Текст книги "…под соломенной стрехой. Стихи"

А Осенью стихи как песни пишутся…

 
А Осенью стихи как песни пишутся —
С грустинкой к уходящему теплу:
В них крики журавлей меж строчек слышатся
И запах пряных листьев поутру.
 
 
И вроде так не хочется, но Осенью
Не сложатся стихи в весенний лад,
С того, что строки в них с небесной проседью,
Ложатся в свой, особый, нотный ряд.
 
 
То капли по стеклу, то листья о землю,
То ветер загудит вдруг в проводах…
Прохладные стихи поются под Зиму,
Но снится Лето тёплое во снах.
 
 
И пишется, и пишется, и пишется…
И где-то – на обрыв, под фа-минор,
Меж строчек утро летнее послышится,
Но смоет дождь осенний всё во двор…
 
 
Ложатся строки на землю осенние,
Осиновыми листьями желтя:
Не пишутся стихи с теплом весенние
С того, что журавли на юг летят…
 

Грань

 
Как за грань бытия, в миг последний ступая,
Словно камень-гранит, онемела душа —
Позабыв о Руси, русский Дух погибает,
Необдуманный в пропасть снова делая шаг.
 
 
На чернёном кресте бьётся бренное тело,
Исторгая свой крик о прощенье Руси,
Но немые рабы – до него нет им дела,
Они молча влекут в пекло мощи свои.
 
 
Не о прошлом своём, не о будущем вовсе:
Так случалось не раз, Русь сгорала дотла.
О сегодняшнем дне – что же будет там после?
Это «после» сейчас… Там великая мгла…
 
 
От эпохи Тартар не осталось и знаний,
Только пепел и пыль, и забвенье в веках.
Но ещё есть места, что хранят лишь названья
В непоющихся песнях и в нечтимых стихах.
 
 
Есть ли где-то страна, где глупеют так люди,
Где святое не чтут и не знают как жить?
Вряд ли есть на Земле, да уже и не будет —
Русь, что прежде была, уже не повторить…
 
 
Как за грань бытия, в неизбежность шагая,
В прах стирается Русь за немою чертой.
Лишь мятущийся Дух над Землёю витает
И взывает проснуться и вернуться домой…
 

Мёрзлый яблок на ветках сырых…

 
Мёрзлый яблок на ветках сырых —
Не отбила разлука седая —
Сколько было их здесь, наливных,
Только этот остался висеть.
Словно память о днях золотых,
О рассветах июльского рая,
О ночах августовских – застыв,
Будет в холоде зимнем корпеть.
 
 
Мёрзлый яблок – скорузлая грусть
Недопитого жаркого лета.
Стиснув зубы, смотрю на него,
Вспоминая о первой любви.
Далеко, истрепалась – и пусть!
Я ведь помню и, может быть, где-то
Вспомнит яблока вкус моего
Та, что чувства дарила свои.
 
 
Та, к кому я под утро, в окно
Лез с цветами, и руки целуя,
Говорил о любви и мечтах,
И вдыхал жаркий тела бальзам…
Словно сон – бесконечно давно
Мы расстались зачем-то – вслепую,
Обещая встречаться во снах
И писать на стекле по утрам…
 
 
Я ей яблок в автобус принёс —
Сумку целую: красных, с кислинкой.
Она выбрала самый большой,
Чтоб не плакать, а есть и молчать.
Но я видел, как капельки слёз
По щекам рисовали тропинки —
Может, знала, что общей судьбой
Не дано будет счастье познать…
 
 
Мёрзлый яблок на серых ветвях —
Недопетая юности песня,
Словно поздний посланник от той,
Что когда-то уехала вдаль.
Что-то там потерялось в тех днях —
Я б нашёл это, только бы если…
Не вернуться к той вехе былой,
Нет тропинки – а жаль, очень жаль…
 

В доме твоём

 
В доме твоём и град, и дождь,
Холод и мрак ночной…
Что же ты счастье не найдёшь,
Не позовёшь с собой?
 
 
В доме твоём бывает свет —
Ты ж на него кричишь,
Ну, а когда рассвета нет,
Ты всё молчишь, молчишь…
 
 
Где же твой отсвет от зерцал —
Ты прогнала его?
Он на стене писал… мерцал
В доме, где нет всего.
 
 
Нет там улыбок, смеха нет,
Нет и любви моей.
Так убеги со мной в рассвет
В дом, где вдвоём светлей!
 
 
Там нет ни града, не дождя,
Есть только бриз ночной…
Ты же таишься от меня
И не зовёшь с собой.
 

Канавы, разруха…

В память о Максатихинском ЛесПромХозе №1

Я хотел бы, Россия,

чтобы ты не забыла,

что когда-то ты вся

началась с деревень…

© С. Викулов

 
Канавы, разруха… Темнеют руины…
Кому-то казалось – была здесь война.
Но где-то на памяти живы картины,
Как на эстакаде кряжует пила,
 
 
Визжат лесовозы, стучат бревнотаски,
Гигантские краны за вёрсты видны…
Теперь преподносят реальность как сказку,
Что не было вовсе великой страны.
 
 
Как будто глазницы зияют пустые
У «тарного» цеха в растерзанный мир,
И ветры взвывают, как призраки злые
На странное время, на глупости пир…
 
 
Руины, руины – молчите, ни слова:
Не нужно о времени том горевать,
Пускай зарастают останки былого,
Теперь уже некому жизнь продлевать…
 
 
Лет тридцать ещё или, может, чуть больше —
Не вспомнится вовсе родной леспромхоз.
Затянется лесом, навеки замолкший,
Оставивший в сердце местечко для грёз…
 
 
Канавы, разруха… Темнеют руины…
 

Кажется, было так ветрено…

 
Кажется, было так ветрено
В день, когда встреча случайная
Жизнь изменила намеренно,
Высушив чувства отчаяньем.
 
 
Знаю, что было бессмысленно
Верить и долго надеяться,
Тень обнимать её мысленно…
К тени дорожка не стелется.
 
 
Значит, так было задумано…
Тени – не чувства, не вяжутся.
Фраза крутилась заумная —
Думал, при встрече всё скажется…
 
 
Думал, но было так ветрено,
Пыль поднималась над улицей.
Знал же, что внешность заметная
Вряд ли когда-то забудется…
 

Играй, гармонь моя, играй!

 
С небес под вечер каплет грусть,
Смывая бренное земное:
Я под гармонь пою про Русь,
Про наше лето наливное.
 
 
Про сенокос и про Сибирь,
Про куст смородины у речки,
Про глубину её и ширь,
Про бабу Шуру на крылечке.
 
 
Играй, гармонь моя, играй:
Спою немного и про осень,
Про бабье лето через край —
Люблю небес немую просинь.
 
 
Про паутинки в волосах,
Про сладко-горькую рябину…
Спою об огненных лесах,
Кленами в осень опалимых.
 
 
Ещё про зиму пропою
С её морозными ночами —
Я так снега её люблю
И хруст сугробов под ногами.
 
 
Люблю на лыжах по лесам,
Когда немного щиплет щёки.
Берёзки любы по утрам
И россыпь звёзд на небе блёклом.
 
 
И про весну я пропою,
Про серый снег и южный ветер,
Что прогоняет стынь мою
В поля, где солнце ярко светит.
 
 
Я буду петь вам песнь свою,
Чтоб грусть прогнать свою сырую,
Про Русь великую мою,
Про край, который так люблю я!
 
 
Играй, гармонь моя, играй…
 

В парке зажглись фонари…

 
В парке зажглись фонари —
Мыши летучие жмурятся.
Будем сидеть до зари,
Лясы точить и сутулиться.
 
 
Что нам с тобой – «молодым»,
Семечек сумку да зонтики.
Спать комарам не дадим —
Пусть развлекаются додики.
 
 
Пусть нашу кровушку пьют —
Щёлочь со вкусом вареников.
Может их гены сгниют —
Нам хоть не надо их веником…
 
 
Небо как ярко звездит —
Чисто сегодня, ни облачка.
Пёс под скамейкой храпит,
Как старый дед после стопочки.
 
 
С хрустом мы мысли грызём:
Ножки качаются веером,
В травы чехуйки плюём,
Сыплются, будто с конвейера.
 
 
Ночь до утра, как юла,
За разговорами скрутится —
Встретим рассвет добела,
Что с «молодыми-то» случится…
 
 
Тапки шагают домой,
Зонтики в такт им качаются.
– Слушай, а как же зимой?
В холоде плохо щелкается…
 

Пень (Кикимора)

 
Это зверь или скрипнуло деревце,
Или трётся, быть может, где сук о сук?
Здесь бывает такое! – не верится,
Приключается чудо в глухом лесу.
 
 
Если ягоды брать – встретишь Лешего,
За грибами – Ягиня к тебе придёт.
На машине нельзя здесь, лишь пешему,
Дядька Леший обидится – заведёт…
 
 
Вот скрипит и скрипит – всё ж не деревце,
Хоть немного похоже, что сук о сук,
Так бывает, что стонет медведица
Иль попавший в силки молодой барсук.
 
 
Сунет нос, где привада разложена,
Лапой мягкой продавит подход-мосток —
Раз! – и всё: лапы с мордой стреножены,
Начинает беситься и драть кусток.
 
 
То рычит, то застонет, озлобится.
Ну да ладно, не то – растянул байду…
Вот же, ветви трещат – кто-то ломится,
Так и знал, будет что-то, как в лес приду.
 
 
Вот уже это «что-то» поблизости:
В молодом ельняке будто зверь пыхтит,
А чуть дальше, скрежещет как жилисто —
Всё ж похоже на сук, что о сук скрипит…
 
 
Шевельнуться боюсь – вдруг медведица,
Иль какой-то неведомый чудо-зверь?
Вот уж близко совсем канителится,
Но на свет не выходит… И что теперь?
 
 
Через ельник продралось огромное,
В два обхвата почти… в высоту – сажень,
Не бревно, не скотина голодная,
А обросший грибами и мхами… пень!
 
 
Грозно зыркнув «как-будто глазницами»,
Мне, «как-будто рукой» он махнул присесть.
– Что застыл-то? Ну да, я безлицая,
Но зато мне не надо ни пить, не есть.
 
 
Вон, грибочки – и кормят, и радуют,
И лишайник, как шуба – всегда тепло.
Ну а ты, что молчишь-то – рассказывай!
По делам здесь каким или так… занесло?
 
 
– А ты кто хоть, чучундра мохнатая?
Напугала меня, аж дышать забыл.
А с тобою кто был – не сохатый ли,
То не он ли рогами о ель скрипел?
 
 
Предо мною лохматое чудище —
Я таких не встречал здесь в глухом лесу:
– Ты реальное хоть или чудится?
Напугало-то как… я здесь Лень пасу.
 
 
Не грибов да не ягод – гуляю так,
Надоело уж дома без дел сидеть.
Вот и думаю, что там в лесу да как,
И пошёл прогуляться да поглазеть…
 
 
Пень чихнул на мои изъяснения,
Буркнул что-то – и лес зашумел вокруг,
А потом, словно по мановению,
Отовсюду полезли пенёчки вдруг.
 
 
Вдоль дороги расселись: кряхтят, галдят,
А о чём – дюже речь непонятная.
Только в сторону, вроде, мою глядят —
Глаз-то нет… вот картина занятная!
 
 
– Не пойму, кто вы есть, да откуда хоть?
Ну а эти – твои все… сопливые?
Пень хихикнул незлобно:
– Мои все вродь.
Мы же эти… в народе – кикиморы.
 
 
– Это ж надо – присел я, – вот это день!
– Что, ужель на меня не похожие?
Попадётся им кто, будет нем, как тень…
Глянь, красавцы, как я – мохнорожие!
 
 
Я не выдержал всё же – «заржал как конь»,
Пять минут хохотал залихватисто…
– Ладно, больше не буду. Простить изволь?
Ну уж больно «детишки» чудатисты!
 
 
Знаешь, как ни пойду погулять в лесу, —
То с Ягой заболтаюсь, то с Лешими,
А сегодня скрипело, что сук о сук —
То проделки твои или «меньшего»?
 
 
– Ты ступай лучше, парень – идёт гроза. —
Пробубнила мне… пень иль Кикимора? —
В раз другой приходи. Как найти нас зна… —
В этот миг меня будто подкинуло
 
 
Силой ране неведанной, понесло
Над тайгой, над рекой, над равниною,
А вокруг – в небесах, всё от стрел цвело
И гремело, гремело невиданно!
 
 
Эта Сила меня принесла за двор,
Опустила к землице спокойненько…
Вот с тех пор затеваю с собою спор —
Кто ж меня переправил так скоренько?
 
 
Чьи проделки такие: то пень с болот,
Иль Кикимора? В общем, без разницы.
Не сказала она мне про скрип-то тот,
Или стон… Ах, лесная проказница!
 
 
Ладно! Всё-таки завтра иду с утра
По малину… а там, может, к Лешему.
Расспрошу, что за Сила меня несла —
Почему не позволила пешему?
 
 
А ещё расспрошу, кто там мог скрипеть
Иль стонать, как больная медведица,
И кто в ельнике мог, как меха, сопеть…
Как подумаю – даже не верится…
 

Затянулась осень, затянулась…

 
То ли осень где-то загуляла,
То ли зимам места не осталось,
Но ещё берёза не опала,
А от октября осталось малость.
 
 
Яблони в листве стоят зелёной,
Радуют шиповники плодами:
Что-то в этом есть – определённо…
Да и Север весь не подо льдами.
 
 
Утки улетали – возвратились,
Было так и в прошлую годину.
Реки, что весенние, разлились,
Словно запрудили всё плотиной.
 
 
Где-то там пустыни под водою,
Плавают верблюды, как тюлени.
Эмираты, Турция – не скрою,
Видимо, природе надоели.
 
 
Надоели Индия и тайцы,
Мёрзнет Ниагара с водопадом,
От морозов гибнут мексиканцы —
Для чего природе это надо?..
 
 
Затянулась осень, затянулась,
Загуляла, как и в ту годину.
Там с зимою где-то разминулась
И сейчас, наверно, та картина…
 

Устала Осень бытовать…

 
Устала Осень бытовать,
сменила краски на белила —
снежинки проще рисовать
и рассылать с ветрами диво.
 
 
Намного проще всё укрыть,
как покрывалом, снегом белым,
чем лозу новую холить,
что лезет под траву так смело…
 
 
Устала Осень Зиму ждать,
сама взялась раскрасить землю —
в окошки стала снег кидать,
взвывая вьюгой то и дело…
 

И пришла она ветром северным…

И пришла она ветром северным…

 
И пришла она ветром северным —
Хладной поступью обожгла,
Снег пуховый на травы сеяла,
С мест насиженных птиц гнала,
 
 
Завывала дикушей по двору,
Всё пыталась проникнуть в дом,
Но мы знали – она не подлая,
И встречали её с теплом.
 
 
Пусть и серая, и морозная,
Пусть вьюжит по ночам в дворах,
Но для русов она не грозная,
Воспевают её в стихах
 
 
И в сказаниях, и поют о ней,
Ну, а детям задор какой:
Если под гору – не согнать с саней,
А на лыжах – так день-деньской!
 
 
То она пришла – Зима-зимушка!
Утром ветром стучалась в дом,
В доме стёкла мазнула крылышком,
Обдала и речушку льдом.
 
 
И куражилась, и пласталась всё,
Гнала зайцев в овраг с полей,
И в степях зимовать осталася
До капельных весенних дней…
 

Лёд

 
В небе огненный закат…
Лето тебе снится?
Я твой преданный солдат
У твоей границы.
 
 
Охраняю твои сны
От холодной вьюги —
Спи спокойно до весны,
Добрая подруга.
 
 
Как под горку потечёт,
Приоткрою воду,
А промоину пробьёт —
Значит, на погоду.
 
 
Значит выдастся тепло —
До Весны недолго,
Я ж останусь всё равно,
Но водою полной.
 
 
А сейчас морозит пусть,
Крепнут мои брони,
В берега твои вцеплюсь,
Намощу дороги.
 
 
В небе огненный закат,
В серебре осока…
Я твой преданный солдат,
Почивай, Молога!
 

Прощальный гудок – и поплыл за окном…

 
Прощальный гудок – и поплыл за окном
Перрон со скамьями и старым вокзалом…
Прощаться не буду – вернусь же потом, —
Скажу «До свиданья!» бабулькам усталым…
 
 
Махнут мне платочком и, может, всплакнут —
Они здесь в дорогу всю жизнь провожают:
Как будто бы помнят, как будто бы ждут…
А как приезжаю – так слёзно встречают…
 
 
Ну вот, отгремел позади старый мост,
Поплыли за окнами вечные ели.
Ещё с километр – и там будет пост,
А вслед за постом… Новый год и недели…
 
 
Недели – не время: что в речке вода,
Текут самотёком, сливаясь в былое…
А ночью всё снится, что еду сюда —
В знакомое с детства, до боли родное.
 
 
Мелькают, мелькают снега за окном,
Железные струны качают вагоны…
И будто за тысячи вёрст уже дом,
Но это тоска по посёлку родному…
 

Метелица, метелица…

 
Метелица, метелица
Метёт, метёт в окно,
Зима не канителится,
Кладёт на земь сукно.
 
 
Не баловала снегами,
Сейчас же сорвалась,
А нам-то – эка невидаль,
Зима у нас нашлась!
 
 
До февраля от Осени —
То скука, то дожди,
А тут с утра морозило,
В обед снега пошли.
 
 
Куражится метелица:
В окно метёт, метёт…
А с крыш уже капелится,
К утру и снег сойдёт…
 

Бумага белая, перо…

 
Бумага белая, перо —
Строка ложится тропкой чёрной.
Свеча бросает свет неровный
И отблеск красный на окно.
 
 
В окне стемнело уж давно,
Сегодня вьюжило немного,
Но снегу намело премного,
Как будто месяцы мело.
 
 
Сегодня мыслей каламбур
Под стать погоде неуёмной,
Не строит радужных фигур —
Фантазм рождается природный,
Слагаясь в образы текстур.
 
 
И так приятно на душе —
Там, за стеною, зимний холод,
А здесь – камин, и кофе смолот,
И закипит вот-вот уже.
 
 
И я, витая в вышине,
Блаженно буквицы слагаю
И сборник Пушкина читаю
В домашней, тёплой тишине.
 

Бывает, снятся детства январи…

 
Бывает, снятся детства январи…
А как сейчас морозами пугают,
Когда мы в минус тридцать пять могли
Пойти гулять, хоть знали – отругают.
 
 
Всё нипочём – на лыжи и в леса.
Мороз нам щёки выкрасит румяным…
Сегодня снег не помнит голоса
И смех с горы несущейся оравы.
 
 
Январь в окне, но он совсем другой,
На январи из детства не похожий,
Хотя и снег, что там, что здесь – земной,
Чуть подержи – и жжение по коже.
 
 
Сегодня снег без детства не такой —
Я январей теперь не понимаю,
Но понимаю – я-то стал другой,
А те – мои, лишь память оживляют…
 

В бору морозном, звук не пропадёт…

 
В бору морозном, звук не пропадёт —
Синица пискнет, поползень подхватит,
А если снег с еловых лап сползёт,
То эхом рокот так в бору прокатит…
 
 
Но лишь всё стихнет, воздух зазвенит,
От солнца вспыхнут снежные пылинки,
И слышно станет – где-то наст хрустит
Под лыжами идущего к заминке.
 
 
И где-то рядом лайки тишь взорвут —
Аж оторопью тело всё прохватит,
И сквозь ельняк на посвист побегут,
А мне подумается: «Надо же, некстати»…
 
 
И я вдохну морозной тишины
И побреду средь сосен величавых,
А за спиною будут мне слышны
Синицы, при собаках что молчали…
 
 
И только дома с чаем за столом,
Согревшись, птаху маленькую вспомню,
Сидела что на ели – с хохолком,
Что с детства, мне как будто бы знакома…
 

А мне ль не знать…

 
А мне ль не знать, как Родина мила:
Остался отчий дом в прошедшем веке, —
Здесь просто снег, а там моя Зима —
Сугробы в поле выше человека.
 
 
Здесь те же люди, тот же пресный хлеб,
И комары бывают летом тоже,
И наш язык, что так роднит нас всех,
Но нет того, что делает моложе.
 
 
Здесь нет мороза – запах здесь иной,
Чем пахло в детстве на заре багряной,
Здесь нет болот и лес здесь не такой,
И земляники нет с горчинкой пряной.
 
 
Красиво здесь, и спорить не берусь,
Да и к чему? – сравненья тут излишни.
Бывает, как туман, накатит грусть,
Захочется своей, из детства, вишни.
 
 
Мне край казачий несказанно мил,
Но иногда, с утра, за чашкой чая,
Сдержать невмочь порыв душевных сил —
И по краям родимым заскучаю.
 
 
И так захочется в сосновый светлый бор
На лыжах прогуляться по морозу,
Что на груди, как будто тяжкий ком,
И прячешь от себя скупые слёзы…
 
 
Как мне не знать, что Родина мила,
Что отчий край по мне грустит порою —
Здесь снег, а там – карельская Зима
И банька у Мологи под горою…
 

В эпохах многих писалось разно…

 
В эпохах многих писалось разно —
Одни за злато, другие правду,
Но все труды их сжигали праздно,
А что нелепо, у всех в парадной.
 
 
Цари монахам, монахи – к людям
Писали часто и под диктовку,
Но всё сводилось к тому, что судьи
Судили тех, кто хватал винтовку;
 
 
И шли на дыбу за правду-матку,
А с несогласных сдирали шкуру,
Казалось даже, что всё в порядке,
Но через время вскипали сдуру…
 
 
В церквях ломали камнями двери,
И жгли картины в кострах от гнева,
И уходили, кто в книги верил,
Чтоб жизнь другую… уже не в первый
 
 
И не в последний разы – их сонмы,
Но слово правды найти нет смысла,
А люди верить всегда готовы
В любую, только не в догмы истин.
 
 
И в век последний, как прежде было,
Четыре раза сменили правду,
И удивляться, что всё забыли,
Вернувшись к рабству, совсем не надо.
 
 
Старались сами – молчали долго
И прозревали лишь те, кто избран,
А остальные – их очень много,
Всегда смеялись в глаза их истин…
 
 
Миры менялись, леса горели,
Стирались люди в эпохах разных,
И скрыть что было поднаторели,
Но небу правда всегда подвластна.
 
 
И сколько б раз ни писалось складно
От тех, кто хочет, чтоб так и было,
Хоть под диктовку, но всё ж неладно…
А брешь мы всё же в умах пробили…
 
 
Создали сети для развращенья,
Но суть двойная сокрыта в каждом —
Где есть загадка, там есть решенье,
А русский гений рождён не дважды.
 
 
Нам осознанье со звёзд приходит,
И нам доступно, что было ране,
Но только глупый изъян находит
В былом величье, в обломках храма.
 
 
Мы видим это, мы слышим тайны —
Скрывать что было от нас напрасно…
В эпохах многих мы созидали,
И наша правда лишь нам подвластна!
 

«Молчание – золото» – кто-то сказал…

 
«Молчание – золото» – кто-то сказал,
Но как промолчать, если хочется крикнуть,
Когда провожаешь Любовь на вокзал,
А после не знаешь, как к жизни привыкнуть…
 
 
И всё одиночество в кухне – твоё,
И топишь его заливая дождями,
Но сделать не можешь взамен ничего,
Когда направления к счастью не знаешь…
 
 
А время бежит, забирая тебя
И память твою, что пытается выплыть,
И кто-то вдруг крикнет:
– Ну, вот же она!..
Но ту не забыть, а к другой – не привыкнуть…
 
 
И где-то знакомые черты и сны,
И голос – и голос, что греет и манит,
Встречаются, слышатся средь суеты,
Но, вроде, чего-то опять не хватает…
 
 
Не та, не она… И опять пустота.
И снова кричишь в своих снах обречённых —
Вернутся ль когда-то на землю Весна
И Лето, в котором ты был окрылённым?
 
 
Напрасные взгляды, напрасные сны —
Причуды души, воспаленье сознанья…
Как долго… Как долго ещё до Весны,
И как бесконечны пустые скитанья…
 

Безнадёга

 
Тишина серых улиц пустых.
Безнадёга пылит по дорогам.
На усталой трудяге-спине
Серой глыбой изогнутый горб.
Боль в усталых зеницах немых —
«Посошок» с огурцом за порогом.
Прикорнёт где на стылой земле
В перепутье дорожек и троп.
 
 
Ветер в спину – попутчик седой,
Ни кола ни двора – стог соломы.
Коль приспичит когда и поесть,
То лишь соли щепоть и сухарь.
Ковыляет с сумой за спиной
Безнадёга по русским изломам,
По просёлкам, где славу и честь
Пропивал долговязый лже-царь.
 

Давит морозец под утро…

 
Давит морозец под утро —
Где-то заборы трещат,
Улицы спят беспробудно…
Звёзды как угли горят.
 
 
Смотрят, моргая, в окошко,
Шепчут о чём-то в тиши,
Но разгадать невозможно
Голос их вечной души.
 
 
Мне их вселенская тайна
Спать по ночам не даёт,
В шёпоте их мирозданья
Вечное что-то зовёт.
 
 
Может, от предков далёких,
С дальних галактик-миров
В окна мерцанием блёклым
Льётся их мудрость веков,
 
 
Или какие подсказки,
Как отыскать их дома,
Что недопоняты в сказках,
В древних былинах и снах…
 
 
Звёзды тускнеют под утро.
Где-то заборы трещат.
Улицы спят непробудно —
Только собаки не спят…
 

Снилась жизнь…

 
Снилась жизнь, как в немом кино,
Где-то в будущем или в прошлом.
Я смотрел на неё в окно —
Там я был и малым, и взрослым.
 
 
Мне казалось, что я не тот,
А другой – кто ещё был малый,
Но малой всё бежал вперёд,
На глазах становился старый.
 
 
В этом странном немом кино
Время словно в комочек сжалось.
Снилось то, что живу давно,
А той жизни всего лишь малость.
 
 
Я пытался понять тот сон,
Но запутался в вечных тропах,
А в окне в чёрно-белый тон
Я стоял и в ладоши хлопал.
 
 
Я кричал, но беззвучен крик
За стеклом в чёрно-белой мути…
Снилась жизнь, где я был старик,
Не понявший в окне том сути…
 

Домовой

 
Кто-то ночью ходил под окном,
В стены стукал, вздыхал и шептался,
А потом заглянул будто в дом,
Но не вышел, а в сенях остался.
Спотыкался в потёмках, кряхтел,
А потом и ругнулся негромко,
Видно, что-то найти там хотел —
Не нашёл и притих ненадолго…
 
 
Вышел в горницу, замер чуток,
Брякнул ковшиком в вёдрах с водою:
Пил, как помпа – глоток и глоток —
Окунулся в ведро с головою.
После долго стоял и смотрел:
По углам, на полати, на печку —
Притомился поди, спать хотел…
Затушил под иконами свечку.
 
 
А потом их и вовсе закрыл
Тряпкой мокрой, что пол протирают.
В кресло сел и как будто застыл —
Слышно было, как мыши играют…
В тот момент, может, я задремал —
Так спокойно и тихо вдруг стало.
Только утром, когда уже встал,
У кровати записка лежала.
 
 
Вспомнив странного гостя в ночи,
Я прочёл на бумаге посланье:
«Ежель ты на меня не кричишь,
Значит, ссориться нету желанья?
Я тогда поживу у тебя.
Места я не займу – не огромный.
Там, за печкою, стол и скамья —
Мне достаточно…»
– Видимо, скромный!
 
 
А потом, в оконцовке письма
Иль послания – как вам приятней —
Оттиск пальца, а снизу тесьма
И орешек, чтоб было занятней.
Я тихонько за печку взглянул:
Там, завёрнутый в старую шубу,
На скамье из морёного дуба,
Мужичок заскорузлый зевнул,
 
 
А потом посмотрел на меня
И, поджавшись, сказал мне: «Я свой!
Мы с тобой не знакомы, но я
Поживу здесь – я твой Домовой!»
Отчего возражать я не стал? —
Может, просто поверил ему.
Ведь от злобы мирской так устал,
Да и гнать мужичка ни к чему.
 
 
Пусть за печкой живёт – что с того?
Он сказал ведь сегодня: «Я свой!»
Надо ж так: ни с того, ни с сего,
У меня есть теперь Домовой.
– Эй, хозяин, ты что там притих?
Если что – на меня не серчай.
Почитай мне какой-нибудь стих,
А ещё – я б попил с тобой чай…