Текст книги "Звёзды за той темнотой"

– Ну знаешь… Если ты так ко мне относишься, то… – она ещё раз смерила его взглядом, полным презрения, – вали-ка ты вместе со своим братцем, а меня оставь в покое.

Потом были несколько дней как во сне, когда он, словно плывя по течению, звонил дяде Витале, напрашивался к нему в гости, просил помочь найти хотя бы комнату на первое время и подсобить с работой. Дядя Виталя, добрый, широкой души человек, был рад помочь. Они с Наташей словно сбежали из города, в котором выросли и в котором остались практически все их друзья и родные. Потом были слёзы мамы на вокзале, три сумки вещей на двоих и зудящая мысль, что он поступает неправильно, сам обрубает эти невидимые нити, связывающие его с любимыми и любящими его людьми. А что дальше?

А дальше всё было совсем нелегко. Такова плата за гордость. Бесконечные съёмные квартиры, ссоры на фоне полного безденежья, мучительное желание вернуться в родной город. Потом в финансовом плане всё стало налаживаться. Влад работал как проклятый, Наташа тоже старалась. Это уже после произошло знакомство с Толей и его женой, совместные планы, реализация проектов, первое за долгие годы путешествие за границу.

Потом родилась Лиза, жизнь заиграла новыми красками. Редкие поездки – теперь уже в гости – в некогда родной город, дорогие подарки родителям как демонстрация своего успеха. И полный игнор в отношении Сергея. Кажется, только на похоронах отца они перекинулись парой фраз и зачем-то обменялись номерами телефонов. Никто из них так ни разу и не позвонил другому.

Это сейчас, сидя на кровати в гостиничном номере, он прекрасно осознавал, что все эти годы мог и должен был общаться с братом. Сергей обязательно признался бы в своей лжи, в своей глупой, никому не нужной выдумке… в самой идиотской на свете шутке. Ему всего лишь нужно было дать шанс. Всего один звонок, одна встреча. Об этом ему придётся жалеть всю оставшуюся жизнь. Но будет ли он жалеть о том выборе, который сделал, сохранив отношения с Наташей? Никогда! Она и Лиза – самое ценное, что было, есть и будет в его жизни.

Он набрал номер жены.

– Алло.

– Привет, любимая.

– Привет, милый. Как ты там?

– Да неплохо. Вот собираю вещи, завтра в четыре прилетаю. Встретишь или лучше на такси?

– Давай на такси, мне в полтретьего Лизку из музыкалки забирать, пока до аэропорта доеду, уже будет часов пять, наверное. Тем более ты же знаешь, как я вожу. А так дома успею приготовить что-нибудь вкусненькое.

– Хорошо, тогда такси закажу.

– Как Сергей?

– Плохо. Врачи говорят, счёт на дни пошёл. Хоть успел, как говорится…

– А что, потом на похороны снова поедешь?

– Нет, я с этим всё решил здесь. Лиза как? Балуется?

– Как всегда. Мы по тебе скучаем, давай не задерживайся.

– Я тоже скучаю. Наташ…

– Что?

– Я тебя люблю.

– М-м-м… Так приятно это слышать! Я тебя тоже очень люблю. Слушай, чуть не забыла, тут вчера Толя звонил, спрашивал про какой-то проект – вентиляции школы, что ли. Говорит, в прошлом году вы вместе с одной фирмой делали… «Аллонс» вроде… не помню точно. В общем, приедешь – сам разберёшься. У Толи, как всегда, всё срочно, всё горит… Алло, Владь? Алло, ты где там? Алло…

Он слушал её голос в трубке, но не мог произнести ни слова. Его глаза жадно впились в экран телевизора, включённого без звука. Там шёл экстренный выпуск новостей, посвящённый какому-то ЧП. Так ничего и не ответив жене, он положил телефон на кровать, нашёл пульт от телевизора и увеличил громкость, хотя ему казалось, что он и без звука слышит всё, о чём сообщала взволнованная ведущая.

«По последним данным, число жертв взрыва составляет пять человек, ещё двенадцать госпитализированы в городскую больницу. По словам врачей, трое из них находятся в критическом состоянии…»

Перед оцепеневшим Владом замелькали кадры с места происшествия: обезумевшие от страха лица, много людей в форме, спасатели несут на носилках одного из раненых.

«Возбуждено уголовное дело по статье “Теракт”. По информации Следственного комитета, взрывное устройство, сработавшее во время концерта, было начинено металлическими предметами».

Влад попытался проглотить тяжёлый ком в горле. Он не мог поверить в то, что видел. Этого просто не могло быть. Наконец, словно очнувшись, он вскочил с кровати, быстро оделся и выбежал из номера.

Вскоре он уже неистово стучал в дверь хосписа, даже не помня, как попал сюда – приехал ли на такси или прибежал. Испуганная медсестра, открывшая дверь, сразу увидела в его лице нечто такое, с чем нельзя спорить. Её хватило только на один вопрос:

– К кому?

– Сергей… Кравский… Двенадцатая.

Она утвердительно кивнула.

– Второй этаж. Только… пожалуйста, не шумите.

Он забежал в полумрак палаты. Света из коридора было вполне достаточно, чтобы рассмотреть Сергея. Тот не спал, словно ждал брата, лёжа на боку с открытыми глазами. Влад упал перед ним на колени и упёрся лбом в худые запястья. Его трясло от беззвучных рыданий. Сергей, словно всё понимая, освободил из-под его головы руку и молча погладил по затылку.

Прошло довольно много времени, прежде чем Влад смог прошептать:

– Прости.

Сергей всё так же молча гладил его по голове. А Влад, не в силах погасить рыдания, тихо всхлипывал и снова и снова повторял шёпотом:

– Прости… Прости… Прости…

Глава 2
Умереть, исчезнуть, раствориться

Худощавый парень с длинными, давно не мытыми волосами поставил чашку чая на компьютерный стол и продолжил внимательно читать очередную сводку новостей. Какое-то дикое веселье, рвущееся наружу, не давало ему посидеть спокойно и пару секунд: он то постукивал по столу длинными тонкими узловатыми пальцами, словно барабанными палочками, то дёргал ногами в такт слышной одному только ему ритмичной музыке. Изредка, отрываясь от монитора, он вскакивал с кресла, подбегал к окну, несколько секунд вглядывался вдаль и так же резко возвращался на место. Он был возбуждён и пугающе весел. Что-то, о чём он читал в интернете, очень радовало его.

Обведя комнату диким взглядом, он громко хохотнул и, словно вспомнив, схватил кружку с остывшим чаем и отпил. Его весёлость улетучилась в долю секунды, с гримасой отвращения он соскочил с кресла, забежал в ванную и выплюнул недопитый чай в раковину. Хорошенько прополоскав рот водой, он прошёл на кухню, взял в руки початую пачку с чайными пакетиками и со злостью кинул её в мусорное ведро. Как он мог не заметить эту огромную красную ягоду на лицевой стороне? И эту надпись «С ароматом клубники»? Воспоминания миллионами невидимых иголок впились в его голову. Он обхватил её руками, но от них так просто не укрыться. От них никак не скроешься…

* * *

– Дети, познакомьтесь, у нас в классе новый ученик, Клюшин Андрей!

Он стоит перед новым классом, руки его новой классной руководительницы у него на плечах. Все с интересом смотрят на него. Ему очень неловко, он стесняется такого внимания, ведь пиджак, купленный с таким трудом мамой, явно на пару размеров больше. Он смотрит на свои потёртые туфли – под слоем гуталина новее они не стали.

– Падай сюда! – пока незнакомый ему одноклассник смотрит на него ярко-голубыми глазами. Какие удивительные.

– Андрей! – он протягивает руку, но голубоглазый почему-то не спешит её пожать.

Андрею становится очень неуютно рядом с ним.

– Сам откуда? – наконец спрашивает новый одноклассник шёпотом, глядя в сторону доски.

– Из области. Малиновка, слыхал? – Андрею не очень-то хочется отвечать этому хаму.

– Деревня? – тот обращается к нему всё так же, не поворачиваясь.

– Ну да.

– Колхозник, короче, – он чуть слышно хихикает.

Андрей не реагирует. Видимо, ему будет нелегко подружиться с этим типом.

– Пахан кем работает?

«Почему он спрашивает об этом?»

– У меня только мама.

Андрею больше не хочется разговаривать с ним, но он не может просто взять и замолчать.

– Умер?

– Не знаю. Я его никогда не видел.

– А, понял. И мать, небось, не особо рассказывала? – теперь тот смотрит прямо на него своими смеющимися, удивительно яркими глазами.

– Не рассказывала, – Андрей отворачивается. Голубоглазый раздражает его.

– А знаешь почему?

– Нет.

– Потому что сама не помнит, кому дала по пьяни. Её там, наверное, всей вашей Малиновкой мужики по кругу гоняли, а потом ты родился – и пойди разберись, от какого алкаша.

Он сдавленно хихикает.

– Прекрати! – Андрею обидно до слёз, он сжимает тонкие пальцы в кулаки.

– Ты что, чмо, быковать вздумал? На перемене увидимся за школой. – Он уже не смеётся, его глаза наполнены какой-то холодной злобой. Андрей боится смотреть в эти глаза…

– Короче, пообщался с новеньким, – голубоглазый картинно расхаживает среди нескольких любопытных одноклассников.

Андрей стоит в центре, опустив голову. Что же сейчас будет?

– Рассказал мне немного о себе. Мать, говорит, у него шлюха конченая, залетела – сама не помнит от кого.

– Я не говорил такого! – Андрей кричит, горькие слёзы застревают у него в горле, он ни за что не расплачется перед ними, ни за что.

– В смысле не говорил? – Голубоглазый останавливается перед Андреем и смотрит ему в глаза. – Я тебя спросил – ты не возражал. Или ты меня перед всеми фуфлометом хочешь выставить?

– Моя мама не шлюха! – Слёзы всё-таки наворачиваются на глаза.

– Да ладно, я же пошутил, ты чего? Я, кстати, Лобов Максим, можно просто Макс! – он протягивает руку.

Опешивший Андрей растерянно оглядывает смеющиеся лица одноклассников.

– Андрей…

Не успев протянуть руку в ответ, он сгибается от звонкой, жгучей пощёчины. Все, словно по команде, громко хохочут.

– Ты что, падаль, руку мне собрался жать? Тебя там в этой вашей Малиновке самого заместо мамки не пользовали?

Андрей, выпрямив спину, сжимает кулак с твёрдым намерением ударить обидчика в ответ. У него впереди долгие годы, где он будет ненавидеть себя за этот момент, что не смог, испугался, не ударил.

– А я Ваня Карчин!

К нему подходит большой пухлый парень с прыщавым лицом. Чёрная чёлка свисает на его маленькие тёмные глаза. И снова пощёчина, только в этот раз он, не удержавшись на ногах, падает на грязный потрескавшийся асфальт. И снова хохот любопытных зрителей. Не в силах более сдерживаться, он закрывает лицо руками и громко плачет. Кто-то больно пинает его по рёбрам. За что они с ним так? Что он сделал им плохого?

Он так и не стал для них Андреем Клюшиным.

* * *

– Шлюхин, ты чего сидишь? – запыхавшийся Лобов склоняется над ним. – Бегом на ворота, мразь! И попробуй хоть один пропустить!

Они играют с параллельным классом в футбол. Андрей не хочет, но он уже привык к тому, что с Лобовым – а особенно с Карчиным – спорить нельзя. Они проиграли со счётом четыре – шесть. Его снова ведут за школу, вокруг толпа любопытных школьников идёт следом, среди них и девочки.

– Я тебя предупреждал! – Лобов смотрит на него холодным, злобным взглядом.

– Пожалуйста, не бей. Мы ведь все проиграли…

Лобов снова расхаживает взад-вперёд, рисуется перед внимательными зрителями. Прям прирождённый актёр.

– Не бить, говоришь? – Он останавливается и поглаживает большим пальцем подбородок, словно решая какую-то сложную задачу. – Хорошо. Мы не будем тебя бить, если ты принесёшь завтра по сто рублей за каждый пропущенный гол. Идёт?

Андрей смотрит на свои пыльные кеды. Шестьсот рублей – да это нереально, где столько взять? Он после школы, конечно, помогает маме мыть подъезды, там платят по две тысячи за каждый пролёт, но это в месяц. Просить у мамы такие деньги бессмысленно. Где-то глубоко мелькнула мысль сказать, что, даже если бы у него было столько денег, он всё равно их не отдал бы им.

– Ну что молчишь, Шлюхин? Будут бабки или нет?

– Нет.

Он стоит, стиснув зубы, всё так же смотрит на потёртые кеды. Он знает: сейчас Лобов или Карчин его ударят, потом ещё и ещё. Лишь бы не заплакать. Если они не смогут заставить его плакать, это будет хоть какая-то победа. Хоть в чём-то.

– Да что ты цацкаешься с ним?! – слышится раздражённый голос Карчина сзади.

Он не успевает среагировать, как сильные пухлые пальцы хватают его за трико и резко стягивают вниз вместе с трусами. В сумасшедшей панике он пытается надеть их обратно, сгибается и получает сильный удар коленом в голову от Лобова. Всё кругом крутится, как в безумной карусели: смеющиеся лица, серое, равнодушное ко всему небо, жёлтые листья. Он никак не может сообразить, что случилось, почему все так смеются, их смех доносится словно издалека.

Осознание приходит с новым витком бессмысленной пытки: он лежит на спине, раскинув руки, со спущенными трусами, все смотрят на него, и им очень смешно. Он как никогда отчётливо хочет умереть. Исчезнуть из памяти всех, кто его знал. Раствориться, смешаться с этими грязными листьями. И снова одна и та же мысль: за что они с ним так?

– Лобок, ты совсем офигел, что ли?

Он знает этот голос. Ксюша Кислицына. Только она могла так обращаться к Лобову.

Прохладный пакет накрывает его наготу.

– Слышь, ты давай…

– Что? Что «давай»? Ну скажи!

– Ты так не разговаривай, слышь. Нашла кого защищать. Мы из-за него проиграли, вообще-то.

– Ты, Лобок, решил весь проигрыш на него повесить? А сам больше забивать не пробовал? Может, и тебе штаны пора снимать, а?

Сдавленное хихиканье кого-то из толпы. Лобов молча разворачивается и уходит. Он никогда не сможет нагрубить ей, все это знают, ведь она встречается с Мишей Цыплаковым из одиннадцатого класса. Его боится вся школа.

Ксюша… Как часто он думал о ней перед сном, представлял, будто какие-то бандиты сковали их одной цепью и днём они вынуждены скрываться от них, а каждую ночь засыпают в обнимку, и он будто нечаянно касается её налитой упругой груди, а она совсем не против…

Она была самой яркой девочкой в классе, а класса с девятого – во всей школе. Уже в седьмом у неё начала формироваться красивая фигура, а в восьмом она по-настоящему расцвела. Даже физрук, старый хрыч, топорщил седые усы и не отрываясь смотрел на неё маслянистым взором, когда та приходила на физкультуру в коротком топе и обтягивающих лосинах. Все в классе хотели с ней дружить, даже толстая дочка директрисы. И все мальчики наверняка тоже думали о ней перед сном.

* * *

В один из дней он после уроков заглянул в открытые двери спортзала. Ни души – значит, можно открыть кабинет и взять баскетбольный мяч. Он уже несколько раз так делал; за котельной была старая площадка, неизвестно кем и когда построенная, и там висел щит с баскетбольным кольцом. Он брал из открытого кабинета физрука мяч – тот, даже когда видел это, не возражал. Приходил туда и кидал мяч в кольцо, соревнуясь со своими вымышленными друзьями. В этом состязании при любых раскладах он был победителем.

Постукивая мячом об асфальт, Андрей зашёл на огороженную металлической сеткой площадку и вздрогнул от окликнувшего его голоса:

– Клюшин…

На перевёрнутом деревянном ящике сидела Кислицына. Лицо у неё было заплаканным, тушь растеклась тёмными разводами по щекам, но даже в таком виде она всё равно была красива.

– А? Да? Что? – Он растерялся и не знал, как себя вести, ведь за почти два года, которые они проучились в одном классе, она обратилась к нему впервые.

– Есть спички? – Он только сейчас заметил пачку тонких сигарет в её руке.

– Спички? Нет.

– Могла бы и не спрашивать, – она разочарованно отвернулась.

– Я сейчас найду!

Он найдёт для неё спички, чего бы это ни стоило, лишь бы быть хоть немного полезным для неё, лишь бы она ещё раз обратилась к нему…

– Правда? – она снова посмотрела на него. – Я была бы тебе признательна…

Он изо всех сил рванул в сторону школы. Он знал, где старшеклассники собираются покурить, даже не пытаясь скрыться от учительских глаз. Лишь бы там не было никого из одноклассников. Он выглянул из-за угла. Двое одиннадцатиклассников о чём-то разговаривали, и один из них, докурив сигарету, бросил окурок на землю. Они прошли мимо, не заметив Андрея. Подбежав, он поднял с земли непотушенный окурок. Отлично! Лишь бы Ксюша его дождалась! Он снова забежал на площадку. Она всё так же сидела на ящике. Ура!

– Нашёл? – она посмотрела на него так, словно ожидала услышать отрицательный ответ.

– Вот! – он, улыбаясь, протянул ей дымящийся окурок.

– О, спасибки! – Прикурив сигарету, она подала ему пачку. – Будешь?

– Нет, спасибо.

Он присел на корточки рядом с ней, улыбаясь. Был доволен собой.

– Ты часто сюда приходишь поиграть? – спросила Ксюша.

Она с ним разговаривает. Какой чудесный день!

– Да нет, когда маме не надо помогать…

Андрей замолчал. Зря он начал про помощь маме, сейчас она спросит об этом, а что он скажет? Что моет подъезды?

– Ты такой молодец! Я, например, терпеть не могу ни готовить, ни убираться, и вообще любая работа по дому меня бесит.

– А… – Он не мог решить, надо ли об этом спрашивать, но пауза слишком затянулась, девушка могла встать и уйти. – Что у тебя случилось?

– В смысле?

– Ну, ты плакала… Я просто… Может…

– А, ты про это. Да ерунда. С парнем рассталась.

– С Мишей?

– Ну. Урод ещё тот. Просто псих. Достал со своими указами: так делай, так не делай. Пусть найдёт себе серую мышь и указывает ей.

– А… Ну хорошо.

– Что хорошего?

Она с удивлением посмотрела на него, и он поспешно отвёл взгляд.

– Ну, я думал, что-то случилось. А это… Мне кажется, об этом не стоит плакать.

– Знаешь, а ведь ты на сто процентов прав! – Она заулыбалась, и его заполнило чувство счастья от того, что он стал причиной этой улыбки. – Ладно, ты играй, а я пойду.

– А может, вместе? – Он сам от себя не ожидал такой смелости.

– Я бы с удовольствием, но у меня маникюр, – она растопырила пальчики с длинными накрашенными ногтями. – Боюсь испортить.

– Так они же это… отрастут.

Она молча взглянула на него, он тоже посмотрел в её смеющиеся глаза и не отвернулся. Это было одно из лучших мгновений в его жизни.

– Да знаешь, и чёрт с ними! Во что играем?

– В двадцать одно! – Он вскочил на ноги и подбежал к укатившемуся мячу. – Знаешь?

– Нет, конечно. Научи!

Они по очереди кидали мяч в кольцо. Она совсем не умела играть, но пару раз у неё получилось попасть; она смеялась, закинув голову.

Они поиграли всего минут двадцать, но какие же это были счастливые минуты для него. Уже уходя с площадки, она как бы небрежно сказала:

– Ты хороший, Клюшин. Не позволяй им себя обижать.

Он молча кивнул. Как ему это сделать?

На следующий день, зайдя в класс, он сразу заметил её. Её тёмные волосы до плеч превратились в светлое каре. Увидев его, она показала пальцем на новую причёску, и он отчётливо прочитал по губам: «Отрастут». Она снова была весёлой и жизнерадостной.

После он много раз приходил на площадку с мячом, надеясь встретить её там снова. Но никого не было, а играть совсем не хотелось. Он некоторое время ждал чего-то и уходил, так и не сделав ни одного броска.

* * *

Десятый класс стал для Андрея относительно спокойным. Он очень просил маму найти деньги, чтобы была возможность поступить в колледж после девятого, но она не смогла, и ему пришлось снова идти в ненавистную школу. Он никогда не рассказывал ей о своих взаимоотношениях с одноклассниками: она и так была слишком усталой, чтобы думать ещё и о его проблемах.

В тот год к ним в класс пришёл новенький – Радик Атущан, маленький, смуглый, с глазами как маслины. Внимание Лобова и Карчина переключилось на него, и ему, как и Андрею раньше, приходилось нелегко. Сначала они били его, потом заставляли играть унизительные роли: то он пёс, бегущий на четвереньках и лающий на всех, то обезьяна, то велели обматерить учителя географии, вечно потного, жирного и похабного. Однажды они заставили Радика залезть на подоконник и кукарекать в открытое окно. Они громко хохотали – почему-то это казалось им смешным.

Глубоко в душе Андрей тоже радовался, видя чужие унижения, ведь это означало, что он не один такой. Как-то само собой получилось, что они стали дружить, – наверное, потому, что с ними почти никто больше не общался. Оказалось, что они жили в одном районе, всего в двух кварталах, поэтому часто ходили в школу и из школы вместе и беседовали о разном. На всех уроках они сидели за одной партой. Радик оказался очень интересным парнем, он знал удивительные фокусы с картами и научил Андрея играть в шахматы. Андрей, в свою очередь, помогал ему с некоторыми предметами.

А потом всё изменилось. Радик стал шутом для всех. Он, конечно, умел шутить и пародировать людей, но то, с каким наигранным удовольствием он смешил своих вчерашних мучителей, дико раздражало Андрея. Зачем он делает это? Не лучше ли получить пару тумаков, но не быть для них клоуном? Постепенно отношение Лобова и Карчина к Радику поменялось, они уже не били его, не унижали. А вместе с тем изменилось и отношение Радика к Андрею: он больше не хотел сидеть с приятелем за одной партой, в редкие дни, когда они вместе шли из школы домой, общался как-то нехотя.

В конце года Радик окончательно перестал с ним разговаривать, ему, скорее всего, приказали это сделать. Андрей буквально кожей чувствовал этот виновато-просящий взгляд предавшего друга. Да и были ли они друзьями? Только если по несчастью. Теперь Радик общался с Лобовым и Карчиным, но Андрей несколько раз видел, как он отдаёт им свои карманные деньги. Что же это за дружба такая? Окончательно потеряв надежду, он снова стал забитым, запуганным одиночкой, играющим лишь со своими вымышленными друзьями.

* * *

Совсем недавно начался его последний, одиннадцатый учебный год.

Урок химии. Его любимый предмет. Учительница раздаёт тесты, все они очень лёгкие для него. Он первым заполняет свой тест и кладёт на учительский стол.

– Молодец, Клюшин. – Пожилая учительница всегда его хвалит, особенно после того, как он занял второе место на областной олимпиаде.

Он возвращается и слышит шёпот Карчина за спиной:

– Эй, Шлюхин, на-ка, мой тоже заполни!

На его парту падает листок с вопросами. Андрей не прикасается к нему. Он не будет заполнять тесты для этого недоумка.

– Слышь, ты оглох, что ли?

Голос Карчина напоминает ему шипение какой-то рептилии. Может, вараны, к примеру, тоже так шипят?

– Шлюхин! Эй!

Шёпот уже слышен всему классу, некоторые ребята оборачиваются; в их числе и Ксюша. Она смотрит на него и словно ждёт каких-то действий. Он медленно оборачивается к Карчину и говорит:

– Меня зовут Андрей. Если хочешь, чтобы я помог тебе, попроси вежливо.

Карчин меняется в лице. Он откидывается на спинку стула и злобно смотрит на него.

– Он не умеет, – голос Кислицыной. – Он же максимально тупой!

Весь класс взрывается хохотом. Учительница долго успокаивает учеников. Андрей буквально физически чувствует тяжёлый взгляд Карчина на своём затылке. На его парту падает скомканный листок. Он разворачивает его. Прочитав, оглядывается посмотреть, откуда прилетело послание. Лобов, конечно, кто же ещё. Он не смеётся. Смотрит на него своим ледяным, полным свирепой злости взглядом.

«Ты труп, Шлюхин». Записка всё так же лежит перед ним. Андрею вдруг становится зябко. Он успевает придумать извинения, которые скажет Карчину на перемене.

Карчин слишком большой и сильный, Андрей при всём желании не смог бы сопротивляться. Тот тащит его по коридору, рядом Лобов. Они молчат. Словно сговорившись заранее, они открывают дверь в туалет и заталкивают его внутрь.

– Иван, я совсем не хотел тебя…

Он хочет попросить прощения, но Карчин сильно бьёт его в живот. Андрей некоторое время не может вдохнуть воздух, ему очень больно. Несколько одноклассников в предчувствии интересного зрелища толпятся позади Лобова. Наконец Андрей, немного отдышавшись, распрямляется. Карчин молча смотрит на него. Почему они ничего не говорят?

– Иван, я серьёзно, даже не думал…

Снова короткий удар в живот. Какой же он всё-таки сильный. Они снова молча чего-то ждут. Скорее, Карчин ждёт чего-то. Ограничится ли он этими ударами? Судя по взгляду, нет.

Андрею очень больно. Если Карчин ударит его в третий раз, точно не устоит.

– Чего ты хочешь? Я же прошу прощения, зачем ты бьёшь? – Ему, как и в седьмом классе, хочется плакать, но он сдерживается.

Карчин оборачивается к зрителям.

– Там в углу швабра.

Лобов берёт у одного из одноклассников деревянную швабру и протягивает её Карчину. Тот поворачивается к Андрею.

– Сейчас ты окунёшься головой в унитаз. Понял?

Андрей стоит на ватных ногах. Он ощущает небывалую слабость во всём теле.

– Я не буду…

– Если не сделаешь, я тебя прям здесь обоссу. Считаю до трёх. Понял? – Карчин смотрит на него своими чёрными глазками из-под чёлки, и Андрей понимает, что тот совсем не шутит.

Последняя попытка:

– Иван, пожалуйста, я был неправ, признаю. Я прошу… пожалуйста…

– Раз…

Андрей растерянно оглядывает одноклассников.

– Ребят, ну вы чего? – Слёзы предательски текут из глаз, он даже не пытается их скрыть. – Ну пожалуйста, не надо!

Он переходит на отчаянный крик, но застывшие ухмылки на лицах никуда не исчезают. Им интересно, сможет ли Карчин сделать это. И каждый из них рад, что это не он сейчас на месте Клюшина.

– Два, – Карчин перехватывает швабру поудобнее. Что он хочет ею делать? Бить?

– Я не буду… – Андрей закрывает лицо руками и громко, навзрыд плачет.

Сильные руки хватают его за волосы и толкают в кабинку. Он упирается руками в стенки, но, получив удар по почкам, падает на колени. Перед ним вонючий нужник. Он не хочет дышать этой вонью. Он почти уверен, что Карчин ограничится этим. Он не заслужил даже этого.

– Головой, пидор! Головой окунись!

Его толкают ногой в спину, и он вынужден упереться руками в холодный и скользкий напольный унитаз с рифлёными боковинами для подошв. Сквозь застилающие взор слёзы он видит ржавый след от постоянно стекающей воды на белой керамической поверхности. Он хочет кричать и не может, он задыхается, но не в силах сделать вдох.

Что-то твёрдое упирается ему в шею и придавливает его лицо к унитазу. Это Карчин двумя руками держит швабру и давит ею Андрею на затылок.

– На-ка, подержи, чтоб не дёргался!

Он отступает в сторону, пропуская Лобова в кабинку. Тот хватает швабру и ещё сильнее придавливает Андрея.

– Держи! Только смотри, чтоб не вырвался! – И обращается к Андрею: – Я же говорил, что обоссу!

Андрей делает последнюю попытку приподняться, поворачивает голову к Карчину и снова падает под тяжестью нависшего над ним Лобова. Швабра поцарапала его щёку, но эта боль – ничто. Он с ужасом смотрит, как Карчин расстёгивает ширинку. Он просто хочет его попугать, он не сделает этого. То, что он уже сделал, и так превосходит все ожидания любопытных одноклассников. Это всё неправда. Это всё не с ним.

Тёплая струя мочи ударяется о поверхность унитаза и тут же попадает на его лицо. Он всё-таки сделал это. И Лобов хохочет в голос. Он знал. Он даже написал это на листке. Ты труп. Ты умер. И снова это чёткое, осознанное желание умереть. Раствориться. Исчезнуть.

Его уже никто не держит. Он сидит на мокром полу, закрыв лицо руками. От понимания всего ужаса положения всё тело сотрясает сильная дрожь.

Кто-то другой мочится на его голову – кто-то третий после Карчина и Лобова. Немые рыдания застряли где-то в груди. Он не хочет слышать эти сдавленные смешки и шутливые комментарии. Он унижен, раздавлен и мёртв. Он хочет, чтобы ему всё стало безразлично. Он слышит эти ненавистные голоса и мысленно проклинает каждого. Будь его воля, он бы убил их всех. А Лобова и Карчина убивал бы медленно. Очень медленно.

– Хорош, Петросян. Наш человек.

Лобов хвалит того третьего. Андрей знает, кого в классе называют Петросяном. Это его бывший единственный друг. Он убирает ладони от лица и видит испуганное лицо Радика. Тот поспешно прячет маленький сморщенный пенис и застёгивает ширинку. Он похож на затравленного зверька, он настолько испуган, что, кажется, еле стоит на трясущихся ногах. Андрей знает, чего он так боится. Он боится оказаться на его месте. И готов ради этого сделать всё что угодно. Как же он жалок и смешон.

– Давай, кто следующий? – Лобов словно приглашает одноклассников на бесплатный аттракцион. – Пухин, бегом сюда.

– Я не хочу.

Пухин, долговязый и конопатый увалень, который до потери сознания боится Лобова, отказывается ему подчиниться.

– Не понял? В смысле – не хочешь?

– Я ссать не хочу, – Пухин начинает заикаться.

– Ну плюнь тогда. Прямо в рожу плюй.

Пухин, подгоняемый страхом, неуклюже подбегает к Андрею и плюёт ему в лицо.

– Так… – Лобов отталкивает Пухина. – Следующий. Кто там?

Он заставил каждого плюнуть. В конце концов это должно прекратиться. Всё и всегда когда-нибудь прекращается. И жизнь человеческая, к счастью, тоже.

Андрей как в тумане долго умывается над раковиной. Как в тумане идёт домой, открывает шкаф на кухне и достаёт уксусную эссенцию. Зубами срывает пластиковый наконечник. Наливает в кружку – выходит больше половины. Задерживает дыхание и старается выпить всё залпом.

Он очнётся в больнице. Первое, что он увидит, – заплаканное лицо мамы. Она смотрит на него, по её щекам текут слёзы. Он хочет попросить у неё прощения, но не может. Он ещё долго не сможет разговаривать. Он очень жалеет, что выбрал уксус. Надо было залезть через чердак на крышу и броситься вниз. Там бы шансов вообще не было. Ему жалко маму. Она так любит его. Он подвёл её. Вот если бы он и не родился вовсе… Вот это было бы здорово. А сейчас поздно, мама всё равно его любит, и она будет очень сильно страдать, если он довершит задуманное. Какой же он эгоист! Просто бестолочь. Опущенная, обоссанная бестолочь.

Потом были долгие, бессмысленные беседы с разными психотерапевтами. Ни одному из них он не признался, что произошло. Он просто хотел выпить воды и перепутал бутылки. Не верите? Ну и катитесь к чёрту. Потом разговоры с мамой. Несколько учителей приходили к ним домой после выписки и настойчиво спрашивали, не обижали ли его в классе. Ещё этот тупой участковый с усиками. Он никому ничего не рассказал. Однажды, когда-нибудь он им всем отомстит. Они узнают, кого породили. И да, он будет жить хотя бы ради этого.

* * *

Время до конца учебного года тянулось так медленно, что Андрею иногда казалось, что оно вообще остановилось. Его больше не трогали. Не били, не докапывались и не оскорбляли. Только однажды в порыве общего веселья Лобов в присутствии нескольких одноклассников спросил:

– Слышь, Клюшин! У разных людей моча на вкус тоже разная?

И загоготал. Больной ублюдок. Ничего, час расправы близок…

Подходил к концу выпускной. Андрей так и не смог воплотить желаемое: расстрелять, взорвать, сжечь Лобова и Карчина и иже с ними. Не было ни средств, ни какой-либо возможности. Тот складной нож, что он принёс во внутреннем кармане пиджака, только рассмешил бы их.

– Ой, дети…

Их классная явно была подвыпившей. Сидя на скамейке и вытянув ноги без туфель, она обвела всех взглядом.

– Вы мой самый лучший выпуск! Клянусь! Лобов… – она фамильярно провела ладонью по его, как всегда, коротко стриженной голове. – Лобов, ты молодец! А где твой друг, милый друг?