Текст книги "Дыхание Луны"

Давид

Израильтянина звали Давид. Он был примерным семьянином, отцом трех замечательных девочек – двух, четырех и шести лет, образцовым членом маленькой еврейской общины синагоги своего района. Он любил порядок и ненавидел арабских террористов, иранского шейха, ХАМАС, коварство Соединенных Штатов, а также обманщиков и мошенников. Минуты три ему понадобилось, чтобы прийти в себя от шока – еще бы, он стал одним целым с сербским бандитом, молодым онанистом непонятного происхождения, русским архимандритом и влюбленной парочкой, разлученной неведомым арабом. Нужно отдать ему должное: когда он осознал, что же с ним произошло, то действовал быстро и оперативно. Первым делом он отпустил Златана, нарисовав ему на листке бумаги схему прохода к тому месту возле здания аэропорта, в котором нам нужно было его ожидать. Мы спешно проследовали туда, и уже через пару минут он подобрал нас. Мы сели в его белую маленькую «Тойоту» и поехали к нему домой. В дороге мы осознали, что у нас появилось одно очень сильное желание, требующее немедленной реализации. Дело в том, что его старшая дочь Ципора была смертельно больна раком крови. Где взять несколько десятков тысяч долларов на дорогостоящее лечение, учитывая то, что Давид и так залез в долги? Всю дорогу он думал только об этом. Жил он в районе Реховот, в приличном месте у парка, в старом здании с облупленным фасадом, в тесной квартире с тремя маленькими спальнями и большой кухней. Его жена встретила нас удивленно, но весьма радушно – она доверяла мужу во всем. Немедленно она предложила нам чистые полотенца, чтобы мы смогли помыться с дороги, и стала накрывать на стол. В этом была большая польза – Дамир наконец-то смыл грязь и перестал вонять козлятиной. За трапезу сели всей семьей, собрав еще один стол и принеся с балкона скамейку и табуретки. С аппетитом уплетая всю еду, что была в холодильнике на тот момент, мы с интересом разглядывали маленьких его дочек, то и дело бросавших на странных дядечек любопытные взгляды. Ципора была настоящим ангелочком – худая, лысая, а глаза огромные, карие, какие-то неземные, взгляд пронзительный, пробирал до самых костей, мурашки бежали по коже. Мы не знали иврита, а Давид – русского и сербского. Тем не менее мы начали очень важный разговор – на языке сердца. Мы спрашивали Дамира: что ты чувствуешь? Как будто бы сами не знали. Он отвечал нам сердцем, что скопил пару тысяч евро для того, чтобы отправиться на финал Лиги чемпионов вместе с Люцией, но не представляет большей радости для всех нас, чем помочь любимому Давиду и его удивительной дочери. Спрашивали и меня: а что чувствуешь ты? Как будто сами не знали. Я отвечал им сердцем, что не так богат, но отдам все, что у меня есть, чтобы Ципора выздоровела. Мы спрашивали Никандра: что ты чувствуешь? Как будто бы не жили внутри него. Он отвечал сердцем, что собрал определенную сумму денег на то, чтобы сделать заготовку дров на зиму для монастыря и отреставрировать придел Казанской Божией матери, но что может быть прекраснее живого храма – дочери Давида? А стены и дрова – они подождут. Ведь нет ничего слаще, чем помочь страждущим. Мы спрашивали Златана: а что ощущаешь ты? Как будто не жили внутри него каждую секунду. Он отвечал сердцем: бесстрашный воин тот, кто готов в любую секунду защитить маленькую девочку от любого зла. Поэтому сегодня же сниму все свои деньги, около ста тысяч долларов, добытые, нужно признать, неправедным путем, чтобы сделать настоящий мужской поступок – для нас всех. О, как я ждал подобного момента! Наш трепет пробуждал Машу, и она отвечала нам сердцем. Мы спрашивали ее: что ты чувствуешь? Как будто бы не ощущали это пронзительней ее. Она отвечала: чувствую неземную радость от нашего единства и при первой же возможности попрошу у араба денег. Кстати, только он узнал, что я беременна, то сразу же сник. Брюхатая подруга не входит в его планы. Итак: наше общее дело пошло. Немедленно, недоев даже, мы отправились в ближайший банк и совершили там все необходимые финансовые операции. Нашему общему счастью не было границ. Давид радовался тому, что сможет оплатить операцию для своей любимой дочери, для своего ангелочка, он был благодарен судьбе за этот случай, доставивший нам столько неземного наслаждения, и не проклинал больше Бога. Это «номер один». Мы были счастливы за него и по доброй традиции хором запели Никандрову любимую «Богородице дево, радуйся!», ввергая в изумление жену и девочек. Это «номер два». Давид плакал от счастья за нас всех, он просто тонул в море удовольствия от того, что принес нам столько радости. Это «номер три». Мы все были в диком восторге от того, что доставили Давиду радость «номер три». Это было «номер четыре», и далее следовали и другие, еще более возвышенные состояния, расширяющие и обостряющие одно другое, как разные запахи множества блюд, специй и вин изысканной трапезы, сливающиеся в один божественный аромат.

Следователь опять перебивает меня в самом возвышенном месте:

– А на какие деньги вы теперь собирались выкупать Машу у араба?

Какой он наивный, однако.

Я отвечаю ему вопросом – на вопрос: – А разве о деньгах здесь идет речь?

Махмуд

– Так как денег у нас теперь практически не оставалось, наш план упростился: найти араба и соединиться с ним – мы считали, что это решит все проблемы разом. Став одним из нас, он отпустит Машу и поможет с наличными. Кстати, его звали Махмуд. Ты знаешь, что это за движение такое, ХАМАС?

– Террористы?

– Эта организация с момента создания в 1987 году рассматривалась Израилем как конкурент Организации Освобождения Палестины и пользовалась его финансовой поддержкой, она занималась благотворительной деятельностью, строила школы, детские сады, учебные заведения и больницы. Однако примерно в 1993 году ХАМАС начал активную террористическую деятельность, призывая к уничтожению государства Израиль и созданию на его территории Исламской республики. После создания Палестинской автономии движение включилось во властные структуры, пользуясь широкой поддержкой народа. Оно известно своей террористической деятельностью – это взрывы смертников в израильских городах, обстрелы мирных районов из минометов и даже ракет. Базируется в секторе Газа. Сам Махмуд – один из лидеров движения, приближенный к его Политбюро, проживал то в Сирии, то в Катаре, то в Турции, то в Палестине, то в Египте, передвигался по Земному шару внезапно и непредсказуемо. Однако с помощью своих связей в израильской разведке Давид выяснил, что буквально через пару часов Махмуд улетает в Лондон.

– Только прилетел и уже улетает?

– Именно так. Мы тут же помчались в аэропорт и затаились снаружи, на скамеечках, в тени деревьев, а Давид поменялся с одним из своих коллег сменами, взял электрошокер и Объединитель и караулил араба на своем посту. Через некоторое время появился Махмуд в окружении телохранителей. Мы чувствовали, как Давид волнуется: Златан рычал от напряжения, сжимая кулаки, Никандр перебирал четки, Дамир ходил взад-вперед, я пытался мысленно связаться с Машей, но не получалось – было такое ощущение, что она безмятежно и крепко спала. Стало тревожно: как она может спать, если должна идти где-то недалеко в окружении араба? Возникла досада – почему мы не проверили, летит ли Маша тем же рейсом? А если нет? Но было поздно что-то менять. Когда Махмуд поравнялся с Давидом, тот вежливо представился и учтиво сопроводил его в комнату досмотра – там, без лишних объяснений, включил Объединитель и ужалил араба электрошокером. Дело было сделано. В нас ворвалась еще одна Вселенная, со всеми ее желаниями и мыслями.

– Любопытно, чего же хотел араб?

Мой следователь пытается развалиться на служебном стуле, как на кресле, он закладывает руки за голову, водружает ноги на угол стола. Я гляжу на сигаретный бычок, приклеившийся к подошве его ботинка, и отвечаю:

– У араба, по сути, было одно желание, невероятно сильное, непреодолимое, которое теперь стало нашим общим.

– Какое же?

– Умереть за Аллаха.

Следователь чуть не падает со стула.

– Как?

Зеленый

– Очень просто: он намеревался прямо завтра встретиться в Лондоне, на нейтральной территории, с лидером одной израильской партии. Этот человек был объявлен ХАМАС врагом Аллаха, Махмуд должен был выдвижным ножом, спрятанным в шикарной перьевой ручке, перерезать ему горло, а потом выпить яд, умереть и оказаться в раю.

Следователь встает:

– Этот Махмуд что, рядовой террорист?

На его лице – недоумение.

– В том-то и дело, что нет. Иначе кто бы его допустил на деловую встречу «с глазу на глаз» с лидером набирающей обороты партии?

– Насколько я понял, Махмуд – влиятельный, богатый человек. С домами в нескольких странах мира, с личной охраной. Недавно он приобрел себе невесту, видимо, не первую уже, у вашего дорогого Златана. Зачем ему умирать?

– Сказано в Коране: «Никоим образом не считай мертвыми тех, которые были убиты на пути Аллаха. Нет, они живы и получают удел у своего Господа…» И еще, там же: «…A тем, которые переселились или были выселены из своих жилищ, пострадали в борьбе ради Меня, сражались и были убиты, Я непременно отпущу прегрешения, введу их в Райские сады, где текут ручьи. Такой будет награда от Аллаха, а ведь у Аллаха – наилучшая награда».

Следователь немного нервничает.

– Это понятно. Но почему?

– Ты считаешь, что умереть за веру для истинного мусульманина – не причина?

Он пожимает плечами. Я добавляю:

– Конечно, еще кое-что. Махмуду было пятьдесят восемь лет, и он порядком устал от жизни. В последнее время он вложил значительные средства в рискованные операции и прогорел, остался с громадными долгами. Чтобы спасти от разорения свою огромную семью, детей и внуков, родителей и жен, он должен был уйти. В обмен на голову неугодного политика, Политбюро ХАМАС обещало защитить его семью от возможных нападок кредиторов.

– А молодая невеста зачем?

Я улыбаюсь:

– А Маша предназначалась его двоюродному брату, жившему в Турции. Махмуд ее и пальцем не тронул. В это время она уже была в Кемере и мирно спала – в гамаке, на террасе, на берегу моря.

– Ну и?

– Что «ну и»?

– Дальше что?

– A-а… А вот что.

Темно-зеленый

– К нашей единой шестерке добавился седьмой. Система я – Маша – Златан – Дамир – Никандр – Давид на какое-то время вышла из равновесия, чтобы принять Махмуда на основе закона любви, чтобы выстроить равновесие на новом уровне – не шести, но семи участников, абсолютно любящих друг друга. На этот раз это заняло больше времени, чем в предыдущих случаях.

– Отчего же? Ты утверждал, что любовь абсолютна.

Мой следователь имеет торжествующий вид и продолжает напирать на меня:

– Дай предположу. Махмуд должен был оплатить вам билеты до Лондона, вы должны были согласиться с его зверским планом, раз его желание было так сильно, отправиться вместе туда и стать убийцами, как ты живописно рассказываешь, изнутри Махмуда, и пребывать от этого в неописуемо восторженных и нежных чувствах, признаваясь друг другу в любви. Ты рассказывал мне, что после соединения со Златаном, когда ты стал, по сути, бандитом и отморозком, ты боялся повторения этой истории. И вот – на тебе, какая неудача! Теперь ты еще и убийца, террорист! Не повезло – но что делать? Ведь лев тоже рвет свою жертву только потому, что он лев – никто его не укорит в этом. Ты мог найти отраду в том, что стал типа львом отчасти – убийца конечно, но зато царь зверей. И снова прикрыться законом любви. Так ведь?

Он очень доволен собой, мой следователь. А я думаю о том, как же объяснить то, что с трудом поддается мирской логике.

– Так, да не так. Попытаюсь объяснить. В одной системе впервые встретились такие сильные и такие диаметрально противоположные, непримиримые желания. Махмуд хотел убить этого политика и решить проблемы своей семьи напоследок, и стать шахидом, и попасть в рай – он неистово верил в это. Но это было его личное желание, которое для него теперь значило меньше, чем то, что хотим мы, остальные. Это как с любящей матерью: то, чего хочет ее ребенок для нее гораздо важнее того, чего желает она сама. Все ее мысли – в нем, любимом, в такие моменты о себе она и не думает вовсе. А что хотели мы? Ведь именно это стало для Махмуда главным в жизни! Вот тут начинается самое интересное. Давид хотел немедленно арестовать Махмуда как стопроцентного террориста, готовящегося нанести вред его стране, он уже пятнадцать лет гонялся за такими людьми. Но это было его личное желание, и воля Махмуда значила для него гораздо больше, ведь он любил его. Никандр хотел немедленно покончить с собой, но не стать убийцей, для него был совершенно невыносим этот смертный грех. Но это было его личное хотение, а желание Махмуда было сутью его существа теперь, ведь он любил его. Меня и Машу план Махмуда просто ввергал в шок. Когда любишь годовалого ребенка, прощаешь ему, когда он заползет на тебя, лежащего на диване перед телевизором, и случайно помочится тебе на живот, озорно хохоча. Ты не противодействуешь ему, не наказываешь. Но если ребенок заползает на тебя со швейной иглой в руке и метит тебе прямо в глаз, а потом себе хочет поковырять в глазу этой интересной штуковиной? Тут ты, вне всякого сомнения, будешь противодействовать ему, но тоже – из любви. Однако, с другой стороны, желания Махмуда были важнее наших, ведь мы любили его абсолютно. Настолько, что мы готовы были пожертвовать своими глазами. Своими, но не его. Была здесь какая-то божественная путаница, которая накапливалась и множилась, удивляя нас немало. Что касается Дамира, он настороженно относился к затее Махмуда, но не более того. Златан, недавно покаявшийся и начавший новую жизнь, был повержен новым проявлением в нем подобного желания. Однако и он тоже любил Махмуда. Теперь вспомним, что Махмуд любил нас абсолютно и держал наши желания впереди своих – в результате его намерение убить израильтянина зависло, как экран монитора перегруженного компьютера. Многомерная задачка казалась неразрешимой. Мы чувствовали: еще немного, и нам вышибет пробки, автоматы – и свет потухнет. Пока божественная программа внутри нас вел свои немыслимые расчеты, мы собрались снаружи здания аэропорта и молча смотрели друг на друга. Я отметил для себя: у Махмуда глубоко посаженные черные глаза и мудрый, пронзительный, усталый взгляд. Охрана Махмуда нервничала. Златан высказал такую идею: давайте напьемся, что ли? Признаться, нам с Дамиром она пришлась по душе. Никандр рассеянно молился, перебирая черные монашеские четки. Давид предложил: сегодня пятница, уже вечер, скоро наступает шаббат, жена уже накрывает праздничную трапезу – давайте пойдем ко мне домой и отметим наш новый союз, непредсказуемый и безумно интересный, в кругу моей семьи. У Махмуда зазвонил телефон. Его встречу в Лондоне перенесли на воскресенье. Он отпустил охрану, кроме шофера, и сказал: а почему бы и нет? И мы поехали к Давиду.

У моего следователя задумчивый вид.

Я добавляю важную деталь:

– По дороге мы заехали в супермаркет и купили пять литровых бутылок виски, и кошерные бренди, и вино для семьи Давида.

Следователь сглатывает слюну, поворачивается ко мне спиной, подходит к большому, как шкаф, сейфу между его столом и окном лязгает железный затвор, звенит о стакан горлышко бутылки, булькает. Пахнет коньяком. Он резко опрокидывает назад голову, занюхивает рукавом, кряхтит и говорит, повернув ко мне только голову, но не тело и подозрительно на меня глядя:

 
– В Непале есть столица Катманду.
Случайное, являясь неизбежным,
приносит пользу всякому труду.
Ведя ту жизнь, которую веду,
я благодарен бывшим белоснежным
листам бумаги, свернутым в дуду.
 

И свертывает в трубочку какой-то лист из сейфовой груды бумаг и смотрит через него, как в подзорную трубу, на меня.

Понятно, ему тоже непросто.

Шаббат

Я осторожно спрашиваю его:

– Можно продолжить?

Он убирает все обратно в сейф, закрывает его и, не оборачиваясь, молча кивает головой.

– Жену Давида звали Эстер. Признаться, она накрыла нам прекрасный стол в гостиной. Дочки сидели рядком на диванчике и ждали. Мы сели за стол ровно за 18 минут до захода солнца, и Эстер, как жена главы семьи, зажгла субботние свечи со словами: «Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, Который освятил нас своими заповедями и заповедал нам зажигать субботние свечи». Чуть отведав еды, мы разлили спиртное. Давид сказал тост за Творца, который принимает бразды правления этим миром в субботу от рук человека, при этом оставаясь неизменным, вездесущим и будучи в абсолютном покое. Разлили снова. Махмуд, как правоверный мусульманин, наливавший себе исключительно воду, сказал тост за замечательную семью и прекрасных дочек Давида, и чтобы все они были здоровы. Никандр первый тост пропустил, но на втором, вздохнув, сказал, что раз он в путешествии, то можно и выпить за семью хозяина дома. И предложил третий тост – за духа святого, который «иже везде сый и всея исполняй». Дочки смотрели на нас всех широко раскрытыми глазами, практически не моргая. Разлили снова, потом еще. Я сказал – за мир и взаимопонимание между людьми во всем мире. Выпили, разогрелись, заулыбались. Эстер отвела дочек в спальню – им пора спать. Златан сказал – за мужское братство! Выпили еще, и тесная гостиная вдруг стала большой и уютной. Дамир предложил – за то, чтобы наши самые смелые мечты сбывались! Все с удовольствием поддержали. Проявилась Маша и передала нам свое желание – за любовь! Ну конечно, как же без этого? Выпили с нескрываемым удовольствием.

Дамир сказал нам: Люция пишет в «ватсапе», что идет устраиваться диктором на кабельное телевидение завтра утром, и спрашивает, что ей надеть, что мы посоветуем? Например, какое платье? Дамир приготовился сразу же передать ей наши пожелания. Никандр советует – скромное, как подобает девушке, василькового цвета, с белыми ромашковыми цветами. Махмуд добавляет – оно должно быть, конечно, целомудренным: без вырезов на груди и, разумеется, длинною ниже колен. Желательно, чтобы шею скрывал черный шелковый шарфик. Златан говорит – пусть будет еще черный, в цвет шарфика, ремень, с белой, как ромашки, пряжкой. Давид продолжает – я за то, чтобы пряжка была в форме звезды Давида. Я говорю – и пусть платье будет достаточно свободным, чтобы развевалось на ветру. Маша смеется – но, если ты не найдешь в точности такое, одевай что понравится, конечно же. Радостный Дамир благодарит нас, и мы просто счастливы, что доставили ему удовольствие. У Махмуда – время молитвы. Он достает из походной сумки свой коврик и идет на застекленный балкон, чтобы никому не мешать. Но, связанные сердцами, мы находимся там вместе с ним, потому что его желание склониться в благоговении пред Всевышним очень сильно. Никандр и Давид тоже молятся, и я понимаю – если слушать сердца, эти трое чувствуют сейчас одно и то же, и не так важны слова молитвы, разные для трех религий. Когда Махмуд возвращается, Дамир говорит нам: Люция спрашивает, какие ей надеть туфли. Златан начинает – обувь должна быть в первую очередь удобной. Никандр добавляет – скорее всего, серого цвета, чтобы меньше была видна дорожная пыль, скапливающаяся на ней, – это очень важно для того, кто путешествует в поисках истины, потому что он не ведает, как долго продлится его путь. Я замечаю – лучше без шнурков, к чему лишние хлопоты с их завязыванием и развязыванием. Давид вносит свое пожелание – я бы не носил обувь, сделанную из убитых животных. Маша веселится – если ты не найдешь в точности такую, надень то, что тебе самой понравится. Счастливый Дамир благодарит нас, и мы несказанно рады, что принесли ему такое особое наслаждение. Мы поднимаем тост за любовь. Теперь идет молиться Давид, и мы – вместе с ним возносимся на небеса, и нас, связанных сердцами, не разделяют ни религии, ни языки. Махмуд и Никандр тоже молятся, и вместе с ними я обращаюсь к неведомому мне Богу, в которого не верил никогда, даже не задумывался об этом, и понимаю, что теперь я – неистово верующий, потому что я – это они, а они – это я. Дамир не дает нам покоя: Люция хочет знать, что надеть на голову. Я начинаю – пусть цвет головного убора будет ромашково-белым, с васильковыми цветами. Златан добавляет – хочу, чтобы это была широкополая шляпа, как у ковбоев, королей прерий, сильных духом и телом. Никандр говорит – и пусть у нее будет что-то, цепляющееся за подбородок, чтобы сильный порыв ветра не сорвал ее с головы: путешественникам и паломникам это весьма необходимо. Махмуд думает так – хорошо бы, чтобы шляпа хранила в себе черную сетчатую вуаль, которой можно было бы скрыть от соблазна милое женское лицо. Давид пожимает плечами, а я предлагаю – пусть шляпку украшает роскошное черное перо. Маша хохочет – если у тебя в гардеробе нет ничего подобного, то надень то, что тебе самой понравится. Люция изумлена нашими советами. Она пишет Дамиру, что будет советоваться с ним как можно чаще, потому что его ответы удивляют ее, будоражат, сексуально возбуждают и при всем при этом совершенно необъяснимы с точки зрения логики. Дамир счастлив, и мы тоже. Давид стелит нам матрасы на полу гостиной, Эстер приносит чистое постельное белье, подушки и одеяла, Махмуд и Никандр дают нам понять, что пора спать. Их желание – больше, чем любое наше. Мы с Златаном, хмельные и довольные, валимся в постели прямо в одежде. Маша передает нам чувственный привет, окутанный закатами и всплесками волн Средиземного моря. Когда израильтянин, мусульманин и архимандрит засыпают, мы со Златаном еще ворочаемся и перебираем обрывки дневных впечатлений и образов в памяти. Засыпая, чувствуем – Дамир маструбирует в ванной на фотографию Люции, неистово и отчаянно, словно этот вечер последний в его жизни. Религиозные спят, это никого не удручает – и мы со Златаном радуемся его нелепому счастью, как своему собственному. Он благодарен нам за то, что мы принимаем его таким, какой он есть. Он благодарен Божественному компьютеру за то, что тот не зависает, как в случае с Махмудом и его убийственной миссией. Мы счастливы от того, что он получил свое чертово удовольствие. Он наслаждается нашему счастью. Мы летаем в небе, как птицы, от его радости. И так – до бесконечности. Приходит сон, и меня немного тревожит, что Маша ушла в себя, отключилась от нашей связи. Наверное, уснула. И нам давно пора.