Текст книги "Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории"

Осенью 1930 г. в США прибыл председатель Рейхсбанка Германии Ялмар Шахт для обсуждения со своими коллегами приход Гитлера к власти. Спустя год (11 октября 1931 г.) в Гарцбурге на совещании банкиров, деловой элиты, высшей аристократии и генералитета, Шахт довёл до сведения присутствующих мнение американцев о целесообразности установления в Германии власти фашистов. Финансовые кланы (клика Варбурга, Д. Шиффа и др.), внося свою лепту для прихода к власти Адольфа Гитлера, не прочь были контролировать и дальнейшую внешнюю политику фюрера. Это с самого начала не очень получалось, а потом и вовсе не получилось. Реально оценив международную обстановку в Европе (и, что важно, – экономические достижения в СССР) [27], Гитлер уверился в силе своей партии и политической перспективе её программы [28]. Придя к власти, он установил диктатуру, и, выйдя из-под внешнего контроля, остальной путь решил пройти сам…

Справедливости ради скажем, что последующая завоевательная политика фюрера, приведя к гибельному безумию II Мировой войны, не была плодом лишь его разгорячённого ума (и, как впоследствии выяснилось, – болезни Паркинсона, начавшейся в 1940 г.). «Безумию» предшествовала не столько диктатура, сколько общее положение дел в мире. К примеру, на другом его конце, Япония, экономически датируемая США, а потому легко угадывавшая желания патрона, – плела сети против СССР в Китае и Монголии. Промежуточная задача интеркапитала состояла в «растягивании» военных ресурсов СССР на огромные пространства, дабы ослабить способность сжатия их «в кулак». Общая стратегия состояла в подготовке политической и военной базы для борьбы с СССР на всех мыслимых фронтах. Глобальной же целью являлось устранение «большевистского государства» с политической арены в качестве потенциальной супердержавы.

Но, прежде чем делать далеко идущие и ко многому обязывающие выводы и заключения, рассмотрим в общих чертах политическое пространство Западной Европы, позволившее националистам прийти к власти не только в Германии. В этих целях обратим внимание на политический клубок, «ниточки» которого ведут к международному положению на рубеже XIX–XX вв. С пользой для дела вернёмся к временам, когда замысловатый политический и финансовый спрут стал охватывать многие страны Европы и мира. Хотя первые движения его заявили о себе несколько ранее.

Во второй половине XIX в. обозначился рост мирового капитала, который активно искал себе приложение. Прежние планы и притязания стран уже не соответствовали быстро меняющемуся политическому калейдоскопу. Колониальный аппетит, жандармские приоритеты и экономические амбиции ведущих держав, усилившись после поражения России в Крымской войне (что привело к переоценке ролей в Европе среди основных игроков), к концу века приняли более жёсткие формы. Нестабильность на «рынке» колоний не могла удовлетворять державных колонизаторов, в число которых ломилась имперская Германия. Агрессивную роль капитала усугубляла боязнь мировых держав опоздать к всё более очевидному для всех переразделу добычи.

Между тем Англия на протяжении многих лет упорно наступала на те же грабли, что Испания двумя веками ранее. Остригая свои колонии едва ли не со шкурой их обитателей, она, богатея, запустила производство, в результате чего по темпам роста стала серьёзно уступать Германии и США. Ведущие державы, держа друг друга на прицеле, стремились усилить свои позиции любыми способами. Разница была лишь в приоритетах, дипломатических средствах и политической воле в их реализации.

Если Германия, поднимая промышленность, нуждалась в новых природных ресурсах, то Франция делала ставку на добычу капитала посредством развития банковского дела, а Англия по-прежнему не без успеха производила текстиль, которым благодарная Германия утирала своё военное производство. Россия же продолжала укрупняться, принимая в своё лоно донельзя отсталые регионы Средней Азии. Испытывая немалые трудности в развитии слабого производства, она более всего нуждалась в деньгах. Без достаточных на то оснований отдаляясь от Германии и без веских причин сближаясь с (формально богатой) Францией, Россия в 1893 г. ратифицировала военную конвенцию, которая закрепила антигерманский союз. Этот шаг стал решающим в расстановке политических сил в Европе и мире. Напомню, к тому времени уже действовал «Тройственный союз» (1879–1882 гг.) – военно-политический блок Германии и Австро-Венгрии, к которой примкнула Италия. Политическое объединение последней не очень способствовало созданию национального производства, ибо владельцы капиталов, боясь потерять в нём деньги, предпочитали участвовать в биржевых спекуляциях. В 1904–1907 гг. по временно совпавшим интересам сложилась Л. нтанта – военно-политический блок России, Англии и Франции. По небу пошли электрические заряды… Было ясно, что буря не за горами. Близилась расплата за долгие годы колониального грабежа!

Глава четвёртая
Обыкновенный фашизм

«Человек должен обладать и время от времени пользоваться силой разбивать и разрушать прошлое, чтобы иметь возможность жить дальше; этой цели достигает он тем, что привлекает прошлое на суд истории, подвергает последнее самому тщательному допросу и, наконец, выносит ему приговор…»

Фридрих Ницше

I

Эти «приговоры, – продолжает Ницше, – всегда немилостивы, всегда пристрастны, ибо они никогда не проистекают из чистого источника познания; но если бы даже приговоры были продиктованы самой справедливостью, то в громадном большинстве случаев они не были бы иными»… [29]

Как видим, не отрицая личного участия в исторических событиях, философ настаивал на тщете личностного делания истории. Не отвергая (в факте и необходимости) политические потуги и честолюбивые дерзновения человека, Ницше ставит под сомнение главенствующую роль индивидуального посыла в «делании» истории. Проводя мысль о фатальной неизменности предопределённого, немецкий мыслитель принципиально оправдывает данность на всём её протяжении – в свершившихся фактах, в свершающихся и тех, которые заявят ещё о себе в человеческом бытии. Впрочем, и Ницше вряд ли стал бы оспаривать то, что именно гениям свойственно проникновение в подлинность великого исторического Действа, предпосылки которого, очевидно, кроются в основах человеческого бытия. Согласно Шопенгауэру, истина в том, что мир – это воля, – воля к жизни и её продолжению. Царство платоновских идей представляет собой высшую объективацию воли. В отличие от феноменального мира, здесь нет времени, пространства, изменения. Вечные и бесстрастные идеи, составляющие сущность нетленного мира и познаваемые лишь в созерцании, становятся темой архитектуры, изобразительного искусства… и Шопенгауэра. Но бегство «от зла» в иллюзии не было панацеей. Буддисты, которыми восхищался философ, принимали мировое зло за нечто само собой разумеющееся, видя полноту спасения через отрицание воли, отказ от самости и желаний – через бесстрастную аскетическую жизнь.

Суть спасения по-буддистски состоит в том, что оно близко к фатальности заданного. Успокоенный ум прежде всякого посещала мысль: что случилось, то и должно было случиться. Если же отойти от непосредственно «случаев» истории, то получается по Екклесиасту: «.. что делалось, то и будет делаться».(Гл. I; 9)

Если от «всевечной истории» вернуться к конкретным событиям, то делатели их отнюдь не отряхали себя от ветхого праха, ибо в умелых руках он способен был возродиться в формах ветхого, но нетленного в веках золотого идола. В Новой истории много раз меняя обличья и обернувшись-таки в «чучело» из денежных знаков, – он в последнее столетие манил всех землями и природными ресурсами, по ряду показателей превосходящими принятый всеми «всеобщий эквивалент».

К началу XX в. колониальные претензии, а в особенности методы их решения переполошили мир и спутали карты основных игроков.

Но хуже этого было то, что культурная элита Европы засиделась в тривиальности, а потому не могла очистительно влиять на интересы и настроения общества, и, тем более, направлять его духовное содержание.

Породив пустоту, парфюмерная культура обрела материальные формы. Классические ценности и морально-нравственные категории в сложившейся реальности оказались в загоне. Теперь именно пороки её по предощущению наиболее дальновидных политиков в обозримом будущем будут определять пути развития общества. Но если «властители дум» лишь взяли на подозрение «парфюмерное бытие», то политики поставили на кон базовые ценности всей европейской цивилизации.

«Мы скапливали горы богатства, но знали, что от него не проистечёт благодать; – мы создавали чудеса техники – и не знали, зачем; – сокрушался немецкий социолог и историк культуры Вернер Зомбарт, – мы занимались политикой, бранились, поливали друг друга грязью – зачем? для какой цели? – мы писали в газеты и читали их; горы бумаги ежедневно вырастали перед нами и подавляли нас никчемными сведениями и еще более никчемными комментариями – никто не знал, зачем; – мы сочиняли книги и театральные пьесы, толпы критиков всю жизнь занимались тем, что критиковали их, формировались враждующие лагеря, и никто не мог сказать, зачем; – мы мечтали о «прогрессе», по ступеням которого и дальше продолжалась бы бессмысленная жизнь: больше богатства, больше рекордов, больше рекламы, больше газет, больше книг, больше театральных пьес, больше знаний, больше техники, больше комфорта. Но осмотрительному человеку всё время приходилось спрашивать себя: зачем? зачем? Жизнь… действительно стала «увеселительной горкой». Жизнь без идеалов это действительно вечное умирание, загнивание; смрад, распространяемый разлагающимся человечеством, поскольку оно утратило идеализм, как тело, из которого вылетела душа»[30].

С тоской оглядываясь назад и без оптимизма всматриваясь в будущее, Зомбарт видел корень зла в том, что «торгашеская ментальность» восторжествовала над «ментальностью героической». Он проповедует презрение к «торгашеству» англичан, которое преследует лишь индивидуальное благополучие в противовес готовности к самопожертвованию немцев. Зная расклад сил на рубеже веков, Зомбарт приветствует «Германскую войну», являвшуюся, по его мнению, отражением конфликта между коммерческим духом английского империализма и героической культуры Германии. Только Германия способна осуществить всемирно-историческую миссию «последней преграды, сдерживающей напор того потока нечистот, который изливается от коммерциализма и который либо уже захлестнул, либо в будущем неизбежно захлестнёт все остальные народы», – писал Зомбарт, бывший провидцем во второй части своей сентенции. Однако волюнтаристские методы вряд ли могли исправить положение дел, поскольку «волевое решение» не было их началом. Противоречия «века» зрели давно и были следствием всего техно-исторического пути Европы…

Так оно и получилось. Заявив о себе Первой Мировой бойней, «будущее» развернулось в её трагических последствиях, в дальнейшем раскрывая себя в приобретении колоний посредством идеологии, политического давления и экономической экспансии. В то время как СССР находился на «сухом пайке» ударных пятилеток, в странах Запада финансовые потоки заливались в «старые мехи» банков и корпораций, которыми владели «знающие», после чего они истекали оттуда в промышленные картели или вливались в русла наиболее перспективных (как виделось тогда) националистических движений.

Что в первую голову привело мир в состояние возбуждённого пчелиного улья: раздел ли сфер влияния или инстинкт самосохранения народов? – сказать трудно. Скорее всего «птенец» вылупился из яйца, а не курица снесла его. Ибо повсюду – во весь голос! – заявляла о себе исторически перезревшая необходимость социальной и этнокультурной идентификации. «Белокурая бестия», олицетворённая фашистами, полагала, что западный мир переживает упадок, который, если не принять меры, неминуемо приведет к распаду белой расы и гибели цивилизации. Последнее виделось в торжестве духовного разврата и технически оснащённого варварства. Отсюда реакция «бестий», носившая ответный характер.

Зов национальной самости, обозначив себя после I Мировой, был лишь одним из звеньев недекларированной никем новой войны. Усиленный вскоре последовавшим мировым экономическим кризисом, он придал национальному движению драматическое звучание. Тогда же Великая Депрессия, выношенная в гнёздах финансовых картелей, жёстко подчеркнула внутреннюю нестабильность ведущих стран Европы и вывела их к необходимости расставить приоритеты во внешних сферах влияния. Собственно, «расстановка» эта была широкомасштабным началом неведомой до того по размаху глобальной политики, конечную цель которой каждый из участников видел по-своему. В смертельной схватке готовы были сойтись как несговорчивые международные корпорации, так и начавшие осознавать свою роль в истории народы.

Фридрих Ницше

Карл Юнг

Итак, именно осознавание себя в мире обусловило рост националистических движений – везде! Во всех частях света люди охвачены были идеей выживания не в качестве зависимых субъектов индустриального развития, но в сущностях культурной и национальной самобытности, в лице народов следующей своему историческому призванию. Если этого не происходило, если «призвание» было исчерпано, то бытие этого народа или стиралось железной поступью истории, или растворялось в других, заявляя теперь уже не о себе и не в своих качествах. В целях спасения «самих себя» возникали лишённые цельности и полные противоречий программы и адекватные сложившемуся положению дел лидеры. Создавались партии, вся «правда» которых терялась в неясностях приграничных зон соседствующих. Исторически единовременно и независимо друг от друга возникшие, национальные движения, напомню, свидетельствовали о сработавшем инстинкте духовного, этнокультурного и политического (читай – суверенного) самосохранения. Однако слаженного хорала не получалось: каждый народ стремился «перекричать» другой. Вместе с тем в партийной какофонии стали различаться наиболее сильные голоса, к которым начали прислушиваться остальные. В создавшихся «паузах» слышнее становились речи наиболее умных и энергичных лидеров. Эпоха аккумулировала в людях самозащитную энергию, которая нуждалась в политическом выражении. Катализатором общественной и социальной энергии стали личности, способные быть наилучшими проводниками инстинктов социального самосохранения. В политическом пространстве Европы наиболее внятно заявляли о себе лидеры Италии и Германии. Яркие и простые речи вождей, облекшись в доступные понятия и смыслы, обрели чёткие знаки и символы, которые повели народы. Но за всем этим были ещё и дела.

Наиболее ранний из всех итальянский фашизм стал сгустком социальной и политической энергии, сплотившей нацию. В 1929–1933 гг. он не дал задушить страну в тисках мирового экономического кризиса. Бенито Муссолини, сосредоточив в своих руках сильную власть, создал национально ориентированное Правительство. Жёсткий кризис принуждал к жёстким мерам, и государство, поставив под свой контроль основные отрасли экономики, существенно сократило сектор мелких частных предприятий. Укреплённая индустрия Италии позволила дуче провести колоссальную работу по осушению болот, в результате чего страна получила 8 тыс. гектаров пахотных земель на заболоченных берегах реки По и по берегам Тирренского и Адриатического морей. Ещё в 1922 г. фашистский режим приступил к развитию военной, металлургической, автомобиле– и караблестроительной промышленности. Планируя современные автострады, Муссолини проводит новые и реконструирует старые дороги. За 11 лет их общая протяжённость составила 27 700 км. Новые дороги обеспечили связь между регионами и придали новый импульс хозяйственной жизни страны. С начала 1935 г. дуче объявляет курс на автаркию — полное самообеспечение Италии всеми видами продукции, в том числе и военной. Итальянские финансисты не брали займов у мировых ростовщиков, во внешней торговле прибегая к прямому товарообмену. Система вертикальных профсоюзов, созданных по корпоративному принципу, объединила интересы рабочих и капиталистов. Экономический курс развития страны позволил создать сотни тысяч новых рабочих мест. На «сухих» местах строились города, спортивные центры, больницы. К началу 1940 гг. Италия из аграрной превратилась в индустриальную страну с развитой социальной инфраструктурой. Обустраивая государство, народ ощутил себя хозяином в своём отечестве. Истинной ценностью страны были признаны люди и ресурсы, а источником богатства – человеческий труд. Если в Советской России крестьянство уничтожалось на корню, то в Италии (как и в Турции) оно было объявлено основой нации. Пока в СССР зажигали «лампочки Ильича», в Италии они уже горели. Электрификация страны проходила не с помощью лагерного кайла и лопаты, и не на костях народа. Эти принципы органично восприняла Германия, а президент США Ф. Рузвельт не без успеха скопировал её формы. Уинстон Черчилль (в те годы подвизавшийся в правительстве Стэнли Болдуина Канцлером казначейства и проваливший экономику страны) не скрывал своего восхищения происходящим в Италии. В 1927 г. он исходил панегириками о дуче:

«Римский гений олицетворился в Бенито Муссолини, величайшем законодателе среди живущих. Если бы я был итальянцем, то от начала и до конца поддерживал бы Муссолини». Дуче восхищаются М. Ганди и 3. Фрейд. Первый, потому что Италия дала важный для индусов пример жизнеспособности национальной экономики, в основе которой было государственное регулирование; второй, потому что Муссолини не был апологетом теории расового превосходства.

Бенито Муссолини

Но не только экономикой и не хлебом единым жили народы. Возникшее по всему миру движение «отечественников», оформленное в партийные и общественные организации, в новых реалиях объединяла не международная теория фашизма и даже не «экономические чудеса», а идея политического выживания наций.

Среди фашистов получают распространение «римские качества»: чувство чести, жертвенность, преданность общему делу, храбрость в бою. Входит в употребление исполненный величия древнеримский императорский жест, «в котором, – пишет А. Лосев (правда, безотносительно к фашизму), – соединялись гордость, повелительность, спокойствие, сознание своей воли и мощи, юридическая правота и убедительность власти»[31]. По факту, не обладая всем этим в полной мере, «фашистский интернационал» внутри себя намерен был решать свои национальные задачи, имея целью выживание и усиление отечеств, в которых существовал. Что касается союзничества с немецкими националистами (иногда весьма плотного), то это было естественной тягой к более сильному в главных принципах единомышленнику. Но, исходя из одного (условно верного) исторического инстинкта, «национальная правда», делясь на составляющие, стала противоречить себе в развитии своих элементов. Другими словами: каждая из «правд», настаивая на себе, подчас опровергала другую.

Адольф Гитлер

К концу 1930 гг. национальные движения преобразовались в политические гримасы, которые всё больше походили на смертельную судорогу идеи… К анализу этого феномена мы ещё вернёмся, а сейчас, дабы не обременять внимание читателя лишними деталями, обрисуем те националистические (фашистские) партии и организации, которые, как сейчас увидим, влияли на политику Европы и мира (Приложение II). На новые запросы эпохи живо откликнулась Германия. Карл Харер и Антон Дрекслер основали в 1919 г. «Немецкую рабочую партию» (Deutsche Arbeiterpartei. DAP), которую, в 1921 г. переименовав в «Национал-социалистическую немецкую рабочую партию» (Nationalsoyialistische Deutsche Arbeiterpartei. NS DAP), возглавил Адольф Гитлер. В Италии в год «инаугурации» фюрера, Бенито Муссолини – весьма одарённый и исключительно плодовитый политический публицист – основал «Национальную фашистскую партию» (Partito Nazionale Fascista).

В Португалии заявило о себе «Движение национал-синдикалистов» (Movimento Nacional-Sindicalista) и «Португальский легион» (Legione Portoghese). Консервативный по своей сути, португальский фашизм, олицетворённый режимом сына трактирщика А. Салазара (1926–1964), мало чем отличался от итальянского корпоративизма. Большое влияние католической церкви компенсировало малую экономическую роль государства, которое, между тем, осуществляло программу долгосрочного планирования.

Политические страсти достигли своего апогея в Испании.

Генерал Мигель Примо де Ривера в сентябре 1923 г. свершает военный переворот и в течение семи лет управляет страной. «Диктатура развития» де Ривера, не затронув монархию, подготовила почву мощному движению «Испанская фаланга» (Falange spagnola). В 1933 г. возникает гражданская война. В 1934 г. Хосе Антонио Примо де Ривера, сын диктатора, интеллектуал и блистательный оратор организовывает «Испанскую фалангу союзов национально-синдикалистского наступления» (Falange Fspanola de las Juntas de Ofensiva National Sindicalista). Однако отсутствие объединяющих концепций приводит движения к конфликтам на партийной основе. Фалангисты уходят в подполье. В 1936 г. заговорщиков арестовывают. «Народный суд» Аликанте приговаривает Хосе Антонио за участие в вооружённом мятеже к смертной казни, которую он принимает весьма достойно. В 1939 г. после падения республики Франческо Франко был провозглашен военной хунтой пожизненным главой (“каудильо”) испанского государства.

Если политически наиболее принципиально национализм заявил о себе в Италии, Германии, Португалии и Испании, то первые «тоталитарно не оформленные» истоки его шли от Франции, в которой ещё в 1899 г. возникла партия «Аксьон Франсэз» (Французское действие, Action Francaise) – в идеологическом и организационном отношении бывшая прародительницей итальянского фашизма. Имея в лице Шарля Морраса маститого идеолога, партия в 1905 г. сформировалась в представительную организацию. Впоследствии в качестве партийной силы она опиралась на кулаки «Королевских молодчиков» (Camelots du Roi, 1924) и «Боевые кресты» (1928). Исповедуя национализм, «молодчики» преследовали антикапиталистические и даже синдикалистские цели, для достижения которых готовы были применить насилие. Между тем, сторонники действия «французские молодцы» отнюдь не пытались (что примечательно) испытать броню Вермахта, когда он оккупировал Францию. Гарантом лояльности «мялодцев» послужил режим Виши и диктатура «Верденского победителя» знаменитого маршала Филиппа Петена.

В Англии, имевшей долгую колониальную историю, Редьярд Киплинг сумел уверить своих соплеменников в том, что страна смогла захватить власть над коллосальными территориями благодаря «особому благоволению Господа». Дабы укрепить «благоволение», влиятельный в деловых кругах сэр Освальд Мосли, надев высокие голенища, основал в 1932 г. «Британский союз фашистов» (British Union of Fascists), кованой подошвой которой служила «Имперская фашистская лига» (Imperial Fascist League). При благорасположении, по словам Иоахима фон Риббентропа, «искреннего и настоящего друга Германии» (но весьма неудачливого на английском троне) Эдуарда VIII и многих членов консервативной партии, – движение фашистов получало «партийную» поддержку со стороны крупных земельных аристократов, таких как Гамильтон и Бедфорд, лорд и леди Астор и других. На них, собственно, в мае 1941 г. и делал свою ставку перелётчик[2]2
  10 мая 1941 года Гесс своим перелётом через Ла-Манш озадачил агентов всех секретных служб. Сев в Шотландии, Гесс якобы от своего имени предложил заключить мир с Германией. Однако «голубь мира» был заключен под стражу в качестве военного преступника. «Удивлённый» перелетом Гесса, а более всего расстроенный неудачей его миссии, Гитлер демонстративно объявил Гесса сумасшедшим и вычеркнул его из немецкой жизни.


[Закрыть] Рудольф Гесс, «сошедший с ума» не без ведома Гитлера.

В США сын священника Уильям Пелли – мистик, успешный журналист и политик – 30 января 1933 г. (как раз в день прихода Гитлера к власти) основал фашистскую организацию «Серебряный легион Америки» (The Silver Legion of Лтепса). На формирование политических взглядов Пелли повлияло его пребывание в качестве журналиста в России в годы Гражданской войны. Наблюдая зверства большевиков, Пелли проникся глубокой ненавистью к коммунистам и евреям, которые, считал он, планируют покорить весь мир. Вернувшись на родину, Пелли долгое время «собирался с мыслями», которые собрались, наконец, ко времени Великой Депрессии 1929 г. Занявшись политикой и тут же став в оппозицию к президенту Рузвельту, Пелли противопоставил ему свой «курс», который резко кренился в сторону изоляционизма, экстремального патриотизма и юдофобии, что заставило призадуматься некоторых завсегдатаев на Уолл-Стрит. Впрочем, ненадолго. И хотя несговорчивый политик баллотировался в президенты от Христианской партии (1936), «курс Пелли» привёл его «ковчег» к политическому мелководью. Продержавшись «на воде» до нападения японцев на Пёрл-Харбор, партия Пелли окончательно села на мель. Сам же он тоже «сел» – и надолго…

В Канаде семнадцатилетний юноша Чак Крейт после тесного общения со старшими товарищами из Великобритании основал в 1934 г. «Канадский союз фашистов» (Canadian Union of Fascists). He по годам предусмотрительный, Крейт считал, что принципы корпоративизма важнее, чем расовые мотивы, да и вообще «антисемитизм является симптомом Германии, а не фашизма». Но, как ни странно, аморфность именно «расовой политики» внесла раскол в канадское движение. Устав наблюдать внутрипартийную борьбу, в которой канадские «партийцы» с завистью поглядывали на Чёрный легион ку-клукс-клановцев соседних США (по самым скромным подсчётам, насчитывавших около 75000 белых балахонов), озабоченное правительство Канады упразднило ершистые движения в начале II Мировой войны.

В Бразилии весьма популярным было «Движение бразильских интегралистов» (Afdo Integralista Brasileira), основанное в 1932 г. известным писателем Плинио Сальгадо. Заимствуя основные черты итальянского фашизма, движение приняло монархо-фашистский курс. Напрочь отказавшись от расовой нетерпимости, интегралисты были сторонниками так называемой «внутренней революции» или «личной революции». Преодолев себя, революционерам полагалось чувствовать себя частью гигантской семьи интегралистов, ставших едиными с Отечеством (отсюда приветствие бразильских интегралистов «Апаие!», что значит «ты – мой брат!»). Однако политический радикализм Европы 1930 гг. не мог не внести коррективы в «братство» националистов. К тому же благие намерения интегралистов, столкнувшись в 1937 г. с диктаторскими амбициями правительства Варгаса, дали трещину. Лидерам партии, составлявшей в то время около 200 тыс. членов, не удалось разделить власть с «плохим» президентом. Попытка же Сальгадо свергнуть Варгаса в следующем году привела к изгнанию первого. Партия интегралистов распалась. Движение итальянских фашистов не запятнало себя расовой непримиримостью (в нем могли участвовать не только негры, но и евреи), поэтому оно разошлось германским фашизмом. Последний с течением времени перешел в оголтелый нацизм, который не будет большой ошибкой считать общеевропейским. Впрочем, отдельные ветви интегралистов, выжив под другими уже знамёнами и кличами, без униформы, песен и прочей символики, существуют и по сей день. В Австрии возникла «Австрийская Немецкая рабочая партия» (Deutsche Arbeiterpartei), с мая 1918 г. называвшая себя «Немецкой национал-социалистской рабочей партией» (Deutsche National-sozialistische Arbeiterpartei). По «семейным» обстоятельствам весьма близкая к Германии, эта партия, ввиду предпочтения к политически более носкому «итальянскому сапогу», идеологически была ближе к партии Муссолини, нежели Гитлера. Как видим, и она, помимо «Аксьон Франсэз», была старше германской НСДАП. Впрочем, приход к власти фюрера способствовал открытию в 1934 г. в Австрии «Патриотического фронта» (Vaterlandische Front).

В Швеции в августе 1924 г. возникла фашистская партия «Шведский Национал-Социалистский Союз Свободы» (Svenska Nationalsocialistiska Frihetsförbundet), основанная братьями Биргером, Гуннаром и Сигурдом Фуругорд, а затем «Национальное Движение Единения» (“Nationella Samlingsrarelsen”, Элоф Эриксон, 1925 г.). Мотивы для создания партии Фуругорда были схожими с «американскими». С той лишь разницей, что Г. Фуругорд, в отличие от У. Пелли, в 1916–1918 гг. находился в России на службе Красного Креста в качестве врача, а не журналиста. Хорошо осмотревшись, Фуругорд вынес из России те же мысли, что и Пелли. Надолго оставшись «под впечатлением», он становится жёстким антикоммунистом и юдофобом. С осени 1923 г. братья поддерживали тесные контакты с Э. Людендорфом, Гитлером и другими лидерами НСДАП. В 1932 г. движение объединилось в «Шведскую Национал-социалистическую рабочую партию» (Svenska National-Socialistika Arbejder Parti, Свен Улоф Линдхольм). Поначалу выступая под флагами со свастикой и придерживаясь идей германского национал-социализма, по мере своего развития партия начала отходить от модели Гитлера в пользу шведской модели. Принципиально выступая против евреев и «за шведов», движение пережило войну, но в соответствии с проведённым «законом против клеветы» (относительно евреев) было упразднено в 1946 г.

В Норвегии Виткун Квислинг с помощью немецких товарищей в мае 1933 г. основал партию «Национальный союз» (Nasjonal Samling). Выходец из древнего норвежского рода, Квислинг возводил свою родословную к хозяину Валгалы богу Одину (Вотану)! – покровителю военной аристократии и повелителю валькирий. Как и Г. Фуругорд, он во время голода в России в 1920 гг. находился на службе Красного Креста. И так же, как Фуругорд, вынес чрезвычайно негативные впечатления от всего увиденного им в России. Свою принципиальную позицию Квислинг обозначил в книге «Россия и мы» (1930). Однако партия, в пику интересам страны откровенно проводившая прогерманскую и юдофобскую политику, не могла быть популярной в Норвегии. Характер отношений норвежцев к Квислингу передают «назаборные» лозунги, типа: «Норвегия – для норвежцев. А Квислинг пусть катится к чёрту». Докатившись-таки до тюрьмы, Квислинг объявил себя мучеником за «великую Норвегию от моря и до моря». В Исландии даже льды не могли охладить патриотический пыл граждан, создавших свою «Националистическую партию» (Flokkur Pjodernissinna). В Нидерландах появилось «Национал-социалистическое Движение Нидерландов» (Nationaal-Socialistische Bemging Nederland, NSB) под лидерством Антона Мюссерта и ряд мелких партий по типу «Голландской фашистской лиги» (Algemeene Nederlandsche Fascisten Bond). Надо заметить, программа партии Мюссерта не содержала в себе юдофобских идей, поэтому в ней до 1936 г. были и евреи.

Примечательно, что в государстве с ноготок – Бельгии – правые партии не поделили культуру. Фашизм там нашёл почву в диалектах. Именно языковой вопрос привел к образованию двух непримиримых национализмов – франкоязычных валлонов и фламандцев. Так, в валлонской Бельгии возникла партия «Рексизм» (Kexismo), а в фламандской части теснились «Фламандский национальный союз» (Vlaamsch Nationaal Verbond) и «Национальный союз солидарности» (Verdinaso). В межкультурной потасовке приняла участие исповедующая фашизм партийная милиция «Фламандский воинский орден» (Dietsche Militanten Orde) под началом Нориса ван Северена. Начав с пропаганды независимой Фландрии, ван Северен, упорно работая локтями, – в 1937 г. выдвинул концепцию «великой Бельгии», которой полагалось стать ядром великой державы, по типу средневековой Бургундии, охватывая Нидерланды, Люксембург, Французскую Фландрию и, собственно, Бургундию. Однако, не многоопытный Северен, а амбициозный студент Леон Дегрель организовал наиболее значительную фашистскую партию Бельгии «Народный фронт» (Front Populaire), презентация которого состоялась в 1935 г. Дегреля активно поддерживал Стаф де Клерк, патронирующий «Фламандскую национальную лигу» (Vlaams Nationaal Nerbond).