Текст книги "Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник)"

1

Впервые у него есть время задуматься – с тех пор как началось. Совсем немного времени.

Они в ловушке, в простом, но эффективном капкане. Неровный, выщербленный гребень стены. Узкий – ширина меньше полуметра. Слева стену замыкает башня – десяток метров отвесного кирпича высится над головой. Один и со здоровой ногой он мог бы попробовать…

Справа – разрушенная стена опускается почти до земли. Там они залезли и там их ждут. Сзади – практически от основания замка – высокий береговой обрыв, даже отсюда и в лунном свете видны сползшие сверху глыбы. Одни внизу, другие застряли на полпути, торчат из склона. Катиться будет весело… Оставим как запасной вариант.

Впереди зверь. Какой? Таких тварей он нигде и никогда не видел. Даже похожих. Жуткий, облепленный переразвитыми мышцами гибрид пса и гориллы… Застыл неподвижно, ждет… Неподвижно?

Генка замечает, что голова зверя движется – легкие, плавные покачивания вправо-влево. Ритм потихоньку убыстряется, амплитуда растет. Движение притягиваает. Гипнотизирует. И – боковым зрением – Наташка! Черт!

Она скорчилась на четвереньках, вцепившись в стену руками и ногами. Смотрит вниз. Голова болтается, повторяя движения зверя. И наклоняется все ниже.

Он орет на нее – грубо и громко. Не слышит, не реагирует. Срывая ногти, немеющими пальцами он выдирает из гребня обломок кирпича. Бросок – зверь не реагирует, не уклоняется – обломок попадает в лоб. В высокий лоб, почти человеческий. И в раздавшемся рычании – почти человеческая ненависть.

Генка вытягивает руку, распластавшись на гребне, вцепляется в ее волосы, рвет. Пряди остаются в руке – но ритм бездумного движения сбит, глаза проясняются. Под животом холодный камень, приподняться сил нет. Генка смотрит вниз, скалит зубы и тоже рычит – торжествующе. Рычит, чтобы заглушить стон.

Один – один.

Ничья.

Пат.

2

Они перебивают друг друга:

– Послушай, есть…

– Ирка… Там Ирка… Голова…

– …шанс выскочить…

– Смотрела… смотрела на меня… хотела сказать…

– Да слушай же меня!

– Она жива… жива… надо…

– Заткнись, дура!!!!

Она замолкает. У него немеет все, даже губы. Поздно, слишком поздно наложил жгут. Говорит медленно, слова плывут, теряют четкость. Фразы короткие, на длинные нет сил:

– Не гляди вниз. Опасно. Посмотри через плечо – осторожно… Видишь – обломок стены? Больше центнера… Если удачно сбросим…

Бесполезно. Ничего не видит, не понимает. У нее перед глазами – мертвая голова и оскаленная пасть зверя. Генку она не слышит.

Придется все самому. Он с трудом приподнимается. Правый бок колет – в кармане разложенный нож. Еще пригодится. Снова терзает гребень – обломок, другой… больше не выковырять. Достаточно.

Теперь – подманить в нужную точку. И не свалить ненароком Наташку. Она – слабое звено во всем плане.

Да и самому бы не сверзиться. Последнее вполне вероятно – конечности нагло двинули куда-то в самоволку. Он сплюнул вниз, стиснул выломанный кирпич… Второй гейм, моя подача… Проигравший выбывает.

Не успел.

Зверь начал первым. Ничьи бывают в играх, придуманных людьми. Зверь о существовании таковых не помнил. Он немного восстановил силы и прыгнул. Высоко, гораздо выше, чем раньше.

Гена среагировал. Но – медленно, вяло, как чужая, поднималась рука с камнем. И бросок получился не сильный, не способный сбить прицел огромной туше…

3

Оборотень не дотянулся. Не хватило нескольких сантиметров до скрючившейся на гребне добычи. Но он добился своего – Наташка дернулась, попыталась вскочить на ноги, увеличить расстояние до несущейся к ней распахнутой пасти. Потеряла равновесие и рухнула со стены – как раз туда, куда Гена хотел заманить зверюгу…

Не кричала, все запасы крика иссякли раз и навсегда, когда в руке покачивалась на длинных волосах голова подруги.

Кончилось для нее все быстро.

4

Генка не глядит вниз. Не вслушивается в звуки кошмарной трапезы. Ему надо проползти полтора метра – и это самый длинный путь в его жизни.

Кажется, что он тащится целую вечность к нависшему над залом огромному куску стены. Зачем – Гена и сам уже плохо понимает. Все мысли и желания – спастись и спасти, выжить и поквитаться с тварью – куда-то ушли, вытекли вместе с кровью. Он ползет из чистого упрямства. И доползает.

Смотрит вниз – впервые. Там зрелище не для слабых желудком и нервами, но ему уже все равно. Волнует одно: Наташка рухнула чуть в сторону. Обидно. Ничего у них не получилось… И даже приманки из нее – не получилось.

Он приваливается всем телом – чужим, ватным – к монолиту из полутора сотен сцементированных кирпичей. Глыбища. Центнеры. Кажется – не столкнуть, не стронуть.

Он столкнет. Если надо – вместе с собой.

…Голоса нет, из губ – слабое сипение. Но зверь его слышит, поднимает башку, чуть перемещается… Пора!

Наверное, ему помог сам замок. Откуда иначе взялись силы? Эти стены строили люди и для людей. Тут смеялись и ненавидели, любили и умирали, – люди. Монстр здесь чужой.

Глыба рушится. Удар негромкий. Хрусткий. Попал. Снизу – вой? вопль? рев? – нечто не человеческое и не звериное. Но оглушительное.

Стены дрожат.

5

…смешно, но телевизор внизу все работает… золотой голос России тянет что-то оптимистичное… конец концерта… конец… а зверь все не дохнет – молча скребет передними лапами… задние – в кашу… всмятку… в лепешку… сзади у него все в лепешку… надо слезать и уходить… или уползать… надо… сил нет… жгут сбился… кровь уже не хлещет, еле сочится… стена вся залита красным… замерзнет – можно будет скатиться… как на санках… как в детстве… вдали, за рекой – ракеты и фейерверки… нарядные люди встречают Миллениум… кровавый Миллениум… как встретили, так и проживем… кто выживет…

…собственного тела нет… уехало вечерним поездом без прощальной телеграммы… надо слезать, сползать, скатываться… иначе конец… хотя и так конец… а зверь под стеной все бьется за жизнь… учись, сержант… ползи… ползи, мать твою!!

6

Ему казалось – ползет долго. И – уполз далеко. Но так лишь казалось. Он продвинулся по залитому кровью гребню полметра, не больше, – когда ликантроп вытащил наконец раздробленные задние лапы и крестец из-под глыбы.

7

Лапы с длинными пальцами цепляются за неровности гребня, когти крошат кирпич. Оборотень карабкается по гребню. Медленно. Вся задняя часть тащится кровавым месивом, ненужным балластом.

Гена – навстречу. Еще медленней. Они сближаются, как дуэлянты по команде: сходитесь! Смертельно раненные дуэлянты. И готовые драться до конца – своего и чужого. Но поединком чести тут не пахнет. У одного бойца под рубашкой кольчуга – даже сейчас раздробленные кости и разорванные сосуды вервольфа срастаются. Очень быстро срастаются.

Замах лапы и попытка ткнуть ножом одновременны – и одинаково бессильны. Обоих валит вниз собственное движение.

8

Зверь рядом. Лежит неподвижно.

Рука тянется к мохатой глотке и замирает. Нож выскальзывает из окровавленной ладони. Но Генке кажется – удар достиг цели – сильный, смертельный. Кажется – он победил.

Улыбается, и – что-то лопается внутри с хрустальным чистым звоном.

Гонг.

Конец игры.

9

Рассвет серый, хмурый – небо вновь затянуто тучами. На замок густо сыплется снег. Кровавые пятна медленно белеют, исчезают… Окровавленный шарф торчит из-под снега – затем исчезает и он. Девственно-белая поверхность словно приглашает: кто следующий?

Оборотня и его жертв не видно – если, конечно, не исследовать узкую щель в подвале, куда единственно на четвереньках и протиснешься.

Через несколько часов трое придурков нежно-наркоманского возраста найдут отличное рождественское развлечение: выдавят локтем фанерку в окне осиротевшего «запорожца» и весело укатят… Брошенную ими развалюху обнаружат в Колпино – там и будут искать пропавшую четверку студентов… В подземелье Шведской крепости до весны не заглянет никто.

10

Люди в замке Бип появились под конец первого дня тысячелетия. Трое мужиков залезли поправиться пивком – подальше от жен, злых и похмельных. Славка Чикарь шел первым – и первым увидел стоявший в стенной нише телевизор. Батареи сели – серый экран и негромкое шипение.

«Электроника ВЛ-100», читает Славка, сразу прикидывая, где и на какую емкость обменять находку. Мероприятие временно отложено, Чикарь спешит к выходу. Дружки за ним, громко намекая, что бог велел делиться. В подземелье не заглядывают – к чему, в самом деле? Уходят, радостно обсуждая свою удачу.

На самом деле она, их удача, гораздо больше – они даже не представляют, на сколько. Регенерация ликантропа закончилась, запас еды – тоже. Он голоден и ждет темноты.

Бартер удачен – телевизор оценен в литровку «Гжелки», плюс три пива и кое-какая закусь в придачу. Обратно в крепость тащиться не тянет – душа горит. Устраиваются на скамеечке, праздник продолжается с новыми силами.

Да и то сказать, уж нынче-то грех не выпить! Не хухры-мухры – Миллениум!

Часть пятая
Снова лето: метод Граева

1

– Боже мой, какие шрамы! – реакция блондинки на увиденное оказалась заурядной, в отличие от ее бюста.

Бюст заурядным не назвали бы даже жители Балийского султаната, всемирно знаменитого своими прекрасногрудыми танцовщицами. Впрочем, Граев подозревал, что этим достоинства блондинки исчерпываются – и, как всегда, хотел ошибиться.

По счастью, она не стала продолжать охать, ахать и развивать тему о шрамах и их происхождении (одно очко в ее пользу); повернулась спиной и попросила:

– Расстегни, пожалуйста… – довольно невинным тоном попросила. Почему-то все девушки уверены, что мужчин, неожиданно вернувшихся на излете четвертого десятка в холостяцкое положение, невинность привлекает особо.

Блондинка была чуть полновата, бретельки бюстгальтера слегка врезались в спину. Граев справился с застежкой тремя пальцами левой руки (последние месяцы ему пришлось научиться много с чем справляться левой рукой). Одновременно он пытался вспомнить, каким именем представилась девушка, когда их познакомили четыре часа назад – и не вспомнил, ничуть не расстроившись.

И тут замурлыкал телефон. Мобильный. Граев напрягся – мало кто знал этот номер, и никто из знавших не стал бы беспокоить его в два часа ночи. Без веской причины беспокоить. Он протянул руку к столу, взял мобильник и в течение последовавшего двухминутного разговора произнес всего три слова:

– Граев.

Потом, после паузы:

– Где?

И, наконец, после более длительной паузы, завершил разговор:

– Еду.

Встав, он не смотрел на блондинку – бросил взгляд за окно – кромешная августовская темень, в доме напротив светятся всего два окна. Черт, отвозить ее некогда и отправлять одну в такое время тоже не годится… Быстро приняв решение, вышел в прихожую, вернулся с запасным комплектом ключей – она уже все поняла и вернула застежку бюстгальтера в прежнее положение.

– Мне надо уехать. Срочно. Важное дело.

Он не стал рассказывать, что где-то там, за городом, лежит под холодными звездами мертвый человек, которого он безуспешно искал с июня. Стал выдавать инструкции жестким тоном, словно разговаривал с подчиненным, не имеющим права отказаться:

– Когда вернусь – сам не знаю. На ночь глядя из дому не выходи… Вино в баре, еда в холодильнике, микроволновка рядом; книги в шкафу, видеомагнитофон и кассеты – в соседней комнате. Ну а где кровать – сама видишь. Если задержусь и не дождешься – закрой дверь этими ключами, замки там несложные… Ключи опусти в почтовый ящик, желательно без свидетелей.

Пожалуй, прозвучавшие слова стали самой длинной тирадой Граева, услышанной блондинкой за недолгое время их знакомства. Он подумал, что предложение бросить ключи в ящик подчеркивает, что встречи у них в ближайшее время не будет; попытался улыбнуться (получилось плохо) и сказал самым мягким тоном, каким смог:

– Извини, так уж получилось…

Полуодетая, забившись глубоко в кресло, она смотрела на него с печалью сеттера, убедившегося, что хозяин в прекрасный для охоты денек не берет ружье и не зовет его на болото, а, принарядившись, отправляется на свидание. Но вместо вполне уместных попреков Граев услышал несколько неожиданное:

– Это опасно?

Бывшая жена ни разу его так не спрашивала; он задумался на полном серьезе и ответил коротко:

– Нет.

– Я обязательно дождусь… – сказала она твердо.

2

Миша взял трубку после седьмого звонка.

– Собирайся, выезжаем, – сказал Граев, не тратя время на приветствия, – Похоже, клиент нашелся…

– У-у-у… Ну, знаешь, Граев…. Ничего ты не знаешь… Ты не знаешь, с какой девушки ты меня снял…

Граев сказал как можно сочувственнее:

– Так ведь я, Миша, тоже тут… не с резиновой куклой…

Граев от души надеялся, что блондинка этого не слышала – он вышел на кухню и говорил по городскому телефону.

– Служба есть служба. Через двадцать минут жду на углу. Успеешь?

– Ну-у-у… – Миша, похоже, не до конца проникся перспективой покинуть уютную теплую постель и отправиться куда-то с Граевым. – Успею.

– Жду, – Граев повесил трубку.

«Александра, ее зовут Александра, – вспомнилось вдруг. – Я еще спросил, как ее называть: Сашей или Саней? А она сказала: все равно, лишь бы не Шурой, с детства не люблю этого имени…»

Он прошел в прихожую, медленно и осторожно обул кроссовки на липучках (среди прочих возникших в последнее время проблем была и проблема со шнурками); заглянул в комнату. Она сидела там же и в той же позе, так же полуодетая, с таким же грустным взглядом.

– Я пошел, Саша… – сказал Граев.

– Возвращайся. Я жду. – Она отвела взгляд в сторону и ему показалось, что в углах глаз что-то блеснуло. Он вышел, не оглядываясь.

3

Миша не опоздал. Когда Граев подошел к условленному месту, белая «беэмвушка» там уже стояла. Миша распахнул дверь и возбужденно спросил:

– Шеф нашелся? Живой?

Граев, садясь, отрицательно помотал головой. У Миши, чувствовалось, назрела к нему масса вопросов, но Граев, коротко объяснив дорогу, сказал:

– Я, пожалуй, посплю полчасика. Боюсь, до следующей ночи спать не придется…. Километров через пять после поворота на аэропорт разбудишь…

И откинулся на спинку сиденья. Миша вздохнул, он добровольно вызвался на эту работу – Граев научился делать левой рукой многое, но водить машину с висящей как плеть правой не мог.

4

В темноте они запросто проскочили бы мимо, – найти место происшествия помог пробивающийся сквозь кусты свет фар и фонарей – там, похоже, вовсю кипела работа.

Миша свернул на узенькую грунтовку и через двести метров затормозил у пустой милицейской машины. Граев вышел и двинулся пешком, подсвечивая путь предусмотрительно захваченным фонариком.

– Стой! Поворачивай назад!

Верзила в камуфляже и с автоматом наперевес вынырнул непонятно откуда, громоздкий бронежилет придавал ему обманчиво-неуклюжий вид.

– Я Граев.

– Ну и что?

Видать, из новеньких. Граев сказал командным тоном, не желая вступать в дискуссии и давать объяснения:

– Доложи Мельничуку.

И стал ждать, не меняя позы.

1

– Нет, Граев, ну как ты все-таки вычислил, что мы найдем его здесь? Ну, в смысле, не именно в этих кустах, но тут, в округе? Ведь все были уверены, что он греет косточки где-нибудь на Канарах… И вдруг такой подарок. Чует мое сердце, очередной глухарь… Как ты-то его просчитал?

– Интуиция… – неопределенно ответил Граев.

На самом деле он удивился. Интуиция подсказывала другое. Граев был твердо уверен, что Михаил Иванович Колыванов, предприниматель, находится где-то здесь, неподалеку – лежит с прошлого мая в земле или на дне речки. Теплый мертвец давал новый, непонятный расклад.

А майор Мельничук, заместитель начальника РУВД, выглядел раздосадованным. Объектом досады стал Граев, словно был виноват, что свежий труп человека, больше года пребывающего во всероссийском розыске, обнаружился сейчас именно на майорской территории.

– Зато закроешь дело об убийстве в Редком Кузьмине. За смертью главного подозреваемого, – утешил майора Граев. – Пойдем посмотрим?

– Паша, ты… – майор неловко замялся, – я, конечно, тебя знаю… и ребята… Но тут куча всякого народа: и прокурорские прискакали, и медики, и с РУБОПа… А посторонним на месте происшествия… Скажи, ты оформился в «Бейкер– стрит»?

– Оформился, – сухо ответил Граев. – И клиентка туда официально обратилась. И агентство вам бумагу отослало. Три дня назад.

Он в упор посмотрел на Мельничука. Документ такого рода мимо того никак пройти не мог.

– Не видел, Паша… Столько всего навалилось… и за столом-то своим последние три дня не сидел…

Может, майор и не врал. Вид у него был на редкость замотанный.

Они подошли к распростертому на траве телу, когда фотограф как раз закончил сверкать вспышкой, сделав все необходимые снимки. И тут Граев удивился еще раз.

Причина смерти стала ясна с первого взгляда – огромная рваная дыра в боку, как раз напротив сердца. Странность оказалась в другом – покойник лежал абсолютно голый и на теле у него не наблюдалось какой-либо растительности – ни на туловище, ни на голове, ни в паху – ни волосинки. Отсутствовали даже брови и ресницы.

Среди множества изученных снимков пропавшего бизнесмена Граев видел и пляжные – грудь и руки у Колыванова были довольно-таки волосатые. Интересно…

– Точно он? – спросил Мельничук. – Я как услышал про характерный шрам V-образный на предплечье, так и решил – твой. Только с волосами что-то у него того… Может, маскировался?

– Похоже, он… – Граев попытался мысленно пририсовать убитому усы и короткую стрижку. – Со мной в машине человек, который хорошо его знал при жизни, надо позвать… А завтра привезу вдову на официальное опознание…

Граев сделал два шага вперед и присел на корточки возле трупа.

Майор который раз подивился, с какой изящной грацией двигается это огромное тело – с кошачьей, опасной грацией – готовое в любой момент и на любую неожиданность отреагировать с быстротой распрямляющейся пружины: прыгнуть, ударить, выстрелить… Но и на Граева нашлась проруха, не тот теперь Граев. С одной рукой не больно посуперменствуешь… И приходится пенсионеру по инвалидности работать на богатенькую новорусскую бабенку, пожелавшую любыми путями обелить мужа…

Мельничук поймал себя на том, что думает о Граеве с долей злорадства и устыдился – отношения между ними всегда были дружеские, хотя майор и завидовал по-хорошему его удачам, объясняя их феноменальной везучестью.

Граев провел рукой по коже мертвеца – гладкая и холодная, никаких признаков, что волосы сбриты. Эпиляция? Но зачем? С маскировкой майор попал, похоже, пальцем в небо. Ладно бы усы и прическа…

В свете фонарей осмотрел рану – участок тела площадью в две ладони рвано изрешечен. Следов пороха нет, вдавленных в рану обрывков нитей тоже – надо думать, стреляли не в упор и не через одежду. И не здесь – крови под телом не видно. Граев выпрямился и сказал уверенно:

– Это не дробь.

– Наверняка рубленые гвозди. После фильма «Брат» пошла такая идиотская мода – стрелять ими из обрезов и помповушек… И зачем, главное? Тут и точность снижается, и ствол портится, царапается… Рана, правда, мучительней, чем от дроби…

И майор добавил, что режиссерам фильмов, подобных «Брату», надо вырывать ноги и вставлять их в совсем не предназначенные для этого природой отверстия.

– Давно он здесь лежит, такой красивый? – спросил Граев.

– Врачи говорят – с прошлой ночи.

– И никто за весь день на него не напоролся?

– Да почему же… Еще утром звонили – сказали про голого мертвеца и бросили трубку. Дежурный думал – шутка. Но выехали. Ничего не нашли – место точно не назвали, а тут такие заросли – ротой прочесывать надо. А к вечеру – еще звонок. Но мужик ответственный попался – машину дождался, провел, показал. Доцент, по грибы с женой ходил. Она и обнаружила, чуть кондратий ее не хватил от такого грибочка под кусточком.

2

…Миша опознал Колыванова сразу и безоговорочно, хотя тоже удивился полному отсутствию растительности. Парень был бледен и его, похоже, слегка трясло – нечасто, в отличие от майора и Граева, приходилось наблюдать такие зрелища…

– Мысли есть светлые? – сумрачно спросил Граев, когда Миша ушел к машине.

– Дело понятное. Надо понимать, где-то не здесь раздели и застрелили из дробовика. В точности, заметь, как Горянина, только не в голову, а в сердце. Привезли сюда и бросили. Именно сюда – рукой подать до дач – его и Горянина. Чтоб сразу было понятно, за что убили – за ту историю прошлой весной. А вот кто убил и где они его разыскали… Глухарь, Паша, типичный глухарь…

– Собака что?

– Да ничего… Сейчас ведь все у-умные… Если не антидогом каким-нибудь польют, так уж табачком с перцем точно присыплют. Сейчас с собакой разве что ребятишек поймать можно, что яблоки по садам таскают…

– Следы на грунтовке?

– Нет следов – дождя давно не было. Но эксперты божатся – тащили его не с дороги…

«Интересно, откуда же они гуляли тогда со свежим трупом под мышкой», – подумал Граев, но сказал не это:

– В общем, пока все в твою версию укладывается. Кроме одного: куда делись все его волосы?