Текст книги "Русский космос"

IV

От вокзала домой пешком около часа, если не спеша. Тим пошел быстро, по дороге вертел головой, оглядывался. Вроде столько раз представлял, как возвратится в Москву, столько раз в мыслях уже шагал по этим улицам… и вот оно – наяву. Все будто прежнее, как в детстве. Кажется, ничего не изменилось: дома мирного серого цвета, асфальт в темных заплатках… те же знакомые места. Те, да не те! И дело, конечно, не в городе – это сам Тимур изменился.

Разве прежде глядел бы он на московские улицы с такой радостью? Нет же, это только теперь, повидав чужие края, Париж да Голливуд, только теперь понял, как спокойно здесь. Ни яркого пятна, ни резкого звука – все исполнено равновесия, все настраивает на мирное раздумье.

Сперва улицы были пустынны, разве что милицейский у перекрестка мнется или мальчишки иногда пробегут. Потом потянулся народ. Окончился рабочий день, тротуары заполнились прохожими. Спешат, торопятся, как и Тимур. Лица у всех спокойные, по-доброму сосредоточенные, без легкомысленных гримас. Родные, в общем, лица.

Вот загрохотал первый монорельс – запустили, значит, к концу рабочего дня, чтобы по домам людей развезти. Кто свернул к посадочным, а кому недалеко – пешком. Тимур тоже мог бы монорельсом подъехать, ему как лицу воинской службы позволено. Но подумал: зачем? Пусть лучше место в вагоне какому-нибудь трудящемуся останется, а универ-солдат Жилин и так дойдет.

Когда свернул с проспекта, сердце забилось чаще. Захотелось скорей, скорей шагать. Едва не вбежал в подъезд, взлетел на третий этаж и замер перед дверью, до последней царапинки знакомой. Поднял руку… опустил. Надо же, как сердце заколотилось! Тихо постучал, вместо того чтобы на кнопку звонка нажать, и прислушался: в квартире прошлепали неспешно. Щелкнул замок, дверь скрипнула…

– Тимоша!

Мать торопливо загремела цепочкой, бормоча: «Вернулся… Тима! Что ж ты не предупредил, мы же не знали, мы же…» Наконец дверь распахнулась, и универ-солдат Жилин шагнул в темный коридор, в знакомые запахи да в мамины объятия. Выждал немного, отстранил ее и, отыскав в углу помигивающий красный огонек диодной лампадки, поклонился. Уже после заметил, что огонька два – рядом с образом Всевечного иконка святой Екатерины. Катька, значит, повесила.

Мать всхлипнула.

– Мам, ты чего? Все же хорошо.

– Хорошо, Тимочка, хорошо. Это я так… отца вспомнила. Он вот тоже – первым делом красному уголку поклон, а уж после… Ну, идем в комнату, я хоть погляжу на тебя.

Тимуру стало даже немного не по себе. Он представлял себе сцену встречи так и этак, но не ждал, что мама вдруг расплачется – женщиной она была не то чтобы суровой, но строгой, без слезливости. Постарела, что ли?

Ухватив сына за рукав, мать потянула его по коридору, к светлому дверному проему.

– Да погоди, дай ботинки снять! – спохватился Тим. Быстро скинул обувь, бросил на пол рюкзак. – Дед-то как?

– Да как… хорошо дед. – Мать шмыгнула носом. – Он-то тебя вчера вспоминал, говорил, ночью рука чесалась – к встрече. Чует, старый.

– А Катька вспоминала?

– А у Катьки ветер в голове, где ей вспоминать.

– Икону она повесила?

– Так ведь ее святая. Помогает, суженого в дом направляет…

Вошли в комнату. Мать снова взяла Тима за плечи, повернула лицом к окну, а сама отстранилась и с полминуты глядела молча. Потом уверенно объявила:

– Вылитый Иван!

Тим смолчал, только улыбнулся. Очень хотелось в самом деле походить на отца… Тут на шум голосов из своей каморки выбрался дед. Он еще больше высох и ссутулился. Морщины глубже въелись в небритые щеки, только костлявый нос торчит – а так в лице старика все втянутое, сморщенное, ужатое. Поглядел мутными глазами, стащил очки, подышал и вернул на место. Стало малость страшновато: признает ли?

– А, приехал! Тимур! – каркнул дед, и Тиму стало спокойней: узнал старик. – Ты прививку сделал?

– Да я же…

– Ну, что пристали к внуку, папа? – вступилась мать. – С дороги он, а вы со своей прививкой опять! Не успел войти!

Дед сморгнул, потупился… Потом развернулся, тяжело опираясь на палку, бочком протиснулся обратно. И, затворяя дверь, пробурчал: «Прививку надо сделать обязательно…»

Тимур смущенно покосился на мать. Не знал, сказать ли, что дедушка еще хуже стал, или не нужно. И так же видно – сдает старик, заговаривается. Мама вздохнула, развела руками. Тут паузу прервал стук двери, а следом – дробный топот каблуков и Катькина бодрая скороговорка:

– Ну что за люди! Что за люди! Слышь, мам?! Тащу я эти бидоны! Сажусь в монорельс!

Катька со стуком опустила упомянутые бидоны. Хлопнули об пол туфли, Тимур волей-неволей улыбнулся – ну хоть что-то неизменным осталось. Сестра ничего не могла сделать без шума и криков.

– Ты слышишь, мам! В монорельс не пускают с ними! – Катька заерзала по полу подошвами, натягивая тапки. – Слышь, нет?

– Катя, у нас… – начала было мать.

Из коридора донесся новый грохот: Катерина споткнулась о вещмешок Тима и влетела в комнату, едва не свалившись на пороге. Вцепилась в дверной косяк. На шум выглянул из каморки дед.

– Тимоша приехал вот… – закончила мать.

– Вижу, – отрезала сестра. – Барахло свое по всему коридору раскидал.

Потом она широко улыбнулась и бросилась обниматься:

– Ура-а-а! Приеха-а-ал!

Хотела обхватить за шею, как в детстве, волосы взъерошить – да где там. И затылок острижен коротко, да и ростом Тим теперь куда выше, трудновато дотянуться. Тут только понятно стало, как давно не виделись: вырос брат, да и она тоже изменилась. В семье говорили, что Тим на отца больше похож фигурой, а Катя лицом, такая же смугловатая и глаза черные. Теперь сходство меньше заметно, потому что сестра округлилась, черты мягче стали, а глазищи, кажется, в пол-лица. Глаза она накрасила так, что глядеть страшно, черные густые волосы хитро причесаны, кольцами уложены. И щеки напудрила. Если бы не мирские эти прикрасы – так вылитая святая Екатерина с иконы, помилуй Всевечный.

После этого, как и прежде с появлением сестры, все разом завертелось. Тимур и оглянуться не успел, как уже тащил на кухню принесенные Катькой бидоны (оказавшиеся, кстати, контейнерами для забора гидропроб – и откуда только взяла?), потом под окрики сестры переставлял стулья, резал, что было велено, перемешивал салаты… Мать, пошептав что-то над печью, деловито щелкала тумблерами. Задала программу и обратилась к святому Исидору, чтобы печка не подвела, а заодно – к святой Елизавете, чтобы не обжечься. Тима отправили за праздничными тарелками, когда он вернулся, мать поминала святого Николая, открывая холодильник… Он хотел отнести соль, она не позволила, отобрала: «Не приведи Всевечный, рассыплешь, а это к беде!»

В конце концов Тим обнаружил себя за столом лицом к телевиду, рядом с которым на столике лежала электронная книга – в мирском, понятно, варианте, то есть такая, которую и читать можно, и внимать ей. Читать-то люди по большей части не очень привычные, а вот послушать, как тебе диктор или дикторша хорошо поставленными голосами декламируют что-то интересное, – так это почему бы и нет? Тиму любопытно стало, он поднялся из-за стола, взял книгу и включил. Экран размером с ладонь разгорелся, высветились изображения книжных полок, под каждой надпись крошечными буквами: приключения, детективы, фантастика, любовные романы, историческая литература, жития святых. Он удивился. Это что же, Катька такое читает… то есть слушает? Ладно бы еще любовные романы, но про историю с житием святых? Открыл «полку» с фантастикой, поглядел названия файлов: «Хроники Диких Земель», «Звездная сеча», «Дадалова тьма», «Воин межсфирии»… Заинтересовавшись, раскрыл последний файл, но не в аудиорежиме, а в текстовом. На сером экране возникла аннотация. «Послушник и герой – понятия не совместимые? Как бы не так! Не знал Сфирослав Стигмат, что судьбой уготовано ему стать звездным воином и сразиться с ордой кочевников, пришедших из темных глубин межсфирии. Чтобы одолеть вражье воинство, надобно собрать Сфирославу великий Посох Метатрола. В незапамятные времена Посох был разобран на части, а те спрятаны на семи сфирах…» Это что, космофэнтези какое-то? Тимур открыл следующую страницу, хмурясь, стал читать начало романа:

«– Почему ты волнуешься? – резко обернулся отрок.

Врасплох он ее не застал.

– Я? – Монахиня удивленно изогнула тонкую черную бровь.

Отрок смутился.

– Я чувствую. Ты же знаешь, я отчетливо чувствую ауру.

Монахиня едва заметно улыбнулась. Совсем чуть-чуть, уголками губ, буквально заставив его искать улыбку на своем красивом, тонком лице.

– В тебе заложена огромная сила, Сфирослав…»

Господи всемогущий, что это такое? Тонкая бровь на тонком лице, где буквально приходится искать улыбку… Тим, прикусив губу, чтобы не рассмеяться, поспешно закрыл файл. А ведь грешен – до поступления в САВКС и сам подобное, бывало, читал, то есть больше слушал. Вот оно как: когда высоким языком овладеешь, когда постигнешь, пусть даже в небольшой мере, дивность словесных хитросплетений, кою дарует истинный литературный язык, тогда уже несусветные тексты книжек, писанных пошлым широкорусом, в голову ну никак не лезут, только слух насилуют и гнетут мозг.

Он повернулся – мама с Катькой уже расставляли посуду. Дед выбрался из каморки, скрипнул стулом, придвигаясь к столу. Повел носом и полез в карман за платочком – очки тереть.

– Что это у тебя? – спросил, подслеповато щурясь.

– Электронная бука. Катя, это твоя?

Тим показал устройство, Катька глянула и мотнула головой.

– Не, я не люблю, мне телевид интереснее.

– Это наше с дедушкой, Тима, – пояснила мама. – Купили вот недавно. Я жития святых читаю и приключения иногда, а он – историческое с детективами.

– А фантастика с любовными романами? – усмехнулся Тимур. Открыл другую «полку» и стал читать названия файлов: «Грезы святой любви», «Послушница из Святогорска», «Томление», «Цветок и пламя», «Неизбывная страсть».

Мать улыбнулась, поставила салатницу.

– А это я Катерину пыталась к чтению приохотить, к слушанию то есть. Не хочет она…

– А где ж файлы берете? Книжки то есть?

– Так из этой… – мама ушла на кухню, голос донесся оттуда. – Из Книгии, значит. Это в… – она замолчала.

– В сфиронете они книги свои покупают, – вставила Катька, раскладывая ножи с вилками. – А мне налог плати… Деда, объясни ты лучше.

Дед степенно надел очки на нос.

– В сфиронете, Тимур Иванович, имеются всякие сообщества по интересам, и среди них одно, называемое Книгией. Появилось, как раз когда ты в Академию поступал. Мы с мамой твоей культурный налог с позапрошлого месяца платить стали, и теперь имеем право оттуда файлы брать. Там всякие произведения размещаются в базе, первые десять страниц выставляется на личинах Книгии. Граждане читают их… Понравилось, хочешь дальше – берешь себе произведение. За месяц можешь набрать столько, сколько платишь налога. А из него часть достатка идет Книгии, часть Укладу, а часть переводится на карточки авторов. Чьих текстов больше набрали – тому больше и идет.

– По первым десяти страницам не всегда и определишь, – неуверенно возразил Тимур, но вспомнил «Воина межсфирии» и подумал: нет, в большинстве книг не то что по первым страницам – по первым строчкам ясно становится, следует дальше читать или нет.

– Определишь, еще как определишь, – возразил дед. – И потом, там «клубы по интересам» с читательской, понимаешь, экспертизой. Вступил в клуб, ну и смотришь на чужие отзывы, это тоже помогает.

– А почему сразу писателю на карточку достаток не переводить? – спросил Тим.

– Ну, брат… а издатели чем заниматься будут? Они ж тогда из схемы выпадают, зачем они нужны? А так они подсуетились, закон протолкнули про культурный налог. Да и потом, надо ведь чтоб централизованно, чтобы за порядком кто-то следил.

– Хорошая система, – одобрил Тимур. – Хотя вот… А если кто захочет книгу, которую скачал, в сфиронет выложить? Ну, так, чтобы его потом все бесплатно могли на свою буку залить?

– Во! – дед со значением поднял указательный палец. – Спрашиваешь: что мешает пользователю выложить оплаченное произведение в открытый доступ? Отвечаю: жадность, эгоизм, в конце концов – воспитание. Любая технология может быть вредна, пока общество не освоит ее, разумеешь, Тимур Иванович? Историю учил? Вон книгопечатание – уж на что, казалось бы, мирное дело, но когда появилось оно, следствием стала Реформация и миллионы смертей. Так о чем я? Да! Музыкальная, книжная и прочие культурно-коммерческие сети давно освоены, то есть люди психологически приняли эту технологию. Это что значит? Значит – ну кому взбредет в голову забесплатно раздать текст, за который уплачено кровным достатком? Для большинства это психологически немыслимо, ну как голому на улицу выйти…

– Ну, садитесь уже, – перебила мама, входя в комнату с большим блюдом в руках. – Положи буку, Тимоша, давай за стол.

Тимура во главе стола определили, мать уселась рядом, а Катерина медленно, с должным почтением, включила первый канал и тоже подсела к столу. В телевиде звенел колокол Храма Мира, камера объезжала его снизу по кругу, и благой звон лился с экрана. Они притихли, и слышно стало, как у соседей за стенкой тоже звенят, переливаются колокола первого канала… Все верославные, весь Уклад нынче первый канал ловит. Он – бесплатный, чтоб каждому досталась толика колокольного звона Храма. Это как блинная – где б ты ни был, везде отыщешь привычное, доброе. Везде ты дома. Уклад – наш общий дом.

«Всевечный, един и неделим, не родил и не был рожден, и не был равен Ему ни один, нет вечного, кроме Всевечного, а Старец Кадмон – Посланник Его…» – прозвучал, вплетаясь в стройный звон, сочный гулкий голос. Тим развернулся к образам в углу, глядя на мерно пульсирующий огонек диода, зашептал вслед за диктором молитву. Почувствовал: затеплилось в груди, будто лампадка зажглась там. Его бесхитростное слово, соединясь с тысячами голосов прочих верующих, окрепло и полетело к Изножию, вознеслось над сфирой, устремившись к Каабе Небесной, мимо ветвей Сидры… И стало радостно да спокойно.

Стих голос в телевиде, колокола перестали звонить, но тихий отзвук еще висел над миром. Тимур очень любил эти секунды, когда молитва сказана, и дух летит над сфирой, и догорает, дотаивает перезвон уже замерших колоколов… Это и есть прекрасное! А Катька, суетная, простая душа, не дала дозвучать колокольному эху – затараторила, загремела посудой, стала раскладывать снедь по тарелкам. И мать тоже: «Ты ешь, ешь, этого в училище, небось, не давали». Тим поглядел в тарелку: да, такого и впрямь не было. Телесная пища положена послушнику простая, здоровая и калорийная, но и духовного питания – в избытке. Разве мыслимо выпускнику САВКСа не дослушать, как колокольный звон в душе переливается? Но Катька – мирская, и всегда мирской была. И мать такая же, какой с них спрос. Да и дед вон уже себе накладывает. Мать тем временем с гордостью объясняла, что в тарелках лежит, да как яства на «блошке» достаются. Мирская гордость, но добрая, а значит, допустимая. Блаженны нищие духом, ибо их есть царство Всевечного. Тим ненадолго зажмурился, чтоб ушли все эти мысли, мешающие общаться с семьей, раскрыл глаза и стал слушать, о чем говорят за столом.

– Хорошая работа у Катеньки, хорошая, – тараторила мать. – В ранжире!

– В ранжире? – переспросил Тимур. – Как это?

– Не в ранжире, а в о-ран-же-рее, – по складам выговорила сестра. – Называется так: «общинно-укладная оранжерея». Это значит, что всему хозяин – Уклад, а мы только трудимся работной общиной. По договору. Поэтому третья доля Укладу идет, третья – нам, работникам, а еще третья – на обеспечение оранжереи нашей и развитие ее, а десятая часть… ну, это «давать очищение» у нас называется, или еще почему-то закат… это церкви района, где оранжерея стоит. И еще нам позволено свою треть грибцами получать. Грибцы мы выращиваем. Я вон домой приношу, а мама на «блошке» меняет. А то откуда бы у нас это все? Видишь, даже сыр настоящий, молочный.

– Угу, – подтвердил дед с набитым ртом.

«Пусть все ярче сияет над миром свет Всевечного! Неуклонно растут достижения промышленности Уклада, – вещал телевид. – Новый, усовершенствованный вагон монорельса разработан в Центральных мастерских Московского района. Подряд на изготовление пробного вагона с благословения Владыки будет передан в мастерские Болгарского, Германского и Французского краев. С большим душевным подъемом встретили верославные трудящиеся…»

– Катюха хозяйственная, – подтвердила мама. – Старается, норму перевыполняет. Катюш, я на «блошке» блузку тебе присмотрела. Сговорилась, чтоб не продавали, после сходим вместе. Примеришь…

Дед жевал, мелко двигая губами, а взгляд уткнул в экран. Там диктор перешел к заукладным новостям.

«Святые Апостолы полагают, что беспорядки в Гуманитарном лагере Северо-Американского края начались по наущению Луны. Апостолы расценивают эти действия как враждебные по отношению к Укладу…»

– Мам, давай, я переключу на третий канал? – заныла вдруг Катька. – Там сейчас сорок восьмая часть «К сфирам иным»…

– Погоди, – пробурчал дед, торопливо глотая прожеванный кусок. – Сейчас самое главное скажут, про Америку.

«…выразил протест, но внешние поселенцы…»

– Да ну, чего там интересного? – не сдавалась Катерина. – «Выразил протест…» Непонятно даже, что это такое! А в «Сфирах иных» наши уже на неизвестную сфиру высаживаются, и капитан собирается Анастасии в любви признаться! Мам, дай карту, я в телик вставлю.

Тим с трудом припомнил, о чем говорит сестра. Это карточка такая с чипом и кодом, на ней достаток гражданина Уклада копится. По-старому это называлось «деньги», так дед рассказывал, когда еще в памяти был. Глупое слово, шершавое – деньги… Первый канал на весь Уклад свободно транслируется, для всех, а чтобы второй и третий включился – нужно карточку вставить в такую щель специальную сбоку в телевиде. Тогда с достатка будет стоимость вычитаться почасовая. Прежде они себе не позволяли достаток на суетные передачи тратить, а теперь, когда Катька в этой оранжерее стала трудиться, видно, достаток на карточке копится. Можно и мирское глядеть… и правильно, что мать Катькину карточку отобрала. У сестры ветер в голове, она мигом весь достаток попусту растеряет…

– Ну, мам, дай карту!

– Катенька, не надо, а? – мать спокойная, уверенная. – Нынче Тима приехал, давай лучше звук уберем да так посидим, побеседуем.

– Погодите, дайте послушать, что там еще про оккупантов! – снова бурчит дед. – Тут на ваших глазах история вершится, а вы…

«…Не можем верить лживым заверениям оккупантов Луны, поскольку их воинственная агрессивная политика неизменно направлена на подрыв…»

– Ну вот, все пропустил!

– Капитан вчера сказал: «О, когда же я решусь…», – Катька сделала большие глаза и губы сложила бантиком.

– Завтра придет твой Михаил, вот и поглядите вместе свои сфиры…

– Ты просто хочешь, чтобы Мишенька со своей карты достаток снял за просмотр!

– Тима, не слушай ее, расскажи лучше, как ты?

Тимур начал рассказывать, чему учили в САВКСе, Катька вскоре перебила, они принялись бестолково спорить… В конце концов он сказал:

– Просто ты не понимаешь этого, Катя. А мне говорили, что у меня пытливый ум.

– Как это «пытливый»? – удивилась Катерина. – Он что, пытать любит?

– Нет, в смысле, он старается… ну, пытается все время что-то новое узнать.

Сестра возмутилась:

– Ты так говоришь, будто твой ум живой, ну как человек или собачка какая-то! Как это он «пытается»?

– Да нет, это… ну, сравнение, когда что-то неживое уподобляется чему-то живому…

– Чего? – опять перебила она. – Что такое «уподобляется»? Как – живое неживому? Тима, ты что это говоришь странное? Ты кушай, кушай лучше…

От суеты и гомона у Тимура даже голова немного закружилась. Отвык, чтобы так много пустых разговоров, бестолковых… И каждый о своем твердит.

– Ну вот, приехал, – сказал он, когда дед обратился к нему с вопросом. – За участие в операции поощрен поездкой на место прежнего жительства, к вам то есть, сюда…

– Какой еще операции? – опять встряла Катька. – Ты разве доктором там?

Тим растерялся.

– Почему доктором? – Наконец он понял и пожал плечами. – А, да нет, это другое означает. Не врачебная операция, а… Ну, неважно.

– И надолго? – Мама всегда такая, не даст двух слов сказать самому, всегда разговор повернет по-своему.

– Вообще-то мне в паломничество надо. Изножию Каабы поклониться, от скверны очиститься.

– Отец Всевечный! Да от какой скверны-то, Тимоша?

– Я в Америке побывал, – произнес Тим. И потом только сообразил, что это уже – сведения секретные, разглашению не подлежащие. Но поздно: глаза домочадцев, даже тусклые очи деда, уставились на него.

– Что, правда, что ли? – удивилась Катька. – Ох ты ж! В «Сфирах» тоже американы есть, они на капитана там наседают… А расскажи, расскажи, какие они? На самом деле?

Мать с дедом выжидающе на него глядели, и Тимур, крайне смущенный, развел руками.

– Не могу.

– Почему же? – спросил дед.

– Вы только не обижайтесь, но это… ну, конфиденциальная информация. Разглашение запрещено…

– Что ты опять такое сказал? – удивилась Катька. – Какая такая кофидальная инфация?

Тим про себя вздохнул. Отвык он все же от этого, отвык. В училище на мирском языке и разговаривать-то запрещали, после того как они высокорус более-менее освоили. Человек, который на мирском говорит, не сможет в сложных механизмах разбираться, потому что в этом языке даже и определений таких нет, – а как понять что-то, если ты его назвать не способен? Тимур уже открыл было рот, чтобы перевести сказанное на мирской, но тут дед, солидно кивнув, прояснил ситуацию:

– Значит – секретные сведения. Тайные. А Тимур присягу давал и потому разглашать, – дед покосился на внучку, – то бишь рассказывать, права не имеет.

– Что, даже нам? – обиделась Катька.

– Неважно кому. Только военным, высшим по чину. И это правильно, а ты не топорщи губы. Так что, Тимур, ехать тебе надо?

– Ага. Послезавтра, наверное, и поеду. Или, может, позже немного. Но пока что…

Обсуждать грехи да очищение с родными не хотелось вовсе, далеки они от этого, в мир слишком погружены, не поймут. Поэтому Тимур сменил тему, вспомнив имя, которое мать назвала:

– А Михаил – это кто?

– Это жених Катенькин, – тут же завела она, – очень хороший человек, бригадир в ранжире ихней. Зарабатывает неплохо и вообще…

«…Исходя из миролюбивого, угодного Всевечному терпимого отношения к незаконным оккупантам Луны, мы, тем не менее…»

– Ну уж и жених, – тут же заспорила сестра. – Вот завтра придет, так если благословения попросит да если ты ему согласие дашь, тогда и жених.

– А чего ж не дать, дам, конечно.

– Прививку пусть сделает, – встрял дед.

– А Михаил – он на ПОД уже тесты сдал! – похвасталась сестра.

Тимур кивнул: молодец, конечно. ПОДом называли Порог Общественной Дееспособности, не переступив которого, человек не мог занимать посты, связанные с управлением. Чтобы одолеть ПОД, надо сдать тесты, ответить на сотню вопросов. Тогда обыватель мог делать карьеру, стать военным или чиновником, ученым или еще кем-то важным, если же нет… Дед общественно дееспособен, как и Тимур (он сдал тесты перед поступлением в училище, хотя и с трудом), а Катька с матерью – нет. Не потому, что мешал кто-то, препятствовал, а просто… Ну, мать когда-то пыталась пройти, отец настоял, – но не вышло, чуток совсем недотянула. А Катька и не пробовала даже, неинтересно ей это. Хорошо, что у нее жених башковитый, решил Тимур.

«…и если нужно, мы готовы дать отпор незаконным оккупантам Луны!» – твердо заключил диктор первого канала. Шум голосов стоял в гостиной, Тим переводил взгляд с сестры на мать, с матери на деда и размышлял: как далеки от него эти люди, прежде казавшиеся самыми близкими и дорогими. Совсем другие интересы у них, другое понимание… к чему это мелкое, низкое? К чему суетное желание мирских благ? Теперь узнал бы Тимур родных, встреться они на улице? Отличил бы от других в сером хороводе задумчивых серьезных лиц?