Текст книги "«Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го"

Глава 7

Проснулся я от звука сирены воздушной тревоги. Как же они надоели, их счастье, что «тунгусок» еще нет. Хрен бы так полетали спокойно. Правда, читая старые книги о войне, я считал, что у наших вообще авиации не оставалось к этому времени. Оказалось – была, только вот летчиков подготовленных было мало. Поворчав на надоевших немцев, умылся и стал одеваться. Все равно уже не усну, да и подъем скоро. Придет в мою «комнату» «таварища капитана», и начнем работу.

Комната у меня шикарная – камера в подвале республиканского НКВД, облагороженная, правда. Решили, что так я спокойно посижу до отправки в Москву, ни с кем «лишним» не общаясь. В этих стенах еще не было, наверное, заключенных с телефоном в камере, по которому он может связаться с кем угодно, если дежурный соединит. Вспоминая наш приезд в Киев пять дней назад, я никак не мог отойти от чувства нереальности всего происходящего. Я довольно легко принял, что нахожусь в другом теле и времени, принял и вошел в эту жизнь. Но, встретившись вживую с людьми, которых видел на фотографиях и старых кинохрониках, про которых читал в учебниках и художественной литературе… Это оказалось для меня тяжелее, чем первая рукопашная под Гниличами.

Когда с Мартыновым я зашел в кабинет Наркома УССР Сергиенко, я испытал настоящий шок. Реальный человек, о котором я читал! Он, видимо заметив мое состояние, вышел из-за стола и предложил нам садиться, попросив секретаря принести чаю. Почти упав на стул, я уставился на него, Сергиенко с не меньшим интересом смотрел на меня. Оказался он крупным высоким мужиком с довольно тяжелым взглядом. Принесли чай с сушками, Сергиенко предложил угощаться и все поглядывал на меня. Видимо, ему было жутко любопытно видеть «пришельца». Неожиданно для самого себя я брякнул:

– Товарищ нарком, через два месяца немцы возьмут Киев.

Сказать, что реакция была бурной, это не сказать ничего! В первый момент я подумал, что вот она, смертушка моя. Вскочив со своего стула, Сергиенко так по нему зарядил ногой, что обломки картечью по стенам простучали. А потом он начал орать. Вернее, нет – ОРАТЬ! Какие перлы он выдавал, оставалось только сидеть и восхищаться! Я был и траханым троцкистом, и выкидышем Геббельса, англо-японским паскудником и многим-многим другим. Потом пошел в ход «великий и могучий русский мат». Сначала с сельскохозяйственным уклоном, потом пошел в ход производственный его вариант, заканчивалась речь смесью этих двух тематик. Внезапно он успокоился, недоуменно посмотрел на охреневшего секретаря, стоявшего в дверях кабинета, и устало буркнул ему:

– Выйди. И принеси еще чаю.

Тут уже охренел я. Снова сев передо мной, он отхлебнул свежеприготовленного чая и сказал:

– Рассказывай. Все, что помнишь, рассказывай! Если хочешь – кури! Ну?

И я начал. Рассказал, что в той истории, которую я знаю, немцы взяли Киев 18 сентября, после того как уничтожили в «котле» почти семьсот тысяч человек, захватив при этом сотни орудий, танков и другого добра. Как непродуманная оборона и «талант» генералов привели к этой и последующей за ней катастрофам. Про будущее предательство Власова, про ставшего его заместителем полковника Баерского. Про многое рассказал. Брякнул и про «кукурузника», что тварь он. Про Павлова, в действиях которого в наше время нашли столько странного и непонятного, что это выглядело предательством. Окончательно выдохся я часа через два. Большая часть того, что я рассказывал, были эмоции. Слишком мало я помнил имен, дат и цифр. Но, как оказалось, и этого хватило, чтобы Сергиенко воспринял все серьезно. Посидев немного с закрытыми глазами, он приказал подождать пока в приемной.

Там мы провели часа три. За это время мимо нас в кабинет и из кабинета наркома пробежало человек пятьдесят. И в форме, и в гражданской одежде. Наконец, нас вызвали опять. Зайдя в кабинет, мы увидели стоящего перед столом невысокого лейтенанта, кивнув на которого Сергиенко сказал:

– Это лейтенант Васюткин, он покажет вам место, где будете жить ближайшую неделю. Вы, Стасов, отдыхайте там, а ты, Васюткин, через час ко мне. Идите.

Козырнув, мы вышли и дружно потопали в гостиницу. Ага, счаз, гостиницей-то и оказалась камера в подвале. Правда, в ней стояла нормальная кровать, с нормальным бельем. Стол, четыре стула, тумбочка со стоявшим на ней электрическим чайником и, естественно, унитаз и умывальник в углу. Что меня особенно поразило, так это телефон. Васюткин объяснил, что по аппарату я могу связаться с кем угодно, если соединит дежурный, на которого и выходит линия. Сдав ему оружие и, наконец, оставшись один, я завалился на кровать. Состояние было странным. С одной стороны, был страх из-за наболтанного мною. С другой – чувство облегчения. Теперь, даже если погибну, хоть какая-то инфа попадет по назначению. С этими мыслями я и уснул.

Разбудил меня звук открывающейся двери. Это был Мартынов, с которым зашли два бойца с подносами.

– Освобождай стол, ужинать будем! – жизнерадостно заявил он. – Заодно позавтракаем и пообедаем.

Живо вскочив с кровати, я с энтузиазмом уставился на подносы. С трудом дождавшись, пока бойцы сгрузят тарелки с подносов на стол, я схватился за ложку. Утолив первый голод, спросил:

– Что дальше?

– А дальше – веселиться. С завтрашнего дня устраиваем здесь филиал Академии наук. Ты вспоминаешь все, что только можно, касающееся самой войны и людей, действия которых имели влияние на ее ход. Мы это записываем на пронумерованных листах. Потом это все копируется, опечатывается… И дальше сам понимаешь. А то мало ли…

– Понятно. Значит, поработаем.

Следующие четыре дня были настоящим адом! Мало того, что вспоминать не так уж легко, так Мартынов оказался еще и хорошим следователем! Как он вытягивал из меня информацию, просто песня! Прицепившись к какому-нибудь слову, он заставлял вспомнить меня такие подробности, что я обалдевал. Вот что значит профи. Пару раз заходил и Сергиенко, мельком глядел бумаги, интересовался настроением и исчезал. В некоторые моменты мы с Мартыновым начинали плохо видеть друг друга через табачный дым, стеной висящий в камере, тогда мы делали передышку, приоткрыв дверь для вентилирования комнаты. Потом все начиналось сначала.

И вот сегодня наступил знаменательный день – мы выезжаем в Москву! Вчера вечером об этом сообщил лично Сергиенко. Он сказал, что из Москвы пришел приказ отправить меня поездом в сопровождении двух сотрудников. Мартынова с документами отправить самолетом. Видимо, в Москве решили подстраховаться, так больше шансов, что информация не пропадет.

Потянувшись, я услышал шаги в коридоре. Ну вот и «таварища капитана» прибыл, значит, поработаем. Но вместо Мартынова зашел сам Сергиенко. Он сел к столу, снял фуражку, закурил и спросил:

– Почему в первую нашу встречу вы очень плохо отозвались о Хрущеве? Больше вы ни разу не задевали эту тему, только пару раз мельком, я проверял все бумаги. Так почему?

Я уселся на кровать, тоже закурил и начал рассказывать. Рассказал про события после смерти Сталина, про то, как запретили чекистам и милиции вести следствие против высокопоставленных чиновников без санкции Политбюро, про постепенный развал армии и флота, да и всего общества. Про съезд и судьбу Берия. Про все.

Сергиенко сидел молча, только курил папиросу за папиросой. Потом спросил совсем про другое:

– Вы назвали цифры потерь в этой войне, неужели так много?

Потом посмотрел на мое лицо, махнул рукой и сказал:

– Через час придут два сотрудника, с которыми вы поедете на вокзал и дальше, в Москву. Прощайте, – и ушел.

Через час пришли два лейтенанта, с которыми мне предстояла долгая дорога в Москву.

Отъезд прошел буднично, погрузились в «эмку», и на вокзал. Да, железнодорожный вокзал в прифронтовом городе – это нечто! Толпы военных и гражданских, свист паровозов, лязг и треск вагонов. Ужас! А еще сплошные патрули, которых как магнитом тянуло ко мне с лейтенантами. Видимо, их очень интересовал мой МП. Правда, рассмотрев форму НКВД и увидев документы, патрульные еще быстрее стремились от нас. Примерно с час поскитавшись по кабинетам, мы с выделенным провожатым добрались до нашего вагона. Как оказалось, место нам выделили козырное. Купе в мягком вагоне! Класс! Никогда не ездил в подобных. Мягкие диваны, обтянутые красной бархатистой тканью. Какие-то бронзовые финтифлюшки, блестящие, как золото. Одним словом – почувствовал себя большой шишкой. Сопровождающие меня «летехи» оказались хорошими ребятами, и мы быстро нашли общий язык. Когда поезд пересек Днепр, мы уже сидели за столом, на котором стояла бутылочка водки и неплохая закуска: сальце, домашние огурчики и горячо любимые мною груши. Поездка началась здорово, надеюсь, так и пойдет дальше.

Глава 8

Люблю поезда. Конечно, на самолете быстрее, но и скучнее. Ни тебе нормально пообщаться, ни покурить. Да просто природой не полюбуешься! Вот сейчас стоим с Коляном, одним из лейтенантов, курим в тамбуре, треплемся с хорошенькой попутчицей. Благодать! Как будто и войны нет. Бутылочка на троих, это самое то! И расслабились, и при памяти остались. Правда, второй лейтенант, Сергей, был против выхода в тамбур и из купе вообще. Мол, риск и т. д. А я его спросил – что будет с нами, если купе через дверь прошьют из ППД? Он помялся и согласился, что перестраховщик. А мне просто жалко парней. Если «кукурузник» узнает, что я рассказал Сергиенко, то меня и рота не спасет. Да-а. Писец Никите Сергеичу. Времени теперь достаточно, может, и «котла» у Киева никакого не будет? Дай-то бог! Как мне повезло, что именно Сергиенко со мной общался! Когда-то меня заинтересовала тема детей первых лиц СССР. Узнал тогда много интересного. И про детей Сталина, и про сына Хрущева. Как же поливали грязью его сына! Я себе и не представлял! Обвиняли и в сдаче к немцам в плен, и в убийстве, и еще во многом другом. Поливая грязью погибшего в сорок третьем сына, «брежневцы» хотели загадить «хруща». Вот только дерьмо к дерьму не липнет, оно в нем растворяется. Так вот, когда я рылся в Интернете, то и наткнулся на фамилию Сергиенко. Как же его ненавидел Хрущев! Как понимаю, «любовь» этих людей была взаимной. Грех не воспользоваться. Наверняка то, что я ему наговорил, уже лежит на столе у Иосифа Виссарионовича. Интересно, что он думает по этому поводу? Не думаю, что очень удивлен Хрущевым, да и еще парой-тройкой человек из «ближнего круга». Наверняка у Берия есть кое-какой материал на Никиту и его «корешей». Да и сам Лаврентий Павлович навряд ли простит ему свою «смерть» и обливание дерьмом. Нет, тут я поступил правильно. Но вот если инфа дошла и до «кукурузника», то может стать очень плохо! Ну да ладно, что сделано, то сделано.

Затягиваясь очередной папиросой, уже привычно поглядываю в небо. Нет, к счастью, самолетов фрицев не видать. Или я плохо смотрю. Только про это подумал, как с диким скрипом колес об рельсы нас бросило вперед. Я влип спиной в стенку тамбура, в меня влетела веселая блондинка Света, а завершил кучу малу Колян. По всему вагону слышались стоны и маты, которыми наш человек умеет выражать все чувства, доступные человеку. И тут раздался пронзительный, непрекращающийся свист паровозного гудка. Твою ж! Воздушная тревога! Руки работали быстрее головы. Секунда – и мы несемся от поезда к близкому лесу, а сверху уже слышен гул приближающихся самолетов. Уже забегая под первые деревья, я оглянулся и аж упал, споткнувшись! От поезда, догоняя нас, вместе с другими пассажирами неслась жутко смешная фигура. Сергей, с двумя вещмешками, тремя автоматами, сапогами. Всё это он тащил в руках одновременно, жутко матерясь при этом. Несмотря на всю опасность налета, я начал ржать как ненормальный. Рядом хихикал Николай, так и не отпустивший от себя блондиночку, которая офигевшими глазами смотрела на нас, добавляя нам смеха. Но с первыми взрывами смех прекратился. Слишком страшно было. Улегшись под прикрытием деревьев, я наблюдал, как рядом с полотном дороги вырастают огромные земляные кусты. Вдруг сзади раздалась автоматная очередь. Подхватив свой автомат, я перекатился на спину. Оказалось, вовремя! По тому месту, где я только что был, прошлась еще одна короткая очередь. Увидев, кто стрелял, я аж рот открыл. Блондиночка Света! Широко расставив ноги, искривив в какой-то жуткой гримасе лицо, которое я уже не назвал бы хорошеньким, она наводила на меня ППД. Его хозяин, Николай, скорчившись, лежал у ее ног. Повернуть автомат в ее сторону я не успевал, да и увернуться тоже. Все, подумалось мне. И тут, прямо на ее белом платье, стали появляться быстро увеличивающиеся красные пятна, автомат в ее руках стал задираться, и длинная очередь раздалась в тот миг, когда она уже падала. Повернув голову, я увидел Сергея, который, быстро заменив магазин в вальтере, поднял с земли свой автомат и начал подозрительно оглядываться.

– Вот про такое я и говорил тебе с Колькой, – нервно бросил он мне. – Сидели бы в купе…

– Сидели бы в купе, нам бы туда гранату бросили, и все! – прервал я его. – Что с Николаем?

– Готов Колька, эта сука ему в ухо шило загнала! Тварь такая. Что делать будем?

– Не знаю, Серега. В поезд вернемся и на ближайшей станции сойдем. По автодорогам добираться будем.

– Ладно, по дорогам так по дорогам. Кольку жалко. Мы с ним вместе в органы работать пришли, вместе к Мартынову попали, он нас и рекомендовал Василию Тимофеевичу. Вот самка собаки же! – Он пнул тело «Светланы», и мы, забрав наши вещи и документы Николая, пошли к поезду. Как ни странно, но ни одна бомба так и не попала в поезд. Все поле было будто перепахано воронками, а у поезда только стекла побило да вагоны осколками посекло. Правда, одна бомба попала в пути, но бригада железнодорожников уже меняла поврежденный рельс, и через час мы тронулись.

Открыв дверь купе, мы сели так, чтобы просматривать вагон в обе стороны. Автоматы положили на колени, а вещмешки рядом с собой на полки, чтобы в случае чего сразу выскочить со всеми вещами. Перед этим я проверил вещмешок, доставшийся мне от Николая Смирнова. Запасливым человеком был погибший лейтенант. Ой запасливым! Помимо изрядного количества продуктов в мешке лежали три гранаты, запасной диск к ППД и пара сотен автоматных патронов россыпью. Очень, очень неплохо! Помимо этого, были «рыльно-мыльные» аксессуары и томик стихов Адама Мицкевича. Вот он меня удивил особо! Для поляков Мицкевич был чем-то вроде Пушкина для русских. Сам я читал его стихи еще в школьные времена, понравились они тогда мне, не скрою. Увидев у меня книжку, Сергей грустно сказал:

– Любил Колька стихи очень. Как попадется книжка со стихами, так и не расстается… Не расставался. Тварь! Такого парня убила! Если бы можно было, я бы ее еще раз пристрелил, но в живот, что бы помучилась, паскуда!

Вздохнув, я убрал книжку назад в мешок и, контролируя свою сторону коридора, задумался. Ну Никита, ну сукин сын! Молодец! Быстро сработал. Или про мой разговор с Сергиенко узнал, или, прикинув хрен к носу, понял, что раз я из будущего, то могу про грехи его знать, и Сталин все узнает. Но как же ловко все у него, собаки! Девчушка-хохотушка. Да, хрен подумаешь, что она грохнуть может. Если бы не Сергей, лежали бы сейчас в лесочке. Блин, такого я не ожидал. И так тут мне страшно стало, аж по́том покрылся холодным. Ведь опять смерть так близко прошла, что я холод могилы почувствовал. Весело до Москвы добираться будем, раз начало такое. Ну да ладно, будет станция – сойдем, и станет проще.

К станции Боровицы мы подъехали ранним утром. Не знаю, с какой скоростью ходят поезда в мирное время, но сейчас… Пока подъезжали, обратил внимание на перрон вокзала. По нему целеустремленно шагали четыре красноармейца, вооруженные СВТ, под началом высокого худощавого политрука. Когда тот увидел, что наш вагон проезжает дальше, он что-то сказал бойцам, и они трусцой побежали за вагоном, на ходу снимая винтовки с плеч. Переглянувшись с Сергеем, понял, что у нас одна и та же мысль – за нами! Недолго думая, мы заскочили в купе, закрыли за собой дверь и изобразили из себя спецназовцев. Короче говоря, вылезли в окно, не дожидаясь остановки. В очередной раз я порадовался, что мне опять двадцать три, а не сорок. Быстро оглядевшись, мы перебежали через несколько путей и, пройдя за вагонами, вышли со станции. Устроившись на скамейке в каком-то скверике, начали думать, как жить дальше. Я окончательно понял, что охота объявлена. Но был очень большой плюс – система НКВД! Для этих ребят приказ Сергиенко значил больше, чем любые истерики Хрущева или дружных с ним генералов. Поэтому мы решили добраться до ближайшего отделения НКВД, а дальше будет проще. Остановив чью-то легковушку, мы, козырнув нашими удостоверениями, «попросили» водителя отвезти нас в городской отдел НКВД. Добрались мы быстро, минут за пятнадцать. Предъявив дежурному свои удостоверения, поднялись на второй этаж, к начальнику. Начальником оказался плотненький невысокий старший лейтенант Смирнов. Введя его, насколько было можно, в курс дела, Сергей засел за телефонный аппарат. Наконец-то дозвонившись до Сергиенко, он коротко обрисовал создавшуюся ситуацию и попросил дальнейших инструкций. Долго внимательно слушал, потом передал трубку старшему лейтенанту. Тот еще более внимательно выслушал распоряжения, попрощался и, положив трубку, повернулся к нам:

– Так, товарищи. Ситуёвина следующая. Вы до следующего утра не покидаете здание отдела. Я выделю вам кабинет поблизости. Кроватей нет, но матрасы с одеялами отыщем. Насчет покушать тоже не беспокойтесь. Завтра, в десять утра, в город прибывает батальон НКВД, идущий в Киев. Вот с этим батальоном вы и отправитесь. – Он развел руками: – Вот такая ситуёвина, товарищи.

В выделенном кабинете мы сдвинули столы к окну, вдоль стен бросили принесенные нам матрацы, застелили одеялами и, в ожидании обещанной еды, завалились на них. Подумать было о чем. Получается, что вернуться в составе части НКВД в Киев мне было безопасней, чем пытаться добраться до Москвы. Чего-чего, а такого я не ожидал. Хотя определенная логика присутствует. Ведь с точки зрения здравого смысла и безопасности мне следовало как можно скорее добраться до Москвы, где я был бы в относительной безопасности. Бум надеяться, что так и Хрущев со товарищи подумает. Да и может быть еще что-то, о чем я не знаю. За этими размышлениями и не заметил, как уснул. Разбудил меня Сергей уже в два часа дня, пообедать. Нет, я положительно влюбляюсь в поваров 1941 года. Как они делают самые обычные блюда такими вкусными? Это просто загадка какая-то! Отдав должное обеду, немного поболтали с Сергеем, потом решили почистить оружие. Пока то да се, наступил вечер, и мы завалились спать. Проснувшись, с удивлением заметил, что у меня начался мандраж. Подрагивали руки, ни минуты не мог просидеть спокойно. Кое-как заставил себя успокоиться. Позавтракав, стали ждать в кабинете старшего лейтенанта. Примерно в одиннадцать в кабинет зашел капитан НКВД в запыленной форме. Хозяин кабинета взялся за телефон и через минуту передал трубку пришедшему капитану. Из всего разговора мы слышали только слова капитана:

– Командир батальона особого назначения НКВД капитан Серегин. Да, товарищ нарком. Нет, товарищ нарком. Хорошо, товарищ нарком. Ясно, товарищ нарком. Спасибо, товарищ нарком. До свидания, Василий Тимофеевич.

Повернувшись к нам, капитан, весело глянув, сказал:

– Ну, давайте знакомиться? Серегин Степан Андреич, а вы, сироты?

– Это почему сироты? – возмутился мой товарищ. – Никакие мы не сироты!

– Потому что Василий Тимофеевич сказал: «Возьми двух сироток в местном отделе и привези ко мне, да чтобы не обидел их никто по дороге». Теперь понятно?

– Понятно, товарищ капитан, – вздохнул Серега. – И понятно теперь, как меня мужики звать будут.

Тут уж мы дружно заржали, до того уморительная рожа стала у Сергея, причем ржал он громче всех.

– Ладно, хорош ржать. – Капитан стал серьезным. – Насколько я понял, ситуация не ахти. Поэтому слушайте сюда. Батальон следует в Киев автотранспортом, всего 20 машин. Будете в кузове моей, я иду третьим в колонне. Ваша задача – не трепаться и выполнять все мои распоряжения. Если все понятно, то пошли.

Попрощавшись с гостеприимным Смирновым, мы потопали за комбатом. Выйдя на улицу, увидели стоявшую перед крыльцом «полуторку», возле которой дружно дымила группа бойцов. Посмотрев на них, я понял, что это действительно «ОСНАЗ». Такие милые, интеллигентные лица я видел только в передачах, посвященных спецназу. Ничего не меняется со временем! Такая уверенность в своих силах перла от этих парней, что я посочувствовал их будущим противникам. Лучше самому застрелиться, чем с такими в ближний бой пойти! Да и вооружены. Все, кроме одного со снайперской СВТ, вооружены автоматами, помимо этого, у всех кобуры с наганами плюс гранаты и ножи. Бесила мысль, что оружия такого у нас мало. Подготовленных настолько бойцов и того меньше. Наскоро познакомившись с ребятами, мы запрыгнули в кузов «полуторки», и в путь.

Удовольствие от езды прошло быстро. Нет, так-то оно вроде как и ничего… Только вот ПЫЛЬ! Поневоле вспомнились ковбои, которые шейными платками себе морды завязывали. Ну не было у нас платков! Поэтому пришлось кушать пыль. Именно кушать, потому что она так быстро набивалась в рот, что хоть заотплевывайся, все равно наглотаешься! А мужики еще и ржали! Говорили, что ее количество можно вычислить по земляным пирамидкам с вкраплением остатков пищи, оставленным по кустам в местах привалов. Причем рассуждали они на эту тему настолько серьезно, что мы с Серегой засомневались. А вдруг не шутят? На первом же привале поняли – шутили, гады!

Следующим вечером мы уже подъезжали к Киеву. К счастью, по дороге не было никаких приключений и происшествий. Наша и еще одна машина на въезде в город вышли из колонны, и уже через полчаса мы подъехали к управлению НКВД. Попрощавшись с мужиками, с которыми просто не хотелось расставаться, мы с Сергеем в сопровождении комбата направились к дверям. Я, повернувшись, хотел махнуть ребятам на прощание, как вдруг сильный удар в живот бросил меня на асфальт. Пытаясь перевернуться, я приподнял голову, новый удар, и уже знакомая восхитительная легкость начала завладевать моим телом. Меня куда-то понесли мягкие теплые волны, все быстрее, быстрее. Покачивания превратились в резкие рывки. Пересиливая слабость, я открыл глаза. Надо мной мелькал белый потолок, рядом что-то говорили о каком-то профессоре. Потом все поле зрения заняло Серегино злое лицо, которое, увидев мой взгляд, заорало:

– Я тебе сдохну, скотина! Ты… – И изображение погасло.