Текст книги "Странные миры, странные гости"

Солнце истины. Cirque du Soleil

– Слышу, кто-то орет! Прибегаю, а тут – пожалуйста…

Баба Катя махнула пустым ведром в сторону того, что смирно лежало средь густой травы. Трава весело раскачивалась, ей, казалось, было все равно. Природа – она такая: живет, цветет и пахнет. А среди нее, в самом центре – смерть. Мертвым был один из дачников, сосед бабы Кати, Максим Максимович. Старикан так себе, в общем и целом сволочной мужик. Нервов он потрепал порядком… Но о мертвых, как мы знаем, или хорошо, или ничего.

Вот баба Катя и молчала, покачиваясь в немом сокрушении. Антонов, стоявший чуток поодаль, смачно сплюнул в ромашки. Вытянув откуда-то кисет, он в задумчивости им потряхивал. Молчание нарушил резкий голос Натальи Кирилловны. Убедившись, что тело не подает признаков жизни, фельдшер обратилась к собравшимся с резонным вопросом:

– Так что здесь произошло?

Пристроив ведро в траве, баба Катя попыталась объяснить. Примерно в 15.20 она обрабатывала капусту от гусениц («пол урожая мне тут сожрали, сволочи»). Откуда такая точная цифра? Да все просто – сегодня она должна была в это время смотреть любимый сериал, но на телевидении пошла профилактика. Так что пришлось любительнице «Нежного яда»[39]39
  «Нежный яд» (по-португальски: Suave Veneno) – мыльная опера, выпущенная в 1999 году бразильской компанией «Глобу».


[Закрыть] временно вернуться из Бразилии в российскую действительность.

– Развела я, значит, химикат, доливаю доверху воды. И тут как закричит кто-то! Да так страшно! Ой, мамочки! Я чуть все на себя не выплеснула.

Баба Катя по традиции запричитала. Наталья Кирилловна спокойно вернула ее в русло разговора. Пока едет милиция, нужно разобраться, что к чему. Фельдшер не была полностью уверена, насильственна ли смерть или случайна, но вид измазанной чем-то бурым лопаты рядом с трупом как бы красноречиво намекал… Злоумышленник наверняка позаимствовал ее из во-он того скрипящего дверью приоткрытого сарая.

Наталья поежилась: а вдруг убийца рядом?

Впрочем, если это и так, он вряд ли без потерь пробрался бы через эти устрашающие дебри. Пятачок земли, на котором развернулась драма, обрамляли буйные заросли борщевика Сосновского. Только та сторона огорода, что прилегала к калитке, была отчасти свободна от их удушающих пут. Зеленовато-коричневые стебли, украшенные зубчатыми листьями и блеклыми зонтиками цветов, разрослись вверх и вширь, очевидно, вольготно себя ощущая на этом полузаброшенном дачном участке. Судя по всему, Максимыч не слишком себя утруждал прополкой и прочими садовыми работами.

Тем временем баба Катя настроилась на нужную волну. Уперев руки в бока, она зачастила:

– Думаю, значит, кричат оттудова, – победительница капустниц махнула рукой в сторону бездыханного Максимыча. – Ну, что делать? Все побросала и бегом сюда. А он уже вона, лежит без движения… Ну я и к вам. Вдруг чего? Ну, этот, инхфаркт или инсульт.

Наталья Кирилловна понимающе поджала губы: в прошлом году ее уже вызывали к Максиму Максимовичу. Тогда, правда, он перебрал с самогоном, но все же… Она профессиональным глазом обозрела представшую перед ней картину – каких-либо видимых повреждений на мертвеце вроде бы нет. Наверное, ударили сзади по затылку, когда дед потянулся к радиоприемнику на том пластиковом столике. А во время агонии он перевернулся на спину…

Жирная мясная муха, прожужжав мимо, приземлилась на самый кончик носа окаменевшего под маской смерти лица. Глаза Максимыча неподвижно смотрели вверх, мешки под ними, казалось, безуспешно пытались их прикрыть. Повеял ветерок: торчавшая борода пошевелилась, словно стремясь отогнать назойливое насекомое.

Захлопнув чемоданчик (пациенту, судя по всему, уже ничем не поможешь), Наталья быстро заговорила, стараясь унять предательское дрожание голоса и говорить бесстрастным деловым тоном:

– До прихода представителей власти ничего здесь не трогаем…

– Знаем-знаем! – перебила ее владелица пустого ведра. – Чтоб не нарушать отпечатков пальцев. Как же, ящик глядим, в курсе. Только не поможет это.

Дачный сезон был в самом разгаре. Огородники копались в грядках, возились с рассадой, пеленали, точно младенцев, народившийся урожай пленкой. Поостеречься неизбежных мозолей и ссадин помогали перчатки, стянувшие руки всех членов импровизированного трио.

Тем временем заросли борщевика затряслись, отдавшись объятиям шалуна-ветра. Огромные листья терлись друг о друга, головки цветов выписывали круги. До этого хранивший молчание Магарыч подал голос:

– Смотрю, его вроде шандарахнули лопатой. Ты, Кать, часом не видела, кто это мог быть?

Магарыч был известен по всему дачному кооперативу «Зорюшка» как знатный пьяница. Таких еще называют «алканавтами». И правда – самогонными парами забулдыга дышал чаще, чем свежим воздухом. Почесывая живот, он разглядывал участников драмы через обмотанные изолентой очки.

– Ничего я не видела! – баба Катя всплеснула руками. – Где ж мне, сквозь такой бурелом, – дернув подбородком, она указала на качавшийся борщевик. Магарыч не унимался. Дочесав пузо, он краем майки протер очки.

– Тебе же вся калитка видна. Неужто никто не проходил?

– Говорю, не было никого…

– Может, он через заросли пробрался? – Антонов выкатил свои большие голубые глаза цвета свежекупленной сантехники. Наталья Кирилловна безапелляционно отмела это утверждение:

– Это ядовитое растение. У него бы остались ожоги. – Она обвела троицу взглядом. Стояла теплая, хотя и пасмурная погода, поэтому все были легко одеты. На Магарыче красовалась драная майка и растянутые трико. Толстые руки бабы Кати нескладно торчали из ее открытого сарафана «огородного» фасона. Антонов щеголял подвернутыми рукавами рубахи. Ни у одного из присутствующих не было волдырей, как правило появляющихся после соприкосновения с борщевиком Сосновского.

Тогда как же все случилось? Высокая стена из борщевика ходила ходуном, раздраженная наглыми приставаниями ветра. Вокруг все серело – небо с утра затянули тучи. Они, словно обильные специи, присыпали яичный желток небесного светила.

Что-то чирикнуло.

Фельдшер подошла к раскладному пластиковому столику, стоявшему поблизости от места происшествия. Или преступления? На столешнице зашипело радио. Передавали прогноз погоды:

«Любители солнечных ванн могут не беспокоиться! – вещал бодрый дикторский голос. – Пасмурная погода продлится недолго. Вскоре солнце засияет снова и порадует нас своими бодрящими лучами!»

Краешком глаза Наталья Кирилловна заприметила, как Магарыч встрепенулся. На его лицо набежала беспокойная тень. Засунув руки в карманы, он заканючил:

– И что, долго нам тут торчать?

Наталья Кирилловна неприязненно на него посмотрела:

– Вы куда-то торопитесь?

Магарыч важно поправил очки за замотанную изолентой дужку:

– У меня назначена встреча.

– Милиция уже едет, дело серьезное… нужно подождать. – Наталья мысленно отметила забегавшие глаза алкоголика. Фельдшера осенила внезапная мысль. Она удержалась, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Господи, как же она могла забыть такое?! Хорошо, радио напомнило. Поглядев в небо, она начала догадываться…

– Кстати… – баба Катя потянулась за ведром, криво стоящим на броской зелени лужайки. – Смотрела я давеча фильм. Так там ихние забугорные полицейские всегда спрашивают: «кому была выгодна его смерть?».

Антонов вытер вспотевшие ладони о штаны. Фарфоровые глаза часто заморгали.

– Что значит «кому»… Никому…

– Да ладно! – баба Катя прыснула со смеху. – А то я не знаю. Ты же с Максимычем крупно поцапался. Вся округа слышала, как вы ругались из-за этого мотоблока.

– Точно-точно, – Магарыч поддакнул, вытянув клешни из замызганных трикошек. – Я все подтверждаю.

– Да ты сам с ним был на ножах, – огрызнулся Антонов. – Дня три назад он тебе знатно намял бока. Старик хоть и тощий, да силы в нем немерено!

Желтый световой поток прорвался, наконец, сквозь завесу облаков. Сноп света пробил серое покрывало и угодил прямехонько на «Мистера Растянутые трико». Тот взвизгнул, отпрыгнув в сторону. Но было поздно. Ультрафиолет уже делал свое дело, обезоруживая, разоблачая убийцу. Завыв от боли, Магарыч впился в свое левое плечо. Он тер его и тер, пока на коже не вздулись огромные пузыри. Баба Катя потрясенно остолбенела, выронив свое пустое ведро. Антонов сжал зубы, заиграв желваками. А Наталья Кирилловна решила прочитать краткую лекцию. Подойдя к завывающему пьянице, она заговорила:

– Дело в том, что в хмурый день токсины борщевика Сосновского не работают, не обжигают. И только когда кожа, коснувшаяся растения, попадает в поток солнечного ультрафиолета, происходит реакция… В отсутствие солнца преступник мог спокойно пройти через стену борщевика, не причинив себе ни малейшего вреда, обойдя тем самым Екатерину Андреевну и ее… хм… «наблюдательный пост». Но как только пасмурная погода закончилась, свет запустил процесс, изобличив тем самым нашего таинственного злодея.

– Хорош умничать! Ай-яй! – Магарыч страдальчески застонал, схватившись за пораженную конечность. – Сделайте же что-нибудь!!!

Раскрыв чемоданчик, Наталья Кирилловна извлекла какой-то пузырек. Приблизившись к перекошенному от боли злоумышленнику, она строго произнесла:

– Предупреждаю, будет больно.

И опрокинула бутылочку на пузырящуюся плоть Магарыча.

Будуар дамы. The Girl Next Door

Рубиновый кларет превратил бокалы в бутоны тюльпанов, подстегнув уж было сошедшую на нет дружескую беседу. Курительная клуба «Клык и Ружье» собрала четверых: Джон Инглз – прославленный охотник на слонов; Артур Монро, известный тем, что голыми руками убил тигра-людоеда, терроризировавшего одно индийское поселение; Филипп Бэнкс – «Победитель акул» и никому не известный Сирил О’Коннор, по недоразумению затесавшийся в ряды выдающихся личностей.

Размеренно текла речь, уровень кларета поддерживался в присутствующих «на должном градусе». Инглз поделился примечательным происшествием из своей богатой биографии, который он окрестил «Материнский инстинкт». Его знакомый, полковник Сэндботтом, застрелил на охоте слоненка. Разъяренная мать заслонила тело детеныша, угрожающе наступая на стрелка. Он снова спустил курок, а затем отрубил слонихе хобот, приказав слугам упаковать его в ящик в качестве трофея. Вечером Сэндботтом не спустился к ужину и его лакей, Джонстон, решил потревожить покой хозяина. Он обнаружил его на полу, мертвым. Вокруг шеи обвивался толстый жгут, который испуганный камердинер принял было за питона… Это оказался отрубленный слоновий хобот.

Когда сэр Джон кончил, послышались реплики удивления. Монро, задетый за живое, в свою очередь предался воспоминаниям. В бытность в Мадрасе[40]40
  Город Мадрас (Ченнаи) находится на юге Индии.


[Закрыть] его познакомили с неординарной личностью – факиром с совершенно уникальной квалификацией. Он владел искусством заклинания при помощи игры на дудочке, но танцевала под нее отнюдь не кобра… Его услугами пользовалась некая дама, тяжело страдавшая от острой формы рака. По ночам от ужасающих болей она не могла спать и флейтист своим искусством якобы выманивал опухоль из ее тела и «выгуливал» в огромном саду.

Сбитые с толку столь необычным повествованием, друзья воздали должное великолепным сигарам. Изучая движение дымовых колец, Филипп Бэнкс разразился тирадой. Он, оказывается, водил дружбу с лордом Кромптоном, заядлым рыбаком. Однажды у того сломались напольные часы, стоявшие в бильярдной. Вызвал он, значит, мастера-часовщика, а у того оказался в подмастерьях мальчишка-азиат из семьи шамана, не понимавший ни бельмеса по-английски. Нужно было сделать так, чтобы часы ходили. Чертенок понял это по-своему: когда его сиятельство решил покатать шары, напольные часы шагнули ему навстречу. Пришлось бильярдную заколотить…

Мало-помалу беседа отклонилась от мистических тем и вернулась к охотничьим приключениям. Тут-то в разговор и вмешался сидевший до этого весьма смирно Сирил:

– Все ваши повести о кровожадных львах, тиграх и леопардах ничто в сравнении с тем, что удалось пережить мне!

Троица с удивлением воззрилась на О’Коннора. До сих пор никто не замечал его, хилого белобрысого юношу с голубыми глазами и мечтательным взглядом. Сирил отличался тонкостью души и питал отвращение к насилию и всему, что его воплощает. В клубе охотников он очутился не по своей воле – его привел дядя – Джон Инглз – и племяннику ничего не оставалось, как подчиниться.

Сирила было трудно представить сражающимся с вепрем или бредущим с ружьем наперевес по выжженной пустыне… А вот сидящим в кабинете за книгами или пьющим чай с тетушками – пожалуйста, это шло ему больше, нежели охотничий костюм, тем более мачете. Поэтому его слова, сказанные в компании людей, чья жизнь была сплошь одно большое приключение, прозвучали довольно нелепо. Сирил кивнул, нисколько не смущенный посеянным бестактным поступком замешательством.

– Понимаю ваши чувства, господа, но это так. И опасность подстерегала меня не в гуще неизведанных джунглей или на диких горных дорогах, нет… Угроза затаилась там, где ее совсем не ждешь – в респектабельном замке, в окружении множества людей. И если бы не перст Судьбы, возможно, я бы не сидел здесь, в этой комнате, а давно служил пищей могильным червям!

Пространное вступление Сирила распалило интерес присутствующих и под ободряющие возгласы О’Коннор поведал свою историю.

– Несколько лет назад, – начал рассказ Сирил, – я получил от графа Беллярмина приглашение посетить светский раут, который он устраивал в своем недавнем приобретении – замке л’Эстерель на скалистом берегу Средиземного моря… Воистину, дядя, твой племянник не такой уж и домосед… Местность, что окружает землевладение, прославилась как морской курорт, посему я с воодушевлением согласился. Сборы заняли всего ничего и спустя неделю я уже нежился под лучами южного солнца.

Манор, омываемый не только морской лазурью, но и жгучим теплом юга, был неотразим. Дух Средневековья несомненно царил здесь, напитывая изрытые временем стены. Дворец напоминал вычурную курильницу, в которой до сих пор тлел огонек рыцарских времен. Их дыхание скользило меж шпалер, обвивалось вокруг колонн и балясин, вырываясь сквозь прорехи в свинцовой оплетке витражных окон. Остановившись под вздымавшимися к небу башнями, я остро ощутил, как мое сердце замерло, словно стиснутое латной перчаткой сурового крестоносца…

Но довольно лирики, ее еще будет предостаточно! Итак, такой же блистательной, как и само место, была здешняя публика. Собрание, достойное Белгравии[41]41
  Модный квартал Лондона, где во времена королевы Виктории жила элита общества.


[Закрыть]: маркизы и бароны, графы и виконты – казалось, сюда вытряхнули все генеалогические древа старой Европы. Блуждая меж снобистским сословием, я немного встряхивал и разбалтывал его, не давая сливкам общества скиснуть и превратиться в дурно пахнущий сыр.

Признаться, утомившись от пышности и великолепия, я несколько загрустил. Ни танцы, ни торжественная трапеза – ничто не веселило мою раздавленную золоченым прессом респектабельности душу. Джакомо, верный компаньон, вероятно, почувствовал это настроение. Толкнув меня в бок, он обратил мое внимание на одну кокетку. Но ее раскрытый китайский веер и явные авансы остались без ответа. Прикрыв перчаткой подступающую зевоту, я равнодушно обозрел блистательную аудиторию. Вот тогда в первый раз я увидел ее…

На мраморной лестнице, нисходящей в бальный зал, возникла воздушная фигурка, драпированная голубыми кружевами. В ореоле колышущихся невесомых одежд она воспарила над ступенями, словно рождающаяся из пены Венера. Передо мной явилась смуглая головка императрицы, увенчанная венцом эбеновых волос… Простите мне мой напыщенный стиль, джентльмены, но именно такие мысли захватили тогда в плен мой ум. Страсть приковала мои глаза к этой нимфе, повелев неотрывно следить за каждым ее движением.

Скользнув изящной рукой по периллам лестницы, незнакомка быстро свернула в боковой проход. Оставив Джакомо его новому увлечению, я поспешил к лестничному пролету. Вбегая в стрельчатый проем, под которым скрылась красавица, я уловил быстрый перестук ее каблучков: впереди молодой ланью неслась моя Афродита. Открылась дубовая дверь, взметнулся край шелкового платья… Громы и молнии, я не успел – дверь захлопнулась почти у самого моего носа! Дав дыханию успокоиться, ваш покорный слуга совершенно потерял голову. Я исступленно дергал за узорчатую ручку двери, пытаясь хотя бы сдвинуть ее с места – но не смог.

Сбежав вниз, я коршуном налетел на слугу графа Беллярмина, Тьерри. Ухватив его за локоть, позабыв о приличиях, я с жаром заговорил. Не знает ли он, кто та дама с оливковой кожей и томным взглядом? Та, в голубом платье? И кто живет в комнате под стрельчатой аркой? Изумленный прислужник от растерянности открыл рот. Придя в себя, он решительно возразил, что никакой госпожи в голубом на балу нет. Что до стрельчатого портала…

Но я уже не слушал – я метался под сияющими бра, заговаривая то с одним, то с другим, пытаясь отыскать ответ на свой вопрос, пытаясь раскрыть инкогнито своей чаровницы. Безуспешно! Пришлось отступить, оставляя позади удивленные лица, смущенные моей страстностью. Ночь не принесла избавления, не остудила своей прохладой мои горячие раны. На огромной кровати меня пожирал неведомый доселе огонь сладострастия. Как будто капнули едкой кислотой, растворившей предрассудки и такт, обнажившей лишь охваченную вожделением безумную одержимость. В узорах балдахина, в резьбе деревянных панелей – везде мерещилось то прекрасное, гордо вскинутое лицо в роскошных извивах черных блестящих волос.

Чуть зарделись небеса, и я вновь отправился на поиски своей мучительницы. И вот она явилась, распространяя изысканный флер венгерской сирени и поблескивая закрепленной на груди изящной лилией. Тончайший шелк обтягивал ее стройное тело, и мне казалось, что за арабесками ее прихотливого наряда, как за узорчатой решеткой цветника, скрывается Парадиз, недоступный простым смертным. Зовущий взгляд больших глаз, напоминавших обсидиановые кабошоны, притягивал и завораживал. Руки и лицо незнакомки, почти прозрачные, намекали на творения венецианских стеклодувов. Я ловил каждый ее жест, подобно ловящему драгоценные капли усталому путнику. Преисполненная грации и неги, дама проплыла мимо, лишь слегка наклонив в мою сторону головку – одного этого было достаточно, чтобы расплавить бронзовую статую.

Сбросив тенета немоты, я проговорил, обращаясь к Джакомо:

– Ты ее видел? – голос дрожал, находясь под влиянием исходивших от красавицы флюидов очарования.

– Кого? – визави пристально вгляделся в мое лицо. Даже и представить не могу, как тогда выглядел, но мимика Джакомо не сулила ничего хорошего. Наверняка он решил, будто общается с сомнамбулой.

– Ту неизвестную, что только что прошла мимо нас.

Джакомо как-то странно покосился на меня, но ничего не сказал. Шепнув что-то своей «Леди Веер», он предпочел откланяться. Подхваченный танцующими, я отдался игривому ритму фарандолы[42]42
  Прованский хороводный танец.


[Закрыть], позволив человеческому потоку унести себя в пенящиеся глубины…

После заката я твердо вознамерился проникнуть в покои прекрасной незнакомки. Абсолютное безумие! Но разум тогда спал, убаюканный струнами любовной лютни. Мне было известно, где располагается ее опочивальня и как только стемнело и в замке погасли последние огни, я, захватив необходимые инструменты (предусмотрительно купленные в местной скобяной лавке), проскользнул к стрельчатой арке. Трудно описать, что творилось в моей душе: меня бросало то в жар, то в холод; дикие мысли кружили в несчастной голове…

Кое-как наощупь добравшись до таинственной двери, я принялся за работу. Раскрыв саквояж, достал небольшой ломик и попытался взломать дверь. Импровизированный рычаг, будто зверек, вывернулся из моей руки и с громким звуком ударился о каменный пол. Я замер – мне почудилось, что звон падающей железки разбудил не только обитателей замка, но и жителей окружавших его селений. Мои страхи не подтвердились – ночная тьма оставалась во власти безмолвия.

Орудуя впотьмах, я гадал, как выглядит оберегаемая деревянным стражем загадочная комната, которую про себя именовал «будуаром дамы». Перед мысленным взором предстала просторная гостиная, освещенная светом восточных лампад, стены и пол которой покрывали бухарские ковры. Казалось, я уже вижу столики слоновой кости со стоящими на них золотыми блюдами, полными экзотических яств… Только непостижимый Восток – думал я – Восток «Тысячи и одной ночи» мог по-настоящему соответствовать вкусам моей очаровательной леди… Как я заблуждался! Истинное убранство апартаментов за резной дверью способно было прельстить лишь изувера!

Целая вечность прошла в сражении с неподатливым деревом, когда раздались шаги – в проходе арки появился дрожащий огонек. Молниеносно запихав инструменты в саквояж, я, спотыкаясь о какие-то предметы, поспешил ретироваться. Разочарование ворвалось в мою душу, тоска заполнила и утопила в себе мое объятое горячкой сердце! Ввалившись в свою комнату, я без сна пролежал до самого утра, обдумывая новые планы штурма неприступной девичьей обители…

После великолепного завтрака граф Беллярмин лично вызвался стать нашим провожатым по достопримечательностям своего «скромного жилища». Активно жестикулируя в стиле южан (что вызвало бы неодобрение в высшем свете Англии), наш добрый хозяин увлек нас через проход стрельчатой арки.

До этого ко всему безучастный, я испытал прилив лихорадочного возбуждения. В дневном свете коридор выглядел несколько иначе – теперь я смог разглядеть предметы, на которые натыкался в момент панического ночного бегства. Под окнами стояли шкафы и витрины, в которых хранились медали, морские раковины, монеты. Граф без устали рассказывал о каждом сокровище своей, как он назвал прямоугольную залу, «кунсткамеры». Подойдя к злополучной двери, Беллярмин сдернул покрывало, защищавшее от пыли висевшую близ нее картину.

Не могу передать те чувства, которые тогда испытал – с ветхого полотна на меня смотрела госпожа в голубом! Несомненно, это была она: глаза, овал лица, улыбка, волосы – все принадлежало даме моего сердца… Корсет с левой стороны украшала брошь с эмалевой лилией.

– Как вы знаете, дамы и господа, поместье было приобретено мною совсем недавно, – граф немного замешкался, задумчиво разглядывая старый портрет. – Раньше оно находилось в собственности семьи Борка, древнего венгерского рода, происходившего, по слухам, от знатного надора, большого человека. Перед вами изображение Илоны, супруги Яноша Борка, властителя здешних мест.

Протянув руку, Беллярмин подкрутил болт в одной из тяжелых кованых петель двери. Проделав эти манипуляции, он нервно протер батистовым платком лоб. Манеры графа изменились – во всем его облике проявилась новая черта, точно он собирался что-то сделать, но не слишком этого хотел.

– Князь Янош, как и многие представители его времени, обладал крутым нравом. И весьма своеобразным «чувством юмора». Как-то он застал свою супругу в объятиях любовника. «Дон Жуану» отрезали язык и… кое-что помимо этого, а самого сварили в кипящем масле. Борка приказал накрыть стол в столовой, поставить на него самую дорогую посуду и главное блюдо – вареного с артишоками возлюбленного благоверной… Но для нее самой садист припас нечто особенное. Пока Илона томилась в заточении в надвратной башне л’Эстерель, в палатах дворца происходили работы – вызванные Яношем мастера трудились над этой дверью…

– Так это вход в дамские покои? – последовал вопрос от одного из гостей. Беллярмин грустно улыбнулся. Махнув платком в сторону двери, он несколько театрально произнес:

– Вероятно, это можно назвать преддверием Пекла! – пробежав пальцами по выточенным узорам дверных косяков, красноречивый феодал продолжил:

– Видите орнамент? Лилии – любимые цветы бедной Илоны Борка. Их сделали по личному распоряжению ее мужа. Когда работы были закончены, Янош, словно смягчившись, освободил супругу из заточения. Он уверял, что раскаивается в своих чудовищных поступках и в доказательство ее, Илону, ждет сюрприз. Le Monstre[43]43
  Монстр (фр.).


[Закрыть] подвел женщину к этой двери, предварительно завязав ей глаза. Несчастная, ничего не подозревая, сделала шаг вперед, как оказалось, навстречу своей погибели… Дверь отворилась и…

По знаку Беллярмина, Тьерри и другой слуга с силой потянули дубовую панель на себя, открывая публике ее недра. Нас чуть не сбила волна спертого воздуха, потянуло чем-то сладковатым, повеяло духом распада. Изнутри донесся лязг, щелкнул скрытый механизм, натянулась пружина. За дверью почудилось движение – на нас, очевидцев, двинулась доска, усеянная ржавыми металлическими зубьями. Кто-то шумно выдохнул, одна из гостий осела на руки ловко подхватившего ее джентльмена. Стоявший рядом со мной Джакомо тихо выругался.

Я почти не слышал ни его ругательства, ни дальнейших слов графа, ибо оцепенел, практически повторив судьбу жены библейского Лота: на миг я представил, что мне удалось открыть резную дверь…

Закончив свое повествование, Сирил умолк. Собравшиеся в курительной безмолвствовали, пуская в воздух кольца дыма. В их извивах оживали лианы джунглей, просторы южноафриканского вельда, первозданное буйство амазонской сельвы. Но ни одно из этих мест, возможно, не могло сравниться с ужасами, затаившимися в душе некоторых отпрысков сынов Адама. Сжав великолепными зубами недокуренную сигару, сэр Джон медленно процитировал:

 
Благословенны дикие леса
Волшебной флейтой сказочного Пана…