Текст книги "Особенности национальной гарнизонной службы"

Ликбез

Номинально образование играло и играет немаловажную роль в карьере военного. Наличие соответствующего диплома формально не только облегчает служебный рост офицера, но может существенно снизить размеры «благодарности», в обязательном порядке входившей в «джентльменский набор» того, что называется выдвижением на вышестоящую должность. Продвижение по службе в ближайшем будущем меня, казалось бы, не ждало, но, воспользовавшись добрым советом начальника отдела кадров, я присоединился к одному из офицеров политуправления – такому же, как и я, «гражданскому пиджаку», который намеревался экстерном пройти военный ликбез. Предстоящая учеба в одном из высших военно-политических училищ, как предполагалось, должна была превратить нас, убогих обладателей гражданских дипломов, в «почти военных» людей.

Регион, в котором дислоцировалось выбранное нами училище, люди, которые там жили и живут, произвели на меня неизгладимое впечатление. Однако, не теряя надежды поведать миру о своей любви к ним, я все-таки постараюсь не выходить за рамки армейской темы и расскажу лишь пару эпизодов, связанных с моей учебой в славном военном вузе.

Общее знакомство с такими же «пиджаками», прибывшими ликвидировать военную безграмотность практически из всех округов, состоялось в первое же утро после прибытия, и остаток дня мы с приятелем посвятили устройству на новом месте.

Поместили нас в расположении одной из курсантских рот, обитатели которой находились на войсковой стажировке. Выделенные нам койки были не хуже и не лучше других, белье – вполне сносным, поэтому обустройство завершилось в считанные минуты, по прошествию которых мы получили возможность внимательнее разглядеть своих новых боевых товарищей.

Контингент, надо сказать, подобрался весьма разношерстый. На парочку старших офицеров, приехавших сюда с целью упростить дальнейшее служебное продвижение, приходилось три десятка младших офицеров и около сотни прапорщиков, большинство из которых интересовал не столько диплом, сколько возможность оторваться от наскучившей службы по полной программе. И первое свидетельство этого глубокомысленного вывода было незамедлительно нам представлено. Без какого-либо требования с нашей стороны.

Мы еще только раскладывали по полочкам прикроватных тумбочек банные и бритвенные принадлежности, когда внимание наше привлек грохот, донесшийся со стороны лестницы и сопровождавшийся отборным матом. Через мгновение дверь, ведущая в нашу казарму, распахнулась, и на пороге возникли две прапорщицкие фигуры, которые при ближайшем рассмотрении оказались принадлежащими как минимум античным атлетам. В самом деле: каждый из наших новых знакомцев тащил по четыре ящика с бутылками, совокупный объем и вес которых казались неподъемными. Как уж им удалось протащить явно контрабандный груз через КПП и штаб училища незамеченными, не скажу, но в расположении они появились явно довольными от сознания выполненного долга.

– Для чего вы наволокли столько выпивки? – не столько с угрозой, сколько с любопытством спросил виновников переполоха майор, назначенный командиром нашей учебной группы. – День рождения собрались отмечать?

– Никак нет, товарищ майор, – бойко блеснул металлическими зубами один из античных героев, потирая руки. – Мы с БАМа, а там у нас выпивки днем с огнем не отыщешь!

Присоединившийся к разговору второй герой античного эпоса объяснил, что единственная реальная проблема на строительстве Байкало-Амурской магистрали, куда был переброшен их стройбат, – острейший дефицит спиртного, который они и попытались преодолеть, попав на «Большую землю» и закупив в первом попавшемся магазине для начала 160 (!) бутылок. Водки, коньяка, ликера, вина, пива.

– Представляете, – трагическим тоном сказал он, стараясь максимально задействовать наше воображение, – на этот Новый год нам так и не удалось раздобыть спиртного!

– А как же военторг? – спросил майор.

– А что военторг, – завершил драматическое повествование один из атлантов-прапорщиков. – Военторгу спасибо! Выбрали мы там подчистую весь наличный одеколон и встретили Новый год как положено!

– Гадость этот их французский одеколон! – мрачно констатировал второй титан.

Танкодром

Отшумели теоретические и практические занятия, которыми преподаватели училища самоотверженно загружали с утра до вечера, настала пора экзаменов по дисциплинам, от которых я был и остаюсь весьма далек по причинам не только и не столько своей непроходимой тупости, сколько из-за того, что у нас абсолютно не было возможности заниматься. К сожалению, от занятий нас с приятелем отвлекали отнюдь не только прекрасные сибирячки, ради которых вполне можно было отказаться от всех на свете дипломов и сертификатов. Непреодолимой преградой на пути нашей искренней жажды освоения бездонного кладезя военных знаний оказались сотоварищи по экстерну, собранные со всех концов необъятной страны.

Особенно досаждали выходцы из строительных частей, работающих на БАМе, люди, получающие баснословные по тем временам оклады, но полностью оторванные от человеческой цивилизации, компенсируемой ими путем бесконечных попоек. Первое, что сделали эти явно незаконные сыновья Урана и Геи [14]14
  Согласно мифологии, бог неба Уран и его супруга богиня Земли Гея были родителями титанов.– Примеч. редактора.


[Закрыть] по прибытию в училище, была массовая закупка спиртного. Второе – начало героического его уничтожения, конца которому за три месяца совместного проживания в курсантской казарме мы так и не дождались. Беспросветные пьянки наших военных строителей сопровождались таким же бесконечным проигрыванием популярных шлягеров, один из которых чуть не стоил жизни некоему заместителю командира дорожностроительной роты по политчасти. В течение нескольких часов их долго и убедительно просили уменьшить громкость, а потом кто-то из ребят сделал это сам. Опустив с размаху стереофонический двухкассетник на голову одного из прапорщиков. Впрочем, это совсем другая история.

Не помню, как точно назывался предмет, преподаватель которого, танкист по специальности, почему-то решил, что мы всенепременно должны обладать навыками вождения бронетехники. Но случилось так, что во время сдачи государственного экзамена именно по этой дисциплине я по непонятной мне и сегодня причине оказался первым из тех, кому предстояло завести настоящий танк и проехать сколько-то метров, преодолев какие-то там препятствия. На сурового полковника не подействовали ни мои уверения в том, что «живой» танк я видел только на параде, ни то, что никогда раньше я не учился в военных вузах и не служил «по-настоящему» в войсках. Уверовав в то, что мои отговорки не более чем обычное для людей военных молодечество, он заставил-таки меня одеть шлемофон и влезть на место механика-водителя.

Все, что произошло после, я вспоминаю, как ночной кошмар. Помня кое-что из теории, которую он же нам и преподавал, я завел танк (!), сдвинул его с места, а потом какое-то время энергично дергал за рычаги управления, находясь от рева двигателя, грохота гусениц, духоты в полуконтуженном состоянии, ничего не видя и не слыша. Очнулся я только тогда, когда двигатель, чихнув, заглох. По-прежнему ничего не соображая, я выкарабкался из чрева чудовища и с трудом стал на непроизвольно сгибающиеся в коленях ноги. А потом посмотрел на замерших в немом оцепенении сокурсников и побелевшего лицом полковника, на губах которого застыла страдальческая улыбка.

– Вообще-то тебя следовало бы отдать под трибунал! – как сквозь толстый слой ваты донесся до меня шепот преподавателя. – Ас несчастный! Ставлю тебе пять, а вождение на сегодня прекратить! Всем разойтись!

Только парой часов позже, почти отойдя от пережитого шока, я узнал, что, оказывается, со стороны мое вождение грозной боевой машины смотрелось вполне даже прилично. Казалось, что я с уверенностью настоящего армейского лихача вожу танк, делаю неправдоподобно резкие повороты на месте, резво прыгаю через какие-то препятствия, а потом на ходу несусь на строй своих приятелей и глушу мотор в каком-то полуметре от них…

Я до сих пор не знаю, какие силы заставили меня сесть в танк, а какие спасли от человекоубийства. И благодарю Создателя за то, что все так славно кончилось. А за рычаги управления бронетехникой я больше не сяду ни за что на свете. Увольте.

Граната

Армейское скудоумие и тупоголовие никогда и ни для кого не составляло тайны. Жертвой одного из таких военных дубизмов стал в очередной раз и я сам, проходивший к тому времени офицерскую службу в Центральной Европе, до предела нашпигованной советскими дивизиями.

Я уже почти смирился с пребыванием в том дурдоме, который назывался армией, и практически без ужаса наблюдал реальное состояние боеготовности первого эшелона группировки советских войск, противостоящей натовским войскам в этой части мира. Вполне спокойно узнавал я, скажем, о том, что изготовленная для наших славных Вооруженных сил бытовая техника, производство которой без всяких сомнений закупалась по госзаказу, стоит в четыре раза дороже, чем такая же точно дребедень, реализуемая в обычных магазинах. Практически даже не улыбался, когда оказывалось, что грузовые «Уралы», работающие на бензине 93-ей марки, сжирают по литру горючего на каждый километр маршрута. Не смеялся, когда, присутствуя при 500-километровом марше новеньких с иголочки Т-80, которые так устрашающе ревели турбинами, узнавал, что они пожирали тонны авиационного керосина, но были не в состоянии пройти на одной заправке и половину того расстояния, которое указывалось в заводской документации. Без тени улыбки воспринимал я и информацию о том, что войска на деле никогда не смогут выполнить боевой приказ по высадке в каком-нибудь Копенгагене, потому что танки, предназначенные для переброски морем и усиления десанта, оказывались значительно шире, чем внутренние емкости тех транспортных судов, которые сконструировали специально для их перевозки.

Словом, я почти смирился со своим пребыванием в армии, когда на мое несчастье в нашем политуправлении появился новый зам – боевой генерал, прошедший Афганистан и никак не способный понять, для чего армия терпит тех жалких гражданских субчиков, которыми, по его мнению, являлись офицеры нашего отдела. Понаблюдав какое-то время за нашими тщетными потугами по-военному доложиться, отчеканить шаг во время передвижения по коридору, четко повернуться на каблуках кавалерийских сапог, он принял решение провести настоящую командирскую подготовку, в ходе которой нам предстояло водить машины, стрелять из пистолета, автомата и гранатомета и метать гранаты – противотанковые и противопехотные. Скорее всего, его инквизиторский ум планировал еще нечто подобное, однако, к счастью, на метании гранат наши армейские приключения того периода завершились. И слава Богу!

Здоровенный «КамАЗ» с прицепом я отводил вполне прилично, если не считать вырванных с корнем ворот автопарка и пары сбитых дорожных указателей. Неожиданно для самого себя неплохо отстрелял из пистолета и гранатомета, а с помощью приятеля – руководителя стрельб – уложил положенное количество совершенно неразличимых при моем зрении мишеней при стрельбе из автомата. Приблизилось время метания противопехотных осколочных гранат, которые я впервые держал в руках и бросать которые полагалось в паре с товарищем, выскочив из окопа с автоматом в одной руке и гранатой в другой.

В паре со мной оказался полуслепой выпускник МГИМО, так же как и я оказавшийся в армии по воле случая и сейчас вынужденный терпеть выпавшие нам мучения, которые, по мысли их организатора, должны были подтвердить нашу профнепригодность.

Мучимый вполне понятными страхами, я, тем не менее, всеми силами пытался приободрить несчастного подполковника, убежденного в том, что граната, которую ему предстояло забросить во «вражеский» окоп, должна унести и его несчастную жизнь.

– Я никогда не доброшу гранату до окопа, – твердил он, сидя на сырой земле и раскачиваясь из стороны в сторону. – Я никогда не доброшу гранату до окопа…

Минут пятнадцать я пытался убедить Владимира Михайловича, что если следовать советам людей бывалых и инструкциям по боевому применению гранат, то опасность может быть сведена на нет. Немного успокоить несостоявшегося дипломата мне удалось, только сообщив ему, что я буду находиться рядом и, следовательно, подвергнусь не меньшему риску.

Лучше бы я этого не говорил!

Выполняя упражнение, Владимир Михайлович, как во сне, вылез из окопа, зажал автомат между ног, а потом, сорвав чеку с боевой гранаты, протянул ее мне, как бы спрашивая, что делать дальше.

– Бросай! – дико завопил я, а потом, как в замедленной съемке, увидел гранату, выкатившуюся из его рук, не задумываясь, на «автопилоте», шлепнул его по загривку и низко пригнулся, инстинктивно вжав каску и то, что в ней находилось, в шершавые плечи шинели.

Взрыв, раздавшийся в нескольких десятках шагов от нас, опрокинул меня на спину, и все то время, пока к нам бежали какие-то люди, лежал на спине, глядя в серое осеннее небо и абсолютно ни о чем не думая.

К счастью, я остался жив. К моей радости, полученная контузия оказалась легкой. Глупо улыбаясь, я стоял среди своих товарищей, выковыривающих из моей плотной шинели десятки мелких осколков, и никак не мог сообразить, что же со мной произошло, и только морщился от боли, когда кто-то из офицеров принялся вытаскивать один из осколков, насквозь проткнувших мне щеку и царапавших десну.

Увы, даже это не остановило боевого генерала, привыкшего к смерти и ранам и не считающего их чем-то из ряда вон выходящим. Маразм первого заместителя начальника политуправления был остановлен только после того, как кто-то из наших полковников, стреляя из гранатомета, снес одно из строений на стрельбище, чудом не убив никого…

Боевому генералу было наконец-то предложено заниматься своими прямыми обязанностями, а мы были избавлены от дублирования обязанностей командиров мотострелковых подразделений и получили возможность вернуться к той работе, за которую нам, собственно говоря, выплачивали жалование.

Соседи

Думаю, что факт моего рождения «в сорочке» сказывался не только на службе, но и на быте моей семьи. Уже в первые годы пребывания в рядах доблестных Вооруженных сил я оказался счастливым обладателем небольшой однокомнатной квартирки в «генеральском» доме, что само по себе было не столько престижным, сколько выгодным с коммунально-бытовой точки зрения. Во-первых, мне не приходилось задумываться над тем, что где-то что-то могло испортиться, разрушиться или прорваться,– любые неполадки в доме устранялись практически мгновенно. Во-вторых, двор наш был всегда чисто подметен, а мусор своевременно вывезен. В-третьих, мне не раз перепадало от щедрот сановных соседей, запросто предлагавшие нашей семье кое-какие излишки даров, которыми их осыпали представители нижестоящих штабов и подчиненных войск. Признаться, меня это нисколько не смущало, потому что картошка, свежая рыба, мясо или фрукты, которыми они делились с молодым лейтенантом, все равно не могли быть съедены ими без посторонней помощи, а лишь требовали бы дополнительных усилий, необходимых для выбрасывания избытка скоропортящихся продуктов в мусоропровод.

Впрочем, далеко не все генералы, живущие в одном со мной доме, готовы были бескорыстно делиться явным изобилием подношений. Никогда ничего не предлагал, например, генерал-лейтенант, живущий в соседнем подъезде и служащий со мной в одном управлении. И делал он это отнюдь не от жадности, а из соображений конспирации, не позволявшей крупному политработнику, клеймящему взяточников со всех доступных ему трибун, показать кому-то, что и он сам падок на проявление внимания со стороны подчиненных.

Маленький, плюгавенький, он требовал, чтобы подношения ему привозили исключительно в темное время суток. И выключал в квартире свет, когда в нее вносили очередные ящики, коробки, мешки, корзины, ведра, свертки и кули. А потом, вооружившись ножовкой, ночи напролет пилил гигантские туши тухлой осетрины на куски, которые вмещались в люк мусоропровода. И отправлял туда же ведро-другое испортившейся черной икры или десятки килограммов дичи.

О еженощных занятиях генерала-политработника прекрасно знали все соседи, которые если и не видели того, как он пилит и рубит избытки взяток, то почти каждое утро имели возможность слышать возмущенные вопли курда-мусорщика, выгребавшего гниющие продукты из мусоросборника и матерящего их владельца на всех ведомых и неведомых языках народов мира.

Соседство с крупным политработником не доставляло мне никакого удовольствия, хотя с его женой, простой деревенской женщиной, мы очень дружили, а с его дочерью, ученицей средней школы, я занимался английским, что, естественно, тщательно скрывалось от самого генерала. Как-то генеральская супруга, рассказав моей жене, что уже в ближайшее время готовится стать бабушкой, попросила у Милочки разрешения помочь поухаживать за нашим младшеньким. Чтобы наверстать полузабытые навыки ухода за малышами, так сказать.

В течение довольно длительного времени нигде не работающая и скучающая дома женщина приходила к нам, стирала пеленки, варила каши, купала малыша, получая от этого заметное удовольствие и радость, которые, правда, в один прекрасный день были на корню зарублены генералом, каким-то образом прознавшим о занятиях супруги в его отсутствие.

– Еще не хватало, чтобы жена генерала стирала пеленки сыну лейтенанта! – гремел он через тонкую панельную стенку, отделяющую наши квартиры. – Ты вообще соображаешь, в какое положение ставишь меня своей непроходимой глупостью?!

Честное слово, я и сегодня не знаю, в чем заключалась глупость нашей бедной соседки, но абсолютно убежден: сановная тупость и вельможный снобизм этого генерала от политорганов были и впрямь непроходимыми, прекрасно иллюстрируя суть того явления, которое именовалось «советской демократией».

«За кровь, пролитую в деле…»

Служба, связанная с вполне реальной угрозой для жизни, нередкими унижениями собственного достоинства и необходимостью принятия четко обозначенных правил поведения, понятно, не могла не включать некой системы «бонусов», распространявшейся на всех людей в военной форме. Помимо действительно высокого социального статуса, осязаемых перспектив роста, относительно высокого денежного содержания, практически полного решения транспортных, здравоохранительных, бытовых и многих иных проблем в прежней армии существовала не менее продуманная система моральных поощрений, включавшая, в частности, награждение орденами и медалями. Да, боевые награды зачастую получали не за действительные заслуги, а благодаря связям в кадровых органах, взяткам, однако это скорее было исключением, чем правилом. Хотя и правила порой срабатывали достаточно комично.

Работа с иностранными военными делегациями, прибывающими в наш округ для изучения опыта организации боевой подготовки в советских вооруженных силах, была одним из слагаемых моих довольно разнообразных обязанностей. Ответственной, но весьма интересной и не особенно обременительной, если честно. Уже в первые месяцы службы в качестве кадрового офицера мне довелось работать с десятком подобных делегаций, хотя больше всего запомнились боевые ребята из небольшой африканской страны, совсем недавно избавившейся от колониальной зависимости и все еще сражающейся за свой суверенитет.

Ребята были очень черными, чрезвычайно умными и пытливыми, а главное, обладали поразительно демократичным чувством юмора, позволявшим им легко преодолевать все подводные камни при общении с нашими армейскими сановниками самого высокого ранга. Официоз, тем не менее, казался утомительным для африканских генералов, бывших еще совсем недавно крестьянами и портовыми грузчиками, поэтому они с особым удовольствием общались со мной и другими молодыми офицерами, допущенными к работе с иностранцами.

Симпатии наши были взаимными, и я искренне радовался, когда мне удавалось в очередной раз рассмешить этих замечательных ребят, а заодно и кое кого из нашего чванливого генералитета. Традиции, обычаи, кухня республик, на территории которых располагался наш военный округ, особенно интересовали гостей, и я с энтузиазмом знакомил их с местной экзотикой.

Особый интерес у них вызвали травы и пряности, употребляемые в кухне народов данного региона. Рассказывая им об особенностях шафрана, базилика, киндзы и эстрагона, я заметил настолько живой интерес, что не смог удержаться, чтобы не поведать им о волшебных свойствах того же эстрагона, или тархуна, который, по словам местных целителей, существенно повышал мужскую потенцию. И ладно бы просто поведал! В тот же день по просьбе всех без исключения членов военной делегации я отвез их на местный рынок, где они приобрели неимоверное количество эстрагона, опровергая устоявшееся мнение об исключительных сексуальных данных уроженцев Африки.

Не знаю уж, тархун ли или исключительный дар убеждения, считающийся одной из составляющих моей сомнительной в общем-то харизмы, но в течение оставшихся до отлета делегации на родину дней все ее члены пребывали в постоянном поиске любовных приключений. Впрочем, опять же, не о том я!

А рассказать хотелось о том, как я был удостоен чести стать кавалером медали «За кровь, пролитую в деле освобождения» той самой небольшой африканской страны, с посланцами которой сдружился. Сознавая особую роль, которую отводят наградам военные, глава делегации, бывший, кстати говоря, министром обороны, привез в СССР несколько комплектов этой медали, которые предназначались для вручения советским военачальникам.

Медаль была своеобразным эквивалентом американского «Пурпурного сердца» и, по статуту, выдавалась если не погибшим, то хотя бы раненым. Судя по всему, представители небольшой африканской страны без особого энтузиазма вручали ее нашим высшим военным чиновникам, не только не проливавшим собственную кровь в деле освобождения их страны, но так и не научившимся правильно произносить ее название. С тем большим удовлетворением указанная награда была вручена мне: спасая заместителя главы делегации, я получил настоящее боевое ранение – удар палкой от матери местной красавицы, за которой он погнался то ли из-за употребленного накануне тархуна, то ли из-за моего исключительного дара убеждения. Иными словами, свою первую иностранную награду я получил не совсем безосновательно.