Текст книги "«Лонгхольмский сиделец» и другие…"

– Guten Tag, Wirt![1]1
  Здравствуйте, хозяин!


[Закрыть] – приветствовал горца штаб-ротмистр остановившись у порога.

– Ich weiß, dass Sie kamen, um zu plündern und zu vergewaltigen. Ich beschwöre Euch beim Heiligen Madonna, mein Haus nicht verbrennen. Ich gebe Ihnen alles, was ich habe, nur berühren Sie nicht meine Frau und Töchter![2]2
  Я знаю, что вы пришли, чтобы грабить и насиловать. Заклинаю вас Святой Мадонной, не сжигайте мой дом. Я отдам вам все, что у меня есть, только не трогайте моей жены и дочерей!


[Закрыть] – Хозяин обреченно рухнул на колени и, вознеся к небу руки, обратился к Богу с слезной молитвой о защите.

– Gott bewahre! – воскликнул офицер. – Nein, haben Sie keinen Finger rührt, wenn die Untertanen des österreichischen Kaiserreiches besitzen keine böse Absicht gegen uns[3]3
  Боже сохрани! Никто вас и пальцем не тронет, если подданные австрийской империи не будут иметь против нас злого умысла.


[Закрыть].

Аристарх наклонился к хозяину, чтобы поднять того с колен. Гуцул же понял намерение офицера превратно и, неожиданно резво вскочив на ноги, схватил стоящие за дверью вилы и наставил их на него.

– Ты что, лешачья твоя душа, на русского офицера руку поднимаешь? – грозно рыкнул в одно мгновение взлетевший на крыльцо вахмистр Загородин и, не обращая внимания на предупреждение Аристарха, выхватил из рук гуцула вилы и крепко саданул его по лбу массивным черенком.

– Ну это ты, братец, зря, – с явной досадой в голосе пробурчал штаб-ротмистр, – я только-только договариваться с ним начал, а ты всю мою дипломатию – кобыле под хвост.

– Вин же на вас, ваше благородие, з вилами кинувся. Не мог же я вас віч-на-віч з отаким бугаэм оставити, – обиженно пробурчал Загородин.

– Ну ничего не журысь, гусар, – ободряюще похлопал вахмистра по плечу офицер, – лучше помоги ему встать после твоего сногсшибательного удара.

– Nichts für ungut Wirt auf meinen фельдфебеля, er ist ein wenig aufgeregt war. Ja und du hast mich nicht verstanden beim ersten mal. Ich wiederhole für Sie noch einmal – wir, mit Bürgern, die nicht im Krieg[4]4
  Не обижайся, хозяин, на моего фельдфебеля, он немного погорячился. Да и ты не понял меня с первого раза. Повторяю для вас еще раз – мы с мирными жителями не воюем.


[Закрыть]. – И в подтверждение своих слов, он вытащил из командирской сумки лист плотной бумаги с царскими вензелями в заглавии и, дождавшись пока взгляд хозяина придет в себя, громко зачитал:

«Императорские Российские войска перешли границу Пруссии и Австро-Венгрии, двигаются вперед, сражаясь с войсками Германии и Австро-Венгрии.

Воля государя императора – миловать мирных людей.

По предоставленной мне власти объявляю:

1. Всякое сопротивление, оказываемое императорским войскам Российской армии мирными жителями, будет беспощадно караться, невзирая на пол и возраст населения.

2. Селения, где будет проявлено хоть малейшее нападение или оказано мирными жителями сопротивление войскам или их распоряжениям, немедленно сжигаются до основания.

Если же со стороны жителей Восточной Пруссии не будет проявлено враждебных действий, то всякая даже малейшая оказанная ими Российским войскам услуга будет щедро оплачиваться и награждаться.

Селения же и имущества будут охраняться в полной неприкосновенности».

Видя, что хозяин по-русски не понимает совсем, Аристарх перевел содержание листовки на немецкий язык.

– Ich möchte hinzufügen, dass ich beabsichtige, kaufen Sie drei Sack Hafer und ein Schaf. Nen kleinen deutschen Marken[5]5
  От себя добавлю, что я намерен прикупить у вас три мешка овса и одного барана. Рассчитаюсь немецкими марками.


[Закрыть].

Поняв, что русские не хотят причинить ему зла и готовы за деньги купить необходимые им продукты и фураж, богатей бухнулся в ноги офицеру теперь уже благодаря Бога за заступничество.

После этого гуцул созвал все свое семейство и от имени их всех поблагодарил Бога за спасение от «русских варваров».

Вскоре был накрыт богатый стол, расставлены всевозможные кушанья и напитки, и хозяин широким жестом пригласил гостей за стол.

– Скажи остальным, что сегодня обедать будем у гостеприимных хозяев. Оставь на позициях только охранение, – распорядился Аристарх многозначительно взглянув на Загородина.

– Будет исполнено, – радостно воскликнул вахмистр. Благодушно подмигнув хозяину, он степенно прошествовал во двор, лихо вскочил на коня и, задорно гикнув, был таков.

Весть о дружелюбии русских быстро облетела все село, и на единственную улицу, словно тараканы из нор, с опаской выползли горцы. Только после того, как они еще раз убедились в том, что русские их не собираются жечь и грабить, к каменному дому богатея потянулись любопытные. Вскоре во дворе стало тесно от спешивающих гусар и осмелевших селян, которых хозяин грубо выпроваживал на улицу, благоволя лишь к русским гостям. Встречая их, он то и дело прикладывал ко лбу медный пятак, подаренный ему вахмистром и вежливо здоровался с каждым за руку то и дело повторяя: «Guten Tag, mein Herr!», «Guten Tag, mein Herr!».

– Какой же я тебе «херр», – неожиданно обиделся на хозяина ефрейтор Попелюшко, – лучше называй меня Иваном.

– Guten Tag, mein Herr Ivan, – быстро исправился хозяин, стараясь угодить.

Прежде чем усадить своих охотников за стол, штаб-ротмистр попросил радушных хозяев убрать со стола все вино. Впереди предстояла дальняя, незнакомая дорога, которая в любой момент могла преподнести самые неожиданные сюрпризы, а он не хотел рисковать своими людьми.

Обед уже подходил к концу, когда на улице раздались заполошные крики селян: «Казаки! Казаки!» Услышав это, хозяин побледнел и, вскочив с места, кинулся к двери намереваясь запереть ее на все засовы.

– Отставить, – остановил его Аристарх. – Вахмистр, разберитесь, кто там так всех перепугал.

Загородин выбежал на улицу. Послышался цокот копыт и его грозный рык:

– Кто старший?

– Мирошниченко, – раздался звонкий молодой голос, и вскоре в дверях вместе с вахмистром появился среднего роста жилистый крепыш, одетый в изрядно потрепанную черную черкеску с газырями, черные шаровары с малиновым полулампасом, в лихо заломленной кубанке.

Аристарх при виде нового гостя встал с места и сделал несколько шагов навстречу.

– Разрешите представиться, подхорунжий Мирошниченко, командир пластунов, – доложил тот.

– Штаб-ротмистр Баташов, – в свою очередь, представился Аристарх, – начальник отряда охотников генерала Дениса Давыдова гусарского полка.

– Я со своими станичниками прислан генералом Павловым вам в помощь, – обрадованно воскликнул подхрунжий. – Скажу откровенно – всегда мечтал повоевать локоть к локтю с доблестными гусарами.

– Добрые желания обычно исполняются в первую очередь, – улыбнулся Аристарх, – я слышал, что и ваши пластуны не лыком шиты.

Крепко пожав друг другу руки, офицеры вышли на улицу.

Казаки с гиканьем и воплями лихо въезжали во двор богатого гуцула вслед за своим командиром, представляя собой формирование, казалось бы, не имеющее ничего общего с воинским подразделением. Нагруженные самой разнообразной добычей, они и в самом деле больше походили на разбойников из дикой дивизии, только что поживившихся в городе, отданном командованием на разграбление. Трое из них выделялись особо. Накинув на плечи в виде бурок зеленые портьеры с розовыми попугаями, они гарцевали на свих лошадках у всех на виду. Аристарх, с малых лет привыкший к военному порядку во всем, хотел было приструнить зарвавшихся казачков, но, подумав о том, что в дальнейшем им придется бок о бок выполнять боевую задачу, лишь негромко выразился:

– Ну и сукины же дети эти казаки!

Поняв, что он этим хотел сказать, штаб-ротмистр Мирошниченко лишь руками развел. Мол, такие уж у нас, у станичников, порядки.

– Здесь не шалить, – строго взглянув на подхорунжего, сказал Аристарх.

– Знамо дело, ваше благородие, – понятливо отозвался Мирошниченко, – тех, кто руку супротив рассейского воинства не поднимает, мы не трогаем.

В это время во двор вышел перепуганный хозяин. Но, услышав в голосе гостя, который разговаривал с казаком, повелительные нотки, он сразу же успокоился и, подойдя к Мирошниченко, пригласил его и сотоварищей к столу.

Передав приглашение хозяина дома, Аристарх добавил:

– Если есть необходимость, можете купить у богатея овес, цены у него божеские.

– Пропитание себе и своим коням казаки добывают, а не покупают, – многозначительно промолвил подхорунжий и, поманив станичников за собой, направился в гостеприимный дом.

Вскоре к околице села вышел передовой эскадрон гусарского полка во главе с ротмистром Лермонтовым.

– Наслышан о ваших геройских похождениях, штаб-ротмистр, – вместо приветствия с ходу выпалил тот, – ну дайте я вас облобызаю. Думаю, что имею на это право, как первый ваш командир.

Он крепко обнял смущенного разведчика и трижды его поцеловал.

– Ну что вы, господин ротмистр, это все мои орлы. Им и слава.

– Я не за то искренне благодарен вам, что лихо рейд провели, это, в конце концов, долг всякого профессионального военного, а за то, что боевую задачу выполнили и гусаров не погубили…

Заметив увешанных самым разнообразным барахлом коней, привязанных во дворе, ротмистр удивленно взглянул на Аристарха.

– А это что за цыганский табор?

– Пластуны здесь заправляются. Присланы командованием мне в помощь.

– А-а, – махнул рукой Лермонтов, – узнаю станичников. Без озорства никак не могут, – беззлобно добавил он.

Дождавшись, пока казаки отобедают у гостеприимных хозяев, Аристарх подозвал подхорунжего.

– Взвод своих охотников я выслал вперед, – проинформировал он его, – через пять минут выступаю с остальными. Если вы намерены идти с нами, то через десять минут встречаемся на околице.

– Мы будем рады выступить под вашим командованием, – неожиданно почтительно козырнул Мирошниченко, – распоряжайтесь нами по своему усмотрению. Пластуны в полном вашем распоряжении.

Аристарх был несколько удивлен тому, что подхорунжий так просто и без уговоров распростился со своей вольницей и стал под его руку. Обычно казаки редко соглашались на то, чтобы ими командовали «чужаки». Видимо, здесь сыграла роль солдатская молва, которая уже залегендировала удачно проведенную накануне операцию. Он не мог не заметить любопытных и довольно почтительных взглядов пластунов, которые те изредка бросали в сторону охотников. А все в армии прекрасно знали, что уважения казаков и тем более пластунов можно было заслужить, лишь совершив в бою что-то из ряда вон выходящее.

Гусары под командой штаб-ротмистра направлялись к околице, когда в небе послышался гул, а некоторое время спустя появился аэроплан, который, то снижаясь чуть ли не до деревьев, то взмывая вверх, начал кружить над селом.

– Спешиться, – приказал Аристарх, видя опасные маневры воздушной машины, явно примеривающейся, куда лучше сбросить на кавалерийскую колонну бомбы.

В полку тоже поняли намерение авиатора, и вскоре кавалерия быстро растворилась в близлежащем лесу. На дороге остались лишь груженные фуражом и нехитрым армейским скарбом повозки. Офицеры, спешившиеся в центре села, с любопытством наблюдали за эволюциями летательного аппарата, довольно рискованно маневрирующего меж мачтовых сосен, гадая, когда же военлет зазевается и врежется в лесину или в сопку, возвышающуюся к западу от села. Наконец, выбрав момент, летчик сбросил бомбу, которая упала на южной окраине населенного пункта. Взрыв никому вреда не причинил. На воздух взлетели лишь комья земли да образовалось облако пыли. Но грохота было много. Гусары вовремя успели подхватить внезапно взбесившихся лошадей и, немного успокоив их, открыли беспорядочную стрельбу. Эта первая сброшенная на глазах Аристарха бомба произвела на него довольно сильное впечатление.

«Теперь и с воздуха будут нас долбить, – с досадой подумал он, – мало того, теперь противник будет знать о нашем продвижении и своевременно подготовится к обороне. И тогда потерь не избежать».

Прибыв к месту сбора, он обнаружил отдыхающих под деревьями казаков, которые, казалось, не обратили никакого внимания ни на аэроплан, ни на грохот разорвавшейся бомбы. Увидев его, пластуны не мешкая вскочили на коней и во главе с подхорунжим выехали навстречу. Зная, что в боевой обстановке подразделения ни в коем случае смешивать нельзя, Аристарх, дождавшись казаков, объявил:

– Выдвигаемся в сторону Долины. Впереди пойдет разъезд пластунов под командой подхорунжего Мирошниченко. Двигаться рысью, наблюдая за окружающей местностью. На пути возможны засады противника. В случае обнаружения таковых, в бой не вступать, доложить мне и ждать подхода основных сил. Довожу до вашего сведения, что в трех верстах в районе хутора Ясеница находится наш разъезд, под командой вахмистра Стронского. Вопросы есть?

– Вопросов нет! – звонко отчеканил подхорунжий. – Вахмистр Колода, со своими станичниками в передовой дозор, – приказал он низкорослому, широкоплечему казаку с усами, похожими на укороченные турецкие ятаганы.

Вахмистр по-разбойничьи гикнул и рванул на своем рослом скакуне вперед. Вслед за ним порысила дюжина казаков. Пригнувшись к холке своих разномастных коньков, разъезд вскоре скрылся за поворотом дороги.

3

Оставив в селении Брошнев-Осада обозы и полусотню для их прикрытия, часом позже дивизионная колонна двинулась вслед за разведчиками.

Не доходя версты до хутора Ясеница, охотники услышали впереди разрозненную пальбу. Через несколько минут со стороны хутора прискакал вестовой.

– Всем спешиться! Занять оборону, – приказал штаб-ротмистр.

– Ваше благородие, – обратился посыльный, переведя дыхание, – в районе высоты 285 обнаружены замаскированные позиции противника, которые занимают до роты пехотинцев с двумя пулеметами и тремя артиллерийскими орудиями. Вахмистр Стронский приказал взводу спешиться и до вашего прибытия скрытно наблюдать за противником…

– А что это за стрельба? – недовольным тоном спросил Аристарх. – Я же приказал в бой не вступать.

– Это казаки столько шума наделали, – начал виновато оправдываться гусар, – их передовой дозор промчались мимо так внезапно, что мы не успели их даже предупредить…

– Как они?

– Ничего. Пока держатся. Австрийцы тоже не сразу пластунов обнаружили. А когда открыли огонь, казаки уже у дороги под защитой пригорка укрылись. И теперь ни вперед, ни назад, вся дорога с сопки простреливается.

– Вперед, – приказал Аристарх и, ведя коня в поводу, направился вслед за вестовым. За ним двинулись остальные.

– Отсюда лучше идти лесом, – предложил гусар, когда отряд добрался до поворота дороги, ведущей к хутору.

– Лесом так лесом, – согласился офицер, – главное, чтобы противник нас до времени не заметил.

Вскоре отряд вышел к густо поросшей кустарником опушке леса, за которой открывался вид на занятую противником высотку и хутор, притулившийся к ее подножию.

Подозвав к себе подхорунжего Мирошниченко и вахмистра Загородина, Аристарх распорядился:

– Прикажите вашим казачкам прикрыть отряд со стороны дороги. Мало ли что может прийти в голову противнику.

– Не беспокойтесь, ваше благородие, казаки уже заняли позиции у дороги.

– А вы, вахмистр, отправьте вестового к полковому командиру с докладом об обстановке.

– Слушаюсь, ваше благородие, – поспешил выполнять приказание Загородин.

– А мы пока посмотрим, как помочь вашим станичникам, попавшим в западню, – обратился к Мирошниченко Аристарх.

Внимательно осматривая местность в бинокль, штаб-ротмистр пытался найти овраг или лощину, ведущую к залегшим под бугром пластунам. Но вдоль дороги видны были лишь крутые склоны и осыпи с небольшими пожелтевшими заплатками травостоя, где просто невозможно было пройти незаметно.

– Ваше благородие! – встревоженно воскликнул подхорунжий. – Австрийцы направляют к подножию солдат. Непременно попытаются закидать казаков гранатами. Этого нельзя ни в коем случае допустить…

– Все это верно, но нам пока что не время загодя открываться, – озабоченно сказал Аристарх, – я предлагаю внезапно атаковать, когда они подойдут поближе.

– Только людей положим, ваше благородие, – откликнулся подхорунжий. – А что, если взять их в ножи? Вон, видите, густо поросшую лесом лощину, между подножием сопки и пригорком, за которым спрятались станичники. Австрияки и пикнуть не успеют, как мы их всех там положим.

– Вижу, – перевел бинокль на захваченную противником гору Аристарх, – но перед этой лощиной голое место, поросшее лишь травой да мелкими кустарниками. За ними особо не спрячешься…

– Пластуны мы аль нет? – возбужденно прервал его Мирошниченко. – Святое дело погибнуть за други своя…

– Только этого не надо. Сделайте так, чтобы все остались живы. А вас, если понадобится, мы прикроем огнем.

– Спаси Христос, ваше благородие! Другого ответа от вас я и не ждал.

Отобрав шестерых пластунов, подхорунжий сказал на прощание:

– За меня остается вахмистр Цибуля. Если что, не поминайте нас лихом, господа гусары. – И поглубже нахлобучив на голову кубанку, словно ящерица, юркнул под покров леса. Вслед за ним растворились в осенней сени и остальные пластуны.

Пока австрийцы не спеша спускались по довольно крутому склону и успели добраться лишь до густого перелеска, Мирошниченко со своими казаками, незаметно преодолев ползком открытый участок местности, уже ждал их там. Аристарх заметил мелькнувшую среди желтолистых берез черную кубанку подхорунжего.

Наблюдая в бинокль, он обнаружил, что все восемь австрийских драгун, направленных для ликвидации попавших в западню казаков, были без своих обычных карабинов, по-видимому, самоуверенно предполагая, что они им не понадобятся. Вскоре они исчезли в перелеске.

– Приготовиться к бою, – приказал Аристарх, – без моей команды огня не открывать! – строго предупредил он.

Продолжая наблюдение за перелеском, он неожиданно для себя обнаружил выходящих из-за деревьев как ни в чем не бывало драгун. Правда, было их почему-то всего семь. Внимательно присмотревшись, он к своему удивлению, узнал в шагающем впереди австрийце подхорунжего Мирошниченко.

«Ну, пластуны дают! – подумал он, сообразив, что казаки не только тихо, без шума взяли в ножи австрияков, но и переоделись в их форму и теперь будут пытаться вывести попавших в западню станочников из-под удара противника. – Но это же не по правилам, – неожиданно пронеслось в мозгу, – разве можно переодеваться в форму врага?» Но немного подумав, Аристарх отмел эти навеянные незримым кодексом офицерской чести традиции, усвоенные им еще в кадетке и закрепленные в училище, как рудимент, мешающий выполнению главной задачи – освобождению людей, независимо от того казаки это или его гусары. Ради этого подхорунжий и его пластуны рисковали своими жизнями, и тут было не до сантиментов, тем более, что офицеры противника уже давно забыли о таких понятиях, как рыцарство и офицерская честь, применяя отравляющие газы и разрывные пули, частенько используя в своих преступных целях даже белый флаг…

– Ваше благородие, – оторвал Аристарха от мрачных мыслей внезапно возникший рядом младший унтер-офицер Кузьмин, – батарея горных пушек и 6-й эскадрон ротмистра Лермонтова на подходе

– Ах, это ты! А я-то думал, что полковой командир тебя при штабе оставил, – явно обрадовался появлению гусара штаб-ротмистр.

– Хотел оставить, – смущенно ответил Кузьмин, – да я до вас обратно попросился.

– Ну и молодец, – похвалил его офицер. – Так ты говоришь, что артиллерия на подходе?

– Точно так, ваше благородие, целая конная батарея, через полчаса непременно будет здесь.

– Скачи к командиру батареи да поторопи его, надо как можно скорее поддержать огнем казаков, которые попали в переделку. Как только австрияки начнут стрельбу, надо будет открыть по их позициям массированный артиллерийский огонь. Одна нога здесь, другая там. Выполняй!

– Слушаю, ваше благородие. – Кузьмин стремглав кинулся к лесу, вскочил на коня и вскоре исчез между деревьев.

В это время со стороны пригорка, за которым прятались пластуны, послышались три револьверных выстрела.

Аристарх навел туда бинокль и увидел, что мнимые драгуны на глазах противника изображают пленение попавших в западню русских. Вскоре, забрав у казаков винтовки и шашки, они под радостные крики «соотечественников», наблюдающих с горы, повели пленных к своим позициям.

Аристарх нетерпеливо взглянул на часы.

«Неужели артиллеристы не успеют, – с тревогой глядя на лесную прогалину, подумал он, – ведь сколько хороших солдат может погибнуть». И словно в ответ на его мысли из леса показалась лошадь, а за ней прикрепленное к передку орудие. Подошел подпоручик-артиллерист и лихо представился:

– Командир батареи подпоручик Великосельский. Где там у вас казаки прорываются?

– Покорнейше прошу ко мне, – подвинулся на своей наблюдательной позиции Аристарх, – пластуны будут прорываться по открытой лощине между подножием высоты, занятой противником, и лесом. Видите?

– Вижу!

– Когда станичники пойдут на прорыв, надо бы накрыть массированным огнем первую линию окопов и командный пункт австрийцев, находящийся на самой вершине.

– Цель вижу! – кивнул подпоручик и, подозвав своего унтер-офицера, поставил ему боевую задачу.

Артиллеристы быстро и скрытно установили пушки и, зарядив орудия, приготовились к бою.

Пока шла подготовка батареи, Аристарх продолжал наблюдать за тем, как разворачивались события. Выйдя из перелеска, «драгуны» вместе с «пленными» вместо того, чтобы карабкаться вверх, направились по лощине вниз. Сначала это не вызвало у австрийцев удивления, но, когда и пленные, и «австрияки» кинулись наперегонки к спасительному лесу, до которого оставалось метров сто, враги вдруг поняли, что русские их каким-то образом обмишурили, и поспешно открыли пальбу.

– Огонь! – крикнул подпоручик, и орудия почти одновременно дали залп по позициям австрийцев.

– Первое и третье орудие дальше сто, остальные ближе пятьдесят, огонь! – на ходу корректировал стрельбу батареи Великосельский.

Второй залп был точнее. Разрывы окутали почти всю первую линию вражеских окопов. Только до НП противника снаряды почему-то не долетали.

– Первое второе орудие выше десять, огонь!

Вскоре вся макушка горы окуталась всполохами разрывов. Но не остались в стороне и австрияки. Вскоре над головами гусар и артиллеристов с шорохом пронеслись снаряды и взорвались глубоко в лесу. Сшибая ветки зацвиркали пули. Зная по себе, что австрийские шрапнели даже при близком разрыве не причиняли большого вреда, Аристарх поспешил отвести гусар от греха подальше, тем паче, что над головами все чаще и чаще начали свистеть разрывные пули.

В это время к ним присоединился и подхорунжий со спасенными им станичниками.

– Ну, ваше благородие, теперь я по смерть ваш должник! – воскликнул Мирошниченко, стаскивая с себя австрийскую форму. – По казацкому обычаю, я обязательно должен с вами побрататься…

– Еще не раз успеем на выручку друг другу прийти, – благодушно ответил Аристарх, – наш карпатский рейд только начался. Да и не меня вы должны благодарить, а артиллерийского подпоручика Великосельского, который вовремя подоспел со своими пушками.

Видя, что пушкари с трудом вытаскивают орудия из-под огня, Мирошниченко крикнул:

– За мной, станичники! – И, несмотря на усиливающийся обстрел, первый кинулся им помогать.

– Гусары, за мной! – запоздало прокричал Аристарх, и вместе с казаками они быстро выкатили орудия из-под обстрела.

К этому времени подоспел и гусарский эскадрон. Доложив обстановку ротмистру Лермонтову, Аристарх предложил до прибытия основных сил ничего не предпринимать, а лишь ограничиться беспокоящим обстрелом позиций противника из орудий. Согласившись с его решением, ротмистр приказал гусарам спешиться и занять на случай внезапного нападения австрийцев круговую оборону.

По прибытии к хутору гусарского полка Аристарх доложил командиру о бое, больше всего нахваливая удаль и смелость казаков и мастерство артиллеристов.

– И что ваши охотники были не у дел? – удивленно воскликнул полковник.

– Постреляли малость, ваше высокоблагородие, – смущенно ответил Аристарх, – но мы свою главную задачу выполнили. Противника обнаружили, даже взгрели немножко. Думаю, что к утру австрияков и след простынет.

– Не будьте слишком самоуверенными, – предостерег его полковник, – в военном деле раз на раз не приходится. Кто это там из пушек палит? – услышав канонаду, спросил недовольно он.

– Это я попросил артиллеристов тревожить противника огнем с закрытых позиций. И для пушкарей безопасно, и австрийцам во вред.

– Не слишком ли много, штаб-ротмистр, вы на себя берете? – неожиданно вскричал полковой командир. – Думаете, что в случае чего можете за отцовскую спину спрятаться? Так знайте, я не позволю вам самовольства! Будьте добры исполнять приказы отсель и досель. Мне ваша самодеятельность слишком дорого обходится. Занимайтесь своими людьми и не суйте нос не в свои дела.

Ошарашенный словами и тоном, которым разговаривал с ним полковник, Аристарх обиженно произнес:

– Честь имею. – И, понурив голову, направился к уже расположившимся на отдых охотникам.

– Что с вами? – оторвал его от тяжелых дум ротмистр Лермонтов. – Идете и никого не замечаете вокруг.

Аристарх как на духу рассказал ему о холодном приеме, оказанном ему полковым командиром.

– Я так ничего и не понял, почему полковник так набросился на меня, – удрученно промолвил он, – и чем я ему не угодил?

– Может быть, это связано с посещением полка Генерального штаба полковником Брыксиным из генерал-квартирмейстерской службы армейского корпуса? – предположил ротмистр. – После его отъезда полковник ходил хмурнее черной тучи. Вообще-то я по себе знаю, что приезд штабного перед боем – плохая примета. А после отъезда Брыксина полковой командир был необычайно раздражен, придирался к каждой мелочи. Что же такое Брыксин мог сказать нашему, всегда спокойному и тактичному полковнику, что вывел его из себя? Не знаю. Даже вообразить не могу. А, впрочем, вы не принимайте близко к сердцу его слов, потому что он наверняка сказал их в запале и конечно же не со зла…

Аристарх благодарно взглянул на ротмистра и уже спокойно произнес:

– Да я и сам не в обиде на полкового командира. Возможно даже, что он кое в чем прав. Не надо было мне брать на себя командование батареей. Надо было хотя бы дождаться вас. Но тогда австрияки многих казаков бы у меня на глазах положили, – отчаянно воскликнул он, – и я бы никогда себе этого не простил. Что же мне теперь после такого командирского нагоняя делать? Действовать лишь отсель и доселе?

– А вот это вы зря! – назидательно заметил Лермонтов. – Для начальника охотников в каждом непредвиденном случае ждать указаний сверху – непозволительная роскошь. В разведке, как нигде, нужна самостоятельность и решительность в принятии решения. Не хочу критиковать командира, но в данной обстановке вы приняли единственно верное решение! Я бы на вашем месте поступил бы точно так же.

– Спасибо за поддержку, господин ротмистр, – искренне поблагодарил офицера Аристарх, – но меня сейчас больше всего удручает неприязнь полкового командира…

– А вы не думайте об этом. Только что, ставя задачу на дальнейшее продвижение вперед, полковник дал мне понять, что по-прежнему доверяет вам и надеется на вашу привязанность к полку. Он поручил мне передать вам новый приказ – совершить ночной рейд в обход хутора с тем, чтобы разведать обстановку в районе населенного пункта Болехов…

– Спасибо за доверие! – радостно воскликнул Аристарх и, попрощавшись с ротмистром, направился к биваку охотников.

Навстречу ему попался Кузьмин, который нес котелок с аппетитно пахнущей гречневой кашей.

– А я вас, ваше благородие, ищу. Вот каша поспела. – Он протянул доверху наполненный котелок с ароматной гречкой. – Вот здесь и можно присесть, – указал младший унтер-офицер на застеленное попоной седло.

– Спасибо, братец, – умилился заботе расторопного гусара офицер, – без тебя я бы уже давно отощал, – добавил он, торопливо, не чувствуя вкуса, пережевывая разваристую гречку, обильно сдобренную салом.

– Да вы не торопитесь, ваше благородие, – многозначительно промолвил Кузьмин, – я слышал, что сегодня полк заночует здесь, в лесочке…

– А что ты еще слышал? – доедая остатки каши, неожиданно спросил Аристарх. – Что говорят о залетном штабном, который накануне наведывался в наш полк?

– А-а, вы об нем, – нехотя начал гусар, – так он, это… – Кузьмин замялся.

– Ну, не тяни ты кобылу за хвост, говори! – потребовал раздраженно офицер.

– Так он это об вас с полковым командиром разговор вел…

– Обо мне? – удивился штаб-ротмистр. – Откуда ты знаешь?

– Так это… После доклада о нашем успешном рейде в селе Брошнев-Осада, полковник облобызал меня и на радостях посулил пожаловать Святого Егория! Вот! А потом он услал меня с реляцией до штаба дивизии. Там меня сразу же отправили к полковнику из корпусной разведки. Не помню фамилию. Кажись Брынкин, или Бричкин…

– Брыксин, наверное.

– Верно, ваше благородие, Брыксин! Так эвтот полковник пытал меня, пытал, пока я не поведал йому головную вашу задумку. Как мы австрияков энтих до смерти напужали. Начальник энтот залыбился и казал, что такого охвицера непременно надо к генеральной квартире приписать. Потом мы вместе поскакали до полка. После разговора со штабным командир незнамо почему накричал на меня и отправил догонять вас. Вот и все.

– Может быть, полковник говорил не о генеральной квартире, а о генерал-квартирмейстерской службе, – уточнил он.

– Ваша правда, господин штаб-ротмистр, – сразу же согласился Кузьмин, – об ентой службе он и гутарил. Только я выговорить как следует не мог.

– Ну что же, все постепенно проясняется, – удовлетворенно воскликнул Аристарх, – видно, полковник и в самом деле приезжал сватать меня в генерал-квартирмейстерскую службу. А полковой командир подумал, наверное, что это рара обо мне хлопочет, вот и сорвался…

– А вы, ваше благородие, не ходите в эту едренную службу. Уж больно мы все к вам привыкшие. Пришлют заместо вас какого-никакого, и нахлебаемся мы тогда лиха, – мрачно пробубнил Кузьмин и вопросительно взглянул на офицера.

– Не журись, гусар, никуда я от вас не денусь, – твердо заявил Аристарх, – мне больше кочевая жизнь по душе, а не штабная.