Текст книги "Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории"

II

Великое Переселение народов стало подспорьем для становления новой – европейской цивилизации, которая, изживая в себе племенные языческие верования, препоручила себя христианскому учению. Обозначив рождение Новой Эры, христианство вошло в духовную и политическую жизнь нарождающихся стран. Новая парадигма развития homo sapiens «по историческому праву» оттеснила легендарное прошлое в стирающуюся временем историю, а творческое достояние великой древности – в музейные атрибуты.

Однако ни исторический опыт, ни новое учение не изменили принципов бытия народов, ибо агрессивность и воинственность их ничуть не уменьшились. Но, если, викинги, приобретя историческое имя, по-волчьи «выгрызали» из раннефеодальной Европы наименее жизнеспособные её звенья, то несметные полчища монгольских племён едва не поглотили перспективно обозначивший себя «запад».

Хуже обстояли дела в Киевской Руси. Так же, не являя собой единое целое, она не смогла выстоять против неисчислимых орд. Жертвенно приняв на себя тяжёлые и мутные волны Великой Степи, Древняя Русь сыграла для Европы ту же роль, что и древнее государство Урарту, на протяжении веков противостоявшее мощи ассирийских завоевателей. Таким образом, не вольною волею, а историческим «хотением» Русь дала сопредельным государствам историческую жизнь.

На фоне свирепых кочевников не многим лучше выглядело крестовое воинство – хищное по содержанию и благостное по духовному установлению. Направляясь к святым местам Палестины, паломники-христиане в 1204 г. осквернили и разграбили столицу духовно и культурно много более развитой православной Византии. Так и не сумев оправиться от политического, морального и материального урона, Империя стала в 1453 г. лёгкой добычей мусульман[5]. Не секрет, что задолго до этого Ватикан, попирая и нивелируя достижения Византии, на протяжении веков всеми возможными способами стремился уничтожить раритеты своего духовного источника.

Ввиду духовных и политических противоречий, уже в VIII–IX вв. жёстко заявила о себе несовместимость христианства по греческому обряду и «латинскому». По мере становления социального уклада развивающейся Европы, духовные разноречия закономерно привели к схизме – разделению Церкви на Греческую и Латинскую (1051). Умственно-утилитарное отношение «латинян» к св. Писанию, очевидно, и было той дорожкой, которая вела мельчающий дух Европы в «угольное ушко» материализма.

Так, разведя христианство ещё в XI в., «запад», за отсутствием полноценных государств не имевший ещё своей политики, достаточно ясно определил взаимоотношения внутреннего и внешнего мира. Хотя, как показали дальнейшие события, раздел этот был принципиален лишь в «буквенной» (теологической) ипостаси, поскольку уже тогда «европейский мир» был завязан на власти в мире и мире власти. Об этом говорят духовно пустые и политически нелепые «крестовые ходы» Европы ко Гробу Господнему, выявившие полную никчёмность его вдохновителей. Последующие связи двух «миров» вели к компромиссам на меркантильной основе. Но не только. Всё более усиливавшиеся противоречия внятно заявляли о невозможности массового следования нравственным установкам Нового Завета.

К XVI в. выявились новые цивилизационные взаимосвязи, которые неизбежно должны были войти в конфликт с принципами христианской морали и нравственности. Проходящий в Европе рост производительных сил настоятельно требовал непосредственного включения в бытие новой парадигмы цивилизационного развития. Она была столь же трудно совместима с апокрифами церковно утверждённого Евангелия, сколь необходима для становления экономических связей. В жизнь народов пробивали свой путь разнообразные знания и сведения, ведшие к созданию новых отраслей. В этих реалиях средневековая теология с одной стороны тормозила естественное восприятие мира, уводя христианство в плоскость догматики, с другой, не подтверждаясь в духовном и социальном плане, компрометировала учение. В этом особенно преуспел институт папства, далёко ушедший и от теории и от практики христианства. Ностальгия по древности, усиленная идеологическими и не подтверждёнными практикой моральными требованиями христианства, привела к возрождению эстетики античного мира.

Ренессанс ознаменовал освобождение от вяжущих мысль догм и «развернул» духовные составляющие Европы в сторону пассионарного восприятия мира. Таким образом, «недополучая» эстетические знания в своём времени, пытливая мысль обратилась к языческим достояниям античного мира. На время человек вновь ощутил себя «мерой всех вещей». Однако в течение нескольких веков настаивая и развивая приоритеты «человека», «мера» эта довольно быстро исчерпала себя в последующих эстетических концепциях европейского мира. Напомнив о себе в форме поствозрожденческого гуманизма, оно подготовило Просвещение.

Если несколько упростить, то визуальную эстетику затеняло конструктивистское мировосприятие. В европейской цивилизации отвоёвывало свои права дотошное аналитическое мышление учёного, механика и естествоиспытателя. Великие географические открытия, научно-техническая революция и капиталистическое промышленное развитие нуждались в больших деньгах, что оживило банкирскую деятельность и выставило её на новый – главенствующий уровень. Решающую роль в ускорении цивилизационных процессов сыграло появление книгопечатания.

События начала XVI в. показали, что германо-романскому культурно-историческому типу было особенно тесно в рамках социально робкого и не редко вялого христианского мировоззрения. Как следствие: от духовного тела католицизма отделилась немалая его часть, тут же начавшая распадаться в многоконфессиональной путанице протестантизма. Таким образом о себе заявила обмирщённая и обуржуазенная, но духовно-благовидная модель христианства. Давно назревавший внутренний конфликт общества исторически спровоцировали 95 тезисов Мартина Лютера.

Того и не желая, никому не известный виттенбергский монах стал знаменосцем протеста нового типа. Согласно Максу Веберу, лютеранская проповедь не только дала толчок Реформации, но послужила поворотным моментом в зарождении капитализма и определила дух Нового Времени. Сделав чёрную работу, сын рудокопа уступил место тем, кто, по сути, исповедовал меркантилизм в христианстве. Последнее всё больше подчинялось «идеологии» быстро прогрессирующей буржуазной модели общественного развития. Реализованные в протестантизме, они более всего благоприятствовали здешнему бытию, «найдя подтверждение» своим ожиданиям в учении Жана Кальвина. Впрочем, венскому проповеднику, озабоченному «избранностью» немногих, не было дела до остальных. Главенство «материи» в учении привело к тому, что спасение души находило отклик у тех, кто уже был «избран» в мире сём. Задним числом «лучшими» признавались те, кому чаще других сопутствовал успех «здесь». Таким образом, кальвинизм поставил Христианство с ног на голову, ибо уже «спасённые» не нуждались в моральных качествах, прокламационно ведущих к этому. Выйдя на историческую арену, кальвинизм, с его потребительским мировосприятием, рационально-производственной ориентацией и моралью, позволяющей давать деньги в рост, – не только не создавал условий для появления святых, но догматически отвергал само понятие святости. Последняя, столь же принципиально не вписываясь в протестантский кодекс, костью в горле застревала в делах исповедников золотого тельца. Крен в пользу последнего увеличивался с каждым столетием. Невозможность долее существовать в системе ценностей «феодального барокко» создала ножницы, коими были вырезаны немалые дыры в, казалось бы, нетленных духовных достояниях европейской цивилизации. Это утверждение может показаться странным, но лишь на первый взгляд. Поскольку, реализуя своё видение мира на основе дерзко заявивших о себе опытах в естествознании, науке и технике, «европейское человечество» в такой форме подошло к переоценке в первую очередь гуманитарных достижений прошлого, что было более чем закономерно. Смена мировоззренческих и этических категорий следует после смены духовных, а не наоборот. Sturm und Drang во всех направлениях — вот как можно было охарактеризовать ренессансных пассионариев Европы. Именно в этот период укрепилась обозначившая себя парадигма развития европейской цивилизации, в которой гуманитарные пристрастия переплелись с «первобытным», по сути, глобальным потреблением.

Мартин Лютер.

Лукас Кранах Старший. 1520 г.

Наверное, со времён Адама и Евы человек не был столь дерзок, как в XV–XVI вв., ибо «древом познания» становился весь мир… Именно тогда тяжёлые галеры и галеасы уступили место более устойчивым и быстроходным парусным судам, большим по размеру и снабжённым тремя или даже четырьмя мачтами с прямым парусным вооружением. Последние, поистине, стали знаменем новых, пересекающих моря и океаны мировоззрений. Духовное зрение в одночасье уступило «навигационному мировосприятию». Вдруг оказалось, что диапазон смирения человека во многом зависел от возможностей постижения мира.

Как только они увеличились, так сразу забылись евангельские заповеди и просто моральные наставления. Хотя и тогда находились праведники, без особой надежды на вразумление твердившие о том, что смысл пребывания на земле «венца творения» состоит в сотрудничестве с не им сотворённой данностью, в совершенствовании природы, в преумножении плодов её и целесообразном управлении в соответствии с её законами; то есть, руководствуясь развитым сознанием и сообразным с вселенной мироощущением. Тому же (правда, с некоторым историческим опозданием и не в качестве праведника) учил английский философ Бэкон Веруламский: «natura vincitar parendo» («побеждай природу, подчиняясь ей»).

Но по этому пути не пошло ни возгордившееся своими множественными достижениями, а впоследствии заурбанизированное до мозга костей «европейское человечество», ни остальной мир, поверивший «на слово» германо-романской цивилизации. Время было упущено. Теперь идти по выбранному пути можно было, лишь глядя под ноги. По ходу этого пути природа могла видеться лишь «окружающей средой». И чем дольше таковою виделась, тем скорее становилась таковою.

Соблазнённый ли духовной или светской эрудицией, прельщённый ли материальными новшествами, покорённый ли материальной силой, но «остальной мир» послушно поплёлся на поводу присозданной «европейским человеком» «второй» или, что точнее, – «предметной реальности».

При освоении природы исключив духовную осмысленность и сделав акцент на поэтапно-рационалистическом её покорении, – гордый собой Старый, а затем и Новый Свет избрали в перспективе наказуемый путь нещадной эксплуатации и искажения всего облика планеты (напомню, в христианской Европе, некогда отказавшейся от «варварского» поклонения природе, – в первую очередь наблюдаются наибольшее загрязнение «окружающей среды»…). Допущенные «сверху» погрешности этического плана были не только подхвачены низами общества, но и увеличены за счёт их массового приятия.

Переоценка культурных ценностей с устойчивой тенденцией их снижения нашла союзника в лице деклассированных слоёв населения, черпавших свою энергию в массовом невежестве. Ориентируясь на интересы масс, лукавые «поводыри истории» создали предпосылки для бунта, рычагом которого стала классовая ненависть.

Давно вызревавшее недоверие к «барской» этике перешло в отрицание «высоких материй», за чем последовал отказ от социальной иерархии и этических категорий «старого мира». После этого сравнительно легко прошла подмена их «этикой безжалостного идеализма» (С. А. Левицкий), которую символизировали иллюзорные категории «свободы», «равенства» и «братства».

Недостижимость этих идеалов подтвердил палаш сменившей их революционной демократии, а уравняла разницу (чаще всего – на голову) в культуре и происхождении – гильотина Великой французской революции. «Вчерашние ножницы» обращены были в лезвия, методично равнявшие гения – с толпой, князей и герцогов – с кучерами, кухарок и угольщиков – с политиками, творцов – с разрушителями.

Политические издержки революции, приведя к демократическому хаосу, более чем закономерно сменили имперские амбиции Наполеона I. Но, жёстко войдя во власть, он всё же успел создать свой знаменитый Кодекс Наполеона (Code Napol’eon), который объективировал гражданские права и изменил принципы развития политической жизни Европы. Взятый на вооружение европейскими странами, Северной Америкой и внедрённый в колониях, – «Кодекс» этот придал мировой истории новые, мощные импульсы развития. Но, как издавна повелось, и здесь «змея» цивизизационной эвольвенты сыграла свою зловещую роль. При усилении структуры власти были мировоззренчески сформированы, идеологически обоснованы, исторически заявлены и политически реализованы агрессивные амбиции Запада, который, никого не спросясь, взвалил на себя бремя остального человечества. «Молнии» Великой французской революции отсверкали своё, но «громы» её продолжали рокотать на протяжении всего столетия! Их «эхо», прогремев во Франции злосчастной революцией 1870 г., – тут же отдалось поражением (провозглашённой) Республики от Империи (Германии в 1871 г.), после чего в уставшей от бунтов Европе наступила относительная «тишь и благодать». Массовой культуры ещё не было, но «человек с улицы» (Джон Миль), подбоченясь, уже готов был заявить о правах на свою этику.

Здесь, наступив на лакированный «башмак» политкорректности, придётся сказать, что не всё то, что ярко блистает и гремит в исторической жизни, заслуживает развития. И в прошлом не всё было исторически мотивировано и бытийно целесообразно.

Не всё случившееся оправдано фактом, и, тем более, находит поддержку с позиций морали. Не всё, что творится в мире, обязывает смиряться с «фактом» жизни, как с закономерностью, в этом случае и оправдывая и утверждая будущие драмы.

Словом, не всё произошедшее следует признать полноправно эволюционным и исторически оправданным. Ибо, того, что произошло, могло не быть, но имело (и будет ещё иметь) место по произволу морально несовершенного и необузданного в своей агрессивности homo sapiens.

Несомненно и то, что «молнии истории», даже оставляя после себя «пепел», не всегда несут с собой гибель. Выжигая из исторической жизни «сухую траву» и издержки старого, они порой создают новые цивилизационные парадигмы, дают рост новой культуре, формируют целесообразные экономические устои. Это, не оправдывая огульный слом старого, лишь настаивает на снесении ветхого и нежизнеспособного, не дающего жизнь новому. Вместе с тем, освещая историческую жизнь, а когда и обжигая тело человечества, «молнии» эти не редко оставляют глубокие клейма в теле народов, которые порой не стираются и в веках, ибо мощные разряды их поражают народы, страны и государства…

Иное происходило на Руси, в которой христианство греческого обряда, споря с язычеством, всё активнее проникало в жизнь народа. Снятие зависимости от тюркских ханов обусловило политическое усиление княжеств. Смена исторических вех побудила Великих Московских Князей объявить себя наследниками мистического «Первого» (Древнего) и «Второго Рима» (Византии). При таковом раскладе Московская Русь, считая себя единственной (и истинной!) хранительницей христианской веры, ставила под сомнение претензии западноевропейских монархов на «римское» религиозно-мистическое наследие. «Иван IV был первый из московских государей, который узрел и живо почувствовал в себе царя в настоящем библейском смысле, Помазанника Божиего», – пишет В. Ключевский[6]. Изучив исторический опыт прошлого (и вспомнив «свою родословную», которая вела, ни много ни мало, к римскому императору Августу), Иван Грозный пришёл к убеждению, что подчинение царской власти церковной во все времена приводило к распаду великие империи. В то же время царь верил в божественную миссию христианской Руси (Третьего Рима), призванную нести свет всему миру. Стерпеть подобную «наглость» западный мир не мог и… не хотел. Именно «христианский» раздор, «увенчанный» короной, стал одной из главных причин многовекового противостояния России и Запада[7].

Надо сказать, последний и в условно-государственный период (т. е. период становления государств) средневековой Европы провидел свои политические ориентиры и экономические выгоды. Приоритеты в ведении внешних дел появились позднее, когда в европейских странах развилось политическое сознание. Тогда и пришлись ко двору идеи в духе милитаризированного Ордена Иезуитов. Именно тогда – и не без усилий Ордена Игнатия Лойолы – Церковь превратилась в инструмент политической власти. С новыми реалиями пришли и никогда уже не ослабевали интересы Запада к России. Начало XX в. озарили мегаисторические, по-своему масштабу, события, центр которых в результате «атлантических» игр сместился в Россию. Именно там, на алтаре поместной ненависти принесены были чудовищные жертвы, рядом с которыми меркнут религиозные войны Европы и, тем более, одиночные «огни» Священной инквизиции.

Рубеж XIX–XX вв. подвёл своеобразную черту под развитием всей европейской цивилизации – великой и вдохновенной в творчестве, разумной в государственном и социальном устроении, рациональной в технических достижениях и дерзновенной в научных изысканиях, отважной в географических открытиях. Но, проявляя замечательную активность во многих областях человеческой деятельности, «европейский мир» добивался своих целей волюнтаристскими методами, а потому его историческое развитие закономерно венчали противоречия, среди которых в конечном итоге возобладали наиболее жёсткие. Став следствием многовариантного смещения духовных и моральных критериев, характерного непримиримостью в мировоззренческом отношении, материалистичностью в тенденциях мироустроения и алчной расчётливостью в достижении поставленных целей, – эти противоречия привели к двум потрясшим основы мира войнам XX в.

Что касается конкретно России, то задолго до этого в Стране заявили о себе события, в цепи которых «великий октябрь» был лишь одним из звеньев. Потому чрезмерно фокусировать внимание на «октябре» не верно, не продуктивно и даже вредно. Крушение жизнеустройства России пошло по трещинам, которые обозначили себя во времена весьма давние.

На них и следует обращать самое пристальное внимание. Поскольку, лишь войдя в поле «старой» информации, можно осознать последующие явления отечественной жизни. Словом, стратегия исторического анализа, исходящая лишь только от «злобы» Новейшего времени, не вполне достаточна и без специальных пояснений способна ввести в заблуждение. Поэтому нам никуда не деться от анализа эпохи формирования политического пространства России. Никуда не деться от того факта, что две Мировые войны были походом Запада на Восток, коим первый видел прежде всего Россию. Потерпев поражение в битвах не на жизнь, а на смерть, Запад откатился на свои рубежи, зализывая раны и латая прорехи в геополитике и военной стратегии.

Сделаем первые выводы.

Результаты I Мировой войны предсказуемо усилили противоречия и связали их в мёртвый узел, «развязанный» катастрофой в середине 1930 гг. Результаты II Мировой, не разрешив старую «злобу дня», лишь ускорили пересмотр политической, экономической и финансовой карты мира. С учётом промахов в преддверии, ходе и итогах войны, отредактированный Запад приступил к созданию новых идеологических конструкций и политических стратегий. Тогда же вновь обозначили себя, были «окончательно» сформированы и политически заявлены давние амбиции «давних учителей» России. Ибо, как раньше, так и сейчас, Страна остаётся предметом политической оккупации и «сырьевых (в давние времена – «меховых» и «пеньковых», а нынче – газо-нефтяных) воздыханий» пресловутого Запада. Между тем обе Мировые войны, являя собой единый политический силуэт, в причинно-следственной связи раскрыты далеко не во всём. Поэтому – не установленные и не проявленные в полной мере – эти следствия продолжают заявлять о себе и по настоящее время… Словом, рассматривая современные реалии и прослеживая причудливые изломы бытия, никак не обойтись без изучения исторического опыта прошлого. Ибо всякая траектория, не возникая из ничего, не существует вне прежних парадигм, включающих в себя основы духовной, политической, социальной и культурной жизни страны. Сумма этих свойств и создаёт историческое содержание народа, которое, формируя судьбу, определяет его место в мире и мировой истории. Прошлое важно знать уже потому, что оно реализует себя в своих последствиях. В этой связи особое значение имеет внутренняя жизнь народа, мировоззрение которого, талант и вера в себя определяют бытие страны. Если говорить о России, то, достигнув высокого уровня, а значит, социально защищённое и высококультурное, – её бытие способно увеличить авторитет Страны в мире и придать народу уверенность в себе. Итак, – Россия и мир.