Текст книги "Ключевые 7 радикалов. Человек 2.0: как понять, принять, наладить взаимодействие"

Эпилептоидный радикал, или Порядок превыше всего

«Всяк сверчок знай свой шесток».

Пословица

Вопрос с назначением нового начальника складского хозяйства в компании стоял довольно остро. Прежний руководитель серьёзно заболел и, судя по всему, вернуться к исполнению своих обязанностей уже не сможет. Если честно, то и будучи ещё вполне здоровым человеком, он не слишком-то преуспевал в этой своей должности. Основной груз повседневных задач ложился на плечи его заместителя – Людмилы Петровны.

Я познакомился с ней, выяснил её отношение к сложившейся ситуации. После этого провёл ряд собеседований с кандидатами на вакантную должность, которых нашла рекрутинговая фирма. И вот мы сидим в кабинете генерального директора втроём: глава компании, Андрей Александрович, начальник отдела кадров, Семён Ильич, и я, приглашённый в качестве консультанта по управлению персоналом.

– Итак, кого же вы считаете наиболее перспективным кандидатом? – Андрей Александрович внимательно смотрит на меня.

– Виталия Бирюкова. Он произвёл впечатление очень практичного, реалистичного человека. Не витает в облаках, не предлагает «громадьё» планов. Дотошный, крайне внимательный к мелочам, даже занудливый, но при этом рассудительный и конкретный. Практически, всю трудовую жизнь посвятил складскому хозяйству. Вырос от кладовщика до руководителя довольно крупного центра. Очень хорошо владеет всеми профессиональными технологиями. Для него непонятного на складе просто нет.

Семён Ильич подтверждает мои слова кивком головы.

– Почему же он ушёл с прежнего места работы?

– Я выяснил это по своим каналам, – говорит Семён Ильич, колко глядя из-под кустистых бровей. – Его прежнее руководство поставило в положение… как это говаривал Штирлиц… «болвана в старом польском преферансе». Его попытались включить в игру, правила которой, да и личности игроков, ему неизвестны. Он испугался и подал заявление. Там, наверху, подумали и удерживать не стали. Может, слишком умный?

– Понятно, – генеральный директор потирает пальцем переносицу. – А что вы скажете о других кандидатах?

– Антонов больше теоретик. Да, у него есть кое-какой интересный опыт, но он так и норовит заняться его обобщением, пишет диссертацию. Он признался, что в его планах создание учебного центра по подготовке специалистов в сфере логистики.

– Так, может быть, это и не плохо. Нам бы теоретически подготовленный человек не помешал. Мы планируем серьёзную перестройку всей нашей логистической системы.

– Возможно, Антонов будет полезен компании, но не в качестве руководителя этого направления. Скорее, консультанта. Хотя, думаю, и консультант из него пока ещё не получится – он обладает весьма фрагментарными сведениями, не до конца сформированными умениями. Со временем, вероятно, он сможет давать полезные советы, но не сейчас. К тому же, у него особый характер. У него такое отношение к жизни, которое не предполагает реального дела. Ему вся эта каждодневная возня на складах, непосредственное участие в жизни этого сложного организма – не интересны. Он склонен всё, что видит, сразу переносить в некое умозрительное пространство и там теоретизировать. А руками и ногами пусть работают другие. К тому же, он весьма амбициозен. Жаждет масштабного поприща. Хотя, на мой взгляд, не имеет для этого достаточных оснований, ведь кроме небольшого опыта и отвлечённых, книжных, знаний у него пока ничего нет.

– Ну, хорошо. А что Смирнов? – Андрей Александрович машинально придвигает к себе пепельницу, но, вспомнив, что из присутствующих никто, кроме него, не курит, ставит её на прежнее место.

– Менее перспективен для вашей компании, чем все остальные. Он неплохой лоббист. Легко находит контакты со всеми, кто ему нужен. Коммуникабельный, оптимистичный, цепкий, настойчивый, когда это в его интересах. Но не начальник складского хозяйства, нет. Он и на прежнем месте работы, несмотря на то что формально числился заместителем гендиректора по логистике, занимался в основном налаживанием полезных связей. А реально руководили другие люди… Бедная Людмила Петровна, – я попытался разрядить обстановку, – истосковалась по настоящему начальнику – знающему, опытному, рассудительному, за которого не надо думать, которого не надо инструктировать перед каждым совещанием у руководства, что сказать, о чём спросить, как ответить…

– Кстати, о Людмиле Петровне, – Андрей Александрович не склонен расслабляться. Он для себя ещё ничего не решил. – Вы уверены, что она сработается с Бирюковым. Мне показалось, что он довольно жёсткий человек. Как бы коса не нашла на камень.

– Вот уж нет, – я продолжаю улыбаться, показывая всем, что от своего мнения я не откажусь и в своих выводах уверен, что позволяет мне быть спокойным и даже благостным. – Людмиле Петровне, при всём её желании быть на виду у начальства и подчинённых, занимать должность с солидным названием, важен, прежде всего, порядок. Правильное устройство дел. Она действительно устала быть самым компетентным специалистом по складскому хозяйству в вашей компании. Она хорошо понимает, что у неё нет для этого необходимого образования. Она – сугубый практик. Неглупая, сметливая, расторопная, но и только. Если использовать армейскую иерархию, то она – старшина роты, но никак не её командир. И она, подчёркиваю, это прекрасно осознаёт. И тяготится объективно лишней для неё нагрузкой. Я не сомневаюсь, что для человека с таким характером, как у неё, приход к управлению складами такого классного профессионала, как Виталий Бирюков, будет праздником. И никакие личные амбиции здесь негативной роли не сыграют. Она гордиться будет своим начальником.

– Вижу, у вас осталось о ней приятное впечатление, – наконец-то улыбается и генеральный директор. – А ведь она у нас женщина строгая – не забалуешь. Как прошла ваша встреча?

– В деловой и дружественной обстановке. Хотя в самом начале она даже не взглянула на меня, с опущенной головой выслушала моё приветствие, что-то пробурчала в ответ и повела за собой в кабинет, не оглядываясь, не проверяя, иду я за ней или отстал, заблудился среди стеллажей. А потом – ничего. Поняла, зачем я приехал. Включилась в разговор и многое мне рассказала по существу дела. Интересная женщина.

– Но «хрупкие женские плечи» – это не про неё, – Семён Ильич тоже понимает, что разговор подходит к концу, и позволяет себе пошутить. – У неё не только характер мужской, – он напрягает плечи, набычивается, изображая Людмилу Петровну.

– Значит, решено. Приглашаем Бирюкова, – Андрей Александрович смотрит на нас и, не слыша возражений, закрывает прения.

Я мысленно ещё раз представляю себе эту «сладкую парочку»: Людмилу Петровну и Виталия Бирюкова. Да, они вдвоём поднимут складское хозяйство компании, как выражался незабвенный товарищ Саахов, «на самый высокий уровень, понимаете ли».

Что же даёт такую уверенность? О какой логике (если не сказать, «программе») поведения, которая обязательно будет реализована, как бы ни развивались события, здесь идёт речь? Давайте, обсудим некоторые подробности.

Вот мы слышим характеристику «Виталия Бирюкова»[25]25
  Разумеется, в этом примере, как и во всех остальных аналогичных примерах в этой книге (за исключением особо оговоренных случаев), имена и фамилии реальных персонажей заменены вымышленными.


[Закрыть], данную ему двумя разными людьми: «практичный, реалистичный человек… дотошный, крайне внимательный к мелочам, даже занудливый, но при этом рассудительный и конкретный… очень хорошо владеет всеми профессиональными технологиями, для него непонятного на складе просто нет» и «его попытались включить в игру, правила которой ему неизвестны, он испугался и подал заявление».

Эти, казалось бы, не совсем об одном и том же говорящие фразы, на самом деле указывают на одно поведенческое качество – на стремление во всём следовать тому порядку дел, вещей и отношений, который сам человек для себя установил.

Упорядочить среду своего обитания, полностью прояснить ситуацию, в которой находишься, для самого себя и для всех остальных – в этом цель эпилептоидного радикала.

«Виталий Бирюков» – и это совершенно очевидно – обладает выраженным эпилептоидным радикалом. А что же его будущая правая рука – «Людмила Петровна»? – Вспомним, кем, в характерологическом аспекте, предстаёт она.

«Людмила Петровна» «истосковалась по настоящему начальнику – знающему, опытному, рассудительному, за которого не надо думать, которого не надо инструктировать перед каждым совещанием у руководства, что сказать, о чём спросить, как ответить»; ей «важен, прежде всего, порядок, правильное устройство дел»; она «устала быть самым компетентным специалистом по складскому хозяйству в компании»; она «хорошо понимает, что у неё нет для этого необходимого образования» и «тяготится объективно лишней для неё нагрузкой».

Всё перечисленное относится к свойствам эпилептоидного радикала. По характеру она очень похожа на своего будущего начальника.

В «Людмиле Петровне» ещё много признаков эпилептоидности (поведенческой тенденции, обусловленной эпилептоидным радикалом). Эпилептоидной является описанная выше её манера вести себя с малознакомым человеком, целей приезда которого она ещё не уяснила: «в самом начале она даже не взглянула на меня, с опущенной головой выслушала моё приветствие, что-то пробурчала в ответ и повела за собой в кабинет, не оглядываясь, не проверяя, иду я за ней или отстал, заблудился среди стеллажей. А потом – ничего. Поняла, зачем я приехал. Включилась в разговор и многое мне рассказала по существу дела» [26]26
  Интересно, а как вы истолкуете, с точки зрения диагностики характера, желание «Людмилы Петровны»: «быть на виду у начальства и подчинённых, занимать должность с солидным названием»?


[Закрыть].

Для обладателей эпилептоидного радикала естественно внутренне торжествовать, когда должный порядок, наконец, установлен: «для человека с таким характером, как у неё, приход к управлению складами такого классного профессионала, как Виталий Бирюков, будет праздником».

И ещё одно. Важным, хотя и не обязательным, внешним признаком эпилептоидного радикала является специфическое телосложение: крепкое, мускулистое, типично «мужское» (для женщин – «мужеподобное»). Как сказал о ней «Семён Ильич»: «Хрупкие женские плечи» – это не про неё».

Достаточно, пожалуй. Для нас совершенно ясно, что и «Виталий Бирюков» и «Людмила Петровна» – одного поля ягоды. Один привнесёт в работу порядок, другая будет его всемерно в этом поддерживать. Для них обоих только такой образ жизни и является по-настоящему комфортным.

Чтобы выяснить, почему стремление к порядку для эпилептоидов (обладателей безусловно доминирующего эпилептоидного радикала) не только осознанная и желанная цель, но и непреодолимая потребность, погрузимся в глубину этого явления. Но для начала.

Информация к размышлению. Термин «эпилептоид» придумал не я. Он давно и прочно обосновался в литературе, посвященной клинической психодиагностике, а подчас и там, где авторы ведут речь о нормальных – непатологических – характерах. И если истероидом, как было уже сказано, психиатры слегка брезгуют, отстраняясь от его непобедимого эгоцентризма, то эпилептоида, скорее, побаиваются.

Замечательный психодиагност и теоретик в сфере исследования характера М.Е. Бурно дает эпилептоидам второе название: «напряженно-авторитарные».

«Сердитость-напряженность, прорываясь время от времени агрессивными взрывами, постоянно… присутствует в душе напряженно-авторитарного человека (особенно эпилептоида). Ранимые, чувствительные люди нередко дурно чувствуют себя рядом с таким человеком; или возникает в душе боязнь, острая неуверенность в себе, или невольно хочется подчиняться такому человеку, чтобы его смягчить-умилостивить, или возникает протест-негодование, оттого что авторитарно давят на тебя»[27]27
  М.Е. Бурно «О характерах людей». – Москва, изд-во «Академический проект», 2005 г.


[Закрыть].

А вот еще штрихи к подобному психологическому портрету: «Какое, должно быть, наслаждение испытывает эпилептоид, видя беспомощность других людей, их отчаяние, подчас гибель, и чувствуя себя режиссером, в руках которого сосредоточена истинная власть»[28]28
  Елена Левенталь «Характеры и роли». – Москва, изд-во «Триада», 2006 г.


[Закрыть].

Об эпилептоидной агрессивности, властности, интриганстве, мелочной, но больно ранящей придирчивости, мнительности и злопамятности пишут и другие серьёзные авторы.

Что же нового об этом радикале вы, друзья, сможете узнать от меня? О чем поведает мой профессиональный опыт общения с обладателями данной тенденции?

Во-первых, я попробую ответить на вопрос, откуда берутся в человеке эти и иные, близкие по происхождению, индивидуальные особенности. И это очень важно для понимания сути данного явления, для эффективного управления взаимоотношениями.

Во-вторых, я постараюсь вывести эпилептоидный радикал, как и другие обсуждаемые здесь радикалы, из зоны патологии (грубой или пограничной) в сферу здорового адаптивного поведения. Подчеркну его преимущества, очевидные и неоспоримые достоинства.

И, наконец, в-третьих, я позволю себе усомниться в правильности постоянно обсуждаемой в литературе, якобы, «силы личности» эпилептоида.

«Нередко отличаются эти люди могучей волей», – пишет Марк Евгеньевич Бурно. «За обволакивающей, усыпляющей бдительность манерой общения скрыта сильнейшая нервная система», – вторит ему Елена Левенталь.

Но так ли это? – В моем представлении, не так. Могучей волей, истинной властностью, непререкаемостью и безальтернативностью суждений и поступков обладают, по моему мнению, люди с выраженным паранойяльным радикалом в характере. И мы еще обсудим это позднее. Жизненные цели, смыслы, манера поведения эпилептоида, с моей точки зрения, как раз и происходят от недостатка энергии.

Внутренние условия формирования эпилептоидного радикала. Всё многочисленное и разноликое семейство качеств поведения, сопряжённых с эпилептоидным радикалом, имеет один общий нейрофизиологический корень.

В его основе лежит малоподвижная (вязкая, застревающая) и при этом ещё энергетически ослабленная[29]29
  При всей условности этого научно нестрогого определения важно понять, что в основе эпилептоидного радикала лежит нервная система, энергетически несколько более сильная, чем у истероидного и, уж тем более, – у тревожного. Энергия эпилептоидного радикала не рассчитана на большие, энергоёмкие проекты, масштабные цели, но она вполне способна обеспечить, например, ремесло или локальную агрессию. Как шутит некий господин, щедро наделённый эпилептоидным радикалом: «Я – человек маленький. Мне не по плечу большая, ответственная работа на благо общества. Но… подгадить ближнему я всегда силы и возможности найду, можете не сомневаться».


[Закрыть] (т. е. наделённая посредственной работоспособностью) нервная система.

Тот факт, что после длительных, изнурительных для организма и психики инфекционных и иных заболеваний, после черепно-мозговых травм и тому подобных неприятностей проявления эпилептоидного радикала, как правило, усиливаются, говорит о связи его с т. н. «органическими» изменениями клеток головного мозга.

«Органические» на языке биологии означает «необратимые». Деструктивные воздействия внешней среды приводят к необратимым изменениям нейронов, снижая их способность быстро обрабатывать потоки информации. А ведь это и есть главная функция нервных клеток – обработка информационных потоков. Если применять компьютерные термины (а они здесь вполне уместны, т. к. нейрон, по сути, является микроскопическим, но весьма производительным природным процессором), то от неблагоприятных внешних факторов, прежде всего, страдают быстродействие и объём оперативной памяти центральной нервной системы человека.

Но почему только от внешних? Если судить по степени распространённости эпилептоидного радикала в социуме (а это один из наиболее часто встречающихся радикалов), то, наверняка, нейроны со сниженными динамическими возможностями передаются по наследству, из поколения в поколение, и эти особые свойства нервных клеток закреплены в человеческих популяциях на генетическом уровне. Информация, поступающая в структуры мозга, где много таких нейронов, обрабатывается там медленно, постепенно. Так в узких местах дороги скапливаются автомобили, образуя пробки. Так на столе у нерадивого, неумелого, медлительного клерка собирается ворох всевозможных бумаг.

Вот вам типичная картина: некий персонаж – назовём его Иван Иванович – углубившийся, например, в чтение газеты, становится недоступен для общения. «Иван Иванович! – кричат ему окружающие, надрывая голосовые связки. – Иван Иванович, обратите на нас внимание!» А он и ухом не ведёт. Он, что, плохо воспитан или высокомерен и считает ниже своего достоинства отвечать на эти призывы? – Нет. Он просто их не слышит, не воспринимает. Его сознание сосредоточено на потоке информации, исходящем от газетной публикации. Он застрял в нём, увяз и не может отстроиться, переключиться на другие сигналы. Шевеля губами, он вникает в смысл прочитываемой статьи. И никому до него в этот момент не достучаться. Так проявляют себя медленно работающие нейроны в коре больших полушарий мозга.

Сознание человека, наделённого ими, не пропускает через себя много информации в единицу времени – только и всего. Тугодум он – этот наш «Иван Иванович». Тугодум и зануда. Не приведи Бог, он, очнувшись, начнёт в своей вязкой манере пересказывать содержание прочитанного! – Измучает подробностями. Но ведь это не болезнь, не так ли?

Да, мы обсуждаем органические изменения нервных клеток, не достигшие уровня, при котором они существенно затруднили бы психическую деятельность человека, лишили бы его способности к полноценной адаптации. Это изменения в пределах нормы.

Эпилептоидный радикал – совокупность свойств нормального характера. Не будем об этом забывать.

Мы предположили, что происхождение этих изменений различно. Действительно, трудно сказать, приобретаются ли они человеком в течение жизни (главным образом, на этапе его внутриутробного развития, при родах, в раннем младенческом возрасте), а от родителей передаётся лишь особая предрасположенность к органическим изменениям, повышенная чувствительность нейронов к повреждающему фактору?

А, быть может, «медлительные» нервные клетки существуют изначально как генетически обусловленный феномен (говорят же: «не родится пёс от овса, а родится пёс ото пса»), а неблагоприятные воздействия увеличивают их количество и повышают эпилептоидность?

Как бы то ни было, человек, получивший от природы нервную систему с невысокой динамикой обработки информации – низкоскоростной, «вязкой», и мало работоспособной, утомляемой из-за ограниченных энергоресурсов – вынужден очень трепетно относиться к информационным нагрузкам.

Иначе в неконтролируемых информационных потоках он просто захлебнётся, утонет, у него от перегрузок голова сначала «вспухнет», а потом и «лопнет».

Обладатель выраженного эпилептоидного радикала (эпилептиод) всю жизнь занимается тем, что упорядочивает приходящие к нему (главным образом!), а также исходящие от него (в определённой мере) потоки информации. Он организует информационную среду своего обитания.

Это насущная потребность, связанная именно с эпилептоидным радикалом. По-другому жить эпилептоид не может. А поскольку источниками информационных потоков являются предметы и люди, то эпилептоид направляет все свои возможности на упорядочение предметов и людей вокруг себя.

Социальное значение эпилептоидного радикала. Поймём и запомним: это радикал порядка. Эпилептоиды готовы на всё ради упорядочивания своей жизни: отношений, быта и обихода, деятельности. Если им это удаётся – они обретают душевный и физический комфорт, чувство осмысленности существования. Нет – тогда в спектре их переживаний нарастает тревога.

Тревога – переживание надвигающейся опасности – сопряжена со слабой нервной системой. Для такой нервной системы это вполне понятный, рациональный приспособительный инструмент. Тревога сигнализирует обладателю невысокого энергетического потенциала, что обстановка вокруг него накаляется, что в ней появляются дополнительные факторы, на адаптацию к которым у него может не хватить энергии. «Пора принимать меры. Пора искать выход из этой чересчур сложной ситуации. Пора, брат, пора…», – нервничает тревога, изводя человека какой-то внутренней дерготнёй. И меры принимаются. Хотя для разных радикалов, в основе которых лежит слабая нервная система, это всё-таки неодинаковые меры.

Истероид – лёгким движением ума – создаёт иллюзию, что опасность миновала, что проблемы уже позади, а сам он очутился в изумительном месте, где «травы и цветы, гуляют там животные невиданной красы». И все ему рады, и все его любят. Так из психотравмирующей ситуации он уходит в иллюзорное благополучие, спасая себя, хотя бы на время, от разрушительного действия тревоги на психику (а это действие, увы, не безобидно).

Обладатель тревожного радикала, о котором речь впереди, падает ниц под напором собственного страха. Тревога парализует тревожного, заставляет его думать об отступлении, а точнее – ни о чём не думать, сдаваясь на милость победителя: будь, что будет.

Эпилептоида от тревоги избавляет только устранение из ситуации всего лишнего, напрягающего. Этого можно добиться двумя путями. Либо уйти прочь, удалиться, устраниться из тех обстоятельств, которые не поддаются упорядочению (и обладатель эпилептоидного радикала становится отшельником, начинает вести уединённый образ жизни, в котором отчётливо просматриваются обида и злость на всех[30]30
  Людей, что ведут уединённый образ жизни (селятся на краю деревни, подальше от остальных членов общины, заводят при возможности мельницу, кузню, одиноко стоящий постоялый двор и т. п., уходят в лесники, в смотрители маяка, в охотники-промысловики), в народе всегда называли бирюками. «Бирюк» на одном из российских диалектов означает «волк». Поверьте, это не случайное совпадение. Народная мудрость и тут, как всегда, оказалась на высоте. Обиженный на весь мир эпилептоид (а обижается он на то, что люди не хотят быть безмолвными и покорными его воле шахматными фигурками) становится не просто одиноким, он превращается в одинокого волка.


[Закрыть]). Либо – если это получается у него – заставить окружающих людей подчиниться его воле, чтобы все «плясали под его дудку», соблюдали установленные им правила поведения.

«Не стоит прогибаться под изменчивый мир, – яростно сжимая кулаки, самозабвенно исполняют эпилептоиды шлягер группы «Машина Времени», – пусть лучше он прогнётся под нас!» Причём этот образ они понимают буквально.

Впрочем, по-настоящему не прогибаются паранойялы. Эпилептоиды могут и прогнуться, лишь бы установленный для них внешний порядок был им понятен.

Упорядочивают эпилептоиды не только людей, но, как было сказано, и предметы в окружающем их пространстве. С предметами дело иметь, конечно же, проще. Они не возражают, не сопротивляются, остаются там, куда их поместили. Вот почему генеральная уборка в квартире становится для эпилептоида праздником души, именинами сердца. И вот почему эпилептоид, нередко, любит и ценит вещи больше, чем людей.

Внутренняя иерархия приязни выстроена у эпилептоидов следующим образом: на её вершине – неодушевленные, полезные в хозяйстве предметы. Следом идут животные – домашние и сельскохозяйственные. С ними – в информационном смысле – сложнее иметь дело, чем с чашками и стульями, но намного легче, чем с людьми. Животные, в глазах эпилептоидов уж точно, имеют понятное и неизменное предназначение. Животных можно дрессировать, добиваясь от них почти механического подчинения. Их, в конце концов, при полной потере функциональности, можно забить на мясо или усыпить. Чего, разумеется, не скажешь о людях.

Вот уж кто занимает в иерархическом списке эпилептоидов презираемое последнее место. Люди непредсказуемы, своевольны, а потому ненадежны. В этом эпилептоид убежден. И чтобы уменьшить, насколько возможно, риск от общения с людьми, эпилептоид активно использует три главных рычага влияния: власть, деньги и моральное давление на окружающих.

Чтобы заполучить в руки власть, эпилептоид стремится сделать карьеру – скорее формальную, чем содержательную. Ему важно быть начальником, он верен принципу: «ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак». В этом случае приказы, исходящие от него, обретают необходимую легитимность и обязательность исполнения.

Деньги играют в жизни эпилептоидов особую почётную роль. Эпилептоид уверен: всё продается и всё покупается! Нужно лишь правильно назначить цену. И он последовательно реализует эту установку в общении и взаимодействии с людьми.

Эта любовь к деньгам взаимна: эпилептоиды любят деньги, а деньги любят эпилептоидов. В своих социальных стратах они самые зажиточные, богатые. Что многих подкупает, в прямом и переносном смыслах.

Наконец, моральное давление. Эпилептоиды часто прибегают к запугиванию тех, кто им не подчиняется, или кого они побаиваются сами как потенциальных конкурентов за власть и деньги. Если не пугают, то оскорбляют тем или иным способом, унижают, находя в людях психологически уязвимые места, болевые точки.

Собственно, в использовании указанных рычагов воздействия на окружающих и заключается, в основном, специфика эпилептоидного стиля поведения.

Итак, социальное значение эпилептоидного радикала складывается из стремления к порядку (а разве вредно стремиться к порядку?) и из глубокого раздражения, переходящего в агрессию, по отношению ко всему, что мешает установить порядок.

В какую бы комбинацию радикалов ни встраивался эпилептоидный радикал, он всегда привносит в характер рационализм, расчетливость, въедливость, сугубое внимание к мелочам. И, разумеется, психологическую готовность напасть на любой источник будущих неприятностей, уничтожить его «в зародыше». Давайте представим, в каких профессиональных сферах необходимы подобные качества – их не перечесть!

Вообще, эпилептоидный радикал – основа профессионализма в любой сфере. Профессионал – тот, кто владеет технологией и инструментарием своего дела. А технологии и инструменты – это те самые «мелочи», которые никогда не ускользают от внимания эпилептоидов. Вывод напрашивается сам собой.

Внешние признаки эпилептоидного радикала. Присутствие в характере индивида эпилептоидного радикала можно распознать по многим признакам. Он не таится от внимательных глаз. Здесь даже телосложение вносит свою лепту в диагностику. Собственно, это вполне объяснимо.

Известно, что и нервная система, и костно-мышечно-связочный аппарат человека изначально развиваются из одного и того же т. н. «зародышевого листка» – относительно автономного скопления клеток зародыша. Так что, если в генетическую основу формирования этого – общего – зародышевого листка заложены некие качества, то они в дальнейшем проявят себя одновременно и в телосложении, и в поведении человека.

Эпилептоидам свойственно своеобразное телосложение: относительно большая мышечная масса, крепкий костяк, массивный торс, короткая шея. При этом можно отметить присутствие в эпилептоидном телосложении некоторой диспропорциональности: в идеальные параметры человеческого тела вкрадываются отклонения, «огрехи». То руки длинноваты, то ноги коротковаты…

Подобное сложение называют «кряжистым», «мужиковатым», «медвежеватым» и т. п. Такое, знаете ли, типично мужское телосложение: крепыш, здоровяк, атлет. Научное его название: «атлетико-диспластическое» (Э. Кречмер). И телосложение эпилептоидов-женщин напоминает мужское: крутые плечи, относительно узкие бёдра, развитые мышцы.

Обязательный ли это признак данного радикала? – Нет, но весьма существенный.

Скажем так: если у человека есть признаки такого телосложения, то в его характере обязательно присутствует эпилептоидный радикал. Но если указанных признаков нет, это ещё не означает, что человек не может быть эпилептоидом. Итак, «атлетико-диспластик» всегда эпилептоид, но эпилептоид не всегда «атлетико-диспластик».

Оформление внешности. Здесь важно заострить внимание на коротких стрижках.

Да, эпилептоидам свойственно все подстригать и даже выстригать – до ровной поверхности, до голой земли. Они любят и короткие ногти. Разумеется, всему этому находится рациональное объяснение: «волосы могут попасть в суп», «длинные ногти мешают лечить зубы или оперировать глаз пациенту», «кольцо, надетое на палец, может привести к травме при работе с движущимися частями механизма» и т. п.

Однако внешние обстоятельства здесь, как и везде в поведении, играют второстепенную роль. Они лишь соотносятся с внутренними условиями психики.

Не профессия (повара, врача, дантиста, механика) заставляет эпилептоида стричь волосы и ногти, отказываться от маникюра и ювелирных украшений, а, наоборот, эпилептоидный радикал заставляет человека выбирать себе такого рода профессию, где традиционный образ поведения полностью соответствует его психическим возможностям и вытекающим из этого приоритетам.

Эпилептоидный гардероб – это, по сути, экипировка. Он сформирован по сезонам, по видам работ, в которых участвует его хозяин, словом, на разные случаи жизни.

В нем есть и повседневная, и парадная одежда, и дорогая и относительно дешевая[31]31
  Понятие «дешёвая» – не для эпилептоидов. Они полностью разделяют мнение англичан (которым эта поговорка приписывается): мы не такие богатые люди, чтобы покупать дешёвые вещи. Эпилептоиды очень внимательны к соотношению цена/качество.


[Закрыть]. И они ни в коем случае не смешиваются.

Эпилептоиды хорошо знают не только как правильно носить одежду, но и как её бережно хранить. Поэтому без крайней необходимости они не вносят изменения в свой гардероб. Их вещи прочные, ноские, выбранные тщательно и со вниманием.

Женщины-эпилептоиды охотно носят одежду мужского типа, и она на них неплохо смотрится. Со спины, особенно с бутылочкой пива и сигаретой в руках, эпилептоидных женщин вообще трудно отличить от мужчин.

Аккуратность, чистоплотность, бережливость – всё это проявления функциональности. И, именно поэтому, свойства эпилептоидного радикала.

У поэта В.А. Лифшица есть стихотворение «Егоркины башмаки». Помните? Там пара ботинок сбежала от неряхи-Егорки (вероятно, гипертимно-шизоидного мальчика, о чем мы поговорим в своё время) и оказалась в распоряжении эпилептоидного медвежонка. И теперь, как и следовало ожидать, медвежонок «их чистит лопухом, светлой смолкой смазывает, яркий блеск наводит мхом и шнурки завязывает!»

Оформление пространства с точки зрения эпилептоидов – это, прежде всего, наведение порядка и чистоты. Напомню (из «Практической характерологии»): все вещи, до единой, будут расклассифицированы и размещены рядом с себе подобными. Книги – к книгам, посуда – к посуде, платье – к платью, хозяйственный инструмент – к хозяйственному инструменту…

Эпилептоид учитывает при расположении вещей и фактор актуальности тоже: одни предметы, используемые много и часто, он оставляет под рукой, в зоне лёгкой досягаемости; другие, имеющие сезонную периодичность использования или привязанные к определённым, например, праздничным датам, эпилептоид прячет куда-то подальше, но всегда помнит – куда именно.

В обитаемом эпилептоидом пространстве нет вещей бесполезных. Каждый предмет либо уже используется, либо тщательно к этому подготовлен. Причём, обратите внимание, используется точно по назначению.

Определяемый эпилептоидным радикалом стиль поведения, как вы помните, это стремление взять под тотальный контроль всё окружающее пространство, всех, кто в нём находится, лишить их спонтанности, непредсказуемости поступков и, тем самым, избавить себя от разрушительных для психики, хаотичных, «лишних», информационных потоков и от тягостного переживания тревоги.

Так вот, наведение эпилептоидом формального порядка, как это описано выше, не только заключает в себе намерение жить в комфортно устроенном предметном мире, но и является прекрасным средством подавления других людей, лишения их самостоятельности, возможности действовать по своему усмотрению.

Все перечисленные тенденции – и систематизация предметов, отражающая их актуальность, полезность и готовность к использованию, и стремление не допустить ничьей спонтанной активности на занимаемой территории, и чёткое понимание, что тут к чему, ведут к формированию особой организации эпилептоидного пространства. Её следует назвать «функциональным зонированием», т. к. она предполагает, что каждому роду занятий, каждому обитателю в этом пространстве отведено определённое, специально подготовленное место.

На территории эпилептоида у каждого – своя «зона». Так удобнее контролировать людей. К тому же, так эффективнее можно организовать деятельность. Эпилептоид сам брезгует и другим не даёт делать что-либо в неприспособленных для этого условиях.