Текст книги "Совпадение"

Отправка с южного вокзала. Называется Paveletskiy. Москва, как и Париж, имеет много вокзалов. Paveletskiy – своего рода gare de Lyon.

Арестанты выпрыгнули из «avtozak» и бежали к поезду. Расстояние, как длина вагона. По бокам – конвой с ротфейлерами. Витя вдруг вспомнил, что в родном Воронеже его ждет Альма. Такой же породы. Она охраняла отцовский дом. Конвойные собаки лаяли и скалились. Укусили бы, но поводок не позволял. Зимний ветер дул переменчиво: то с одной стороны, то с другой. Витя подзабыл ветер. В окнах их камеры не было стекол. Отверстия закрыли пледами. Я, правозащитник, спрашивал моего доверителя: «Не желаешь написать жалобу? Ну нельзя же без окон». Он махнул рукой: «Везде свои проблемы». Ну а тогда он бежал, споткнулся, упал. Рукой снега коснулся. Его тоже подзабыл. В сантиметре, всего-навсего, от лица лязгнула собачья челюсть. Сердце тревожно застучало. Спешно поднялся. Без мыслей, машинально, схватил с собой горсть снега. Как ни странно, его антитрезвый сокамерник, добежал и уцелел. Конвой ругался и торопил.

Вагон для арестантов назывался «stolipin». Я, биограф, читал о том в библиотеке. Столыпин – это фамилия царского министра. Его идея: массовое и добровольное переселение в Сибирь на поездах. В советское время произошло недоразумение. Вагон заключенных назвали именем министра. Хотя тот не заводил речь о поездах заключенных.

Здесь, как в обычном поезде. Но купе без стола и решетка вместо двери. Людно. Витя и Серега осмотрелись. Кругом – кавказцы. Такие же, как они, граждане России.

Поезд тронулся. Колеса стучали. Впервые остановились в Кашире. Это южный пригород столицы. Я, любитель истории, читал о нем. Однажды кочевники из Крыма шли войной на Москву. Российский царь Иван (Жан), по прозвищу Грозный, сжег Каширу до тла. Это, чтобы врагу в пути ничего не досталось.

И теперь Витя понял: дорога на юг. Кругом южные граждане России. В Кашире заключенных прибавилось, но в других купе. Затем Витя уснул. Хотя не приляжешь. Слишком людно. Согласно дневнику сновидений, он видел пустыню.

Чувство, что жарко. Вдруг пробудился – солнечный диск слепил глаза. Стучали колеса поезда. Мимо проносились деревья, столбы, дома. В купе скучно и тихо. Дорога всех утомила. У Вити в голове кипела затея рассказа. Надеялся, что по прибытию возьмется за бумагу и ручку. Хотя, конечно, лучше среди незнакомцев не привлекать внимание. Рассказ посвящается другу и музыканту. Называется «Добрый вечер». Я, биограф, читал его в газете с коммунистическим названием. Ну а тогда, после захода солнца, обрадуется родным улицам. Я, Витин летописец, поясню, что собой представляет Voroneszh. Город называют «колыбелью российского флота». Хотя, как ни странно, не имеет выхода к морю. Казалось бы, невероятный случай. История в том, что по данной земле ходил царь Петр (Пьер) Первый. Его имя переводится камнем. Насильно сослал крестьян сюда со всей страны. Царь бок о бок с простолюдинами рубил деревья и мастерил корабли. Флот спустили по реке на юг, чтобы завоевать Черное море. А далее, в планах – Константинополь… Вот в какой город вернулся мой доверитель.

Итого, я, сундуковед, пересказал и корректировал треть повести «Во мне часовая бомба». В печати, однако, иной заголовок – «Носитель». Дальнейшее содержание не трогаю. Крайне ограничен рамками книги. Мой заказчик не доволен повестью. Начальству колонии приносит извинения за глупые мемуары и ряд искаженных фактов. Хотя, согласно русской пословице, «ne vinosil sor iz izbi». Излишне плохо о людях, значит, не писал. Конфликты заключенных с начальством, считал, во всех странах случаются. Черновики, где жалобы, завещал сжечь. Я, наследник, то и сделал, и подверг языку пламени. Аж коробок спичек израсходовал, но жалобы кремировал! У нас ведь его высочество чистовик! Неужели совершенно гладенько и бело, как снег в полете, не выйдет? И что, если читатели простят неурядицы? «Бог – наш главный Читатель!» – Чья-то запись, которая в сундуке.

6

Я, исследователь, берусь за очередную, строго по дате григорианского календаря, рукопись. Называется «Пульс». Это сборник рассказов. Жанр автобиографии. Я сокращаю книгу. Трудно разборчивый почерк. Чаще вырезаю фрагменты наугад. Затем корректирую и вписываю сюда. Итак, новая повесть! Вот как я, жизнесказатель, вышел на его пост-тюремный след.

Витя оказался в провинциальной газете внештатным корреспондентом. Странное совпадение – редакция по соседству с воронежской тюрьмой. Оттуда на днях освободился в рваных кроссовках. Главный редактор Витю никогда не читал. И правильно делал. Не велика потеря. Но редактор признался, как жене понравилась публикация «Тюремное интервью». Там Витя-репортер был на свиданке в СИЗО, неподалеку. Словно беседа через стекло и по телефону с таинственным заключенным. Разговор о том, что такое тюрьма? На самом деле, всего-навсего провел разговор с самим собой. Зато танцовщица ночного клуба из интервью «Обнаженная Лолита» была реальной, но одетая. Уже в начале беседы она его кинула. Было так. Витя случайно спросил о спец. услугах в заведение. Лолита сразу встала со стула и ушла без прощаний.

– И теперь Вы, наверное, хотите сказать, что мы не найдем ее дублера? – Спросил Витя администратора клуба.

– Вы не поверите: она считается незаменимой!

– Я так и думал. И что теперь делать? Она ушла!

Я, хроникер, спрашивал о том главном редакторе. Выяснилось, его вскоре лишат свободы, по причине неполадок в бухгалтерии.

В этой газете Витя попал в рекламный отдел. Статьи под заказ. Бизнесмены платили за известность. Первое время коллеги по работе удивлялись, насколько быстро, прямо-таки пирожки, готовил тексты. Рецепт – взял за образец тройку интервью и корректировал имена и названия. Толстосумы, ясное дело, чесали головы и звонили с жалобами. Особенно, возмущало, что Витя, молодой коммунар, приписывал заказчикам героические действия. Нечто, вроде пожертвований и участие в отважных, но подпольных организациях! Одновременно сентиментальный Витя вел романтическую переписку с музами из отдела культуры. В связи с чем тот же редактор вдруг проснулся и важно сказал: «Шутки в сторону! Ты, Витя, не ходи в майке без рукавов. Это лишь я могу себе такое позволить… Знаешь, сколько стоит моя майка?» Витя не записал в дневник круглую сумму. Ибо забыл. Еще в школе плохие оценки по математике. Я, биограф, знаю. Я опрашивал его школьных свидетелей.

Напоследок, у финишной черты, Витя вспомнил писателя Вячеслава Дёгтева, который запрещал работу в газете. Иначе, мол, потеряешь себя как писателя. Отчасти потому Витя ушел. В сундуке завещание, чтобы я, душеприказчик, благодарил каждого участника рукописей. Значит, спасибо тому шеф-редактору. При нем Витя осознал, что корреспондентом не будет, если мечтаешь о литературе. Писателем тоже, в итоге, не стал. Графоманский сундук не в счет. Ну и ладно. Зато попытался. Иначе больше сожалел бы, что сдался и не пробовал. Попытка, пусть и неудачная – тоже результат.

Теперь вне газеты, чтобы вечером и ночью писать литературу. Зато более похож на истинного студента имени Горького. «Идите в люди». – Совет писателя Максима Горького. Витя делал строительный раствор: песок, цемент, вода. Ежедневная физкультура. Мозоли на руках. Должно во время поднести ведра и кирпичи каменщикам. Случается, пьяных и разъяренных.

Лучше, значит, соблюдать пунктуальность. Витя не мог научиться кладке. Ибо, как у русских говорится, «ruki ne iz toho mesta rastut». Не было, значит, способностей. Я, душеприказчик, впрочем, убежден: попроси у жизни талант и шансы, то, вероятно, обретешь. Витя того не просил.

– Выпьешь? – Спросил его сосед по бригаде.

– Можно. Все пьют. Не буду же я белой вороной.

– И черной тоже не надо.

Но без темных не получалось. Строительные компании и пьянки сопровождались дракой и матом. Запись в черновике: «Еще чуть-чуть терплю и пробил час грабить!» Я читаю дальше. Витя пока что не грабитель, разговаривал со взрослой женщиной на стройке. Она затирала плиточные швы.

– Отдашь за меня свою дочь?

– Замуж?

– Да.

– Я не могу. Ты на стройке работаешь.

О возврате в более стерильную и почетную газету не думал. В повести «Путеводная звезда писателя» есть фрагмент: «Вячеслав Дёгтев строго запрещал журналистику. Часто ссылался на Мартина Идена. Одна из его любимых книг. Мартин, прототип Джека Лондона, не пошел в газету. Даже ради любимой женщины». После работы Витя, акула пера, писал. Днем сонный, рассеянный. Ошибки в пропорциях раствора – слишком жидкий, чересчур густой. За что слышал матерные упреки. «Еще чуть-чуть терплю и граблю!» – Шептал Витя. А вечером записал, как шептал. Рукописных страниц больше и больше. Сундука еще не было. Но сундук уже ослепительно и регулярно снился. Молодой Витя, в расцвете лет, был яростным критиком окружающих. К себе тоже суров. Чем обьясняется его разочарование в собственноручном творчестве. Листы марал и выкидывал в мусорку и забытье. Доля черновиков того периода уцелела случайно. О них молчу. Это не автобиография. Хм… Разве что вкратце о повести «След». К автобиографии не относится. И все-таки коротко о том. Странный сюжет. Бизнесмен-политик устал от жизни земной. Он принял решение: погибну! И не абы как, а героически и славно! Вот зачем ему розыгрыш громкого убийства. Заказ оплачен. Сам себе, получается, нанял киллера. Внезапно меланхолия проходит, ввиду того что… Ну да ладно. Аппетит бытия! Оказывается, заказ не отменишь. Оплата шла по цепочке посредников. Часть из них таинственно исчезла. Каждый потенциальный исполнитель «кусал» сумму, а руки и душу не пачкал. В итоге, как выяснилось, у последнего исполнителя не на что купить даже оружие. Заказчик-самоубийца разыскивает в порядке очереди цепь возможных исполнителей. В полицию нельзя обращаться. Вероятна утечка информации в СМИ. А герой повести – человек публичный. Поэтому нанят частный детектив. Расследование… Покушения одно за одним. Розыск. Наконец-то, ловит последнего исполнителя и единственного киллера. Заказчик узнает его мотив преступления. Зачем деньги – узнает… Бизнесмен решается на помощь своему убийце. В предисловии указано, что текст основан, как ни странно, в реальных событиях. Витя однажды читал в криминальных новостях, что был случай, когда оплата за убийство шла по рукам. А у последнего наемника не на что купить оружие. Согласно дневнику, десяток издательств не принял повесть. Лишь в одном объяснили причину отказа. Говорят, слишком неправдоподобно. Психологический портрет, говорят, раскрыт ошибочно.

Витины тексты не принимали к публикации. Разве что автобиографичная повесть «Носитель» («Во мне часовая бомба») печаталась в журнале северного названия. В рукописи «Путеводная звезда писателя» я, хранитель, нашел совет Вячеслава Дёгтева. Очень, мол, важно читать рассказы после печати. Увидишь иначе. Витя так и сделал. И… разочаровался. Мог, решил, сделать лучше. А не удалось. Дневники того года полны вопросов к себе: «Если занимаюсь не своим делом?.. Если сошел с ума?.. Если я – бездарь?.. Если пора в газету?.. Если, как все, завести семью?..» Так спрашивал себя перед могилой Вячеслава Дёгтева. Писатель молчал. Лишь пение лесных птиц на кладбище. Слишком устал. Однажды бросил черновики – с глаз долой! По вечерам смотрел телевизор. В последний раз такое, из ряда вон, случалось лишь в тюрьме. Чтение забросил. Только бы не вспоминать о литературе. Внезапно, если верить дневнику снов, он встретил Вячеслава Дёгтева в черной рубашке. Писатель сказал: «Рано ты сел отдыхать».

Я, доверенное лицо, читаю дальше, вырезаю, корректирую. Вижу военкомат. В России, оказывается, обязательная воинская повинность. Врачи решили, что к призыву не годен. Потому что ВИЧ-инфекция. Листаю рукопись дальше. Трудовые будни. Витя крутил отверткой шурупы на мебельной фабрике. Шкафы и кухни – вот где крутил. По вечерам записывал, насколько много крутил и какая погода. Начальник был, если выразиться мягко, человеком своеобразным. В прошлом рабочий на этой фабрике. Производством владела женщина. Так познакомились. Теперь он, ее муж, руководил вчерашними коллегами по работе:

– Внимание! Все слушайте! Отныне трудимся больше! И я надеюсь, что нет дураков, которые спросят: «Повысят ли мне зарплату?»

Разумеется, без вопросов. Ясно, что не повысят. Далее не пересказываю. Грустная история. Лучше забыть. Вскоре Витя вышел из фабрики и отряхнул прах ботинок. Двинулся дальше. Снегопад покрывал его следы. Что скажешь о том начальнике? Выдаст ли зарплату? Хм… Мы все получаем по заслугам. Ничего не происходит случайно. Записка в сундуке: «Если начальник несправидливый, то прощай. Иначе опять на такого попадешь. Ради себя – прощай. Каждый из таких – словно шаг выше и ближе к Царствию Небесному! А, значит, спасибо должникам и обидчикам. Без них, испытаний, к Богу не доберемся». Не знаю, чья эта мысль. Неужели мой доверитель? Зато вижу, как тогда он выплескивал сердечную желчь на бумагу. Как бы лекарство. Иначе сам отравишься. И так и есть – и правда, лекарство. Но с оговоркой, что отравленную бумагу должно сжечь.

Я, биограф, читаю дальше. Снова работа на стройке. Раствор: цемент, песок, вода. Мозоли на руках. Боль в теле. Мат. Алкоголь. Драки. Иногда работа менялась, по причине отсутствия зарплаты. Вот читаю – очередное место, где не дождался денег к сроку. Значит, должно уйти. Он переодевался из грязной в чистую одежду. Пустая, белая после шпатклёвки комната. Вошла Ольга. Черные волосы под косынкой. Лишь она здесь красилась макияжем и носила большие серьги-кольца. И в отличие от всех шпаклевщиц не ругалась матом. А ему неудобно спросить номер. Хотя бы цветы – и не на что купить. Она достойна цветов. Каждая женщина того достойна. Иначе завянет. Вот и ушел без слов. Не то настроение, чтобы знакомиться ближе. И не увидятся. Но вечером в дневнике о ней записал…

Я читаю дальше. Оказывается, работал пекарем на кондитерской фабрике. Мед книжку не спрашивали. Обошлось без анализов крови. Фабрика – только попробуй не успей к печи. Продукция сгорит. О, сколько взорвется женского визга! Подавляющее большинство – работницы женского рода.

Добрая начальница обычно ему делала замечание:

– Хватит есть пирожные.

– Это не я.

– Ты себя в зеркало видел?

– Сейчас посмотрим… Ого!.. В таком случае, конечно, это я.

– Ишь какой! Пирожные съел и не толстеет.

Рабочий день длился двенадцать часов. Плюс – дорога. Без свободного, стало быть, времени. Дневник этого периода скучен и мал. О смене работы не думал. Оплата ведь к сроку.

– Есть разговор. – Витя обратился к соседке по цеху. – Отдашь за меня дочку?

– Ой, а мы ее уже посватали. У того парня красивая машина.

– Эй, Витя! Опять съел пирожные? – Воскликнула начальница. Конечно, завидовала, что ел и не толстел.

– Это не я.

– Здесь видно – камеры.

– Ну ладно, сдаюсь. Это снова был я… Скажите… А когда мне выдадут премию? Желательно бы в виде новой машины.

– Ты слишком себя переоцениваешь. Машина – дорого. Но если хочешь, можно тебе руль купить?

– Даже не знаю, как реагировать. Мне вообще-то не для себя. Тут надо посовещаться.

Из печки запахло горелым. Это означало, что премии не будет.

Дневники тех исторических лет не раскрывают имя молодой сотрудницы фабрики. Зато помнят, что она обладала красивой фигурой. И знала о том. Иначе бы вряд ли работала в спортивных, обтягивающих штанишках. Будто не фабрика, а фигурное катание. По долгу кондитерской службы Витя с ней (словно дуэт) носил кастрюлю с горячим шоколадом из пункта «А» в пункт «Б».

– Ты иди вперед! А я следом.

– Хорошо-о-о. А зачем я вперед?

Словно не знала. Наверняка догадывалась.

– Так нужно. Это всего лишь технические детали нашего кондитерского долга.

– Хорошо-о-о.

Витя любовался ей, будто порхающей бабочкой. И эту бабочку, как ни удивительно, не представлял в своих руках.

Потом она сменила работу. Однажды пригласила к себе. Ей грустно: бросил парень, которого, очевидно, любила. Стоило с ней дружески поговорить, а не лезть под одеяло. Что скажешь – дурак.

Однажды узнал, что на фабрике уготовлено повышение:

– Отныне ты – бригадир! Поздравляем!

Это означало, что покушайся на пирожные, сколько хочешь. Даже имеешь право всех работниц строить по утрам в шеренгу и делать перекличку. В Бутырке так было. Бригадир – это вершина его трудовой карьеры. Но беспокоило другое – писателем не станет. Хотя вдохновение было. Витя задумал новую повесть…

– Я на днях собрался в долгосрочный отпуск… Я… просто устал. Хочу уехать… далеко.

– Мы все устали. – Начальница приняла его затею недоверчиво. Тем не менее смягчила тон. – И куда собрался?

– Даже не знаю, как сказать? Прозвучит безумно, но это правда.

– Безумная правда?

– Ага.

– Ты говори. Мы уже к тебе привыкли.

– Я еду в Афганистан.

– Неудивительно. Я-то думала, что скажешь: «На луну».

– Я пишу повесть про Среднюю Азию, в том числе Афганистан. Пока что собрал только выписки из книг и журналов. Но ведь хочется, как художник, рисовать картины с натуры.

– Знаешь, сколько наших солдат было там в рабстве?

«Какая разница? Здесь – рабство. Там – рабство». – Подумал Витя. А вечером записал, как подумал. А я, следом, прочел.

И вот свободен! Наконец-то, уволился. Маленький русский Джек Керуак ехал автостопом на юг. Ночлег в отелях и у случайных попутчиков, а то и просто в придорожном лесу. По дороге обдумывал и заполнял черновики новой повести. Называется «Тропик мака». Еще в тюрьме Витя встретил сокамерника. Тот рассказал, как был в Афганистане. Так Витя, молодой и доверчивый вдохновился на южную повесть. Изучал интернет и библиотеки: насколько возможно опасное путешествие? И очень даже, выяснилось, возможно. Ряд российских смельчаков и автостопщиков добрались туда и ночевали у случайных встречных. Свидетельство путешествий – фотографии и дневники. Замысел, стало быть, возможен. Вкратце о повести, которую я, наследник, обнаружил в сундуке. Герой идет к психиатру. Потому что читал объявление: стопроцентное и быстрое лечение меланхолии. На приеме посетитель рассказывает о себе. Доктор обещает выздоровление лишь в случае, когда пациент привезет красный цветок из Средней Азии. Посетитель считает доктора сумасшедшим. «Допью, думает, кофе и уйду». И… внезапно просыпается в далеком, южном отеле. Его карманы без денег и документов. Лишь цветок мака. Экстремальная ситуация. Интернет еще не распространен. Близких, значит, не найти. По дороге обратно, в Москву, он жаждет мести сумасшедшему психиатору. Ведь тот организовал похищение. Выяснилось, доктор уже в розыске за то, что ставил эксперименты над пациентами. В том числе статья похищение. Текст завершается внезапной развязкой… Черновик повести остается в сундуке. Это не относится к биографии моего заказчика. Но упоминается, чтобы прояснить, зачем Витя покинул Воронеж. Должно ощутить себя в шкуре своих героев, а не всего лишь слухи. И вот добрался автостопом в Сталинград. Наконец-то попал на вокзал. Движение, решил, ускорю поездом. Заодно и выспаться бы. Его усталость и не так, чтобы чистую одежду заметила полиция. В ходе обыска отобрали нож с выкидным лезвием. Зато свободен. Об утрате не сожалел и не плакал. Согласно хроникам, лезвие оставляло желать лучшего. Поломка вышла случайно. Иногда ночевал в лесу. До захода солнца бросал нож по деревьям. Но, конечно, представлял: разбойники! Острие не воткнулось в цель ни разу. То и дело ударялось рукояткой об дерево. Чаще и вовсе летело мимо. Таким образом вооружение вышло из строя.

До Алма-аты ехал поездом. Далее, в Киргизию, согласно дневнику, добирался среди гор на машине.

– Я, пожалуй, здесь ночую. Свежий воздух мне будет на пользу.

– Ночью холодно. – Важно сказал шофер-киргиз.

– У меня спальник есть.

– Не советую. В горах волки.

– У меня фонарик есть.

– Они боятся огня, а не лампочку.

Витя подумал и записал, как подумал: «Интересно описать, что мой герой сталкивается с волками в горах!» Ночевал или нет – я, знаток, не рассказываю. Дорожные азиатские тетради кладу в сторону. Ибо о том некогда и негде. Зато вкратце о маленькой и автобиографичной повести «Впроголодь». Ребята попали на заработки в глухую деревню. Требуется разрушение бывшего советского совхоза. Тут, говорят, были коровники. В их доме портреты Ленина. Шкафы забиты старой бухгалтерией, чем теперь разжигаются костры. Иначе еду и кофе не приготовишь. Электричества и газа нет. Рабочий день – экскаватор сбивал ковшом старые здания. Ребята затем очищали кирпичи от советского раствора. Такой «продукцией» наполняли грузовики. Покупателей хватало. Но деньги задерживались. Ребята вынужденно торговали кирпичом украдкой. Знакомый водитель в деревне имел грузовик. Его загружали на рассвете. Дабы никто не видел. Читаю дальше. Почерк, ну, очень трудно разборчивый, но корректирую. Для ускорения работ к их бригаде подселяют узбеков, азербайджанцев и даже африканских студентов. И лишь герои повести остаются наиболее длительно. Милиция часто делает объезд по месту работы и проживания. Это, чтобы найти нелегалов и оштрафовать. Узбеки прятались в лесу. Иногда герои повести возвращаются на электричке в город, чтобы найти прежних работодателей и должников. Те регулярно не отвечали на звонки. Если только не попытка с незнакомого номера.

– Я про нас повесть пишу. – Однажды сознался Витя.

– Как назвал?

– «Головой об стену».

– Ну да. Так и есть.

– Там стена должна рухнуть.

– А голова?

– Чуть-чуть поболит и пройдет.

– Хорошая, значит, повесть.

Самым взрослым (тридцать два) среди них, двадцатилетних, был Асамудин. Родом из Дагестана. В городе он, случалось, посещал строительные магазины. Верил, что деньги получат и купят инструменты. Они хотели обратно в город. Где работа по стройке. Опыт имелся. Лишь не хватало денег на инструменты и жилье. Зато вдоволь должников. Я, душеприказчик, сокращаю эту повесть. Слишком трудный разбор почерка. У каждого участника повести своя, жизненная и важная (каждый человек – это важно) история. А место для всех тут не найдешь. И все-таки… Асамудин много лет не звонил родне, которая в Сибири. Они переехали из Дагестана. Ему стыдно, что не клеилось с работой последние годы. А до того был в тюрьме. «Как позвонить? А если матери уже нет в живых? Что я младшему брату скажу?» – Так однажды признался. Я, душеприказчик, вспоминаю данный фрагмент. Потому что мой доверитель недоволен собой. По прошествию лет записал в дневнике: «Жаль, что не подобрал важных слов. Нужно, дескать, дозвониться родне. Даже если мама не узнает здесь о его звонке, то узнает в мире другом». Но Витя не сказал того. Растерялся. Я, биограф, искал Асамудина. И… не нашел.

Ребята волновались, что останутся в деревне зимой. Начало осени. А без отопления. Деньги для возврата в город не накопили. И не то, что совсем по нулям. Они молодые. Поэтому местная дискотека, знакомство с девушками – и карманы пусты. Оставались только надежды: зарплата предыдущих работ. Беда, что на стройках то и дело посредники. На один «обьект» подчас несколько таких дельцов. Неудивительно, что цепь на ком-либо однажды обрывалась. Как забрать долг? Силой? Того жди, припишут грабеж. Я, душеприказчик, слышал, что должно прощать. Но ему было не до того. Ребята обратились к выбивателю долгов. Тоже по имени Витя, но высокий и крупный. Тяжелая артиллерия. Первая встреча с должниками – просил, чтобы их вывели на дорогу. Здесь он высаживался из дорогой и обязательно черной машины, которая затем ехала дальше. Но психологический эффект в памяти должника накладывал отпечаток. У людей часто более важно, не кто прав, если конфликт, а на какой машине и в каком одеяние «приземлился» на этот конфликт. Был сентябрь. В кожаном пальто не заедешь. Тот большой Виктор – хороший человек, но обстоятельства принуждают маскироваться. Вскоре должник впервые звонил сам. Беспрецедентный случай.

– Друзья! – Так называл их отныне. – Давайте без того Вити. Я все отдам!

– Слишком поздно, братан. Мы с ним уже договорились. Не обижайся. Ничего личного. Просто бизнес.

Долги отдали. Маленький Витя вручил деньги большому тезке. Из дневника: «И эти купюры испачканы то ли кровью, то ли кетчупом». Я, душеприказчик, впрочем, не одобряю психологическое давление и силовое вмешательство.

Ах да, я, очевидец, должен упоминать, как Витя заходит в гости ко взрослой женщине, по имени Вера. По соц. опросу, красивая. Он бесплатно ей помогал в хозяйстве. Дом с огородом. Асамудин тоже помогал. Витя его просил и агитировал. Дескать, давай за компанию. Тетя Вера накрывала вечером вкусное застолье. Даже присутствовал деревенский «samogon». Это русский экстравагантный, черт побери, напиток! Витя его не пил. Уже опьянел при виде нее.

– Ура! Ура! Ура! – Восторженно (неужели влюблен?) воскликнул Витя по дороге обратно в их логово без света и газа. – Теперь мы можем регулярно помогать нуждающимся, как тетя Вера! Бесплатно, конечно, помогать! Словно благотворительная организация!

Асамудин добродушно улыбнулся и дал совет:

– Ты ей ничего не говори. Если нужно, сама скажет.

Удивительно – Витя не понял, о чем речь. Ведь не думал о ней, как мужчина о женщине. Ни разу. И не осознавал, почему заинтересовался взрослой женщиной. Разница в двадцать лет. Я, словно психолог, осмелюсь на предположение. Неужели потому, что рос без матери? Ее не хватало. Витя встречался с девушкой Татьяной. А тете Вере врал: сестра. Какая развязка «треугольника» я, корректор, оставляю за кулисами. Не могу переписать сюда всех друзей и героев рукописи «Пульс». Нельзя поместить книгу в книгу, если имеем другие. И все должны совпасть в одну. И не абы какую, а чистовик. И пока что белоснежно не удается. Ну да ладно. О каждом человеке в сундуке, повторяю, некогда. Разве что – завещание повести «Впроголодь». Витя просил, чтобы я, душеприказчик, разыскал девушку Татьяну и принес от его имени серьезные извинения и передал подарок. Это было не так, чтобы просто. Она ведь после замужества поменяет фамилию. Но, все же, нашел. Извинился – слово в слово передал. Но символичный подарок не возьмет. Больше не дозвонюсь.

Я, биограф, смотрю рукописи далее. Повесть с названием «Побег из спидозной палаты». Опубликован в интернет-ресурсах. Журнал «Здоровье» на открытие такого пациента не решился.

Вначале повести Витя скрывает номер на двери. И не то, чтобы секретная палата. Но есть, говорят, закон о неразглашении заболевания. Из дневника: «Всего лишь поведал все, как было. Ну да, ну капля домысла. Оглашением номера опасался навредить сожителям по застенкам». И зря. Текст покрылся пылью неизвестности. Время прошло. Уже и неважно, какой был номер. И в дневниках не указывается. Ну и пусть – не столь важно.

Витя поначалу молчал с окружающими о болезни. Не знал наверняка: зараженные, как он или нет? Лишь догадывался. Неспроста же разговоры молодых пациентов крутились вокруг наркотиков, криминала, тюрем и смерти. О нем тоже догадывались. Однажды услышал спросонья о себе:

– Может, Витек не в курсе, что вичевой?

– Если только ему пока не сказали анализы.

– Знаю, знаю. – Мой доверитель открыл глаза. Довольно спать. Скоро обед.

– А мы подумали, что тебе не сказали про кровь. Тут был один. Потом снимали с петли.

– Нет. Мне лет шесть назад сказали.

– А как заболел?

– Знакомство с женщиной.

– Мы так и думали. Не очень-то поддерживал наши разговоры о наркотиках.

– Ну не то, чтобы ничего не употреблял. – Витя, будто кокаинщик, шмыгнул носом для убедительности слов. – Но теперь стараюсь не вспоминать. Иначе шерсть дыбом.

– Это, да, бывает.

Я, душеприказчик, впрочем, не обнаружил признаний о такого рода употреблениях. Зато вижу, как в черновиках пропали тринадцать страниц. Неужели скрыл? Что, если о тех, ужас, злоупотреблениях? А зачем, спрашивается, утаил? Прямо-таки собрался в большую политику? От Всевышнего, главного Цензора – так ведь, ясное дело, не скроешь.

В углу палаты, где раковина и зеркало, Витя умылся и почистил зубы. Вытерся полотенцем. В палате он и еще трое. Две койки не заняты: матрасы лежали на сетках рулонами. Стол занят – продукты, посуда, телевизор. Солнце конца августа попадало в открытое окно. Ветер колыхал рваные и серые (белые – в прошлом) шторки. Запись в черновике: «Не стирались со времен Тутанхамона». Я, душеприказчик, не согласен. Раз уж всерьез огорчен текстильным обстоятельством – постирай. А то и новые купи. У самого ведь черновики грязнее, чем шторки!

– Витек, только про СПИД в больнице молчи. Никто, кроме врачей, не знает. – Это Лёха. Пора бы знакомить.

Палата располагалась на седьмом этаже. Витя вышел в коридор. Дневники утверждают: «Солнце касается этой стороны вечером. Здесь, получается, закат и обычно прохладнее».

Поначалу его палата была на другой и темной стороне. Витя вошел туда с вещами. Поздоровался со всеми. Осмотрелся – сумрачные лица, солнце не видно. И сразу ушел. Через неделю вернулся. И, о, чудо, вичевая палата стала просторнее и на другой, солнечной стороне. Запись в дневнике: «Спасибо за то…»

В коридоре пациенты играли в карты за столиком. На крашеных стенах приклеены листы: информация о туберкулезе, ВИЧе, гепатите. Витя не читал. Настроение и без того, будто на собственных похоронах. Очевидно, будет в больнице, по словам врачей, месяца четыре. Я, душеприказчик, разумеется, страшного тут не вижу. Бывает и хуже, и трагичнее.

Дневники раскрывают, что пациенты обеспокоены побочными эффектами, ввиду антиспидозных лекарств. У Гриши расстройство желудка и боль в животе. Серега с желтыми, как при гепатите, глазами. Витя однажды спросил Гришу. Не столько для себя, сколько дневника ради:

– А как ты себя чувствовал при СПИДе?

– Прямо-таки не знаешь?

– Пока не знаю. Я про то, когда совсем у последней черты, на самом краю… Как это?

– Чувствуешь старость. Тело не подчиняется приказам. Бессилие. Ты, будто в вакууме. А все кругом – фильм. Только боль напоминает, что еще жив.

– Какая боль? Где именно?

– Везде. Давящая, жгучая, режущая. Боль в теле.

– И было страшно?

– В голове туман. Ни радостно, ни грустно. Тупеешь, как при ударе по башке.

Вскоре пациенты ушли на прогулку. Витя остался и взялся за листы и ручку.

– А где все? – Заглянула медсестра.

– На прогулке.

– А что пишешь?

– Не жалобу.

– И все-таки…

– Повесть.

– О себе?

– И о себе тоже.

– Оно тебе надо?

– Может, умру. Дневник останется. Значит, не умру я. Мой пульс перепрыгнет на бумагу.

– Делать, смотрю, нечего.

Я, душеприказчик, не разделяю его мнение. По большому счету и всерьез – ни Витин дневник, ни чей-либо еще не имеет значения. «Лишь бы Всевышний дабавил в свою Книгу». – Запись, которую нашел в сундуке. Автор неизвестен.