Текст книги "Человек безумный. На грани сознания"

Эгоцентризм

Далее он приводит основные признаки детской пра-логики:

1. Эгоцентрическая логика более интуитивна, скорее синкретична, чем дедуктивна, рассуждения ее не явно выражены. Суждение перескакивает с первых предпосылок прямо к выводам, минуя промежуточные этапы. (Вспомним полисинтетизм первобытных людей и то, как они делают синтез, минуя анализ. – В.Т.)

2. Она мало останавливается на доказательствах и даже на контроле предложений. Ее общим представлениям гораздо быстрее сообщается чувство уверенности и безошибочности, чем если бы все звенья доказательства были представлены вполне ясно (Пиаже, 2008. С. 47).

(У первобытных – отсутствие причинно-следственных связей и равнодушие к противоречиям. – В.Т.)

Дети нечувствительны к противоречию даже в возрасте 7–8 лет (Пиаже, 2003. С. 70).

3. Она пользуется личными схемами аналогии, воспоминаниями о предшествующих рассуждениях, которые оказывают смутное влияние на направление последующих рассуждений (Пиаже, 2008. С. 47). (Непроницаемость для опыта, опора на собственные прежние фантазии у первобытных людей. – В.Т.)

«…Синкретическое восприятие исключает анализ, но в то же время оно отличается от наших схем целого тем, что оно более богато и более смутно, чем они… Известно, что критика ассоциационизма привела Бергсона к следующему заключению: «Ассоциация не является начальным фактом; мы начинаем с диссоциации» (там же. С. 117).

Пиаже полностью согласен с Бергсоном и, следовательно, с Леви-Брюлем, который представлял пралогическое мышление не ассоциативным (сопричастным), а диссоциативным (расчастленным). Вот пример синкретической трактовки причинно-следственных связей 5-летним ребенком:

«Луна не падает, потому что это очень высоко, потому что нет солнца, потому что это очень высоко» (там же. С. 119).

Луна не падает, потому что, во-первых, это очень высоко, во-вторых, потому что солнца нет. Ребенок придумал две причины, совершенно не связанные друг с другом, и его это устраивает. При этом, заметьте, он уже знает, что Луна – это не просто светлое пятно на темном небе, это небесное тело, кто-то ему уже это объяснил. Это уже высокий уровень мышления, на грани формирования научного понятия о светиле, какого не могло быть у первобытных людей. И, тем не менее, партиципация в виде синкретичного псевдопонятия налицо.

«…Можно понять, – пишет Пиаже, – как эгоцентризм детской мысли приводит к синкретизму. Эгоцентризм – это отрицание объективной ситуации, следовательно, логического анализа. Он, напротив, влечет за собой субъективный синтез» (там же. С. 124, прим.).

«…Синкретизм, – пишет Пиаже, – это продукт детского эгоцентризма, ибо именно привычки мыслить эгоцентрически заставляют избегать анализа и удовлетворяться индивидуальными и произвольными схемами целого. В связи с этим понятно, почему детские оправдания, вытекающие из синкретизма, имеют характер субъективных истолкований и даже подобны патологическим истолкованиям, представляющим возврат к примитивным способам мышления» (там же. С. 132).

Позже, в книге «Психология интеллекта» (1948), Пиаже назвал синкретичные суждения детей «предпонятиями». «Эти примитивные умозаключения, вытекающие не из дедукции, а из непосредственных аналогий, Штерн назвал «трансдукцией» (Пиаже, 2003. С. 142).

Логические операции осуществляются путем индукции и дедукции. Дети, первобытные партиципанты и шизофреники не дедуцируют, не индуцируют. У них – трансдукция с прихотливыми перескоками, непредсказуемыми соединениями и невероятными расчленениями.

Интересно, что дети испытывают «потребность в обосновании во что бы то ни стало». Только годам к 11 они научаются говорить «это неизвестно». (Там же. С. 127–130). «…Идея случая отсутствует в детском мышлении» (там же. С. 127). Вот поэтому они такие жуткие «почемучки». Если их не ведут в познании взрослые, у них все равно ничто не останется необъясненным. Они сами все объяснят не хуже, чем шизофреники или первобытные партиципанты, которые все объясняют таким образом, что у цивилизованных людей наступает столбняк. Крокодил не ел женщин, чьи браслеты найдены у него в желудке. Их съел колдун, а браслеты крокодил взял себе в качестве премии. Это миф, творимый наяву. Пиаже обращает внимание «на родство, существующее между патологическим истолкованием и детским обоснованием во что бы то ни стало» (там же. С. 138).

Он представил себе гипотетическую «детскую веру».

«Все связано со всем, и ничто не случайно». Таковы могли бы быть формулы этого верования. Случайная для нас встреча двух явлений в природе или двух слов в разговоре не зависит, по мнению ребенка, от случая. Эта встреча оправдывается доводом, который ребенок выдумывает, как умеет» (там же. С. 127, 128). Очень похоже на то, как Леви-Брюль описал верования первобытных партиципантов. Это то же самое: случайных событий не бывает, не бывает смертей случайных, у всех есть мистическая причина, которую выдумывают, как умеют.

Взрослые могут жить, имея что-то необъясненным. Например, я многим знакомым, включая медиков, задавал вопрос: «Почему у человека такой странный тип роста волос на голове, что растут до бесконечности всю жизнь?» – «А кто его знает! – равнодушно отвечали взрослые люди. – Тебе это надо? Растут и растут». Дети, обнаружив что-то неизвестное, не могут жить с неизвестностью, они обязательно найдут объяснение, которое будет фантастическим, нелепым, смешным, но будет. Они прирожденные интерпретанты.

Среди шизофреников встречаются т. н. интерпретанты: люди, одержимые маниакальной страстью все объяснять. Провалившись в кроличью нору, Алиса встретила там именно интерпретантов, которые ей все объяснили, как умели, каждый по-своему. Сама Алиса тоже завзятая интерпретантка. В этой части сказка Кэрролла прекрасно передает детское мышление с его страстью к «истолкованию во что бы то ни стало» и патологический стиль этих толкований.

Пиаже не читал Кэрролла, он приводит мнение психиатра: «И д-р Дромар делает справедливое заключение, что «способ мышления у интерпретантов, одним словом, их манера воспринимать и рассуждать напоминает некоторые наиболее существенные черты примитивной мысли и детской мысли» (там же. С. 131).

«Итак, мы можем сделать вывод, – заключает Пиаже, – что потребность в обосновании во что бы то ни стало есть общий закон вербального понимания ребенка и что этот закон, в свою очередь, вытекает из синкретизма детского рассуждения. Из того, что для синкретизма все связано, все зависит от всего, все воспринимается через схемы целого, построенные из образов, через аналогии частностей, через сопутствующие обстоятельства, – естественно вытекает, что идея случая или произвола не существует для синкретического ума, а поэтому можно найти основание для всего. В то же время синкретизм – это продукт детского эгоцентризма, ибо именно привычки мыслить эгоцентрически заставляют избегать анализа и удовлетворяться индивидуальными и произвольными схемами целого. В связи с этим понятно, почему детские оправдания, вытекающие из синкретизма, имеют характер субъективных истолкований и даже подобны патологическим истолкованиям, представляющим возврат к примитивным способам мышления» (там же. С. 131, 132).

«Потребность в обосновании во что бы то ни стало» – это росток будущего причинного мышления.

Она вытекает из синкретизма, который связан с эгоцентризмом.

Синкретизм – это партиципация, это «возврат к примитивным способам мышления».

В детских мозгах вырастает густой дикий лес синкретичных предпонятий, через который, благодаря обществу и педагогам, начнут пробиваться просеки. У животных ничего подобного нет.

«Опровержение» теории Пиаже

Напомню яркие слова из аннотации к последнему русскоязычному изданию книги Пиаже: «…вся современная мировая психология детского мышления буквально блокирована идеями выдающегося швейцарского психолога Жана Пиаже… Множество последующих исследований касаются лишь уточнения эмпирических фактов, но практически не существует работ, критикующих его теории. Даже современным психологам не удается вырваться за пределы разработанной им системы» (Пиаже, 2008. С. 2).

Вырваться не могут, это факт, но и не признают, это тоже факт. Наблюдается «эффект оглушенного сома». Да и как бедные психологи могут признать систему Пиаже, если она противоречит общему мировоззрению, основанному на «обезьяньей» теории происхождения человека? Если кто-то не видит связи, он недомысливает. Нить тянется оттуда, от антропогенеза. Обезьяны обрели разум мало-помалу на базе животных рефлексов и усложняющегося социального поведения. Речь появилась как следствие развития коммуникации. Теория Пиаже в эту благопристойную логику мышления не вписывается.

Большинство людей в науке делают карьеру, поэтому боятся, что их запишут в маргиналы. А тебя запишут, если будешь говорить, что детская психика, вплоть до обретения логического мышления, близка к психике первобытных людей и шизофреников. В диссертациях необходимо защищать не истину, а пошаговое поумнение и мало-помальское повышение когнитивных способностей, а иначе оглушенные сомы вмиг очухаются и выпихнут с любой кафедры, как из-под коряги. Мозгами шевелить неспособны, но хвостами шевелят умело и проворно.

От рефлексов, опирающихся на реальность, путь прямо к логике, тоже опирающейся на реальность. Какой Леви-Брюль? Какой Пиаже? Какие партиципации, расщепленности, синкретичности, неразличенности реальности и ирреальности, физического и психического? Какой, к чертовой бабушке, аутизм и эгоцентризм, если велено считать, что обезьяны поумнели вследствие развития социальности: коллективно охотились, дружно трудились – вот и начали говорить и думать. Все только ради коммуникации и посредством нее. А Пиаже уверяет, что речь детей некоммуникативна и даже не социальна отнюдь.

У Леви-Брюля по-воровски подменили партиципацию идиотической «сопричастностью». У Пиаже украли аутическую стадию, зато выпятили сенсомоторную – и вовсю сравнивают детей и обезьян по сенсомоторике и пишут, что «различий нет»: у шимпанзе «интеллект 3-летнего ребенка». Спрашивается: какой интеллект? Сенсомоторный, т. е. двигательно-эмоциональный? Но по данному показателю у всех млекопитающих на Земле, от мыши до слона, «интеллект трехлетнего ребенка». И даже у некоторых птиц, например у ворон и попугаев, о которых бихевиористы пишут то же самое: «интеллект трехлетнего ребенка».

Возможно, редакторы-психологи последнего издания книги Пиаже не знают, что она подверглась критике с самого начала. Причем самая громкая критика прозвучала из СССР. Настолько громкая, что Пиаже на нее даже ответил.

Человек, которого называют «Моцартом советской психологии», Лев Выготский, посвятил критике небольшой книжки Пиаже свой главный Труд. Прочитав книгу Пиаже, которую тот написал за один год, Выготский почти 10 лет готовил ответ и недоготовил, хотя написал полностью. Его Книга вышла в свет уже после его смерти, в 1934 г. Замысел Выготского раскрывает история названий. В оригинале книга Пиаже называется «Этюды о логике ребенка». Выготский свою полемику с Пиаже решил превратить в повод для фундаментального труда с весьма претенциозным названием «Мышление и речь» (мы ее уже цитировали выше). Ради этой переклички названий книга Пиаже получила в русском переводе название «Речь и мышление ребенка». Это, наверное, единственный в мировой издательской истории случай, когда оригинальное произведение получает в качестве названия перевернутую кальку названия труда, который является ответом на него.

«…В самой основе этой концепции лежит превратное представление относительно генетической полярности аутистического и реалистического мышления, – пишет Выготский, критикуя Пиаже. – В частности, мы старались развить ту мысль, что с точки зрения биологической эволюции несостоятельно допущение, будто аутистическая форма мышления является первичной, изначальной в истории психического развития» (Выготский, 1982. Т. 2. С. 58).

Отрицая аутизм как стадию, Л. Выготский просто не видит «того особенного», что есть у самых малых детей сравнительно с животными, и при этом апеллирует к биологии. Он предлагает «обратиться к рассмотрению реального хода развития мышления в процессе биологической эволюции, чтобы убедиться в том, что первичной формой интеллектуальной деятельности является действенное, практическое мышление, направленное на действительность и представляющее одну из основных форм приспособления к новым условиям, к изменяющимся ситуациям внешней среды» (там же. С. 38).

Более всего удивляет нежелание признавать специфику детского интеллекта на его ранних стадиях в сравнении с животными. Но небиологическая специфика есть.

В середине XX в. Ж. Лакан выделил уже в рамках доречевого развития детей «стадию зеркала», которая является аргументом в пользу радикального отличия психофизиологии детей от животных уже в первый постнатальный период, исчисляемый месяцами, которого не касались ни Пиаже, ни Выготский (Лакан, 1998). В свою очередь, Лакан обратил внимание на разницу в поведении шестимесячных детей и шимпанзе соответствующего возраста перед зеркалом вслед за А. Валлоном, который был решительным противником степуляции в формировании высших психических функций как в онтогенезе, так и в филогенезе.

В 50-х годах XX в. Ж. Пиаже совместно со своей сотрудницей Б. Инельдер осуществил грандиозное исследование, в котором были задействованы 2159 детей дошкольного возраста. Целью было выявление путей формирования элементарных, допонятийных логических структур – классов и серий. При этом использовались те же геометрические, знаковые, цветовые кластеры, какие обычно предлагаются приматам при исследовании их способностей к сериации и классификации. Как известно, у обезьян эти способности полностью перцептивны. Исследовательская задача формулировалась как подтверждение или опровержение перцептивного характера соответствующих способностей детей. Выводы гласили: «Таким образом, между перцептивными структурами и операторными структурами классификации и сериации существует значительное различие». «Ничто фактически не доказывает, что действия поля, свойственные первичным перцепциям, представляют собой «простые» формы познавательной организации и являются источниками высших форм; напротив, они, вероятно, с самого начала включены в более сложные структуры…» (Пиаже, Инельдер, 2002. С. 7, 22). С самого начала, т. е. до обучения, у детей в мозгах существуют какие-то «более сложные структуры», которых нет у приматов.

Кроме «биологического аргумента», Выготский привлекает аргумент высшего советского авторитета.

«В. И. Ленин говорит следующее:

«Идеализм первобытный: общее (понятие, идея) есть отдельное существо. Это кажется диким, чудовищно (вернее: ребячески) нелепым. Но разве не в том же роде (совершенно в том же роде) современный идеализм, Кант, Гегель, идея бога?.. Раздвоение познания человека и возможность идеализма (= религии) даны уже в первой, элементарной абстракции… Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (= понятия) с нее не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни… Ибо и в самом простом обобщении, в элементарнейшей общей идее есть известный кусочек фантазии».

«Нельзя яснее и глубже выразить ту мысль, что воображение и мышление в развитии своем являются противоположностями, – комментирует Выготский Ленина, – едва ли может остаться сомнение в том, что аутизм должен быть помещен не в начале развития детского мышления, что он представляет позднее образование, что он поляризуется как одна из противоположностей, включенных в развитие мысли» (Выготский, 1982. Т. 2, С. 61; выделено мной. – В.Т.).

Что об этом сказать? Что мог бы сказать современный психолог по поводу прямого отождествления воображения и аутизма?!. В начале сентенции Выготский противопоставляет воображение и мышление, а в выводной части на месте воображения у него уже аутизм, который, благодаря этой подмене, подается уже как одна из двух «противоположностей, включенных в развитие мысли». Что мог бы сказать логик о качестве этого силлогизма?!.

Типичная ошибка подмены понятий, или намеренная подтасовка. Или – боюсь подтвердить уже высказанное предположение – у самого автора шизофреническое мышление? Не зря же он в одной из поздних работ (1932) выдал известную «крылатую» фразу: «каждый носит в себе в скрытом виде свою шизофрению» (Выготский, 1956. С. 489).

«Аргумент классика» в наше время можно было бы опустить, если бы в его применении не выявлялся наиболее выпукло уровень. Обсуждение именно этого аргумента дает общий план проблемного поля, позволяющий судить, с чем мы имеем дело. Цитата взята из «Философских тетрадей», представляющих собой не системный труд, а собрание ученических конспектов, сделанных молодым В. Ульяновым в ходе самостоятельного изучения философии. В данном случае речь идет о конспекте «Метафизики» Аристотеля (Ленин, 1969. С. 329–330). В рукописи, безусловно, имеются заслуживающие внимания отрывки, ибо Ленин был талантливым человеком, а у талантливых людей даже в непродуманных текстах всегда попадается несколько метких наблюдений. Но в целом это очень «сырой» текст, который Ленин не публиковал при жизни.

Из всех недоосмысленностей та, которой восторгается Выготский, – пожалуй, самая разоблачительная. Не понимать разницу между фантазиями дикого человека и мышлением философа о трансцендентном – это саморазоблачение рассудка. Противоречивое мышление первобытного человека и мышление о противоречиях философа – это две разных ступени тяжкого пути познания человечества, между которыми множество ступеней, преодоление каждой из которых стоило большого труда и большой крови (вспомним о Сократе, Бруно и др.). Теологическая «идея бога», которая добавлена в одну кучу с философской диалектикой, – это также «не совершенно в том же роде» явление, что синкретические фантазии первобытного человека. Считать эти достижения «чудовищной» или «ребяческой» нелепостью – это чудовищная ребяческая нелепость.

…Они кормят божка лучшими яствами и кланяются ему, а спустя час после неудачной охоты плюют на него и бьют, мол, ты всемогущ, почему не положил в наши силки хотя бы одну дикую свинью? Но если идол всемогущ, почему он позволяет так с собой обращаться? Если он не всемогущ, то какие к нему претензии? Это противоречие не приходит в умы первобытных людей. И это фантасмагорическое, беспомощное мышление «Моцарт советской психологии» вслед за Лениным считает равнозначным мышлению о противоречиях Гегеля?!. Обоснованию Кантом трансцендентной природы морали?.. Посланию Павла коринфянам, где апостол-мыслитель толкует о трансцендентном, – «мудрость Божия для мудрецов мира сего, – глупость»?!.

Опираясь на мудрость Ленина, Выготский представил как противоположности воображение и мышление, которые в такой же мере взаимодополнительны, а потом спутал мышление аутическое и диалектическое с помощью примитивной логики: раз и там и там присутствует отлет от реальности – следовательно, это одно и то же. Поэтому аутическое мышление не может быть первичным, оно «поляризуется как одна из противоположностей, включенных в развитие мысли». А что собой представляет вторая противоположность? Из текста книги, из повторяющихся противопоставлений, следует, что это т. н. «реалистическое мышление», которое с самого начала (согласно Выготскому) есть у животных и у детей. Это типичный бихевиоризм, со всей его ограниченностью.

Процесс образования понятий представляет собой встраивание в родовое гнездо и обозначение видовой специфики предмета. Это основа процесса последовательного реалистического мышления. Идя от любого налично-сущего, от любой реальности, мы придем к инфинитным категориям, неопределимым через род и видовое отличие. Яблоня есть растение, растение есть организм, организм есть живое тело, тело есть материя, ограниченная в пространстве, материя есть… И мы прибыли на конечную (читай: бесконечную) станцию мышления.

Разумеется, этот выход в инфинитное делается не по прихоти. Трудно найти мыслителя, который не хотел бы выстроить весь процесс мышления как непротиворечивое, поступательное производство знания, выводимого согласно цепи последовательных однозначных определений сущего, но увы… Последовательность столь ценимых позитивистами однозначных определений реальности сама приводит в мир категорий, которые однозначно не определяются, будучи логическими символами бесконечности.

Ни одна наука не может сохранить свой предметный характер без досадных для ученых-реалистов допусков. Физика давно оперирует тем, что реально не существует. Не имеющим предметного аналога в природе является понятие «элементарная частица» в современной квантовой механике, ибо ни одна частица не элементарна, да и «частиц» как таковых нет в основании материи. Даже само определение «квантовая механика» неадекватно тому, что она описывает. Парадокс, но на самом деле более адекватным было бы определение «не-квантовая не-механика»: во-первых, «квант» как обобщающее понятие элементарной частицы является недоказанной и, более того, недоказуемой эпистемой; во-вторых, выявилась нелокальность процессов, происходящих в квантовом мире, и их когерентный характер, что несовместимо с понятием «механика». Физическая теория струн несовместима с понятием «частица». Миры Эверетта несовместимы с понятием «механика». «Кот Шредингера», который одновременно жив и мертв, несовместим ни с тем, ни с другим. Любой студент физфака может с полным правом сказать, уподобившись Алисе: то, что вы нам преподаете, – это на самом деле «никакая не квантовая, никакая не механика», – и профессору нечем будет парировать: формально-логически студент прав. Вот вам и физика, основа всех позитивных наук.

Разумеется, физику нельзя делать, без конца философствуя. Наука должна опираться на позитивные, а не негативные определения. Но быть при этом позитивистом в философском смысле, не понимающим, над какой бездной висит позитивное знание, – это значит быть вульгарным материалистом, что в современном мире равнозначно понятию «дурак».

В первичных научных понятиях типа «масса» или «частица» нет противоречий, они еще не нуждаются в диалектике. Генетически они представляют собой вытеснение дикарских фантазий, слепленных на базе шизофренического сознания первобытных людей из случайных сущностей по принципу партиципации. Они родились как отрицание пралогического, но потом сами стали отрицаемы парадоксальной логикой бесконечности. На самом деле массы нет, потому что ее нет у бозона и фермиона. Частиц нет, есть континуитет пространственно-временных отношений, основанный на гегелевском законе тождества и противоречий.

Кстати сказать, Гегель является самым великим физиком всех времен и народов. То, что в частностях описывали в XX в. Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Фридман, Шредингер, Эверетт и др., вплоть до теории струн, он комплексно описал в «Науке логики» уже в начале XIX в.

В свое время я два года читал эту книгу по 1–2–3 страницы в день уже после университетского курса. Мне было 24–26 лет, а я до сих пор думаю, что мало времени уделил. Относительно большинства книг, если уходит три дня на книгу, сожалею, что слишком много времени убил.

Не устраивает Выготского и выявленный Пиаже детский эгоцентризм. «Всякая эгоцентрическая мысль по своей структуре занимает промежуточное место между аутистистической мыслью (которая не направлена, т. е. витает по прихоти, как мечта) и направленным пониманием, – цитирует Л. Выготский. – Не только структура, но и функция этой формы мышления заставляет поместить ее в генетическом ряду между аутистическим и реальным мышлением. Как сказано выше, функция этого мышления заключается не столько в приспособлении к действительности, сколько в удовлетворении собственных потребностей» (Выготский, 1982. Т. 2, С. 30).

Ребенок все еще не желает и не может полноценно адаптироваться к обществу. Однако в нем проснулось Я (как правило, это происходит после 4-го дня рождения). Самосознание в момент рождения гипертрофированно, прежде послушный малыш не хочет признавать никаких ограничений: вынь и положь, причем немедленно, а иначе – бунт, взрыв, истерика, бросание игрушек, слезы в три ручья, истошный и донельзя противный рев, выносящий мозги даже соседям. Вот так – антиадаптивно – просыпается самосознание.

У животных, даже самых умных, ничего подобного этому не наблюдается. У их детенышей идет поступательное развитие психики в сторону все более и более эффективной адаптации к обстоятельствам, – то, что пытаются приписать детям оглушенные сомы психологической науки.

Простой пример. Вы завели котенка. В самом начале у вас с ним большие проблемы. Он «делает», где захочет: на пол, на ковер, на вашу подушку. Он точит коготки повсюду. Вам придется менять мягкую мебель, а то и стенку, переклеивать обои. Он перецарапает ноги и руки всем членам семьи. Он прыгает на стол и ворует вашу еду. Он поднимает шум по ночам, лишая вас спокойного сна. Вы работаете с ним с целью адаптировать его поведение к беспроблемному сосуществованию. С каждым днем уровень адаптации животного возрастает, котенок приучается «ходить» в определенное место, точить когти в одном месте о дверной косяк (бог с ним, этим можно пожертвовать), научается подбирать когти, когда он ласкается по-кошачьи, не приставать, если вы не выражаете желание играть с ним, не прыгает на стол, не царапает вас в игре. Вырабатываются сложные адаптивные рефлексы, и, если вы ведете себя последовательно, сбоев не будет. С каждым днем все меньше проблем, пока кот не становится таким адаптивным, что угадывает даже ваши желания. Вы подумать не успеваете «где моя мурка», как кошка уже запрыгнула вам на грудь, чтобы помурлыкать, пока вы не уснете. Пока вы спите, она не позволит себе никаких мешающих вам шумов, хотя по природе является животным ночной активности. С собакой еще проще.

Графически развитие любого животного представимо в виде прямой восходящей линии, возрастающей до определенного уровня, выше которого ни кот, ни собака, ни обезьяна уже не поднимутся.

С ребенком на сенсомоторной стадии все происходит точно так же. Он последовательно адаптируется, вырабатывая условные рефлексы. Точно так же перестает какать, где попало, брать в рот, чего нельзя, капризничать. Кстати сказать, на сенсомоторной стадии дети не опережают животных, скорее отстают в выработке адаптивных рефлексов. В конце концов, дитя становится адаптировано и послушно. И вдруг происходит какой-то перелом в психике, ребенок становится проблемным и трудно управляемым. Его адаптивность резко падает. «Был такой послушный ребенок, – жалуются неопытные родители, – что это с ним случилось?!» Вам придется потерпеть: у ребенка пробудилось Я. А дальше в развитии – потенциальная бесконечность.

Графически адаптивное развитие ребенка представимо в виде пологой прямой примерно до 3–4 лет, потом резкое падение адаптивности, когда ребенок ощущает себя центром мира и требует, чтобы мир приспособился к нему. После переживания этой нелегкой для него и для окружающих стадии – крутой взлет в бесконечность уже мыслящего человека. Но в раннем детском возрасте это эгоцентрическое мышление.

Отличие эгоцентрической стадии от аутической заключается в том, что неопределенным желаниям и переживаниям, которыми уже умеют управлять взрослые, направляя их в нужное им русло, пришел конец. Ребенок четко осознает свои потребности и требует их исполнения. Он – не реалист, он непрактичен, ему нелегко понять, если в силу каких-то причин он не может получить требуемое. «Даже опыт, – цитирует Пиаже Выготский, – не в силах вывести из заблуждения настроенные таким образом детские умы; виноваты вещи, дети же – никогда. Дикарь, призывающий дождь магическим обрядом, объясняет свой неуспех влиянием злого духа. Согласно меткому выражению, он «непроницаем для опыта» (там же. С. 34, 35).

Выготскому это сравнение не нравится. Он вознамерился опровергнуть теорию детского эгоцентризма после того, как управился с помощью Ленина с теорией аутизма.

Он не мог строить дискуссию только на словах. Опровержение богато обоснованной примерами теории требовало эксперимента.

«Для этого мы организовали поведение ребенка таким же образом, как и Пиаже, – пишет Выготский, – с той только разницей, что мы ввели целый ряд затрудняющих поведение ребенка моментов. Например, при свободном рисовании детей мы затрудняли обстановку: в нужную минуту у ребенка не оказывалось под рукой необходимого ему цветного карандаша, бумаги, краски и т. д. Короче говоря, мы экспериментально вызывали нарушения и затруднения в свободном течении детской деятельности» (там же. С. 48).

«Организовали…» Пиаже, в отличие от Выготского, ничего не организовывал. Он просто первым в мире взял и записал все высказывания и действия детей. То, что Выготский детей «организовывал», уже наводит на подозрения.

Результаты экспериментов Выготский определяет однозначно: мышление ребенка адаптивно, реалистично и направлено на решение задачи, т. е. практично, просто не в такой степени, как у взрослого. Ребенок – тот же взрослый, только маленький и менее умный. Или – та же обезьяна, только более умная. Мы видим, что Выготский последовательно вычеркивает то, что внес Пиаже в графу «что есть у ребенка в отличие от взрослого» под видом позитивной критики, и, по сути дела, становится на позиции «старой психологии» с ее тупыми перечислениями «чего у ребенка нет». Хотя в самом начале своей книги вознес хвалу Пиаже именно за то, что он впервые в мире нашел, что у детей есть.

То, что у Пиаже называется «эгоцентрической речью», не является выражением «эгоцентрического мышления» как отличного он реалистического, – считает Выготский.

«…Эгоцентрическая речь, помимо чисто экспрессивной функции и функции разряда, помимо того что она просто сопровождает детскую активность, очень легко становится средством мышления в собственном смысле, т. е. начинает выполнять функцию образования плана разрешения задачи, возникающей в поведении (как у взрослого. – В.Т.). Для иллюстрации ограничимся одним примером. Ребенок (5–7 лет) рисует – в наших опытах – трамвай: обводя карандашом линию, которая должна изображать одно из колес, ребенок с силой нажимает на карандаш. Графит ломается. Ребенок пытается все же, с силой нажимая карандашом на бумагу, замкнуть круг, но на бумаге не остается ничего, кроме вогнутого следа от сломанного карандаша. Ребенок произносит тихо, как будто про себя: «Оно сломанное», – и начинает красками, отложив карандаш, рисовать поломанный, находящийся после катастрофы в ремонте вагон, продолжая говорить время от времени сам с собой по поводу изменившегося сюжета рисунка» (там же. С. 49).