Текст книги "Ошибка в объекте"

Последние слова Николай произнес, уже лежа в кровати, укладываясь поудобнее, приноравливаясь к подушке. А как только мать погасила свет, закрыл глаза и сразу почувствовал, что лодка до сих пор раскачивается на темной воде, а из прохладной глубины прямо на него поднимается печальное человеческое лицо с широко открытыми глазами, из безгубого рта выскальзывает длинная цепочка пузырьков, а ото лба растекается темная струя и уходит в сторону по течению. Лицо все приближается, уже слышится бульканье маленьких пузырьков, лопающихся на поверхности…

Не выдержав, Николай закричал, надеясь, что только такой вот крик, до хрипоты, может его спасти. Так и есть – лодка перестала раскачиваться, а лицо, дохнув на него холодом глубин, исчезло.

Когда Николай открыл глаза, в комнате горел свет, мать стояла в дверях. В глазах у нее был ужас.

– Ты чего? – спросил Николай.

– А ты чего? Мне что же, вот так и стоять всю ночь над тобой? – Мать повернулась и пошла в свою комнату. – Свет оставить? – спросила она, оглянувшись.

– Чего деньги жечь? Гаси… – И, несмотря на желание оставить свет горящим, Николай добавил: – А то ведь и расплачиваться нечем будет!

– Надо же, о копейках вспомнил, – пробормотала мать.

С полчаса Николай лежал, глядя в потолок напряженно и невидяще, изо всех сил стараясь не заснуть. Но сон незаметно подкрался к нему, и в тот же момент качнулась лодка на спокойной воде, а из зеленоватой глубины начало подниматься маленькое пятнышко, постепенно увеличиваясь, светлея, и вот уже можно было различить лицо, широко раскрытые глаза, темную струю у лба и вздрагивающий ряд пузырьков…

Глава 7

Над рекой, сумрачной и серой, постепенно распространялось розоватое свечение – солнце быстро разгоняло туман. Демин стоял у борта, опершись о холодные железные поручни и спрятав подбородок в толстый воротник свитера. Сухов суетился, перебегал от рулевого на нос катера, возвращался обратно. Изредка встречаясь с ним взглядом, Демин видел в его узко поставленных глазах неуверенность и даже как будто преданность.

Демин прошел на нос катера. Пахло рекой, мокрыми канатами, отработанным горючим. Ровный гул мотора, расходящиеся в стороны волны, безлюдная река – все наводило на самые благодушные размышления, если бы вот только не мрачноватая цель поездки. Сзади неслышно подошел Сухов и, уцепившись сизыми от холода пальцами в поручни, стал напряженно всматриваться вперед. Демин посмотрел на его мокрое лицо, на длинные волосы, прилипшие к щекам, к ушам.

– Поднимитесь в рубку, подскажите ребятам, где нужно остановиться.

– А, это я сейчас… Я быстро, – и, грохоча по железной палубе, Сухов бросился наверх.

На берегу уже собралось десятка два окрестных жителей, которые, прослышав о случившемся, не могли усидеть дома. В стороне Демин увидел машину, узнал своих.

– Кажется, здесь, – неуверенно проговорил Сухов. – Хотя нет, чуть правее… А теперь назад… Нет, это много, вперед нужно, еще вперед… Эх, проскочили!

Катерку передалась неуверенность Сухова, и он с полчаса метался между берегом и мостом, но наконец остановился, бросил якорь.

Тем временем туман рассеялся и показалось неяркое осеннее солнце. Пока водолазы надевали свои доспехи, а Демин объяснял им задачу, пока фотограф исправно снимал все стадии работы, Сухов неприкаянно ходил по палубе, везде чувствуя себя лишним. Наконец, присмотрев на корме деревянный ящик, он сел на него, согнулся и замер, стараясь ни на кого не смотреть.

Водолаз с мягким всплеском ушел под воду, поднялся, ничего не найдя, вместо него ушел второй, потом опять первый и сразу же, через три-четыре минуты, дал знать – нашел. Сухов вздрогнул, но не сдвинулся с места, лишь глубже втиснулся в угол, стараясь не слышать разговоров о том, как лучше поднять труп, отвязывать ли камень, как охватить его веревкой, чтобы не сорвался. Но когда нечто бесформенное со стекающими потоками воды уже лежало на палубе, когда все столпились вокруг, Сухов приблизился и смотрел, смотрел, не в силах оторваться от зрелища, ужаснее которого он вряд ли видел когда-нибудь.

– У него в самом деле раскроена голова, – сказал Демин.

– Но удар не из сильных, – добавил эксперт Кучин – невысокого роста, полноватый, в круглых очках.

– В карманах что-то есть, – сказал оперативник, ощупав одежду. Он осторожно просунул два пальца в щель кармана и, ухватив что-то, мужественно вытащил – это оказался размокший бумажник.

Демин взял его, приоткрыл и снова сложил.

– Нет, тут лучше не трогать, пусть наши поработают, – сказал Кучин.

Катерок приблизился к берегу, ткнулся носом в песок. Все сошли с него по толстой раскачивающейся доске, и служебная машина тут же увезла зловещую находку. Сухов подошел к Демину.

– Простите, а мне как? С вами или…

– Вы дали подписку о невыезде, так что можете отправляться по своим делам. – А завтра?

– Идите на работу, если вас еще не выгнали за прогулы.

– Я объясню им, что чрезвычайные обстоятельства… Они, наверное, запросят у вас подтверждение…

– Подтвердим. Нас с вами, Евгений Андреевич, ждет большая работа.

– Значит… еще не все? Еще что-то будет?

– Будем вашего дружка разыскивать. – Демин усмехнулся. – Я просто обязан его найти, если он, конечно, существует на белом свете.

Сухов хотел что-то сказать, но сдержался. Кивнул на прощание, повернулся и, ссутулившись, пошел по тропинке вверх. Его узкая спина, обтянутая плащом, стоптанные туфли с налипшими комьями грязи вызывали жалостливое чувство. Так и не оглянувшись, Сухов преодолел подъем и начал медленно опускаться по ту сторону холма. Он будто постепенно уходил в землю – по колена, потом по пояс, некоторое время над тропинкой колыхалась его голова с мокрыми прядями спутанных волос, но вот исчезла и она.

* * *

У своего кабинета Демин обратил внимание на нескольких человек, явно ожидавших кого-то, – молодая женщина и двое мужчин, один из которых был весьма преклонного возраста.

– Вы ко мне?

– Нас вызывали повестками, – ответила женщина. – Там сказано, что к следователю Демину… По делу Сухова…

– Все понял. Я и есть Демин. Вы его жена?

– Да. Екатерина Васильевна… А это отец… И наш сосед. Ивашкин его фамилия, – женщина была побойчее мужчин.

Старик намеренно держался в отдалении, смотрел недоверчиво, будто заранее знал, что в этом доме его наверняка поджидает опасность. Ивашкин казался возбужденным, глаза его метались, но было в них больше любопытства, нежели опасения.

Демин пропустил Сухову вперед и закрыл дверь. И пока раздевался, вешал куртку на вешалку, стряхивал беретку, незаметно присматривался к женщине.

– Присаживайтесь, Екатерина Васильевна! Раздеваться не предлагаю, надолго не задержу. Вы, наверно, уже догадываетесь, о чем будет разговор?

– Да, мне Женя говорил.

В этой крепко сбитой, смугловатой женщине чувствовалось непоколебимое духовное здоровье, уверенность в том, что никто не сделает ей худого, да и не посмеет. Она поправила платок на голове, села поудобней и выжидающе посмотрела на Демина.

– Наверно, надо рассказать, как все произошло? – спросила она.

– Расскажите, – Демин понял, что женщина пришла ему на помощь. Он вспомнил слова Сухова о том, что жена привезла из деревни картошку, лук, и усмехнулся про себя, – казалось, она и сейчас сидит, поставив рядом с собой кошелку с деревенским провиантом.

Обстоятельно, невозмутимо женщина рассказала, как около двух недель назад ночью в их дом ввалился чуть живой, перемазанный муж с каким-то неизвестным ей парнем. Поначалу она хотела было их выставить, но с удивлением увидела, что они трезвые, и оставила ночевать. Утром ушла на работу, а вернувшись, мужа дома не застала. За несколько дней, пока он не появлялся, извелась, не знала, что и думать. Решила съездить в деревню к своей родне – нет ли там мужа. Он имел обыкновение иногда проведать тещу, тестя – те принимали его хлебосольно, и ему это очень нравилось. Но мужа в деревне не оказалось, и она вернулась домой.

– Скажите, Екатерина Васильевна, в тот вечер, когда ваш муж вернулся со своим дружком, между ними ничего не было сказано такого, что насторожило бы вас, показалось бы странным, необычным?

– Вроде нет… Я разозлилась тогда на Женю и слушать его не стала. Бросила им белье, подушки, они без меня укладывались.

– А в остальном все нормально, все в порядке? Потом вы ничего особенного не заметили?

– Как не заметила! Деньги отцовы пропали! Двести рублей как корова языком слизала! Когда Женька вернулся, я его потормошила слегка, он и признался, что дружок деньги прихватил. Как-никак двести рублей, жалко все-таки… Так что уж если вы того дружка найдете, надо бы как-то с него эти две сотни востребовать… Это можно?

– Если найдем – востребуем, – заверил Демин. – Значит, вы этого парня никогда раньше не видели?

– Никогда, – твердо ответила Сухова. – У нас ведь в доме гостей, можно сказать, и не бывает. Я помню всех, кто был за последние пять лет, могу даже сказать, когда и по какому поводу, – она улыбнулась. – Веселого здесь мало, но так уж мы живем. В основном мои из деревни приезжают городских радостей похлебать.

– Понятно. Как ваш муж называл своего знакомого?

– Николаем называл.

– Без отчества, без фамилии?

– Да, Николай, и все тут.

– Больше у меня вопросов нет, – сказал Демин. – Спасибо, что пришли. Вам нужно повестку на работу предъявить? А то я отмечу…

– Да нет, выходной у меня сегодня… Скажите, если не секрет – что моему светит? Посадят или просто пожурят?

– Трудный вопрос, Екатерина Васильевна. Я вам полегче задавал, – улыбнулся Демин.

– Да, конечно, – согласилась Сухова. – Вы уж извиняйте… Но только честно вам скажу – курам мне приходится голову рубить. Женя не может. Плохо ему бывает. Представляете? Из дому уходит, когда я собираюсь курицу оприходовать.

– Даже так? – удивился Демин. – Интересно. Хотя, в общем-то, этого можно было ожидать. Распишитесь вот здесь под своими показаниями.

– До свидания, – Сухова улыбнулась и уже у самой двери чуть поклонилась.

Со стариком разговора не получилось. Тот отвечал односложно, оглядывался по сторонам, будто боялся увидеть в кабинете еще кого-то. Сжав колени, сцепив пальцы рук, старик уставился Демину в глаза и, кажется, даже моргнуть боялся, чтобы, не дай бог, не произошло чего-то, пока у него глаза будут закрыты. Единственное, что удалось из него вытянуть, так это подтверждение, что Николай у них в доме был, ночевал, наутро ушел и больше не появлялся. Поняв, что может идти, старик сразу расслабился, освобожденно вздохнул и, смахнув пот со лба, засеменил к выходу. И уже выйдя, закрыв за собой дверь, неожиданно вернулся.

– И то… Не забыть бы… Дружок-то Женькин… спер двести рублей.

– А ваш сын говорит, что он сам отдал Николаю эти деньги.

– Коли нож к горлу приставят – отдашь! – выкрикнул старик и захлопнул дверь, словно опасаясь, что его опять затащат в кабинет.

– Позовите Ивашкина! – успел крикнуть Демин.

– Что?! – опять заглянул старик.

– Соседа вашего позовите… Пусть войдет.

– А! Конечно, спасибо! – опять ожил старик. – Всех вам благ, спасибо!

Ивашкин вошел с подчеркнутой независимостью, поздоровался и остался стоять у двери, сжав в руках кепку.

– Проходите, присаживайтесь. – Демин показал на стул. – Чего там стоять-то?

– Ничего, я постою. – Ивашкин не сдвинулся с места, глядя на следователя красноватыми, воспаленными глазами.

– Нет, так не пойдет. – Демин поднялся, подошел к Ивашкину, взял его за рукав, подтащил к стулу и усадил. – Вот так-то лучше. Я смотрю, вам не часто приходится бывать в нашей конторе?

– Первый раз.

– Ну и как? Ничего?

– Ничего, – Ивашкин несмело улыбнулся. – Жить можно, – он обвел взглядом кабинет.

– Я тоже так думаю, – согласился Демин. – Потолки, правда, низковаты, но это не страшно, можно привыкнуть. Я вот почему вас пригласил… С соседом вашим, с Суховым, история неприятная вышла…

– Да уж куда неприятнее… Можно сказать, хуже не бывает.

– Сухов описал все свои похождения – где он был, с кем, что делал и так далее, – Демин поднял и снова бросил на стол тоненькую папку уголовного дела. – Он утверждает, что в тот самый вечер встретил вас у водопроводной колонки, это верно?

– Точно. Встретил.

– Вы разговаривали с ним?

– Да так… Здоров – здоров, пока – пока… Обычный разговор.

– А потом он домой пошел?

– Ну да, куда ж ему с ведрами-то полными идти? Домой и пошел.

– И никуда не сворачивал, не заходил?

– Так с ведрами же он был! – воскликнул Ивашкин, удивляясь непонятливости следователя. – Он, то есть Сухов, мужик, между нами, не больно силен, жидковат мужичонка-то, он под этими ведрами изогнулся, как удочка, жалко смотреть – хребет наружу выпирает…

– И пока он шел, вы все время его видели? Не сворачивал ли он куда?

– Говорю же – вслед смотрел! Жалел еще его! Подумал, лучше бы уж Катька сама по воду ходила, а он бы по хозяйству возился…

– И к Сухову за это время никто не подходил?

– Нет, – раздумчиво протянул Ивашкин. – Как сейчас помню – подошел он к калитке, пнул ее ногой и, пока она не захлопнулась, успел проскочить во двор.

– Сухов говорит, что, пока вы стояли у колонки, вспыхнул фонарь на столбе, это верно?

– Точно! – обрадовался Ивашкин. – Так и было. Мы стоим, темнеть начало, я на часы посмотрел, потому как… Ну, дело такое – когда меня долго нет, мои тут же искать начинают, все боятся… Ну, это, боятся, что я с ребятами стаканчик-другой пропущу… Мне это, после лечения от этого самого… нельзя пить, говорят, помереть можно, если хоть глоток выпьешь. Вот мои и боятся. Как меня полчаса нет, тут же начинают по улице, по друзьям шастать…

– Значит, вы посмотрели на часы? – напомнил Демин.

– Да, посмотрел на часы, а стрелок все никак различить не могу. Тут фонарь и вспыхнул.

– Сколько же часы показывали?

– Сейчас скажу… Может, мои часы и не очень точно идут, туда-сюда пять минут… Но показывали начало десятого. Так что-то… И только фонарь вспыхнул, Сухов заторопился, схватил свои ведра и по тропинке засеменил, вода ему на штанины плескается, а он вроде и не видит…

– Что же это он, всю жизнь воду ведрами носит, да так и не научился? – усмехнулся Демин.

– Да вот и я думаю – пора бы научиться! А вообще-то он умеет, – вдруг задумался Ивашкин. – Конечно, умеет… Мы еще спорили как-то, можно ли ведро, с верхом налитое, пронести и штанины не забрызгать… И Сухов смог. Чуть ли не победителем оказался. Ноги в разные стороны прогибаются, а ведро не колыхнется.

– Он не показался вам странным в тот вечер?

– Знаете, что-то было… Вроде все время головой вертел, по сторонам оглядывался. Я уж уходить собрался, а он остановил меня, разговор затеял… А когда фонарь вспыхнул – за ведра и к дому!

* * *

Демин задержался в кабинете, перечитывая показания, составляя для Сухова новый вопросник – авось удастся извлечь из его памяти еще какие-нибудь подробности. Его отвлек телефонный звонок. Демин с удивлением поднял трубку – он не представлял, кто может звонить в такое время.

– Да! Демин слушает!

– Это хорошо, что слушает.

– Привет, Паша, – Демин узнал голос эксперта Кучина. – Знаешь, я побаиваюсь поздних звонков, особенно когда звонят медики…

– Какой я медик, Валя! Ты просто подлизываешься. Нехорошо, Валя. Я и так все скажу. Даже больше, чем ты ожидаешь. У меня есть чем позабавить тебя.

– Знаю я твои забавы.

Демин хорошо знал Кучина, этого толстого, грустно-ироничного эксперта, всегда доброжелательного, который ни о чем не говорил всерьез, но зато всерьез ко всему относился. Кучин мог бы стать неплохим хирургом, но начало его врачебной деятельности было не самым удачным, он засомневался в себе и сдался раньше, чем в нем разуверилось начальство. Когда ему предложили должность патологоанатома, он согласился с горькой усмешкой, сказав только: «Ну что ж, продолжим учебу…»

– Не все мои забавы знаешь, – протянул Кучин. – Знаешь, твой приятель Сухов, который прыгал сегодня по катеру, как кузнечик…

– Он допрыгался?

– Похоже на то.

– Слушай, Паша, если ты протянешь еще минуту, я тихонько завою. Или над собой что-нибудь сделаю. Тебе же лишняя работа.

– Валя… Они утопили живого человека.

– Как?!

– Да, Валя. Смерть наступила в воде. От недостатка кислорода.

– Ты в этом уверен?

– Что касается ударов по голове, – Кучин будто и не слышал вопроса, – то они были не опасны для жизни. Могу добавить – этот человек был слегка пьян, может быть, стакан вина. Не больше. Ему было лет сорок. Вполне возможно, что он протянул бы еще столько же, в порядке был мужик. Хиловат, но в порядке. Завтра я пришлю тебе бумаги, ты их прочтешь, обмозгуешь, может, еще чего извлечешь из них… В общем, спокойно и без помех поразмыслишь.

– О чем?

– Все о том же, о жизни… О том, насколько это странное пугающее явление – жизнь… О том, насколько все мы уязвимы и живучи… О человеческих ценностях подумай, о том, что нас делает людьми и что в нас людей убивает.

– Знаешь, Паша, я только этим и занимаюсь.

– Да? – удивился Кучин. – У тебя должны быть интересные соображения. Поделись, а? Давай соберемся, посидим, помолчим, глядишь, разговор какой завяжется, а?

– Соберемся, – решительно сказал Демин. – Обязательно.

Из трубки давно уже неслись частые гудки, а Демин все еще держал ее на весу, чувствуя, что эти гудки странно созвучны его настроению. Он будто слышал прощальные гудки сирены в память о погибшем человеке. Да, каждое следствие – это еще одна твоя жизнь со своими неожиданностями, со своим неизбежно печальным концом. И когда ты, закончив очередное дело, ставишь последнюю точку, тебя настигает опустошенность. И боль, ты чувствуешь боль, оттого что не можешь ничего изменить в том, что уже произошло, и сам ты такой же уязвимый, как те люди, которых собираешь в эти папки, подкалывая, как в гербарий, их фотографии, характеристики, справки, лживые и правдивые рассказы о них… И гудки, гудки… Не то электровозы кричат в ночи, не то катера с водолазами на борту, а может, это призывы к возмездию… Или это твои крики от собственной боли?

– Так вот почему до тебя нельзя дозвониться, – вдруг раздался от двери сипловатый голос Рожнова. – Трубку-то положи! Пять минут звоню – занято!

– Присаживайтесь, Иван Константинович, – вздохнул Демин.

– Сяду, – проворчал Рожнов и мощно уселся за стол, помолчал, глядя на Демина из-под припухших век. – Есть новости?

– Есть. Навалом.

– Это хорошо.

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего, – без улыбки сказал Демин. – Нашли мы утром потерпевшего. Показания Сухова подтверждаются. Камень, ремни, место происшествия и так далее. Все стыкуется, когда речь идет о происшествии вообще. А вот роль самого Сухова в этой истории… Слегка плывет. Только что звонил Кучин.

– Слушаю, – в голосе Рожнова почувствовалось нетерпение.

– Кучин кладет голову на плаху, что тот человек умер в воде. От недостатка кислорода. Такие дела, Иван Константинович.

– Да, положение становится аховым. А Кучин своей головой зря рисковать не станет, он каждый раз говорит, что голову на плаху кладет, и надо же – до сих пор с головой ходит. Ну, а что решили делать вы, следователь Демин?

– Я решил искать преступника.

– А вы уверены, что он есть? Я имею в виду – помимо Сухова?

– Думаю, что он все-таки был, этот Николай, – сказал Демин. – Слишком бессмысленна история, которую нам поведал Сухов, для того, чтобы оказалась выдуманной. Выдумывают более складно, в выдумках есть некий ход, обоснование поступков… А здесь какое-то дурацкое блуждание по городским забегаловкам, бесконечные телефонные звонки, побег на станцию, со станции… Нет, так не врут.

– Чего не бывает, – Рожнов пожал округлыми плечами, позволил себе расстегнуть пуговицу на пиджаке.

– Нет. Сухову гораздо проще было бы сказать, что он видел, как неизвестный гражданин бросил человека в воду. И все. А кроме того, Сухов не тот человек, который может позволить себе потехи ради затеять с нами игру в прятки. Я найду этого типа. Вернее, сделаю все, чтобы его найти. Если он допустил хоть одну оплошность… А не оплошать он не мог…

– Почему?

– Потому что он слабак.

– Слабак? – удивился Рожнов. – Такое совершить… И слабак?!

– Он слабый человек, – повторил Демин. – Преступники вообще слабые люди. Они могут быть хитрыми, ловкими, изворотливыми, но при всем этом слабыми. Согласитесь, Иван Константинович, что жестокость – это слабость. Сила в доброте. В благожелательности, снисходительности. Разве нет? Слабак не может позволить себе отнестись к кому-то великодушно.

– Как частный случай можно принять, – согласился Рожнов.

– Что есть жестокость? Это готовность слабака, воспользовавшись временными обстоятельствами, вроде темноты или длинного ножа, доказать свое превосходство в данную минуту. – Демин встал, прошелся по кабинету. – Преступления совершают те, кто не в силах справиться с собственными чувствами, желаниями, страстями; люди, которые не видят иного способа доказать свое достоинство, правоту, не видят иного способа заработать деньги – не позволяют способности, образование, характер. Преступниками становятся от нетерпеливости. Ему сию минуту надо утвердиться, пусть ненадолго, но сейчас, он сегодня хочет иметь те блага, которые жизнь обещает завтра, послезавтра. И не в силах справиться с самолюбием, завистью, тщеславием, идет на преступление. У него коленки трясутся от страха, но он идет, потому что зависть и тщеславие выворачивают его наизнанку.

– А разве не бывает, чтобы сильный человек пошел на преступление? К примеру, он хочет получить чего у него нет.

– Сильный все может получить честно, – упрямо повторил Демин.

– А если он хочет больше, чем может?

– Значит, он слабак. Потому что ненасытность – тоже слабость. Дети не могут без слез пройти мимо приглянувшейся игрушки. И то не все, а только капризные, избалованные, испорченные. А когда такая черта сохраняется у взрослого – это слабость.

– Знаешь, Демин, может быть, ты и прав, – медленно проговорил Рожнов, – может быть, ты и прав. Да, ненасытность – это отнюдь не признак силы в общечеловеческом понимании этого слова. Но преступник, обладающий столь несимпатичным качеством, опасен. Ненасытность толкает его на новые и новые преступления, он приобретает опыт, хватку. Он начинает относиться к преступлению как к единственно возможному способу заработать деньги, утвердиться, доказать свою значительность. И становится сильным противником.

Рожнов тяжело поднялся, опершись руками о стол, одернул пиджак и направился к двери. У самого выхода он остановился, услышав телефонный звонок.

– Слушаю. – Демин выразительно посмотрел на Рожнова, попросив его задержаться. – Так. Понял. Записываю… Фетисов… Владимир… Семенович. Понял. Что? И адрес есть? Ну, ребята, мне с вами не расплатиться!

Положив трубку, Демин некоторое время с блаженной улыбкой рассматривал свои каракули на перекладном календаре.

– Этого человека звали Фетисов Владимир Семенович, – сказал Демин.

– Поздравляю! – улыбнулся Рожнов, он вернулся и сел на еще не остывший стул. – Если принять версию Сухова и допустить, что Николай все-таки был, то возникает вопрос – зачем ему понадобился Сухов?

– Мне кажется, что многое в этой истории просто случайно.

– Не думаю. Место выбрано удачное, глухое. В то же время к нему удобно добраться на городском транспорте. Если убийство случайное, то почему Николай с таким исступлением, не могу подобрать другого слова, старался спрятать труп? И при этом не потрудился даже очистить карманы Фетисова… Столько риска, столько дурной работы – зачем? Самое разумное на его месте – сматываться, пока не поздно. А он шатается по городу, ночует черт знает где и звонит, звонит, звонит…

– По-моему, с Суховым произошла типичная ошибка в объекте, как выражается наш уважаемый кодекс, – проговорил Демин. – Он принял живого человека за мертвого и поэтому согласился участвовать в уничтожении следов.

– А Николай? Он знал, что в лодке лежит живой человек? Что делал Николай той ночью – уничтожал человека или уничтожал следы? Возможно, он не стал бы топить Фетисова, знай, что тот живой.

– А может, потому и топил, что увидел какие-то признаки жизни?

– Ладно, – вздохнул Рожнов. – Сейчас мы размазываем манную кашу по белой скатерти. Надо узнать, кто такой Фетисов. Где жил, чем занимался, круг друзей… Уверен, что здесь тебя тоже поджидает немало гостинцев. Да, ты не узнал – в милицию не поступали заявления об исчезновении людей?

– Узнавал. Не поступали.

– Так… о чем это говорит?

– Это может говорить о многом. О том, например, что Фетисов приезжий. Но вот передо мной его домашний адрес. Он прописан в этом городе. Возможно, он жил один и о нем попросту некому заявить…

– Вы упустили еще один вариант, – заметил с улыбкой Рожнов. – Что нашли водолазы? Фетисова? Или его документы?