Текст книги "Искусство легких касаний"

– Что-то он крутил, – сказал Тимофей. – Неубедительно как-то… Неправдоподобно и замысловато.

– Вот и мне тоже так показалось, – ответил Акинфий Иванович. – Я прямо кожей ощутил, что тут какой-то подвох. Слушай, говорю, Жорес, а под статью ты меня не подведешь, случайно? Он засмеялся даже. Да успокойся, отвечает. Тебе только и надо, что сказать перед костром несколько слов. Объявить на древнем языке – мол, прибыл гонец из Пизы. Дальше буду общаться я сам, а ты помалкивай. Но почему именно я, спрашиваю. Да потому что у тебя способности, говорит. Ты духов чувствуешь. Сквозь тебя моя просьба пройдет. Я как услышал по радио, каким ты голосом Ардуха призываешь, сразу понял, что ты мне и нужен, Иакинф… А сам еле ухмылку прячет.

– Вы согласились? – спросил Иван.

Акинфий Иванович кивнул.

– А что делать было? Мы же там не вдвоем отдыхали. Там джигиты его в соседних палатках были. Что будет, если откажусь, непонятно. С другой стороны, просил он меня, в общем, о малости. Что-то там такое возгласить у костра за серьезные бабки. Позвать какого-то бога. Да я их каждый день звал за копейки, как пылесос. Какие проблемы?

– А не страшно было?

– Чего?

– Что бог услышит и…

– Нет. Страшно было, что джигиты зарежут, если не так себя поведу. И прямо на месте прикопают. Я только к этому моменту соображать начал, что никто, собственно, не знает, куда я из Нальчика уехал. Да и кто вообще меня хватится? Мало ли в России бродячих экстрасенсов…

Акинфий Иванович зевнул, закрыл глаза и надолго замолчал. Валентин подумал, что тот уснул.

– А дальше?

Акинфий Иванович встрепенулся.

– Выходим мы, значит, из палатки. А там уже почти светло. Костер как горел, так и горит – джигиты всю ночь дрова подкидывали. Жорес говорит, встань вот здесь, спиной к костру. Сосредоточься и читай, пока бог не ответит. И дает клочок бумаги. На нем несколько слов русскими буквами. Я и начал читать. Он пару раз произношение поправил, а потом отошел в сторону и сел на камень.

– А что за слова?

– Я их не понимал, конечно. Только имя узнал – «Джируз» – и еще два слова – «ханни бааль». Милость Баала, он меня уже на этот счет просветил. Он сказал, протяжнее читай, не спеши. Читаю минуту, пять – ничего. Десять минут – ничего. Я на него краешком глаза гляжу, а он мне так рукой машет, читай-читай, не отвлекайся. Ну, я и читаю, а сам так думаю с усмешечкой: Ганнибал-Ганнибал, всех на свете… И неприличная рифма в голову лезет.

– Ганнибал Лектор, – сказал Тимофей. – Теперь я вашу шуточку понял. Что вы не лектор, а просто Ганнибал. Это имя, кстати, меня всегда прикалывало. Типа сначала воевал чувак, а потом лекции читал в академии Генштаба.

– Фильма этого я тогда не видел, – ответил Акинфий Иванович, – таких ассоциаций не было. Думал про Ганнибала-полководца. Даже портрет его вспомнил – в школе репродукция висела в кабинете истории. Молодой бородатый парень… А потом я заметил, что слова понемногу действуют.

– Как?

– А так, что я эту скалу с рогами уже совсем по-другому видеть стал. В ней угроза появилась. И мощь. Я догадывался, конечно, что сам себя завожу, но поделать ничего не мог. Потом страшно стало. А что, если и правда какой-нибудь бог явится? Что делать буду? И тогда…

Акинфий Иванович помотал головой из стороны в сторону – словно бы сомневаясь в собственном воспоминании.

– Тогда он и явился.

Акинфий Иванович сказал это без всякого драматизма, но в коше стало тихо. Вдруг сделались различимы странные звуки за стенами – ночные сигналы насекомых, далекие крики птиц. Ночь, в сущности, вовсе не была уютной и нежной. Это ощутили все.

– Что, древний бог? – спросил Иван.

Акинфий Иванович кивнул.

– Он что, перед вами из скалы вышел?

– Нет. Началось с самых обычных мыслей. Сперва у меня в голове словно щелкнуло, и я понял, что Ганнибал носил шлем с двумя рогами, чтобы походить на своего бога. А до этого такую же каску носил Александр Филиппович Македонский. «Джентльмены удачи» смотрели?

– В детстве, – ответил Тимофей. – Каску помню, да.

– А почему он ее надел? – вопросил Акинфий Иванович. – Потому что был человек понимающий и знал, кто дает удачу и за что. Его не зря называли «Александр Двурогий». Почти как Баала с карфагенской горы. В те времена все серьезные пацаны были в теме – вот только Александру времени не добавили, а наоборот. Наверное, в чем-то ошибся. Или самого в жертву принесли… Я так еще важно это помыслил, будто сам в теме был. И тут я его и увидел.

– Баала?

– Его. Он, правда, не представился. Но выглядело серьезно. Словно бы такой… воин в доспехах из света. Наверное, я потому это подумал, что вспоминал про Ганнибала и Александра. Но особых подробностей я не разобрал – свет был такой ослепительный, что поначалу я не мог нормально смотреть. Вот как если бы из солнца вырезать фигурку – смогли бы вы ее разглядывать? Различил только два рога, завернутых вниз – из них самый яркий свет и бил. Вернее, не из рогов свет, а сами рога из света. Понимаете?

– Как-то не очень.

– Ох, как бы вам объяснить… Если вы в игры всякие играете – представьте, что такой супермен, у которого на голове два реактивных двигателя, и они его держат в воздухе. Его изображали двурогим, но это на самом деле не рога, просто древнему человеку такое сравнить было не с чем, кроме как с бараном. Но это и не двигатели, конечно. Сравнение не лучше. Скорее воронки из света… Вихри…

– А другие его тоже видели? – спросил Тимофей. – Джигиты эти?

– Не думаю. Это был… Сон наяву, что ли. Но до того отчетливый, что я даже скалу эту видеть перестал.

– Ослепли?

– Нет. Просто этот двурогий и сияющий все мое внимание захватил. Но при этом он не то чтобы болтался передо мной в воздухе. Нет, он оставался в каком-то своем мире. Совсем ином. Я только после этого допер, как такое бывает – кому-то явление Божьей матери в небе, а никто рядом ее не видит. Потому что Богоматерь не в небе появляется, а в уме. Понятно?

– Понятно. А Жорес заметил?

– Что-то он почувствовал, потому что от костра быстро так отошел и глаза ладошкой прикрыл. Но видел ли он то же самое, сказать не могу… А потом бог со мной заговорил.

– На каком языке?

– Вообще не словами. Меня как будто к компьютеру подключили – я за секунду очень много нового узнал… Причем не так, как бывает, когда один человек другому что-то объясняет и тот постепенно врубается. Нет. Как будто меня впустили в такое пространство, где все эти вещи…

Акинфий Иванович замялся, подыскивая выражение.

– Висят в воздухе, – подсказал Валентин.

– Ну примерно. Их не по одной понимаешь, а сразу вместе. Не зная их, с богом общаться просто нельзя. Словно мне мозги прокачали перед аудиенцией. Чтобы я хоть примерно понимать начал, куда голову просунул.

– И что вам закачали?

– Целую новую картину мироздания. Как все устроено между богами и людьми.

– Расскажите.

Акинфий Иванович поглядел на часы.

– Завтра. Последний день будет, отдохните как следует. Вы же не байки из склепа слушать приехали, а видами любоваться. Давайте спать.

***

Последний полный день трека оказался самым приятным и расслабушным. Было прохладно, в меру пасмурно – клочья тумана не скрывали гор, а как бы показывали их в другой рамке. Тропа почти все время шла вниз, и шагать по ней было легко и весело. Из дольнего мира долетали зовы быков и запахи сильной и дикой природы.

По краям тропинки проплыло несколько могучих конопляных кустов – и друзья с улыбкой переглянулись. Но собирать урожай, конечно, никто не стал. Как выяснил в первый же день Иван, при желании все можно было купить у местных.

Заблудиться теперь было трудно. Акинфий Иванович шел далеко впереди, распевая что-то на своем диком французском. Друзья, сбившись вместе, обсуждали планы – на завтра и послезавтра. Потом разговор перешел на вчерашний рассказ проводника.

– Я думаю, – сказал Тимофей, – у него такое шоу бедуинов. Как в Египте. Рассказывает одно и то же по секрету каждой группе. Все просчитано. От рогатого черепа в кабинете до цитаты из Шекспира.

– Вот не уверен, – ответил Андрон. – Ты же его сам раскрутить решил. Расспрашивать начал. Сам он вроде болтать особо не рвется. Всякий раз просить надо.

– Любой хороший рассказчик так делает, – сказал Тимофей. – Чтобы не думали, будто он свою историю навязывает.

– Можно сегодня не упрашивать. Посмотрим, что будет.

– Он просто рассказывать не станет, – сказал Иван. – Вот и все.

– Поглядим, – ответил Тимофей. – Ты хоть одному его слову веришь?

Иван пожал плечами.

– Верю, не верю, а интересно. Если и врет, красиво.

– Ну да, – сказал Андрон. – Художественно. И необычно для такой дыры.

– Угу, – согласился Тимофей. – Наверняка входит в стоимость тура.

Больше про Акинфия Ивановича и его сказку до конца дня не вспоминали. Все вдруг прониклись мыслью, что завтра возвращаться на базу, и старательно впитывали в себя горные красоты не только глазами, но и кожей.

Несколько раз останавливались отдохнуть – Акинфий Иванович выбирал для стоянок места с особо пронзительным видом. На одной из таких остановок Валентина накрыло сентиментальной волной. Он подошел к росшему на краю обрыва кусту, присел рядом и даже шмыгнул носом от прилива чувств.

– Что это, – спросил Андрон, разглядывая куст, – можжевельник?

Валентин точно не знал. Возможно, знал Акинфий Иванович – но он стоял поодаль и не слышал вопроса.

– Сорвать хочешь на память?

– Нет, – ответил Валентин. – Хочу им стать.

– Это как?

– А так. Живет можжевеловый куст на краю бездны. Растет, гордо глядит в синюю даль… И никуда ему не надо ехать в десять утра. Было стихотворение про то, как умирает японец, мечтая возродиться сосной где-то там… над обрывом.

– Купи квартиру в «Москва-Сити» на сороковом этаже, – ответил Андрон. – И гляди себе в бездну, пока жопа не треснет.

– Там никакой бездны нет.

– В «Москва-Сити» как раз очень конкретная бездна со всех сторон. Но здесь нюансы понимать надо. Не всякий увидит…

Валентин все-таки оторвал небольшую зеленую лапку от куста, но потом, подумав, бросил ее в пропасть.

Шли в этот день дольше обычного – и до конечной точки добрались уже в полной темноте.

Это было такое же пустое пространство между скалами, как в прошлые дни – но коша здесь не оказалось. Зато на плоскую площадку вели как бы каменные ворота из двух здоровенных глыб. Это было красиво.

– Где спать будем? – спросил Тимофей.

– Зачем палатки с собой брали? – ответил Акинфий Иванович. – Вот в палатках и будем. Разбивайте…

Друзья испытали противоречивые чувства – с одной стороны, после утомительной прогулки совершенно не хотелось что-то делать. С другой, приятно было, что все эти дни таскали на себе палатки не зря. Второе чувство перевешивало.

Пока разбивали палатки, Акинфий Иванович собрал укладку для костра – дрова были припасены прямо здесь, в нише заросшей кустами скалы. В центре поляны чернел выгоревший круг от прежних костров. Видимо, это действительно был типовой маршрут, и все необходимое ждало на трассе.

– Шоу бедуинов, – тихо повторил Тимофей, и Андрон засмеялся.

Когда палатки были готовы, Акинфий Иванович уже разжег огонь. Друзья сели вокруг – и несколько минут блаженно жмурились в тепле.

– Отличная идея, – сказал Тимофей. – Насчет костра. А то все время чего-то вечером не хватало.

– Сегодня можно посидеть подольше, – ответил Акинфий Иванович. – Нормально будет. Дров тут много.

Никто пока не просил Акинфия Ивановича продолжить рассказ – а сам он, похоже, совершенно к этому не стремился. Он как-то посерьезнел, замер – и глядел, не отрываясь, в огонь.

– О чем думаете? – спросил Тимофей.

Акинфий Иванович поднял лицо и взглядом проводил летящие к небу искры.

– Искры и звезды, – сказал он. – Почти одного размера. Когда глядишь снизу, кажется, что это примерно одно и то же. А разница между ними есть, и весьма значительная… Вот так же и мы. Глядим на мир из своей суеты, и не понимаем, где в нем искры, а где звезды.

– Это вы о чем? – спросил Андрон.

– Да так, – ответил Акинфий Иванович. – Просто.

Иван не выдержал.

– Вы вчера говорили, – сказал он, – что поняли что-то важное про богов и людей.

Акинфий Иванович наморщился, словно надеялся, что его уже не потревожат этой темой.

Валентин тоже не утерпел.

– Правда, – попросил он, – расскажите. Что вы конкретно тогда поняли? Можете объяснить?

Акинфий Иванович кивнул на костер.

– Смотрите, – сказал он. – Что вы видите?

– Огонь, – ответил Андрон.

– Не огонь, а огни. Разноцветные, быстро меняющиеся язычки пламени. Если долго глядеть в огонь, начинаешь видеть его духов. Они текучие и мимолетные. Живут почти на человеческом химическом принципе, только выгорают намного быстрее. Их жизнь коротка даже по людским меркам. Сколько виден один голубенький язычок огня, столько подобный дух и существует. Костер – это их Вавилон. Пока я про них говорил, у них несколько династий сменилось. Как вы думаете, может между нами, людьми, и этими крошечными огненными духами быть какой-то контакт?

– В каком смысле?

– Можем мы друг друга о чем-то просить?

Иван пожал плечами.

– Нет, наверное.

– Вот именно, – ответил Акинфий Иванович. – Не можем, потому что просто не успеем. Но связь между нами есть. Она в том, что мы, люди, разводим костер – то есть создаем условия, чтобы мелкие духи огня появились, прожили множество крохотных жизней и исчезли. Над остальным в их судьбе мы не властны.

– Мы можем погасить костер.

– Можем. Но это не значит, что мы обретем власть над его обитателями. Это значит, что духов огня с какого-то момента просто не будет.

– А есть такие духи, для которых мы как язычки огня? – спросил Иван мечтательно.

– Есть, – ответил Акинфий Иванович. – Например, древние духи света. Они совсем другие. Они практически вечные и существуют столько, сколько свет идет от самых первых звезд. Пока он летит сквозь пустоту, они живы. Их жизнь и есть это космическое расширение. Для нас их бытие непостижимо. Разве может между нами быть союз? Можем мы чем-то друг другу помочь? Нет, конечно, хотя подобные духи формируют причины и условия, чтобы появились люди. Разводят, так сказать, костер на поляне. Но над нашей жизнью они не то что не властны – они просто не успеют ее заметить, как мы не отследим язычок огня в костре. Поэтому молиться создателям этой вселенной бесполезно. Даже солнцу наше мельтешение уже не различить. Эхнатон Египетский, который ему поклонялся, этого не понимал.

Тимофей усмехнулся.

– А кому тогда…

Акинфий Иванович поднял палец, показывая, чтобы его не перебивали.

– Но есть духи пограничные, – продолжал он, – живущие между огнем и светом. Они не свет и не огонь, а нечто среднее. Живут дольше человека, но не намного – может быть, раз в десять или сто. Вот они и становятся нашими богами, потому что… Как бы это сказать…

– Сравнительный временной масштаб нашего бытия дает возможность осмысленного взаимодействия, – отчеканил Андрон.

– Вот именно. Мы для них не микробы, а скорее тараканы и мыши. Бессмертные они только для нас – а сами для себя вполне смертны. Когда они умирают, у людей отшелушиваются религии. Так вот, Кронос, или Баал, был среди этих полувечных божеств главным долгожителем. Но не потому, что мог управлять природой времени, как думал Жорес. На такое способны только высшие боги света. Кронос мог всего лишь манипулировать временем. Прибавлять и убавлять. Отсыпать из одного мешка и досыпать в другой. Поэтому те, кто ему поклонялся, приносили ему в дар время, спрессованное в живых существах. Силу сжатой пружины, так сказать. Это и был тот строительный материал, из которого Кронос творил свои чудеса. Как бы свернутая потенция. Кронос мог потом приложить ее к любому аспекту мироздания и использовать.

– А как… – начал Тимофей.

– Я не знаю как, – перебил Акинфий Иванович. – Говорю только о том, что мне было показано. Во-первых, я увидел все вот это про богов и людей. Разъяснили мышке про котиков. А потом я понял кое-что другое, и вот это мне уже понравилось меньше. Значительно меньше.

– Что именно?

– Я увидел, кого конкретно Жорес приносит в жертву. Не ягнят каких-то на мясокомбинате, это он врал. Жертвой был я. И объяснял он мне целую ночь про Кроноса и Баала вовсе не из просветительских соображений, а потому, что жертве всегда подробно рассказывали, что происходит, почему и как. Даже младенцам, которые слов еще толком не понимали, зачитывали специальный стих про доброго бога. Такая была неукоснительная традиция и условие неэквивалентного обмена. И теперь Жорес ждал, когда Баал Двурогий станет огнем и сойдет на меня, чтобы забрать. Но я, объяснил мне бог, в качестве жертвы ему не нужен – я для него невкусный, потому что жить мне по моей судьбе осталось совсем ничего. То, что его побеспокоили ради такой жертвы, для него, бога, оскорбительно. И Жорес не в первый раз уже творит такую мерзость перед его лицом, поэтому… Тут он ко мне приблизился, и я подумал, что он меня сейчас все-таки сожжет. Но произошло нечто другое. Он надо мной как бы склонился – и прямо в меня шагнул… Вот как рыбак в лодку.

– Очень поэтично, – сказал Валентин.

– Нет, я не в поэтическом смысле. А в том, что я от этого его шага весь прямо ходуном заходил. А потом и вообще перевернулся.

– В каком смысле? С ног на голову?

– Нет, – ответил Акинфий Иванович. – Наоборот. С головы. А куда, не знаю. Не помню… Все, что я запомнил – это как мною пожар тушат.

– Это как? – спросил Тимофей.

– Ну вот буквально – как будто бы я стал огнетушителем, и из меня гасят огонь. Подносят куда-то, наклоняют и выпускают типа струю углекислоты. В точности такое ощущение. И под этой струей все трепещет и затихает. Даже приятно было. Истома появилась в теле. И усталость… Очень сильно устал, вымотался просто. Повалился на землю и решил, что все-таки принесли меня в жертву… И вырубился.

Акинфий Иванович опять надолго замолчал.

– А что дальше было? – спросил наконец Тимофей.

– А дальше… Дальше я оклемался.

– И…?

Акинфий Иванович оглядел своих слушателей с веселым отчаянием – словно решив выложить все до конца.

– Ну что, хотели знать, так слушайте, малята. Было часов одиннадцать утра. Костер почти догорел. В воздухе мясом горелым припахивало – я еще подумал, помню, что братва шашлыки жарит. Я лежал под кустом, метрах в тридцати от палатки Жореса. А Жорес… Жорес валялся мордой в костре. И уже совсем почти прогорел. До кости. Тогда-то я и понял, что за шашлычок тут пережарился… Я его оттащил за ноги, решил сперва, что он по пьяни так упал. А потом вижу – у него череп расколот. Пошел я братву будить. А как до палаток дошел, увидел, что никого уже не разбужу… Никого вообще.

– Что, – выдохнул кто-то, – они тоже…

– Тоже, – подтвердил Акинфий Иванович. – Все.

– Сгорели?

– Нет. Зарубили их. Вот, знаете, так выглядело, будто монгольская конница промчалась. Лежат на земле порубанные. Ран таких страшных я до того дня никогда не видел, даже в анатомичке. Прямо на части…

– Чем?

– Я сначала сам не понял. Стал искать. Нигде ничего не видно. А потом подхожу к тому кусту, где я в себя пришел, и вижу – топор лежит. Колун такой, но острый. Им братва полешки для костра рубила. Топорище в крови. И на руках у меня тоже кровь…

– Так это вы их?

– Не я! – вскричал Акинфий Иванович. – Не я, а бог, которого Жорес своей убогой жертвой унизил. Я ничего не запомнил даже. Бог в меня вошел и все моими руками сделал. Потревожить такую высокую сущность, чтобы предложить ей на обед московского экстрасенса, которому подыхать скоро – это, я не знаю… Оскорбление величества. Кино было французское про кулинара Вателя, смотрели?

– Знаем, – ответил Тимофей. – Закололся мужик. Не нашел хорошей рыбы для короля. Привезли с рынка какую-то дрянь, ну он и прыгнул на шпагу.

– Именно, – сказал Акинфий Иванович. – Сами подумайте. Там какой-то мимолетный Людовик Четырнадцатый без обеда остался, а тут – древний бог, которого специально разбудили, чтобы дерьмом покормить… Вот бог обидку и кинул, понять можно… В общем, стал я прикидывать, что мне теперь делать.

– В милицию позвонили?

Акинфий Иванович покачал головой.

– Тогда мобильников таких не было, чтобы в горах работали. И потом, что милиции сказать? Кучу народу топором зарубил, а как, не помню?

– Правду рассказали бы.

– Ага. Про двурогого бога Баала, кличка Сатурн, он же Кронос. Меня бы или в дурке сгноили, или чпокнули просто. Запытали бы в подвале, выясняя, в чем дело. Жорес этот серьезный человек был, наверняка много с кем дела вел – по дому видно. Не, мне с этой историей точно вылезать никуда не стоило.

– И что вы сделали?

– Решил валить оттуда побыстрее. Первым делом, как известный работник прокуратуры, вымыл руки. Всю воду на них вылил, какая в канистрах была. Оттер все пятна. Топор в костер кинул, там еще углей хватало. Справил, извиняюсь, нервную нужду в кустах – и вниз. Спустился с горы, выбрел на дорогу. Там меня через пару часов «уазик» подобрал. Сказал водиле, что турист, отбился от своих. Проехали половину дороги, я вылез, расплатился и другую попутку поймал, чтобы след от горы до гостиницы не оставить. Платил хорошо – денег у Жореса одолжил, когда уходил. Ему они все равно нужны больше не были… Уже к Нальчику подъезжаю и вдруг понимаю – мама родная! Я же паспорт на этой горе оставил. От волнения. Я, когда по большому делу в кустах присел, повесил сумочку свою на ветку и так призадумался, что взять ее уже забыл.

– Да, – сказал Андрон, – красиво.

– Делать нечего. Выпил для храбрости, нанял другой «уазик» и поехал назад. Вдруг никто еще не хватился. Ну а если мои документы там нашли, хана, конечно. Добрались до горы. Попросил водилу подождать, поднимаюсь наверх. А там…

– Что, – спросил Иван, – менты?

– Никого. Никого вообще. И ничего. Ни палаток, ни Жореса, ни даже следов, что здесь палатки стояли. Только пятно и зола от костра. В золе топор, в смысле железяка. Рукоятка сгорела. Значит, не приснилось мне. А в кустах, куда я погадить отходил, моя пидораска…

– Кто?

– Тогда барсетку так называли, сумочка маленькая, на руке носить. Висит, милая, на том же месте, а в ней паспорт, права и московские ключи. Я это все для безопасности с собой носил.

– А куда трупы делись? Палатки?

Акинфий Иванович пожал плечами.

– Я решил, что их нашли уже и увезли. Какие-нибудь кунаки, чтобы похоронить до заката. Мало ли, какие здесь порядки. А сумочку мою просто не заметили в кустах – кто же их прочесывать будет. Я тогда, если честно, от страха вообще про это не думал. Живой, и спасибо. Ухожу уже, глаза напоследок поднял на скалу, где рога эти высечены. И тут…

– Что?

– Опять его увидел…

Акинфий Иванович изобразил, как это было: уставился вперед и вверх, открыл рот и выпучил глаза. На его лице нарисовался очень убедительный страх – словно он действительно видел что-то в ночной темноте.

– Такого же светящегося?

– Нет. В этот раз была галлюцинация, короткая, но очень реальная. Будто меня в другое место перенесли. Я увидел каменную статую. Огромную. Наверное, ту самую, что стояла на горе в Карфагене. Раскрашенная, пестрая и вся убранная цветами. Гирляндами прямо. Лицо у бога было розовое, с черной бородой, молодое и веселое. А рога золотые – и сияли на солнце. Даже похоже немного на те лучи, которые я видел. И еще я услышал словно бы шум огромной толпы, и запах каких-то благовоний, густой и сильный… Но больше всего меня поразило небо. Оно было… Другое. Не знаю, как объяснить – вроде и цвет тот же, и облака. Но это было другое небо, древнее. Как будто я видел юность человеческого мира, когда у людей впереди было еще много-много времени и разных нехоженых тропок. Невыразимо. А потом я понял, что бог опять со мной говорит. Сказал он примерно так: «Постигни мое величие и вернись с почтением и страхом. Тогда будешь у моей груди, как прежде Джируз… И продлю твои дни, Иакинф».

– Прямо по-русски?

– Вот не знаю. Не берусь сказать. Но запомнил я по-русски, конечно.

– А дальше что было?

– Дальше я пидораску подхватил – и вниз, к «уазику». Опять для верности на окраине Нальчика вылез, потом на такси. В гостинице мне никаких вопросов не задали, решили, наверное, что загулял. От меня действительно винцом припахивало – я по дороге накатил от нервов. А на следующий день уехал в Москву. Ко мне какие вопросы? Меня там никто не знал, никто и не хватился. Жорес на это и рассчитывал. Экстрасенс приехал, экстрасенс уехал…

– В газетах было про это? В новостях?

Акинфий Иванович отрицательно помотал головой.

– Вот ничего не было. Ни в центральных новостях, ни даже в местных. Я знал, что этот Жорес в Нальчике был большим человеком – а у таких всегда враги есть, тоже немереной крутизны. Вот на кого-то из них, наверное, и подумали. Решили не шуметь – жмуров по-быстрому убрали, и все. Барсетку мою в кустах найти можно было, только если знать точно, где искать. Я с этими людьми удачно разминулся – на час или около. Там постоянно машины проезжали, но я их уже не особо помнил. Меня это не слишком удивило – тогда на Кавказе буча только начиналась, но в воздухе ее уже чувствовали. Все вели себя тихо. И не такие люди пропадали…

– Так вам убийство с рук сошло? – тихо спросил Тимофей.

– Я же объяснил, что никого не убивал, – ответил Акинфий Иванович. – Это бог сделал. Он просто моим телом воспользовался. Жорес меня в жертву предложил, а бог вместо этого его самого забрал. Вместе со всей командой. Джигиты молодые были – видно, подошли.

– Совесть потом не мучила?

– Нет, – ответил Акинфий Иванович. – Чего она мучить будет, если я даже не помнил ничего? У меня ни причины, ни намерения кого-то убивать не было. Я бы с такой оравой и не сладил – что я, мастер боевых искусств? Вины моей тут не было точно.

– А вы на это место вернуться не хотели?

Акинфий Иванович усмехнулся.

– Хотел. Но не получилось. В конце девяностых на Кавказ ездить страшно стало. Смута, война. Я бытом оброс в Москве… Работу нашел по профилю.

– Опять экстрасенсом?

– Нет. В косметической клинике. Большой разницы нет, тоже дебилов разводить на процедуры. Планировал вернуться, а потом думаю – ну хорошо, приеду, и что делать буду? Одному страшновато было на это место идти. Меня другое заинтересовало – где про покойного Жореса хоть какую-нибудь информацию найти? Ведь знал же его кто-то? Но в Москве никаких концов не было. Потом девяностые кончились, и на Кавказе спокойнее стало. В общем, решился и поехал в Нальчик. Остановился в той же гостинице, меня там вспомнили даже. Отправился искать дом Жореса.

– Нашли?

– Найти несложно было. Теперь там маленький санаторий был. Какой-то ведомственный. Назывался «Красный Партизан», что меня жутко насмешило. Ладно в тридцатых годах, но ведь его так уже в наше время назвали. Парафино-нафталановое лечение, минеральные воды и все такое. Нашел русскую старушку на ресепшене и стал ее расспрашивать – что тут было до санатория? Кто жил? А она мне отвечает – тут всегда санаторий. С тридцатых годов прошлого века. Я, говорит, двадцать семь лет тут работаю, а раньше здесь тетка моя работала. Я засмеялся. Говорю – не шутите со мной, я человек, измученный нарзаном… Она тогда ушла куда-то, вернулась с фотоальбомом и давай фотографии показывать. Этот же санаторий после войны. А потом до войны. Улица, отдыхающие… Он до войны назывался «Красный Каторжанин», в «Партизана» его в сорок восьмом году переименовали. И фотографии, главное, настоящие, старые. Так не подделаешь. Всю реальность надо подделывать.

– Может, дом был другой?

– Нет, – ответил Акинфий Иванович. – Дом этот ни с чем не спутаешь. Он в Нальчике всего один такой. Я башенки эти мавританские хорошо запомнил. И улицу тоже. В общем, вернулся я в гостиницу и стал размышлять. Либо галлюцинация у меня была. Либо… Либо что-то тут нечисто. Думал, думал – и понял, как проверить.

– Гора?

– Точно. Если глюк, то и гора эта с двумя рогами тоже глюк. И нет там ни горы, ни рогов, ничего. В общем, нанял «уазик» с шофером на двое суток, взял палатку, еду, дрова, наврал чего-то про обзервирование окрестностей – и поехал на поиски.

– Нашли? – спросил Тимофей.

Акинфий Иванович покосился на него.

– А ты как думаешь?

– Думаю, нет.

– Вот и ошибся. Нашел, братец. С первой попытки. Я эту гору запомнил хорошо, как она с дороги выглядела. Подъехали мы как можно ближе, а дальше пешочком… То самое место. Поляна та же, только кустов больше. Водитель помог палатку разбить, развели мы костер, а потом он говорит, я лучше в машине посплю. Мол, не хочу тут мерзнуть, обзервируйте без меня. Ушел. Остался я один. Еще светло, а мне голову поднять страшно – есть там рога или нет? Стал я поляну эту внимательно осматривать и через полчаса нашел топор. Лежит себе в выемке под скалой, за кустами. Рыжий, уже не топор даже, а ржавый отпечаток. Сколько лет прошло. Видно, кто-то его зашвырнул, чтобы на виду не валялся. Но форму я помнил, тот самый топор, точно. Ну, тогда я немного успокоился – и полез вверх по камням. Поднялся немного – и вижу их. Рога. На прежнем месте, те самые – но заросли сильно, снизу не разглядишь…

– Испугались?

– Да нет. Спустился вниз. Посидел немного у костра, а потом пошел спать в палатку.

– Не взывали к богу? – спросил Иван.

– Не взывал. Что я ему скажу… Но он сам явился.

– Как? Как в прошлый раз?

Акинфий Иванович подобрал с земли длинную ветку и пошевелил ею в костре.

– Нет, – ответил он. – Уже не как свет, и даже не как статуя, а как человек. Типа приснился. В общем, снилось мне, что я сижу в какой-то харчевне и ем виноград из миски. Место странное – не то древнее, не то дизайн под старину. Не поймешь. Деревянные лавки, очаг, стена из камней, подсвечники декоративные – в общем, такая римская молдавия.

– Очень хорошо объясняете, – сказал Тимофей. – Прямо сразу перед глазами.

– И подходит ко мне человек с такой острой длинной бородкой, – продолжал Акинфий Иванович, – в плаще и с мечом.

– В плаще? – переспросил Тимофей. – И с мечом?

– Ну, не в современном плаще, а в таком… Знаешь, с плеч спадает. И на лбу у него звездочка золотая, типа пирсинг или что-то в этом роде. Во сне меня совершенно этот меч и звездочка не удивили. Сел он напротив, угостился моим виноградом, и говорит: «Ходят слухи, что ты ищешь Двурогого Господина?» Я ответил уклончиво. Мол, не то чтобы прямо ищу, но интересуюсь. Он тогда говорит: «Сверкающий уже сказал тебе, чтобы ты постиг его величие и вернулся с почтением и страхом. Почтение и страх я вижу. Но понял ли ты, в чем его величие?» Ну, я честно признался, что нет. Мол, простите великодушно, мозгов не хватает. Только я уже догадался, конечно, что это сам Сверкающий и есть.

– А как?

– Ну, я к тому времени много уже прочитал про древних богов, представлял их ухватки. Знал, что любят шлангами прикидываться. Да и по звезде этой на лбу, в общем, ясно было, что бог. Во всяком случае, во сне.