– Ну, это ты загнул, конечно, – заулыбались все присутствующие.

– Это вполне достижимый результат, – упрямо и твердо продолжал я. – Эти солдаты не должны находиться в общем строю или окопе. Хорошо замаскированные, с расстояния триста-четыреста, а то и больше шагов, могут таких дел наделать, что только дай. Сами посчитайте скорострельность. Атакующие ведь почти весь путь по нейтралке двигаются в полный рост, их отлично видно, а укрывшийся стрелок, о котором никто не знает, их расстреливает как в тире. В общей какофонии грохота и стрельбы отдельные выстрелы будут незаметны, что и даст преимущество. Тактику нужно наработать, конечно, много будет проб и ошибок, но толк обязательно будет, вот увидите.

– И ты сможешь на четыре сотни попасть? – скептически бросил мне начштаба.

– Если мне дадут возможность заранее пристрелять оружие, нужно же знать, как оно себя ведет, то да, попаду. Причем туда, куда укажете.

– Наглец! – вновь засиял начштаба. – Помнится, ты и тогда, перед своей вылазкой так же упрямо заявил, что все получится, а я не верил. Ладно, в этот раз поверю.

– Так вы проверьте, вашсокбродь, – ухмыльнулся уже я.

– Ладно. Сейчас иди в отряд, тебя проводят. Винтовку чуть позже с посыльным пришлю. Свободен, братец, служи, как и ранее!

– Рад стараться, ваше высокоблагородие! – четко рявкнул я и, развернувшись, покинул дом.

Чуть замешкавшись на выходе, хоть дверь за мной и прикрыли, все же услышал:

– А был бы законным сыном, получил образование и наверняка бы уже ротой командовал… – Кто это сказал, сам Марков или его начштаба, не понял, но суть уловил. Естественно, будь я голубых кровей, отучился бы в училище и сейчас был бы офицером, но уж куда попал, туда и попал. К сожалению, тут вам не Отечественная война, из рядовых в генералы тут не пролезешь, это большая редкость. Хотя вон, Антон Иванович, тот, что Деникин, как раз из простых крестьян. Да, батя у него был военным, вроде до капитана дослужился, но это звание не давало дворянства, особенно потомственного.

В отряде приняли хорошо. Командовал партизанским отрядом поручик Артемьев, молодой, лет около тридцати на вид, черноволосый мужчина. Худощавый, хотя толстых тут как-то и не попадалось совсем. Вон полковники в штабе все как один стройняшки, это вам не Российская армия образца девяностых-двухтысячных. Кстати, с первого же дня, как очутился здесь, был удивлен ростом нынешнего поколения. Тут очень высокими считаются люди за метр восемьдесят. Средний же рост у солдат метр шестьдесят. Причем не только у наших, немцев много видел уже, такие же. Я со своим метром семьдесят семь, измерял в госпитале, выглядел довольно высоким и выделялся в строю.

Нынешние партизаны, как оказалось, только так назывались. Мне-то известно было только о партизанах Второй мировой, а тут… Эх, как бы объяснить? Это было больше похоже именно на то, к чему я привык там, в своем времени. Здесь партизаны не сидят постоянно в лесах, прячась ото всех и периодически совершая налеты. Тут немного по-другому это выглядит. Отряд получает приказ и выдвигается в тыл врага. Да-да, более всего это походило на работу диверсантов, чем партизан. На худой конец отряд спецназа. Почему спецов ставлю ниже диверсов? А вы изучите вопрос, если найдете информацию, может, поймете. Не ставлю ниже, просто спектр задач немного разный. Так вот, уклад был простым. Никакой подготовки, тренировок и прочего рукомашества с дрыгоножеством. Отряд находится в таком же окопе, как и все, только в третьей линии. До передка – полкилометра навскидку. Да, не самый передок, но и тут накрыть может легко. Хоть артиллерией, хоть во время атаки противника. Да, а я-то, было дело, уже губу раскатал. Думал, сейчас приду, начну тренировки вместе со всеми. Ага, три раза – отвали.

Через пару часов, за это время познакомился со всеми бойцами, мне принесли винтовку. Что удивило, комполка прислал ее в том же виде, в каком я спер ее у немцев. Тот же ящик, красивый и удобный, тот же ствол и тот же прицел с патронами в отдельной сумке. Попросился у Артемьева пристрелять винтовку, тот аж крякнул от удивления, когда ее увидел. Причем он обалдел еще от того, когда увидел посыльного от комполка, а уж ящик этот…

– Это ж за какие заслуги такой почет?

Да, командир был не в курсе и меня не знал.

Пришлось вкратце рассказать о себе. Заставили распахнуть шинель и показать крест, продемонстрировал. Позже вместе с командиром и еще парой бойцов, что были в отряде за метких стрелков, направились в тыл. Пристрелять оружие нам разрешили на том самом поле, через которое я попал сюда, в деревню. Где-то тут, недалеко меня Степан и ссадил. Поле было открытым с двух сторон, навскидку длиной километра два, точнее не сказать, так как имелись перепады высот. Для стрельбища, как мне казалось, просто идеально, несмотря на порывы ветра, что налетали регулярно.

– Вот это ни хрена себе… – заломил фуражку на затылок один из стрелков отряда. А командир покивал. – Ты где так стрелять навострился, браток? – Эк их разобрало, стоят с открытыми ртами.

– Было дело, с детства стреляю, – сказал я скромно, представив, сколько еще придется всего объяснять, когда возникнут вопросы по тому или иному делу.

– Из немецкой винтовки? – с прищуром спросил поручик. Господи, ну чему учат в этом времени в учебных заведениях.

– А какая разница? – сделал вид, что не понял вопроса. – Если ж пристрелять, то почему нет? Да хоть из африканской, если она хорошо стреляет, то почему не попадать? – Я не понимал, почему мои, впрочем, довольно скромные по моим же меркам результаты так впечатлили окружающих. Подумаешь, с третьего магазина начал на березе ветки сбивать. Я же не с первого патрона так сделал, и не с холодного ствола. Как она бьет, я понял, отстреляв всего пять патронов. Затем была пристрелка оптики. Что могу сказать… СВД отдыхает. Да, чутка сильнее пинок, но черт, какая же она точная! На пробу чуть позже взял обычных патронов, даже ими вполне себе можно хорошо стрелять, правда, настильность чуть хуже, зато отдача чуть слабее. Весов у меня пока нет, надо будет заиметь обязательно, но в том, что навеска у спецпатронов немного больше, я уверен. Другое дело, нужна ли такая. Ведь эти патроны делал под себя бывший хозяин этого ствола. Черт его знает, какие у него были предпочтения. Я вот уверен, что после небольшой практики смогу на большом расстоянии попасть в движущегося человека. Просто потому, что пуля летит настолько настильно, что кажется, что у тебя в руках лазер. А вот в останавливающем действии я немного сомневаюсь. Прошьет такая малышка врага, он в горячке боя и не поймет сразу. Но это вполне поправимо, на крайний случай можно концы спиливать, да насечку сделать, рвать будет на загляденье. Но и тут подвох, точность немного упадет. Насечка вообще дело деликатное. Чуть глубже сделаешь, пуля кувыркаться начнет сразу по выходе из ствола. Так что во всем нужен баланс. Эксперименты с патронами вообще дело небыстрое и нудное, но необходимое. В идеале нужно иметь под рукой патроны под разные случаи и ко всему этому помнить, как «Отче наш» настройки прицела. Не всегда, точнее даже, редко, когда в бою есть время настраивать прицел. Чаще ведь как, выведешь ноль на одну дистанцию, а дальше по сетке. Тут, кстати, сетка вообще условная, обычный Т-образный маркер, главное, что видно его хорошо. Так что привыкнуть бы надо, но как думаю, вряд ли у меня будет время и возможность сделать это.