Текст книги "«Лонгхольмский сиделец» и другие…"

Виктор Иванович Носатов
«Лонгхольмский сиделец» и другие…

© Носатов В.И., 2021

© ООО «Издательство «Вече», 2021

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021

Война – это путь обмана. Поэтому, если ты и можешь что-нибудь, показывай противнику, будто не можешь; если ты и пользуешься чем-нибудь, показывай ему, будто ты этим не пользуешься; хотя бы ты и был близко, показывай, будто ты далеко; хотя бы ты и был далеко, показывай, будто ты близко; заманивай его выгодой; приведи его в расстройство и бери его…

Великий китайский полководец Сунь-Цзы

Глава I. Юго-Западный фронт (Май-июнь 1915 года)

1

Родившийся на бескрайних просторах Среднерусской возвышенности штаб-ротмистр Аристарх Баташов с нескрываемым волнением и восторгом обозревал возвышающиеся перед его взором загадочные и величественные отроги Карпат. После ставших уже привычными холмов и пригорков Галиции, теряющиеся в поднебесье горные вершины вызывали у начальника команды войсковых разведчиков неприкрытую озабоченность и даже некоторую растерянность. Это и понятно: ведь для него, так же, как и для его охотников, было более привычным совершать ночные рейды в тыл противника на изобилующей холмами и неглубокими балками равнине. А тут неожиданная напасть. Горы. И не просто отдельные пологие или скалистые вершины, заросшие лесом и кустарником, а целые горные массивы со своими остроконечными хребтами, редкими перевалами, крутыми, труднопреодолимыми склонами, узкими грунтовыми дорогами, вьючными тропами и стремительными горными речками, где без опытного проводника немудрено и заблудиться.

Обо всем этом штаб-ротмистр узнал по прибытии в полк после лечения и отпуска. Много воды утекло с тех пор, как он, со своими гусарами сдерживая в горном ущелье австрийский батальон, был тяжело ранен, пленен, бежал, попал в военно-санитарный поезд великой княгини Ольги Александровны, а затем и в Царский лазарет. За это время фронт остановился на рубеже Днестра и вот уже несколько месяцев не двигался с места. Чтобы кавалерия не засиживалась на позициях, Ставка Верховного главнокомандования Российской императорской армии приняла решение о создании партизанских отрядов по образу и подобию тех формирований, которые постоянно беспокоили французов во время Отечественной войны 1812 года. И как только Аристарх доложил полковому командиру о своем прибытии после отпуска, тот сразу же отправил боевого офицера формировать партизанский отряд, основу которого составили его охотники, с которыми он уже воевал в Карпатах и знал цену каждому из них. Рейды по тылам австрийских войск заставляли противника постоянно держать для отражения партизанских отрядов немало сил, и это приносило свою пользу русскому командованию. Но привыкшие к маневренной войне русские войска жаждали наступления. Жаждал наступления и Аристарх.

Так уж повелось в 12-й кавалерийской дивизии, что перед началом боевых действий генерал Каледин непременно собирал в штабе дивизии всех начальников разведывательных и партизанских команд, беседовал с каждым офицером и зачастую лично доводил им приказ. Ставя задачу Аристарху, отряд которого должен был выдвинуться в глубь территории, занятой противником, начальник дивизии отметил, что на него возлагается особая задачи. За сутки до подхода основных сил к предгорью Карпат проверить все встречающиеся на пути движения дивизии перевалы, вершины и населенные пункты на предмет оставления там австрийцами засад или опорных пунктов…

Раскинув перед собой карту, Баташов-младший, мысленно прокладывая маршрут движения своего отряда, подумал: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним идти…»

И в самом деле, карта давала лишь однобокое представление о предстоящем нелегком и опасном горном рейде. Выполнение боевой задачи осложняло прежде всего то, что весной в горах довольно частыми были осадки и туманы. В доказательство этому вот уже второй день шли проливные дожди, и единственная дорога, ведущая к перевалу, из-за вероятных оползней, скорее всего, стала непроходимой даже для кавалерии. Но подходя к своему ратному делу профессионально, он полагал, что размокшая на склонах гор почва давала возможность разведчикам заблаговременно обнаружить следы противника. Благоприятными были и утренние туманы, непроглядной пеленой окутывающие долины…

«Несмотря на то, что Карпаты представляют собой весьма мощную и сложную систему естественных препятствий на нашем пути, все это дает нам более широкие возможности для маневра и незаметного просачивания в глубокий тыл противника», – с этой бодрой, обнадеживающей мыслью Аристарх свернул карту-двухверстку и привычным движением засунул ее в командирскую сумку.

Пока он колдовал над картой, в предгорьях распогодилось. Выглянуло теплое весеннее солнце, и лес сразу же наполнился пением и щебетом птиц. Привыкший все примечать Баташов вывел для себя некоторую закономерность. В большинстве своем леса в прифронтовой полосе, несмотря на войну, изобиловали самыми разнообразными пернатыми, которые, казалось, только и ждали затишья, чтобы воздать разноголосую хвалу этому прекрасному и неповторимому миру, который люди в очередной раз зачем-то перекраивали по-своему далеко не мирному образу и подобию. И чем громче гремели пушки, тем голосистей заливались Божии создания в минуты затишья, словно побуждая своим сладкоголосым пением людей к миру и любви. Но если бои затягивались, то вскоре на смену сладкоголосым дроздам, жаворонкам и малиновкам прилетало каркающее воронье, хищное коршунье, чтобы незамедлительно приступись к своей кровавой тризне, и тогда лес мертвел, погружался в глубокий летаргический сон, оплакиваемый лишь тянуще плачущими чибисами. И тогда казалось, что еще недавно такой чистый и прямоствольный лес, устланный прошлогодней листвой и изумрудной зеленью залитых солнечным светом полян, превращался в захламленный искореженными деревьями и сучьями, посеченными вездесущими осколками, израненный рытвинами окопов и огромных воронок, неухоженный, непроходимый бурелом, не пригодный не только для певчих птиц, но и для людей. Этот природный апофеоз ранил не только чувствительную душу, но и уже довольно загрубевшее на войне сердце, привычное к смерти, крови и грязи боев. Погибшие товарищи уходили в землю, а омертвевшие леса оставались как трагическое напоминание грядущим поколениям о войне.

Вот и сегодня покрытые густым смешанным лесом предгорья Карпат встречали Аристарха многоголосием птиц, обрадованных внезапно появившимся из-за туч теплым солнечным лучам. Казалось, что природа, уставшая от пасмурной весенней непогоды, встрепенулась, стряхнула с себя серый дождливый наряд и зазолотилась прямоствольными стволами сосен, забелела многочисленными стайками многоглазых берез, изучающе разглядывающих с изумрудной лесной опушки нежданных пришельцев. Предгорья огласились торжественным щебетанием, пересвистыванием, кукованием и стрекотанием, от которого перехватило дух и сладко защемило сердце. Все это напоминало Аристарху родной приоскольский летний сад, в котором водились девичьи хороводы, в одном из которых он приметил свою Дуняшу, ее огромные и бездонные, как колодцы с ключевой водицей, глаза, маленький носик и пухленькие, алые губки, так и манящие к себе чистотой и обещанием неземного блаженства…

«Простишь ли ты меня за то, что так и не удосужился тебе написать…»

– Ваше благородие, – прервал горькие и в то же время радостные думы штаб-ротмистра, вестовой, – вас вызывает командир полка.

…В просторной палатке было довольно тесно от присутствия почти всех полковых офицеров.

– Господа! – повысил голос полковник. – Я пригласил вас, чтобы объявить долгожданное известие. После продолжительного стояния и отдыха второго дня мы выступаем. Нашей 12-й кавалерийской дивизии предстоит форсировать Днестр и начать наступление в юго-западном направлении по территории Буковины к Пруту. Южнее нас наступает Кавказская конная дивизия.

Это сообщение было встречено офицерами восторженными восклицаниями и криками, призывающими к победоносному шествию…

– Я хочу предупредить вас, господа, от чрезмерного благодушия и самонадеянности, – вновь повысил голос полковой командир. – Вы должны знать, что противник еще достаточно силен и может использовать эти, мало знакомые нам горы и долины для засад, внезапных обходов и охватов, что требует от каждого из нас еще большей осторожности и ответственности в принятии решений. Вы всегда должны помнить, что условия проходимости по юго-западным отрогам Карпат значительно сложнее, чем на равнине и даже в предгорьях, так как здесь мало продольных и поперечных долин, а сами горы имеют крутые склоны и на всем протяжении покрыты густыми высокими лесами. Здесь нелегко ориентироваться, особенно при движении по запутанным горным тропам, и требуется особая натренированность эскадронов в хождении по азимуту. Но не все здесь так плохо, как кажется на первый взгляд. Вследствие обилия лесов в Карпатах создались прекрасные условия для маскировки и удовлетворительные условия для размещения войск вне населенных пунктов. Скажу откровенно: по всем военным законам, в горах впереди кавалерии должна идти всепроходимая пехота, которая в состоянии преодолевать горные массивы почти по всем направлениям, в том числе и по многочисленным вьючным и пешеходным тропам. Но задача поставлена нам, и потому, несмотря ни на что, мы должны ее выполнить! В таких условиях очень важное значение приобретает разведка местности – горных дорог, перевалов, теснин, обходных путей, укрепленных районов и опорных пунктов противника. И здесь наша надежда лишь на бдительность, опыт охотников и их славного начальника штаб-ротмистра Баташова…

Нам приказано в несколько переходов выйти на направление Стрый – Моршин по реке Прут и закрепиться там в ожидании подкрепления. На Моршин ведет единственная в этих горах дорога. Вы сами прекрасно понимаете, что кавалерийская колонна с обозами, движущаяся по единственной дороге, представляет собой бесконечную кишку. Одна лошадь занимает больше места, чем трое пеших. Вследствие этого движение рысью невозможно. Без четкого управления эскадроны будут то растягиваться, то сужаться, внося тем самым сумятицу в продвижение войск. В случае внезапного нападения противника у нас даже не будет возможности собрать в одном месте для предстоящего боя не только эскадрон, но и полусотню. И потому нетрудно предположить, к какому исходу все это может привести…

– Отчего же все-таки эта задача не была дана пехотному полку, вдвое более сильному по огню, чем наши дивизии, вместе взятые… – неожиданно раздался недовольный голос ротмистра Обухова, встреченный гулом одобрения.

– Господа офицеры, все подобные разговоры излишни! – сурово взглянув на офицера, сказал полковой командир. – Как объяснил мне командир армейского корпуса, других резервов у него нет. Пехота вся в деле. Конечно, легче всего сказать, что, мол, «не по Сеньке шапка», и топтаться на месте в ожидании пехоты. Но на то мы и офицеры, чтобы выполнять даже самые нежданные приказы. Трудности заставляют нас мыслить, а хорошая мысль может помочь в преодолении даже непреодолимых препятствий. Вспомните неунывающего гусара Дениса Давыдова:

 
…Но коль враг ожесточенный
Нам дерзнет противустать,
Первый долг мой, долг священный,
Вновь за Родину восстать… —
 

восторженно продекламировал полковник и, окинув офицеров ободряющим взглядом, торжественно произнес: – Для русского офицера нет большей чести, чем сражаться за Бога, Царя и Отечество! Так будем же верны доблестным заветам наших героических отцов и дедов, отстоявших Россию от многочисленных врагов!

Воодушевленные словами командира офицеры все как один прокричали троекратное «Ура!».

Дождавшись, пока все в палатке утихомирятся, полковой начальник уже деловым тоном продолжил:

– Нашему гусарскому полку поставлена боевая задача выдвинуться в голове походной колонны и, в случае обнаружения противника, с ходу его атаковать, обеспечивая тем самым незамедлительное продвижение дивизии. Вы наверняка представляете себе, что гусарский полк, могущий вести бой в горах лишь в пешем строю, по силе огня слабее пехотной роты. Но так как спешенная конница в бою связана своими коноводами, то ее фактическая сила становится еще меньше. Поэтому наша сила во внезапности и в гусарской лихости, построенной на трезвой оценке обстановки, скоротечности и напористости боя. А это возможно лишь при наличии у штаба своевременной и полной информации о точном местонахождении, численности и вооружении противника, а также о его фортификационных сооружениях… – Полковник замолчал, внимательно всматриваясь в возбужденные лица офицеров. Найдя глазами Аристарха, стоящего у входа в палатку, он с нескрываемой надеждой в голосе произнес:

– И здесь я надеюсь на опыт и удачу охотников штаб-ротмистра Баташова.

– Мы сделаем все, что будет в наших силах, – откликнулся, явно смущенный всеобщим внимание, Аристарх, – и за ценой не постоим!

…Выступив почти на сутки раньше начала выдвижения дивизионной колонны, команда разведчиков лишь к полудню достигла пределов горного селения Брошнев-Осада. Двигались лесом, скрытно, по обе стороны от дороги, не привлекая внимания противника.

– Ваше благородие, – громким шепотом остановил офицера вахмистр Стронский, недавно прибывший в полк после излечения, – в овраге полно убитых австрийских кавалеристов.

Аристарх, подав условный сигнал всем остановиться, направился вслед за вахмистром. И в самом деле, по всему склону, поросшему густым кустарником, пестрели красные чакчиры австрияков.

«Судя по тому, что тела задеревенели, можно предположить, что бой здесь был недавно, возможно, прошлым днем», – подумал Баташов, пытаясь с помощью гусар перевернуть лицом к себе австрийского офицера, сраженного пулей в спину.

На лице австрияка застыла гримаса удивления и ужаса.

Удивлен и озадачен был и командир охотников. Прекрасно зная о том, что русские войска находятся на слишком большом удалении, чтобы встретиться здесь с противником, он, еще раз более внимательно осмотрев местность, пришел к довольно неожиданному выводу. По всей видимости, разъезд австрийских гусар, пробираясь из разведки, напоролся на своих, отчего и произошла перестрелка между австрийцами.

«Это говорит о том, что австрийцы, по всей видимости, решили оборонять село Брошнев-Осада, находящееся у нас на пути, и в то же время кем-то напуганы до такой степени, что стреляют даже по своим, чтобы чужие боялись», – сделал вывод Аристарх.

Словно в подтверждение его мыслей, вахмистр Стронский нашел в командирской сумке австрийца карту, на которой горная деревня была окружена красным кружком, в центре которого стояла цифра 240. А Баташов знал, что, именно столько солдат и офицеров насчитывалось в австрийском пехотном батальоне.

– Спаси нас, Господи! – невольно вырвалось у него. – Ведь и одной пехотной роты противника достаточно, чтобы надолго задержать продвижение дивизионной колонны, – вспомнил он слова полкового командира.

Стоявший рядом вахмистр Стронский удрученно покачал головой.

– С налета здесь не возьмешь, – задумчиво промолвил он, – много людей положим, а заслон с ходу не собьем.

– А зачем нам голова дадена? – спросил офицер. – В горах идти в лоб – значит обречь себя на погибель. Нужно малыми силами ошарашить врага так, чтобы он сам, боясь охвата, кинулся наутек. Австрияки после поражения в Галиции сами себя боятся. Пример тому – разгром своего же разъезда.

Баташов вытащил свою карту и, расстелив ее на плоском камне, наполовину вросшем в землю возле разлапистой сосны, задумался.

Выйти незаметно в тыл противника, как он задумал, не было никакой возможности. С западной стороны склоны были довольно крутыми и безлесными, а противник наверняка возвел оборонительные сооружения именно на западной, более возвышенной стороне села, откуда можно было беспрепятственно обстреливать не только дорогу, ведущую к селению Долина, но и ее ответвление на Торунь.

Так ничего определенного и не решив, Аристарх подозвал вахмистра Кузьмина.

– С двумя гусарами обойди село справа и с лесины, растущей на господствующей высоте, постарайся поточнее разведать, где находится противник, – поставил он задачу, – только постарайся до времени не обнаружить себя. С Богом!

Гусары, передав коней коноводу, споро скрылись за деревьями, словно их и не было.

Ожидая прибытия разведчиков, Аристарх еще и еще раз прокручивал в голове самые неожиданные варианты предстоящих действий, желая лишь одного: во что бы то ни стало выполнить приказ полкового командира с наименьшими потерями, а лучше, конечно, вобще без оных.

Верный принципу «доверяй, но проверяй», он с нетерпением ждал доклада Кузьмина. От того, подтвердит тот его предположения или опровергнет, во многом зависело решение. О том, чтобы ретироваться от встречи с превосходящими силами противника, у него не возникало и мысли.

«Хуже нет ждать да догонять», – неожиданно вспомнил он слова Баташова-старшего и воочию представил его. Прошло уже несколько месяцев со дня их последнего свидания в Царскосельском госпитале, и все это время они ограничивались лишь редкими весточками да короткими телефонными разговорами. Тысячи верст разделяли Юго-Западный и Северный фронты, что по меркам войны было равносильно непреодолимой пропасти…

«Вот закончится война, и мы заживем прекрасной мирной жизнью», – думал Аристарх. Но время шло, а война не только не заканчивалась, а лишь только набирала обороты, вовлекая в свою кровавую мясорубку все новые и новые страны, все новые и новые миллионы человеческих жизней. Он со страхом все чаще и чаще ловил себя на мысли, что постепенно привыкает к походной жизни, крови и смертям своих боевых товарищей. А, когда полк, после кровопролитных боев, направлялся на отдых и доукомплектование в тыл, начинал тосковать по своему делу. Лишь грохот канонады, постоянные рейды в тыл противника, жестокие и скоротечные бои приносили ему некоторое удовлетворение и душевное равновесие. Конечно, в ходе боев возникали и непредвиденные ситуации, которые, бывало, немного охлаждали боевой пыл, и тогда он мысленно призывал на помощь отца: задавал ему свои вопросы и, как правило, всегда получал ясные и мудрые советы. Да по-другому и не могло быть, ведь Баташов-старший и в кадетские, и в юнкерские годы приучал его к самостоятельности и ответственности за каждое принятое решение. Они вместе частенько анализировали не только всем известные, но и малозначимые победы и поражения русского оружия во время Русско-японской войны. Все это позволило заранее подготовить Аристарха к нелегкому ратному труду, к той большой и кропотливой работе, которая легла ему на плечи вместе с офицерскими погонами. Вот и сегодня, не находя выхода из создавшегося положения, он мысленно обратился к отцу: как бы тот поступил в нынешней ситуации. Обычно, выслушав вопрос, отец, загадочно улыбался. Потом, покопавшись недолго в своем «мозговом архиве», предлагал в ответ почти всегда что-то достаточно оригинальное. И, что самое главное, он никогда не повторялся. К этому в своей непредсказуемой и довольно опасной деятельности стремился и Аристарх, стараясь найти выход из самых, казалось бы, безвыходных ситуаций.

«А что если на полном скаку внезапно продебушировать перед позициями австрийцев? – неожиданно пришла ему в голову шальная мысль. – Но это возможно лишь в том случае, если основные позиции противника и в самом деле находятся на западной стороне селения…»

– Ваше благородие, австрияки силами до батальона пехоты закрепились на западной окраине села, – прервал размышления штаб-ротмистра старший унтер-офицер Кузьмин, внезапно появившийся из-за ствола ближайшей сосны.

– Я так и предполагал, – удовлетворенно заметил офицер и, взглянув на запыхавшегося гусара, торжественно добавил: – Благодарю за службу!

– Рад стараться, ваше благородие! – расплылся в радостной улыбке Кузьмин.

– А с чего ты взял, что там целый батальон, – неожиданно спросил Баташов, – каждого солдата пересчитал, что ли?

– Нет, ваше благородие. Я, как вы учили, пересчитал только офицеров и пулеметы…

– И каков результат?

– Четыре офицера и столько же пулеметов.

– Покажешь на карте укрепления австрийцев?

– А что, мы и это могем, – бодро ответил Кузьмин, и, подойдя к разложенной на камне карте, нерешительно склонился над ней.

– Ну что остановился? Показывай! – нетерпеливо произнес Аристарх.

– Кажись, вот здесь, – неуверенно сказал Кузьмин, ткнув пальцем в карту.

– Какие могут быть укрепления в центре села? – удивился Аристарх. – Наверное, вот здесь, – он провел остро отточенным синим карандашом полукруг по восточным склонам высотки.

– Да! Здесь! – радостно воскликнул гусар. – Я совсем запутался в этих чертовых черточках и закорючках.

– А где находятся пулеметы, заметил?

– Так точно, вашбродь. Здеся они, – Кузьмин указал пальцем три точки по краям и в центре синей линии, проведенной офицером. – И еще один вот здесь, – указал он на обратную сторону высоты.

– Что еще подметил? – продолжал Баташов вытягивать сведения из мало разговорчивого гусара.

– Боюсь ошибиться, вашбродь, но мне показалось, что среди солдат много людей в гражданской одежде, с какими-то необычно длинными карабинами.

– Молодец, что это заметил, – похвалил Кузьмина офицер и, заметив его недоуменный взгляд, объяснил: – Это, скорее всего, резервисты, которых за недостачей в армии современных винтовок вооружают всяким старьем. А где их больше всего?

– «Длинные карабины» держат оборону со стороны села, а те, которые в форме, находятся с западной стороны, там же находятся и три офицера.

«Охвата опасаются, – сделал вывод Аристарх, – значит, чего-то боятся, если более тщательно подготовились к обороне именно с запада. Но почему? Возможно, наши войска, наступающие южнее и севернее, уже продвинулись в глубь Карпат? Тогда все становится на свои места, – удовлетворенно подумал он, – и, если нам удастся создать достаточно много шума, дебушируя перед австрийцами по дороге к Долине и обратно, то, возможно, от неожиданности и боязни окружения они поспешат оставить свои позиции».

В пользу этого лихого рейда говорило и то, что дорогу, по которой он решил проскочить мимо села, обстреливать смогут лишь слабо вооруженные и недостаточно обученные резервисты.

Зная о том, что ночь в горах наступает быстро, Аристарх решил совершить свой неожиданный рейд перед позициями австрийцев с наступлением сумерек.

– Передайте вахмистру Загородину, чтобы он со всем своим взводом незаметно направлялся ко мне, – приказал Аристарх вестовому.

Дождавшись, пока все охотники соберутся в лощине, он объявил:

– Гусары! Главная наша задача – обеспечить беспрепятственное продвижение дивизионной колонны. На нашем пути стоит хорошо укрепленный противник. Но мы не будем атаковать его в лоб. Мы пойдем другим путем. Производя как можно больше шума галопом, продебушируем перед австрияками, а затем вернемся таким же путем обратно. Впереди враг, сзади, на подходе, наш легендарный полк. Так не посрамим же гусарское племя!

Аристарх вскочил на коня и первым выскочил на дорогу, ведущую к селу. За ним, заполнив ее от края до края, гикая, завывая и стреляя на ходу, понеслась кавалерийская лава. Австрийцы сумели опомниться, лишь когда конь штаб-ротмистра поравнялся с крайними хатами. Сухо зящелкали недружные выстрелы резервистов. Запоздало, лишь когда охотники свернули на дорогу, ведущую в сторону Долины, застрекотали пулеметы, не причинив отряду никакого вреда. Проскакав еще версты две под сенью деревьев, офицер подал команду остановиться.

– Всем спешиться! Оказать помощь раненым. Приготовиться к отражению атаки, – приказал он.

– Ваше благородие, у меня кони целы, люди тож, и даже раненых нет, – доложил вахмистр Стронский.

– У мэнэ тоже вси живы и здоровы, – откликнулся вахмистр Загородин, – только у мэнэ фляжку с водой покоробило, – удрученно добавил он, снимая с ремня баклажку. Чтобы добро не выливалось зря, он тут же приник к рваному отверстию губами. К всеобщему удивлению, фляжка оказалась пробитой лишь с одной стороны. Вахмистр потряс ей из стороны в сторону, и все услышали бряцание пули.

– Да, братец, тебе крупно повезло. Возьми австрияк, чуть левее – и все… – сказал Аристарх.

– Ни-ни, ваше благородие, – возразил весело Загородин, – така пуля и ремня не пробьет. Поглядайте, вона в баклажке застряла.

В три глотка выдув оставшуюся воду, вахмистр, вытащил изо рта расплющенную пулю.

– Рази така вахмистра Загородина возьме? Ни за что! – И, весело крякнув, заулыбался во все свое широкое лицо.

От этого поистине трагикомического действа еще минуту назад напряженные, задубевшие в яростном оскале лица гусар разгладились, посветлели. Послышались бодрые голоса. Охотники делились своими впечатлениями от удачно проведенного рейда, искренне радуясь, что все остались живы.

– Занять позицию для отражения возможной атаки противника! – прозвучала команда вахмистра Стронского, и гусары тут же принялись ее выполнять, ожидая с минуты на минуту нападения врага. К всеобщему удивлению, австрийцы преследовать их не стали.

– А что, братцы, – сказал удовлетворенно Аристарх, – видно, мы и в самом деле до самой смерти напугали австрияков. Да так, что они до сих пор пуляют в белый свет, как в копеечку.

– Ни ча! Пусть пуляют. Нам меньше достанется, – откликнулся Загородин и, показав свой огромный кулак в сторону австрийцев, добавил: – Они еще сабель наших не пробовали. Ну ничего, еще подывятся, на что способны гусары!

Только с наступлением темноты стрельба начала стихать, а затем и вовсе прекратилась. Аристарх приказал Кузьмину незаметно для противника разведать обратный путь.

После доклада о том, что путь свободен и что австрийцы толпятся у походных кухонь, Аристарх вскочил на коня и властно прокричав:

– За мной, гусары! С нами удача! – Пришпорил коня и помчался в сторону неприятеля. Подскакав почти до околицы, он скомандовал: – Аллюр, три креста! – И, дав шпоры коню, перешел в галоп. Перед позициями противника охотники, как и в первый раз, появились внезапно и с ходу открыли по замешкавшимся австрийцам огонь. Не дожидаясь ответной стрельбы, быстро проскочили по темной околице села обратно на восток.

Долго слышалась незатихающая стрельба в растревоженном лагере противника, пока вдруг в полночь внезапно не прекратилась.

– Устали бедные, – усмехнулся Кузьмин, заботливо расстилая на мягкой, душистой траве конскую попону, – спать, наверное, улеглись.

– Дай-то бог! – удовлетворенно промолвил офицер, укладываясь на ней спать, предварительно уложив под голову седло.

Рядом фыркали кони, вспотевшие от быстрой скачки. Сквозь густую хвою сосен задумчиво поглядывала на отдыхающих после ратного дела гусар круглолицая луна. В лесу воцарилась тишина, изредка прерываемая мелодичным стрекотанием цикад, словно и не было в горах ни опасных рейдов, ни войны. Иногда до чуткого слуха Аристарха доносились чуть слышные переклички дозорных, да фырканье коней. Казалось, что природа убаюкала и русских, и австрийцев, давая возможность восстановить силы для последующих боев…

– Ваше благородие, – разбудил командира с рассветом Кузьмин, – а австрияков-то тю-тю!

– В самом деле? – удивленно воскликнул Аристарх, протирая глаза.

– Я еще затемно прокрался в село. В окопах ни души!

– Может быть, австрийцы засаду замыслили?

– Никак нет, ваше благородие. Я до самих евоных позиций прогулялся. Там все пусто. Даже пучка сена не нашел. Потом с версту прошел лесом вдоль дороги. Тоже никого не встретил. Ушли. Вот вам крест ушли! – Кузьмин истово перекрестился.

Аристарх ожидал ретирады австрийцев, но не так скоро. Рассчитывая в основном на то, что пехота противника, сосредоточенная на пересечении горных дорог, особенно чувствительна к разного рода слухам и неожиданностям, он предпологал, что его неожиданный маневр может навести австрийцев на мысль о том, что вслед за конницей ночью к селу могла подойти и русская пехота. И вот оказалось, что все в его решении оказалось верным. Противник, видя ничем не объяснимые маневры русской кавалерии, поспешил уйти от греха подальше.

– Ну что же, раз ты принес радостную весть, тебе мою реляцию и в руки! – удовлетворенно произнес офицер, набросав несколько строк на бумаге, которую запечатал в конверт. – На словах передашь полковому командиру о том, что сегодня наблюдал. Авось полковник не забудет тебя при составлении наградного листа.

– Рад стараться! – словно его уже наградили, задорно воскликнул Кузьмин и, быстро оседлав коня, галопом припустил на восток, откуда в горы медленно, но неукротимо вползала многоверстная кавалерийская колонна.

2

Аристарху уже не раз приходилось сталкиваться с поспешным отступлением австрийцев зачастую без достаточного к тому повода, и поэтому боевой эпизод в селении Брошнев-Осада его не очень-то удивил. Его всегда поражало лишь то, что, несмотря на свою спешную ретираду, противник никогда и ничего после себя не оставлял. Ни обозов, ни артиллерии, ни даже разбитой винтовки, не говоря уже о боеприпасах и фураже.

«Да-а, – усмехнулся про себя он, осматривая оставленные противником позиции, – в чем в чем, а в вопросах отступления за австрийскими офицерами можно признать большие организаторские таланты».

Выслав разъезд гусар во главе с вахмистром Стронским в сторону соседнего горного села, Аристарх с вахмистром Загородиным в ожидании полка решили проехаться по занятому ими селу с тем, чтобы договориться с жителями о покупке овса и кое-каких продуктов для гусарского котла. Несмотря на утро, ворота и двери домов были наглухо заперты. Только вьющиеся над избами дымки указывали на то, что хозяева дома и настороженно ждут обещанных австро-немецкой пропагандой разбоя и насилия со стороны варваров-русских.

Подъехав к двухэтажному каменному дому, возвышающемуся посреди села, конники спешились. Передав повод своего коня вахмистру, офицер, бряцая по вымощенной брусчаткой дорожке шашкой, направился по широкой каменной лестнице к двери. Не успел он стать на первую ступеньку, как дверь дома широко распахнулась, и на пороге возник кряжистый высокорослый гуцул в просторном плаще с длинным воротником, свисающим за плечи до уровня пояса. Плащ был украшен длинной свисающей бахромой, сплетенной в косы. Все его одежда говорила о том, что это человек достатка, а возможно, что и местный богатей. Он словно ожидал, что русские направятся именно в этот самый большой и богатый дом и заранее к этому приготовился. По испещренному морщинами, прокопченному лицу его трудно было понять, рад он неожиданным гостям или держит за пазухой заряженный пистолет, чтобы в случае чего защищаться.