Текст книги "Самодержавная плетка для элиты России"

Показателен следующий пример: боярин Дмитрий Курлятев после суда над Сильвестром попал в опалу к царю и был назначен воеводой в Смоленске. Вот так опала: Смоленск самый главный опорный пункт на границе с Литвой, одна из самых мощных крепостей с гарнизоном не в одну тысячу воинов. Оттуда он прислал оправдательное письмо царю, из которого «само собой напрашивается предположение, что Курлятев предпринял попытку уйти из Смоленска в Литву, но был задержан и старался доказать царю, будто заблудился в дороге. То, что он «заблудился» со всем своим двором и вооружённой свитой, вызвало особое подозрение у властей и послужило уликой против опального». Результат: «Ненавистного царю «великого боярина» заточили в отдалённый монастырь на Ладожском озере. Монашеский клобук вынуждены были надеть также все члены опальной семьи» /22, с. 77–78/. И таких «заговорщических» действий можно привести десятки, примеров каких-либо силовых действий со стороны заговорщиков нет.

Напрашивается вопрос: так зачем царю нужно было вести эту «внутреннюю» войну с помощью «внутренней» армии опричников? Маниакальная психическая болезнь?

Да, с психикой у него было не в порядке, но не до такой же степени и не во время одновременно ведущихся нескольких внешних войн! Устранение бояр как возможных претендентов на власть? Но другой властной структуры в то время просто не было, дворянство только начало свой поход за властью. Устранение от власти удельных князей (то есть тех, кто пришёл в Московское государство со своими «уделами» – княжествами, землёй и населением)? Вполне возможно, но их было не так уж много, чтобы вести с ними войну в течение двадцати лет. Опять не сходится. Всё-таки наиболее вероятная причина создания опричнины – это наведение порядка в стране, как его понимал сам Иоанн. Опричнина играла роль плётки, которой царь хлестал правящую элиту страны, заставляя её выполнять свои самодержавные замыслы. Другого пути он не нашёл. Боярская элита создавалась поколениями властителей до Ивана Грозного, она видела, как цари приходят и как уходят, знала вклады своих родов в этот процесс и, в глубине своего самосознания, считала себя, по крайней мере, не менее достойной, чем сам царь. В своих удельных вотчинах бояре делали всё, что хотели и как хотели: жили по своим законам, не соответствующим государственным, за хозяйственную деятельность никак не отчитывались, налоги не доплачивали, а то и вообще не платили, свою службу в государстве несли, когда хотели, и выставляли ратников для государства также с обманом. Правящая верхушка в Новгороде и Пскове бесконтрольно наживалась, горожанам и государству мало что оставалось от достаточно больших сумм, получаемых от торговой деятельности и таможенной службы. Кроме этого, пользуясь своим пограничным положением, Новгород и Псков могли шантажировать Москву возможностью перехода под юрисдикцию Литвы. Иоанну пришлось бороться с беззаконием незаконными методами. Положительный эффект достигался введением в состояние страха всех: виновных и невиновных. В свою очередь беззаконие развращало исполнителей и порождало новое беззаконие. Именно это не могло привести к успеху все задуманные Иоанном грандиозные и исторически нужные мероприятия.

Непростые отношения сложились у Иоанна Грозного и с церковной элитой. Противоречия Иоанна с церковью начались намного раньше: со Стоглавого собора 1551 года. Тогда, подняв уровень дворянства на законодательном уровне в новоизданном Судебнике, надо было укрепить его и экономически, то есть дать землю. Землю взяли у монастырей.

К этому времени свободной земли не было, она была поделена на три части: черносошная (государственная), вотчинская (боярская и «детей боярских», то есть мелковотчинская, поделённая между детьми бояр, почивших в бозе) и монастырская. Монастырская земля занимала почти треть центральной части страны. Было принято решение обеспечить дворян землёй за счёт монастырей. Один из вопросов, заданных Иоанном на соборе, именно так и был сформулирован: <<Достойно ли монастырям приобретать землю?», и в мае 1551 года был издан указ о конфискации всех земель и угодий, переданных Боярской думой епископам и монастырям после смерти Василия III. Но на тот момент церкви всё-таки удалось отстоять основную часть своих земель.

Во время опричнины и Ливонской войны царю понадобилось много денег и он опять обратился к церковным землям. Назрел конфликт, церковь начала требовать от царя отмены опричнины. Из-за несогласия царя митрополит Афанасий в 1566 году демонстративно сложил с себя сан и удалился в Чудов монастырь. На его место был назначен митрополит Филипп (Колычев), который также всё время уговаривал царя отказаться от опричнины и поддерживал боярскую оппозицию. К 1568 году это противостояние перешло в открытое столкновение между царём и митрополитом. Дело кончилось судом над Филиппом, приговор был исполнен прямо в храме после службы, с митрополита сорвали клобук и мантию и он был отправлен на вечное заточение в тюрьму Богоявленского монастыря.

Первые удары опричной плётки Грозный нанёс по своим ближайшим родственникам, Рюриковичам, – суздальским удельным князьям Старицким. За три года (с 1567 по 1570) были казнены 3 200 человек, так или иначе связанных с двоюродным братом Иоанна Грозного – удельным князем Владимиром Андреевичем Старицким, подозреваемым Грозным в заговоре с целью своего свержения и захвата царского престола. (Здесь и далее количество людей, погибших и репрессированных Иоанном Грозным, приводится по данным Р.Г. Скрын-никова, посвятившему этому вопросу специальное исследование). Сам князь Владимир по своим личным качествам никак не подходил к роли самодержавного правителя. Более того, он всю свою жизнь боялся этого обвинения и всё делал, чтобы доказать верность своему брату. Но демонстрация своей преданности его не спасла. Царь, зная безвольность своего брата, боялся, что его именем кто-нибудь воспользуется для свержения с престола самого Иоанна Грозного. Однако братоубийство в православии считается одним из тяжких грехов, поэтому Грозный не мог казнить своего родственника, он вынудил его к самоубийству, заставив выпить чашу с отравленным вином. Та же участь постигла жену князя Владимира и его девятилетнюю дочь. Все, оставшиеся в живых из рода суздальских князей, были переселены из своих родных мест на свободные земли Казанского царства.

Факты распространения репрессий на семьи наказуемых высвечивают характерную особенность самодержавного потомственного правления, когда кара за совершённое или пусть даже выдуманное преступление настигает не только самого виновника, но и его родственников. Это объясняется наличием потомственного права не только у царственного самодержца, но и у элиты государства. При выводе кого-либо из состава элиты, на его место должен был прийти ближайший родственник, который мог продолжить политику своего предшественника или даже попытаться отомстить за него. Поэтому из состава элиты мало было убрать одного человека, «зачистке» подвергался целый род.

За Старицкими пришла очередь самого влиятельного и богатого боярина – конюшего Челядина (должность конюшего считалась самой высокой в боярской иерархии). Варварским способом были разгромлены его ближние и дальние (в Твери) вотчины, опричники посекли охрану и свиту, а челядь и домочадцев согнали в сарай и взорвали порохом. За три месяца было казнено 369 человек, из них члены самых знатных старомосковских фамилий и 150 дворян.

Расправа со знатными фамилиями Московского государства не могла не вызвать возмущение в Боярской думе, на что оперативно среагировала опричнина. Были казнены наиболее влиятельные члены Боярской думы, сочувствовавшие митрополиту Филиппу и протестовавшие против развёрнутых репрессий.

А они происходили на фоне неблагоприятных для сельского хозяйства погодных условий 1568–1569 годов. Как правило, беда не приходит одна: в 1670 году в стране началась чума, мор прошёлся по 28 городам и Москве. Трёхлетний голод и эпидемия повлекли гибель сотен тысяч людей, бедствия довершали набеги татар и бесконечно тянувшаяся война на несколько фронтов. На западном фронте война за наследство Ливонии шла с переменным успехом без достижения коренных результатов с обеих сторон. В конце 1569 года литовцам, практически без сопротивления была сдана, считавшаяся неприступной, крепость Изборск. Иоанн Грозный был взбешён, здесь налицо была измена, и его плётка обрушилась на приграничные города – Новгород и Псков.

8 января 1570 года царь вместе с опричниками прибыл в Новгород. Репрессиям были подвергнуты представители всех сословий – от новгородского архиепископа Пимена до дворянской челяди. Грабили монастыри, богатых новгородцев и попавших под руку простолюдинов. Р.Г. Скрынников пишет: «В истории кровавых «подвигов» опричнины новгородский погром был самым отвратительным эпизодом.

Бессмысленные и жестокие избиения ни в чем не повинного населения сделали само понятие опричнины синонимом произвола и беззакония» /22, с. 152/. Погром длился несколько дней, погибло порядка двух – трёх тысяч человек, некоторые источники говорят о двадцати – шестидесяти тысячах. Из Новгорода Грозный отправился в Псков.

Здесь всю свою ярость он обрушил на местное духовенство. Печорскому игумену, вышедшему навстречу царю с иконами и крестами, отрубили голову, псковские церкви были ограблены подчистую. В Пскове царь надолго не задержался: по легенде его остановил юродивый, пригрозивший Иоанну Божьими карами.

После Новгорода и Пскова Грозный принялся за Москву, заставил митрополита Кирилла отдать ему «изменника» – архиепископа новгородского Пимена. (Что интересно: в своё время Пимен по указу Грозного судил митрополита Филиппа, теперь пришёл и его черёд. Он был осуждён и отправлен в заточение в монастырь, где и умер). Суд над московской элитой продолжался несколько недель, в результате было осуждено примерно 300 человек, из них 100 человек было прилюдно казнено. Жертвами стали московская знать и высшая приказная дворянская бюрократия. Среди казнённых был и последний, оставшийся в живых из членов «избранной рады» – дьяк Висковатый.

В последних погромах опричнины в полной мере проявилась вся её беззаконная сущность. Арестованных пытками заставляли назвать сообщников, а оговоренных таким образом людей казнили без суда. Следствие проводилось в строгой тайне, приговоры выносились заочно, людей убивали в домах или на улице, оставляя записку с перечнем их преступлений. Убивали всех, кто противился действиям опричников. Процветало доносительство. Против людей выставляли явно бессмысленные обвинения. Но царю мало было доказать вину невиновных людей, ему нужно было ещё и одобрение народа. В 1566 году был созван Земский собор с представителями всех общественных слоёв Московского государства. Собор поддержал решение царя продолжить Ливонскую войну, отказавшись от предложенного

Польшей раздела Ливонии. Но можно ли это назвать единодушием армии, духовенства и купечества? После первой волны репрессий 1564 года не соглашаться с мнением Иоанна IV, ставшим Грозным, было смертельно опасно. Ведь, как пишет Р.Ю. Виппер, «он никогда не находит равновесия, спокойной середины: чувства переливаются через край, страсть бьёт ключом, «кротость» обращается в безграничное слепое доверие, «ярость» – в бешеную злобу» /6, с. 68/.

Ураган репрессий опричнины, пронёсшийся по стране, вызвал страх не только у населения. В страхе был и сам грозный царь, он понимал, что за все зверства его опричников надо будет расплачиваться не только там – перед Богом, но и здесь – перед людьми. Он начал прорабатывать варианты своего спасения за границей. Единственная достаточно могучая страна, с которой у него были хорошие торговые и дипломатические отношения, была Англия. Она пользовалась беспошлинной торговлей и благосклонно смотрела на все попытки Москвы прорваться к Балтике за счёт её европейских конкурентов. Иоанн сватался, правда, безрезультатно, к английской королеве и даже надеялся на военный союз в борьбе со Швецией. Но Англия есть Англия, она будет делать только то, что нужно ей, да и английское понятие о дружбе коренным образом отличается от русского. Единственно, о чём удалось договориться, так это о предоставлении ему и его семье убежища в случае краха его положения в Московском государстве. И этот вариант стал практически прорабатываться испуганным Грозным: в районе Вологды строилась опричная крепость и была заложена верфь, на которой началось строительство судов, пригодных для вывоза царских сокровищ и самого царя с семьёй до Соловецкого монастыря и далее по морю в Англию.

После московских процессов у власти остались только те бояре, которые были связаны с опричниной. Но подходил и их черёд. В 1571 году крымские татары подошли к Москве и сожгли её. Вину за это Грозный возложил на опричнину. Начались расправы с боярами, входившими в правление опричнины, в том числе с её руководителями: воеводой – боярином А.Д. Басмановым и князем-оружничим А. Вяземским. Из верхушки опричнины остался не подвергнутым репрессиям только Малюта Скуратов, но и он погиб в 1572 году при штурме замка в Ливонии.

В 1572 году опричнина была распущена. Опричники вынуждены были расстаться с землями, выделенными им в результате конфискации в 1565 году. Также были отменены все их привилегии. Само название «опричнина» царским указом было запрещено употреблять. Мавр сделал своё дело, мавр должен уйти. Но цель, стоявшая перед опричниной, не достигнута. Ведь её репрессии были не самодостаточны, а предназначались для наведения так называемого порядка в стране. Кое-что удалось сделать. Велась борьба с взяточничеством (за взятки был казнён дьяк Казённого приказа Казарин Дубровской), многие вотчины удельных князей и монастырские угодья перешли в разряд государственных земель, и налоги с них стали поступать в государственную казну. В Новгороде установлено опричное правительство в тот момент, когда новгородская земля пришла в упадок. Опричное правительство впервые в русской истории предоставило концессии иностранному капиталу, поддержало крупное купечество, запретило продажу водки. Экономические мероприятия затронули сферу промышленности и торговли. «Бесспорным достоинством опричной администрации в Новгороде было умение добиться неукоснительного выполнения её распоряжений. Но авторитет опричных властей основывался исключительно на принуждении и строжайших политических мерах» /22, с. 173/. Однако все эти положительные результаты выглядели очень бледно на фоне бедствий, принесённых стране опричниками беззаконными действиями. Р.С. Скрынников пишет, что опричный террор «нанёс также большой ущерб дворянству, церкви, высшей приказной бюрократии, т. е. тем социальным силам, которые служили наиболее прочной опорой монархии. С политической точки зрения террор против этих слоёв был полной бессмыслицей» /22, с. 191/. Но это же плётка! Она хлещет с целью, но без разбора, это не «точечный» инструмент. Цель её применения в тот период ясна: в условиях бесконечных войн мобилизовать население, в первую очередь элиту, для эффективного и оперативного управления экономическими и военными ресурсами. Без этой плётки государство не смогло бы в течение двадцати пяти лет вести Ливонскую войну. Однако в итоге война закончилась неудачей, страна оказалась в исключительно сложном положении. Поэтому окончательный вывод по итогам опричнины Р.С. Скрынников делает негативный: «Опричнина дорого обошлась стране. Кровавая неразбериха террора унесла множество человеческих жизней. Погромы сопровождались разрушением производительных сил. Бесчинства опричников были беспрецедентными и не имели оправданий» /22, с. 195/. Кто знает, какой вывод бы сделала русская история, если бы Ливонская война оказалась для России победоносной?

Так почему же царь выбросил опричную плётку? Он решил управлять по-другому, поскольку не достиг своих целей? Да нет, по-другому он управлять не умел, просто плётка распушилась от частого применения, потеряла свой авторитет и требовала замены. На смену пришла организация с непонятным названием «двор», но с теми же опричными методами действий. «Двор» прошёлся по первому послеопричному правительству, существенно разрядив его, и соорудил второе новгородское «дело». Основной целью этого дела было выбить как можно больше денег из церковных структур. Главным обвиняемым стал, не раз доказывавший свою преданность царю, архиепископ новгородский Леонид, в своё время заменивший несчастного архиепископа Пимена, который ещё раньше доказал свою преданность Иоанну, осудив митрополита Филиппа. Интересная получилась цепочка, не правда ли? Для Иоанна Грозного перебирать «людишек» было всегда очень интересно. Вот как об этом пишет Р.Ю. Виппер: «Действительно, он совершал как бы непрерывный пересмотр всего служивого класса и его владений, передвигал и перетасовывал отдельных его представителей, создавал новое их распределение и опять менял его без конца» /6, с. 77/. В 1575 году он даже заменил на царском троне самого себя, посадив на него на целый год татарского хана Симеона Бекбулатовича и даровав ему великокняжеский титул. Сам Грозный, недовольный своим «двором», расправился с его руководителями и решил возродить «опричнину», но уже под названием «удел». Делами этого «удела» стали казни оставшихся живыми до сей поры опричников и виднейших земских бояр, находящихся на государственной службе. Так Иоанн Грозный замкнул очередной кровавый круг.

К чему в результате привели эти круги репрессий? Были уничтожены самые близкие соратники, которые многократно доказывали свою преданность и нужность. На их место пришли неучи, что привело к большим провалам. Так в 1570 году шведы готовы были прекратить войну, отдав Москве Ревель, который она не смогла взять силой. Однако «опричная дипломатия потерпела не прикрытое поражение. Она не смогла использовать единственную в своём роде возможность решить мирными средствами исход борьбы за Ревель. Причиной неудачи была некомпетентность опричного руководства» /22, с. 161/. Использование опричников в качестве воевод при проведении войсковых операций также приводило к краху. В 1571 году поход на Крым во главе с самим царём кончился тем, что русское войско попало в засаду, было разбито, сам царь покинул армию и умчался в Ростов. Москва была взята и сожжена, в Кремле взорвались погреба с порохом, погибло множество людей. На другой день после пожара татары ушли в степь, в Москве им брать было нечего, всё сгорело. Это на южном фронте. На северном и западном фронтах Ливонская война длилась целых двадцать пять лет. Какой же её итог? Мы его ощущаем и по сей день: Иоанн Грозный так напугал Европу своим вторжением в Ливонию, что все последующие исторические устремления и действия России стали расцениваться как потенциально опасные для Европы. Именно тогда начала строиться европейская политика относительно России на все времена: антироссийское политико-экономическое сплочение европейских государств, создание военных антироссииских блоков, максимально возможное ограничение допуска к новейшим научно-техническим достижениям. Да и первые «экономические санкции» против России были связаны с Ливонией.

Примером стало так называемое дело Шлитте – судебный процесс над Гансом Шлитте в Любеке в 1548 году. Царь Иоанн IV поручил Гансу Шлитте завербовать в Европе и привезти в Москву «мастеров и докторов, которые умеют ходить за больными и лечить их, книжных людей, понимающих латинскую и немецкую грамоту, мастеров, умеющих изготовлять броню и панцири, горных мастеров, знающих методы обработки золотой, серебряной, оловянной и свинцовой руды, людей, которые умеют находить в воде жемчуг и драгоценные камни, золотых дел мастеров, ружейного мастера, мастера по отливке колоколов, строительных мастеров, умеющих возводить каменные и деревянные города, замки и церкви, полевых врачей, умеющих лечить свежие раны и сведущих в лекарствах, людей, умеющих привести воду в замок, и бумажных мастеров». Всего Шлитте завербовал около 300 человек, среди которых, помимо ремесленников, были теологи, медики, юристы, переводчики. Специалисты переправлялись в Московию двумя группами. Первая направилась по суше через Пруссию и Ливонию. Их арестовали и продержали в заключении пять лет. Вторая группа с самим Шлитте направлялась к Любеку, чтобы далее отплыть в Ревель. Ливонский орден, боясь, что привезённые Шлитте мастера усилят военный и экономический потенциал Русского государства, просил любекский магистрат сделать все возможное, чтобы не пропустить Шлитте и его спутников в Москву. В Любеке Шлитте задержали и посадили в тюрьму.

Впервые используя антироссийскую политику в Ливонской войне, европейские страны добились победы, создав военно-политический блок в составе Швеции, Польши, Литвы при одобрении Германии. На заключительной стадии к ним примкнул татарский Крым, поддержанный Турцией. По общему согласию во главе армии был поставлен вновь избранный король Польши Стефан Баторий, в его войске участвовали чуть ли не все представители национальностей Европы, профессионалы-наёмники, обученные передовым методам ведения боевых действий. На западном фронте только мужество защитников Пскова остановило катастрофическое развитие событий, ведшее к полному разгрому и расчленению русского государства. Иоанну пришлось даже обратиться к римскому папе с просьбой остановить продвижение войск Стефана Батория. И надо сказать, что папа использовал своё влияние, чтобы прекратить продолжение войны.

В самой критической ситуации на южном фронте Иван Грозный был даже согласен вернуть крымским татарам земли Казанского и Астраханского ханств, но обошлось, поскольку татарам и этого было мало, и они переоценили свои силы.

В итоге Русь потерпела тяжкое военное поражение, её людские и экономические ресурсы были истощены. Считается, что основные людские потери были связаны с голодом, постигшим Московскую Русь после неурожая 1568 и 1569 годов, эпидемии чумы 1570 года и гибелью людей в бесконечно тянувшихся войнах на несколько фронтов.

По подсчётам Р.Г Скрынникова, число репрессированных за опричный и послеопричный периоды не так велико по сравнению с людскими потерями по вышеприведённым причинам. Всего лишь 3300 человек. Эта цифра взята из так называемых синодиков – поминальных списков казнённых людей, которые были составлены по распоряжению Иоанна Грозного уже в конце его жизни, когда он терзался в душевных муках о невинно загубленных им жизнях. По этим спискам проводилось поминание казнённых во всех монастырях России. Но надо принимать во внимание, что поминали только представителей элиты, а их приближённых, челядь, слуг, да и простолюдин, случайно попавших под опричную плеть Грозного, никто не подсчитывал. Поэтому приведенную цифру надо увеличить в несколько раз. Но всё равно это число не столь велико по сравнению с теми величинами, которые передавались из уст в уста в испуганном народе. Так, например, английский купец и дипломат Джером Горсей, находившийся в то время в Московском государстве, называет цифру в семьсот тысяч погибших только в Новгороде /7, с. 54/, хотя по сведениям Р.С. Скрынникова в пору расцвета население Новгорода не превышало двадцати пяти – тридцати тысяч человек.

У страха, как говорят, глаза велики, но именно этого и добивался Грозный. Здесь он преуспел. Кстати, надо заметить, что сравнительно небольшое число репрессированных Грозным людей используется некоторыми историками в качестве оправдания царя, считающегося самым кровавым тираном среди средневековых властителей. Для сравнения приводятся цифры убитых во Франции в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 года, когда католиками была проведена массовая резня гугенотов. По различным оценкам, тогда погибло около 30 тысяч человек. Но здесь была разовая репрессия, а Грозный создал «кровавую баню», практически непрерывно функционирующую в течение двух десятков лет и держащую в страхе всё население страны.

Какими же методами ему удалось этого «достичь»? Давайте попробуем описать методы самодержавного правления Иоанна Грозного, приведшие его к такому страшному «достижению».

Первый. Создание непосредственно подчинённой самодержцу надзаконной организации силового подавления.

Второй. Облечение членов надзаконной организации привилегиями, ставившими их статус выше статуса любого другого официального лица государства, и правами, позволявшими проводить все процессуальные действия в отношении репрессируемых.

Третий. Выбор причины репрессий, понятной простому народу (в данном случае измена государю, отождествляемому с государством).

Четвёртый. Выбор персоналий для репрессии по принципу «надо» для достижения той или иной цели самодержца.

Пятый. Уничтожение наиболее влиятельных и в итоге самых профессионально подготовленных членов элиты для исключения даже гипотетической возможности создания конкуренции самодержцу.

Шестой. Непрерывная перетасовка членов элиты по государственно-значимым должностным местам.

Седьмой. Распространение репрессий на членов семей и родов.

Восьмой. Круговое построение процесса репрессий, в результате которого при замыкании круга репрессированными становятся сами репрессанты.

Девятый. Получение одобрения репрессий против элиты от простого народа, традиционно не любящего персоналий, стоящих между ним и самодержцем.

Эти методы правления, в результате приведшие Иоанна к личному фиаско и к полному беззаконию в стране, парадоксально противоречат цели наведения законного порядка, которой руководствовался Грозный в начале своего самодержавного правления в 1564 году. Истоки Смутного времени, наступившего через десять лет после смерти Иоанна IV, пожалуй, надо искать в опричном периоде его правления. Введением опричнины и отстранением представителей старых родов от влияния на внутреннюю и внешнею политику государства, Иоанн IV по сути сделал нелегитимным правление людей, пришедших к власти после смерти его наследников. Царь ввёл в свой ближний круг людей не только не знатных, но и не лучших по своим качествам и способностям. Отбор шёл по критерию преданности царю, поэтому законность их нахождения у власти после прерывания рода Рюриковичей оспаривалась родовитым боярством, а сама власть была лишена святости в глазах простого народа.

Противоречивость была, наверное, основной чертой Грозного: нетерпимость к чужому мнению соседствовала с подчинением фаворитам; религиозный фанатизм не мешал терроризировать православные церкви; безумная жестокость перемешивалась с искренним покаянием; безмерная гордыня уживалась с желанием всенародно показать своё смирение вплоть до унижения; умение лицедействовать не облагораживало безобразную распущенность его чувств; природный ум не сдерживал любовь к славословию. Даже в самом его внешнем виде современники отмечали противоречивость: царская осанка и постоянно бегающие глаза, отображающие неуверенность и подозрительность. В конце концов, его личная противоречивость полностью воплотилась в противоречивости результатов его правления: до сих пор в исторической науке идёт спор о роли Грозного в истории России. А она, эта объективная интегральная оценка, пожалуй, и невозможна, поэтому «оценщики» выбирают из его личных черт и дел то, что им нравится, а что нет. Одно несомненно: весь просвещённый мир ведёт отсчет истории России именно с правления царя Иоанна IV, названного Грозным.