Текст книги "Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник)"

1

Здесь не было прокола Граева. Квартирно-бытовые связи пропавшего он прорабатывал и вопросы о чем-либо подобном задавал.

Значит, пришлось столкнуться с забывчивостью, безалаберностью или… Или с сознательной дезинформацией. А это уже зацепка. В любом случае придется разбираться и с выжитой из дому лаборанткой…

Сегодня всплыл один факт, объяснивший появление в деле серебряного припоя. Граев получил у Мельничука более подробную информацию о парне, таинственно погибшем осенью на окраине Александровского парка. Непонятно как угодивший в медвежий капкан Олег Петрищев зарабатывал на жизнь продажей инструментов и материалов зубным техникам. В том числе и продажей припоя. А для пайки протезов, как известно, используется серебро…

Между известными фактами возникали все новые связи, не нуждающиеся в фантастических объяснениях Марина, наверняка перетрудившегося на вскрытиях. Граев чувствовал, что скоро докопается – кто, как и зачем изобразил челюсти загадочного примата.

Осталось убедиться, что профессор Гольдман не ошибся… Могло случиться и такое. Когда все твои суждения успешно превращаются в деньги, самым страшным становится не ошибка, а признание в собственной некомпетентности…

Подъехал разжившийся лопатой Миша и осторожно намекнул, что рабочий день вообще-то заканчивается.

– Переходим на военное положение. Отпуска, увольнительные и нормированный рабочий день отменяются, – порадовал его Граев. – Завтра договоришься с Екатериной Андреевной о сверхурочных и отгулах. А теперь поехали.

– Куда?

– На кладбище домашних животных. В гости к Стивену Кингу.

Миша ничего не понял.

2

Граев знал, что в Петербурге, да и в других крупных городах, не так давно появились частные кладбища для домашних любимцев состоятельных граждан.

Все как у людей: могилы с оградками, венки, кресты и каменные памятники с эмалевыми портретами. За кругленькую сумму можно заказать хоть канарейке, хоть лошади весьма торжественную церемонию, чуть ли не со священником и отпеванием…

Но собаку холостого и бездетного Горянина хоронила его сестра, еще не привыкшая к унаследованному от брата приличному состоянию – и зарыла Филу бесплатно на диком кладбище, возникшем стихийным образом в укромном уголке.

Да и таких скромных похорон Фила едва бы удостоилась, если бы не горячо к ней привязанные племянники Горянина. Они же и регулярно ухаживали за могилой. По крайней мере, палку с табличкой «ФИЛА» Граев нашел легко среди окружающих погребений собак, кошек и прочих хомяков с черепахами – модных среди новороссов экзотичных зверей у клиентов этого кладбища не водилось.

И вот теперь Миша вынужденно занимался малопочтенным ремеслом гробокопателя, матерясь и предлагая нанять какого– нибудь бомжа. Но тех поблизости, как на грех, не виднелось – дело происходило на узкой полосе чахло-серой зелени у самого железнодорожного полотна Витебской ветки, с другой стороны высились глухие заборы промзоны – а бомжи, как и любые адаптировавшиеся к жизни большого города животные, тянутся или к жилью людей, или к местам вывоза отбросов.

Могила оказалась неглубокой. Когда ее содержимое открылось взору, на Мишу напал приступ желудочных конвульсий и повторялся при любой попытке нагнуться к разложившемуся собачьему трупу.

Тут судьба сжалилась и послала им бомжа – мужичонка самой подходящей внешности ковылял вдоль шпал, собирая в мешок бутылки и алюминиевые банки, выброшенные из проходящих электричек. Граев, который никак не мог одной рукой выполнить задуманное, обрадовался ему, как ползущий по пустыне путник радуется виду колодца. Но привлеченный его свистом и взмахом руки мужичонка приближался крайне опасливым зигзагом и, далеко не дойдя, подозрительно уставился на вырытую яму.

– На пол-литра хочешь? – произнес Граев волшебное заклинание.

Тот, конечно, хотел – и лихо спрыгнул в яму, даже не взяв предложенных резиновых печаток. Смело раздвинул клыки, оскаленные из-под полусгнивших, расползающихся губ. Стиснул между ними толстую пластину мягкого воска. Бережливый Граев за ту же бутылку заставил ханыгу аккуратно зарыть и заровнять могилу и вкопать обратно палку с надписью.

…Никаким шарлатаном, конечно, профессор Гольдман не был – настоящее, без дураков, светило. Без всяких экспертиз, с первого взгляда стало ясно, что укусы на снимках и отпечатки на воске не имеют ничего общего.

Фила мальчика не убивала.

Когда Граев осознал сей факт – следователя Зуева охватил безудержный приступ икоты. По крайней мере, Граев на это надеялся.

1

– Привет, привет, Танцор! – радостная улыбка на круглом добродушном лице Славы Астахова делала его не похожим на грозу преступников от экономики.

Этим прозвищем Граева питерские коллеги почти не называли. Но лет пять назад Слава, тогда молодой и подающий большие надежды сотрудник ОБЭПа, совершил ошибку, вцепившись зубами в хвост не той дичи – накопал кучу материала на структуру, принадлежащую одному из столпов российской экономики.

Столп, на беду, оказался еще и опорой демократии, – отстегнул немалые суммы на переизбрание первого и всенародно избранного. Материал пошел под сукно, а Слава фактически в ссылку, – его прикомандировали к группе, призванной прояснить крайне любопытный вопрос: куда, собственно, вопреки всем законам Ломоносова и Лавуазье, бесследно испаряются выделенные на восстановление Чечни денежки?

Расследования таких дел заканчивались чаще не арестом счетов и отсидкой виновных, но гибелью следователя от пули или фугаса якобы боевиков (либо наоборот – внезапным обогащением, осложненным столь же внезапными глухотой, близорукостью и молчаливостью). Обогащаться Слава не захотел, а от пули его спас Граев, работавший тогда начальником угро в одном из временных райотделов (тоже своего рода ссылка). В изрешеченном здании райотдела они плечом к плечу отстреливались двое суток при захвате боевиками Грозного, пробившись ночью к своим – и Граев считал, что Слава вполне заслужил право называть его старым боевым прозвищем.

…Сейчас Слава внимательно изучал принесенные Граевым из «Орион-Трейда» документы, порой извлекая какую-то справочную информацию из компьютера и из распирающих шкаф папок, а один раз даже вышел с кем-то посоветоваться.

Граев, слабо разбиравшийся в премудростях счетов-фактур и платежных поручений, тихо сидел в углу. Ладно, Слава специалист отличный, найдет уж ниточку… Хотя, если честно, и ему, и его коллегам все же далеко до матерых волкодавов из старого ОБХСС – вот у тех была хватка, их противники ходили под расстрельными статьями и прятали концы куда как тщательнее…

– Ну, в общем, все понятно, Танцор. Ведь мелкие детали тебе не нужны?

Граев кивнул. Его интересовало главное – как и куда делись деньги Колыванова. В жутковатую и фантастическую историю, медленно прояснявшуюся, эпизод с исчезнувшей суммой никак не вписывался.

– Это не попытка смыться с деньгами. Да и цифра мелковата… Похоже, самая рядовая, вполне банальная, регулярно проводимая обналичка. Обналичка под товар.

– Слава, ты объясняй мне попроще. На уровне курсанта милицейской школы.

– Ну хорошо… На чем там твой «Орион» специализируется?

– Оптовая торговля… Сидят несколько менеджеров, у каждого свое направление: стройматериалы, бытовая техника, продукты длительного хранения…

– Ладно, пусть будут стройматериалы. Смотри: Колыванов покупает за черный нал партию левых материалов. Потом якобы за них переводит деньги на подставную фирмочку, получает от нее наличку за вычетом процента и оформленные документы на товар. Цена в тех документах чуть ниже отпускной «Ориона», и от большей части налога на прибыль Колыванов уходит.

– Значит, вся механика насквозь незаконная…

– Как сказать… В принципе – да. Но практика настолько обычная, что до всех руки не доходят. Стараемся прижучить тех, кто обходится так с казенными денежками… А Колыванова тут прихватить почти невозможно – стал бы доказывать, что ему привезли машину товара именно с этими документами, и он вполне честно-законно за него расплатился. Схема у него была налажена, но наличку и документы за последнюю проплату забрать не успел…

– Деньги можно вернуть?

– Сомнительно. По этим документам реальных людей не найти – тут юридический адрес, где никто и никогда не появится, а расчетный счет наверняка уже закрыт… Да и поздно – существуют такие фирмочки несколько месяцев, год самое большее. Непонятно другое: мы имеем дело с самой рядовой обналичкой не бог весть на какую сумму. Я посмотрел на обороты «Ориона» – этот убыток никак не мог его пустить на дно. Крупная, налаженная фирма. Кто-то там завелся. Жучок-точильщик…

– Выковыряем. У меня к тебе деловое предложение.

– Какое?

– Подработать. За деньги. Немного. Одну ночь с документами и один день с людьми. Суку эту мне вычислить не проблема, но надо железно припереть к стенке доказательствами. А какой из меня финансист, сам видишь.

Слава вздохнул. Работы у него было навалом. Но как откажешь человеку, который, сам раненый, тащил тебя на спине полтора километра – тащил в темноте, разрываемой в клочья буханьем гранат и прошиваемой ядовитыми светлячками трассирующих очередей? Слава спросил просто:

– Когда начинаем, Танцор?

2

Как ни крути, но сей факт вполне вписался в бредовое версию Марина. Деньги никто не забрал, канули в фирме-однодневке. Все логично – зачем наличные перешедшему на подножный корм оборотню?

Но стоит поискать и другие объяснения.

Рассмотрим: кто выиграл от всей истории материально? Понятно, не Катя. Почти все капиталы были в деле, а от мужа она получала больше, чем от осиротевшего «Ориона». Значит…

Значит, сотрудники Колыванова. Коммерческий директор. Менеджеры… Вольготная жизнь у них началась после исчезновения Колыванова. Вольготная и богатая. Деньги, как и всё в природе, бесследно не исчезают, – лишь перетекают в другое место…

Подросли, похоже, у волчат зубки.

Или не подросли? Воспользовались таки щипцами-челюстями, имитирующими укус хищника? А за вполне разумную сумму Колыванова можно было и не убивать – упечь в дурдом по подложным документам. Ширять ежедневно дурью – и не вспомнит, кто такой и как зовут. Схема сложнее, но – не убийство, статья другая…

Хотя – и без того два трупа. Но от убитых Саши и Горянина ниточку к менеджерам «Ориона» протянуть куда сложнее… Громоздко, конечно, и надуманно… Но не больше, чем рыскающий по полям и лесам оборотень…

Ладно, так или иначе, пора разобраться с любителями чужих кусков пирога.

3

Знающие люди говорят, что в любой глыбе горного хрусталя есть точка, в которой пересекаются все линии напряжения, проходящие через гигантский кристалл. И если найти такую точку и легонько по ней стукнуть – кажущаяся несокрушимой глыбища взорвется ливнем рассыпающихся ос– колков.

В «Орионе» такой точкой был, без сомнения, Сережа Метцель, ходячая неуверенность – менеджер, сидевший на самом бесперспективном и незначительном направлении. Времени для вдумчивой разработки не оставалось, и Граев решил применить простой и эффективный прием под названием «экстренное потрошение». В достаточно мягком, впрочем, варианте.

Подойдя на улице к возвращавшемуся с работы Метцелю, он безапелляционно взял того за рукав и повлек в находящееся неподалеку кафе «Трюм». Несмотря на вечерний час, здесь оказалось безлюдно – высокие цены на спиртное отпугивали любителей вечернего общения за стаканом дешевого алкоголя.

«Трюм» разделяли на какое-то подобие отсеков дощатые стенки, имитирующие мореное дерево. Граев молча уселся в самом дальнем и, ожидая, пока официантка принесет два заказанных стакана с пивом, тяжело смотрел на Сережу крайне неприязненным взглядом. Метцель, малокровное дитя Интернета, нервничал, ерзал по деревянному сиденью. Когда его напряжение достигло высшей точки, Граев внезапно рявкнул:

– Колись, сука!

– А-а-а… э-э-э… – ничего более членораздельного сжавшийся Сережа не смог из себя выдавить.

– Колись, говорю! Все, кончились ваши игры. Я только что из ОБЭПа. Знаешь, что это такое? Молодец, начитанный… Пойдешь на нары – будешь ро́маны зекам рассказывать. Длинные. Как Шахерезада в гареме. Но у нее один муж был, а у тебя будет – вся камера.

Онемевший менеджер производил головой странные манипуляции – и кивал, и мотал ею одновременно. Граев расценил пантомиму как нежелание менять гетеросексуальную жизнь с молодой женой на роль камерного петуха. И как готовность к диалогу.

– У тебя есть два варианта дальнейшей жизни: или ты изливаешь все досуха, до донышка или…

Граев стиснул в громадной левой ладони жалобно хрустнувший стакан – брезгливо стряхнул с руки осколки и хищно, постаравшись сделать самое зверское лицо, слизнул выступившую из пореза ярко-алую каплю крови. Потрясенный Сережа смотрел на него взглядом кролика, над клеткой которого склонился хозяин, выбирающий жертву для воскресного супа. «Быстро клиент созрел», – брезгливо подумал Граев, доставая диктофон.

– Я… не-е-е… – к Метцелю вернулось подобие голоса.

– Знаешь, знаешь. Все излагай, – и про себя, и про других. Нельзя сидеть с одной комнате, друг против друга, и ничего не видеть и не слышать… – теперь голос Граева звучал гораздо мягче.

Подошедшая на звук разбитого стакана официантка уже разинула было рот для чего-то немелодичного, но, увидев протягиваемую ей пятидолларовую купюру, поперхнулась, пропела: «К счастью, к счастью…» и радостно удалилась за тряпкой, готовая позволить Граеву переколотить на таких условиях все наличествующие в «Трюме» запасы посуды.

Взгляд Сережи за время короткой паузы обрел некую осмысленность. Теперь надо показать ему пряник – и потрошить, быстро, не оставляя времени на сочинение сколько-нибудь правдоподобной лжи.

– Если изложишь все и до конца – останешься на работе в «Орионе». И деньги, что в норку свою натаскал, тебе оставят – не мог ты по мелкости своей украсть много. Но советую напрячь память. Не дай бог ты о чем-то позабудешь, а другие вспомнят… Излагай.

И Граев включил диктофон.

Через час исповедь закончилась. Насчет Сережи Граев оказался прав – фантазии его хватало лишь на мелкие и бездарные по исполнению присвоения хозяйских денег. С другими все обстояло гораздо серьезнее…

Но самое главное, как понял сейчас Граев, назревавший в фирме дворцовый переворот был невозможен без прикрытия. Прикрытия со стороны людей, призванных оберегать «Орион» от всякого рода внешних неурядиц. Или по меньшей мере без их молчаливого согласия.

– Ну ладно, – сказал Граев. – Знаешь ты мало, но что я тебе обещал – выполню. Только придется отработать. Изобразить кое-что на публику. С утра на работу не выходи, встречаемся здесь же, в половине одиннадцатого. Тогда и скажу, что надо сделать. И еще: придешь домой – возьми телефон и выключи из розетки. Потому что если тебе придет в голову кому-нибудь позвонить, это будет самая неудачная идея в твоей жизни…

4

– Ну что вы, господин Граев. Теперь не старое время, когда бритоголовые качки выбивали деньги из кооператоров, стращая их утюгами и паяльниками. Те отморозки повымирали, как мамонты. Сейчас даже нет нужды людям навязываться – каждый бизнесмен понимает, что жизненно необходимо иметь дело с нами. Иначе любой недобросовестный поставщик или покупатель обречет вас на многолетние баталии в арбитражах – с самыми минимальными шансами вернуть деньги.

Говоривший Граеву эти слова человек отнюдь не походил на бритоголового качка с торчащим из кармана спортивных штанов утюгом или паяльником. Невысокий, сухонький, довольно пожилых лет, официально он числился директором спортивно-оздоровительного комплекса. Неофициально же решал возникавшие у Колыванова и других предпринимателей проблемы самого разного плана. За определенную долю в прибылях, разумеется.

– И что нам было делать, когда сюда пришли два молодых человека из «Ориона»? Позицию свою они изложили вполне внятно и логично: во главе фирмы оказалась некомпетентная дамочка, прибыль и, соответственно, наша доля падают; а взяв дело в свои руки, они обязуются выправить положение. Мы не обещали им ни поддержки, ни содействия. Но сказали, что если они станут во главе вполне легально, без глупой уголовщины, – нам препятствовать и выставлять претензии не имеет смысла, будем работать, как и прежде. В конце концов, это внутренняя проблема «Ориона». А мы подряжались решать внешние.

Граев подумал, что еще неделя-другая – и все бы так и получилось. Выкупили бы у Кати фирму на украденные у нее же деньги. И сказал:

– Хорошо. Претензий нету. Но я думаю, что за ежемесячно переводимые взносы одну услугу вы нам оказать можете.

– Какую? – слегка насторожился собеседник.

– Предоставьте в мое распоряжение троих мордоворотов. На один день. Таких, чтобы при одном взгляде на них хотелось расстаться с деньгами. Делать им ничего не придется – лишь создавать нужную декорацию. И еще: есть у вас ко всему привычный нотариус?

– Понимаю, понимаю… – дружелюбно улыбнулся директор. – У нас самые разные люди работают. Подберем поколоритнее. Хотя, господин Граев, у вас внешность тоже вполне внушительная. Когда вы пришли, я почему-то подумал, что вместе с вами пришли и неприятности. Рад, что ошибся.

5

– Знаешь, кого и что ты мне напоминаешь? – задумчиво спросила Саша.

Они сидели дома за поздним ужином. Готовила Саша изумительно, и Граев с опаской думал, что скоро наберет несколько лишних килограммов. Уже неделю Саша жила у него, переехав с вещами. Вещей, впрочем, было немного – туго набитая сумка.

Граев задумался над ее вопросом. Вообще-то он считал, что напоминает своих родителей. Но отвечать не стал, ожидая продолжения.

– Представь себе равнину – огромную, плоскую, покрытую кое-где бесплодными скалами. Равнину, где ничего не растет, ничего не летает и не бегает. А посередине равнины – замок. Высокий, мрачный, из черного камня… Подъемные мосты подняты, бомбарды заряжены, над котлами со смолой поднимаются дымки… А внутри замка, в углу огромной залы – человек. Маленький. Напуганный. Одинокий. Ему плохо, ему тоскливо. Ему страшно.

– Романтично. Стихи писать не пробовала? Что же я тебе напоминаю: равнину? Замок? Человечка?

– Все вместе, Паша… Ты устал – быть несгибаемым суперменом, крушащим всё и вся на своем пути Граевым. Устал – но никем другим быть не хочешь. И не можешь. А тебе пришлось туго – у тебя осталась одна рука; но все твое суперменство в твоих кулаках. И потому тебе тоскливо и одиноко. И только поэтому ты со мной…

Граев мог возразить многое. Сказать, что и кулак, и пистолет служат лишь продолжением и крайним воплощением мысли, что побеждает не тот, кто других перестреляет, а тот, кто передумает… Но не сказал. Не любил беспредметных споров.

А она продолжала:

– У тебя были дети?

Он молча покачал головой.

– А ты хотел бы иметь детей?

Когда-то он мечтал о детях. Почти уверовав, что виной всему его или жены бесплодие, Граев случайно узнал о ее трех абортах за годы брака. Промолчал, не сказал ни слова, но когда жена уходила – ни остановить, ни вернуть не пытался.

Но вспомнил он другое: искаженное ужасом, странно уцелевшее на растерзанном теле лицо Саши (другого Саши, мальчика Саши); вспомнил чумазых и голодных детей на улицах Грозного – детей, которые, выжив, через несколько лет начнут закладывать фугасы на дорогах и бомбы на вокзалах; и вспомнил снайпера, первого пойманного при нем снайпера: мальчишка, лет пятнадцать-шестнадцать, тонкая полоска пушка на верхней губе, самое время первый раз влюбиться и писать неуклюжие стихи, но – война и дедовская винтовка с новенькой оптикой, и бойцы глотают слезы за убитого командира, и тело корчится на груде пылающих покрышек…

Бога нет, если гибнут дети…

Граев вспомнил все и с трудом разлепил губы:

– Не знаю…

Саша увидела по его лицу, что про это – не стоит; спросила о другом:

– А когда ты последний раз ходил в театр, Паша? Когда в последний раз встречал рассвет в лесу, на реке, в горах?

Рассвет в горах Граев встречал пять лет назад – очень нехороший рассвет. А в лес или на реку хотел выбраться – но все не получалось. Он промолчал, а Саша продолжила:

– Когда ты прочитал последнюю книгу, Паша? Ты приходишь с работы и часами смотришь в стену – ты весь там, затем словно спохватываешься, натягиваешь улыбку, как перчатку на руку – тесную, неудобную перчатку – и тащишь меня в койку. Ладно хоть это у тебя здорово получается…

Граев слегка обиделся. И сказал с оттенком затаенной гордости:

– Зато я умею танцевать. Хорошо умею, Саша.

Она посмотрела на него с недоумением. Огромная фигура Граева порой казалась обманчиво-медлительной, порой двигалась неуловимо быстро, перетекала, словно капелька ртути – которую не остановить, не схватить пальцами – но мысль о танцах при взгляде на нее приходила в последнюю очередь.

– Это называется танец под пулями. Противник стреляет в тебя – и не может попасть, хотя ты не прячешься и расстояние все меньше и меньше… Многие думают, что это вроде качания маятника, лишь чуть сложнее. Ерунда. Маятник – упражнение, набор заученных движений. Их рваную амплитуду можно угадать и расшифровать – и пристрелить качающего. А танец – искусство, импровизация, в которой ты сам не знаешь, что сделаешь в следующую секунду. Правда, зрители не аплодируют. Зрители, если станцевал хорошо, лежат и умирают…

Саша, которой такой вид искусства никак не понравился, молча встала и начала собирать посуду в раковину. Спина напряжена – обиделась? Граев тоже встал из-за стола, посмотрел на часы и сказал:

– Мне надо уйти. Срочно. Дело часа на три-четыре. Может на пять.

Она обернулась, посмотрела тревожно:

– Это опасно?

– Нет. Посидеть в пустом офисе, полистать документы…

Граев задумался, представив ночной офис «Ориона» – таинственный, молчаливый, загадочный – каким бывает ночью любое место, наполненное днем людьми и звуками. Вспомнил (что греха таить!) огромный кожаный диван в приемной Кати. Подумал, что, в отличие от Славы дел у него там мало – и, достаточно неожиданно для себя самого, предложил:

– Поехали с нами?

Она задорно тряхнула волосами:

– А что? И поеду!

Граев смущенно удивился сам себе – до сих пор его женщины и его работа существовали раздельно. И сказал, маскируя смущение:

– Заодно познакомлю со Славой Астаховым. Отличный парень. И пока не женат. Есть все шансы.

Она, в четвертый раз за время их знакомства, попыталась выдать ему пощечину (теперь – исключительно в шутку). Как и обычно, ладонь прорезала лишь пустоту…