Текст книги "Стая"

Глава шестая. Записки мертвого человека

…Мне пришла охота поговорить про мертвеца и про то, как его убили.

Как выяснилось, у отморозка Осы, кроме неприятной манеры сжигать ларьки вместе с продавцами, имелись и зачатки литературного дара. По крайней мере, свой меморандум он начал достаточно ударной фразой, вполне уместной для пролога авантюрного романчика: «Если вы читаете мое письмо, меня уже нет в живых».

Судя по всему, Сергей Осовцев написал эти слова не для бравады, и не для нагнетания драматизма, – и в самом деле спланировал и устроил всё так, чтобы рукопись попала к читателям в погонах лишь после гибели автора.

Иначе наверняка бы постарался всячески заретушировать свою роль в описываемых событиях, особенно в трех убийствах: в ликвидации двух своих коллег, решивших дезертировать, и в устранении случайного свидетеля охоты на ликантропа, – хорошо разглядевшего и дичь, и охотников… Но Оса не щадил и не выгораживал никого, в том числе и себя.

Приписав Осовцеву писательский талант, Граев несколько поспешил. Дальнейшее повествование больше напоминало документ, сочиненный следователем, – матерым, дотошным, и не манкирующим своими обязанностями. Каждому появляющемуся в повествовании новому действующему лицу давался подробный словесный портрет. Места действия – в том случае, если Оса не знал, где именно происходит дело – описывались с детальной точностью. Во фразах никаких расплывчатых подлежащих типа «пистолет» или «машина», – всякий раз указывалась марка или модель, порой и год выпуска, у всех автомобилей упомянуты номера… И не только у автомобилей – у всех единиц оружия, что автору довелось подержать в руках.

В общем, любитель беллетристики заскучал бы над таким чтивом. Зато любой прокурор, заинтересовавшийся сюжетом и персонажами, пришел бы в восторг, – еще бы, половина прокурорской работы сделана!

Увы, заинтересовавшихся не нашлось. Либо их заинтересованность и восторг быстренько погасили.

Граева именно эта дотошность заставила буквально с первой страницы поверить автору. Потому что как раз на первой странице подробно описывалась внешность человека под псевдонимом «Капитан», завербовавшего Осу на последнюю в его жизни работу.

Словесный портрет Капитана идеально, тютелька в тютельку, соответствовал Диме Воронину, – полтора года назад поступившему на должность начальника службы безопасности фирмы «Орион», принадлежавшей оборотню Колыванову. Принадлежавшей до чудовищной метаморфозы предпринимателя, разумеется.

Именно Воронин нес ответственность за смерть нескольких людей, случайно, непреднамеренно столкнувшихся с кусочками, обрывками главной тайны «растениеводов». Именно он собственноручно убил эксперта доктора Марина, вскрывавшего труп Колыванова, – умирая, экс-бизнесмен вновь обернулся человеком, но сохранил некоторые особенности крови, тканей, внутренних органов, далеко не присущие людям… Наконец, именно от Димы Воронина – сидевшего под нацеленным пистолетом – Граев услышал подтверждение: да, ликантропы на самом деле существуют не только в сказках. Услышал, записал на пленку, – и застрелил Воронина, имитировав самоубийство…

Граев продолжил чтение. Далее на сорока рукописных страницах разворачивалась история охоты людей на вервольфа. Людей, привыкших убивать почти так же легко, как и преследуемый ими хищник.

Чем дальше Граев читал, тем меньше верил рукописи… Звучит парадоксом, но именно так и было: автору верил абсолютно, а сочиненному им тексту – нет.

Оса, как следовало из рукописи, быстро заподозрил, что зверюшка, на охоту за которой его с коллегами подрядили, не простая. Согласно официальной версии, их команда ловила сбежавшую от доцентов-кандидатов подопытную собаку. Осовцев же не поверил, и считал, что из-за собаки такое кровавое сафари никто не станет устраивать, даже из-за самой что ни есть клонированной.

Не поверил – и по кусочку, по фрагменту, по крупинке собрал совсем другую историю. Неосторожно сказанные слова и понятные только своим намеки, случайно оставленные на столах документы, в которых Оса успевал прочитать абзац-другой – все это он включил в свой меморандум… Неизвестно зачем, но природа наградила отморозка блестящей памятью.

Картинка из собранных Осой фрагментов сложилась примерно такая:

Лет десять назад в гомельских и брянских лесах появились очень неприятные и опасные звери. Чернобыльская зона неподалеку – вот и завелись мутанты, ведущие происхождение не то от волков, не то от одичавших собак, не то от тех и других разом.

Новоявленные хищники совершенно не боялись человека и считали его легкой добычей. Агрессивность, неутомимость, невиданная способность к регенерации и явные зачатки разума привлекли внимание деятелей засекреченной армейской науки, – и наших, и белорусских. Несколько особей с трудом отловили, в глубокой тайне начались исследования: как бы приспособить мохнатых тварей для нужд обороны и нападения.

В результате один уцелевший под скальпелями объект изучения умудрился сбежать, продолжив прежнюю хищную жизнь под самым боком северной столицы, в пригородных лесах. Гибли и исчезали люди – но все получавшие огласку случаи удавалось списать на банальных волков и на бродячих собак. Уничтожить мутанта надлежало срочно и секретно, дабы не вызвать в прессе и обществе новой антиармейской волны…

Граев вполне обоснованно предположил: вся собранная Осовцевым история есть блеф чистой воды. Второй уровень дезинформации. Легенда, разработанная специально для Осы и тех его коллег, кто не удовлетворится сказочкой про клонированную собаку и начнет вынюхивать-выпытывать…

Как подозревал Граев, в конторе (отнюдь не армейской), с которой угораздило связаться Осу, неосторожные фразы ни у кого не вылетали. И документов на столах никто просто так не разбрасывал…

При всех своих недостатках, инстинктом самосохранения Сергей Осовцев обладал. И хорошо понимал, что обещанная немалая награда вполне может обернуться выстрелом в затылок в безлюдном месте. Понимал, и принял меры, – написал сей меморандум: свел в достаточно связный письменный рассказ все раздобытые обрывки, все подслушанные даты, фамилии, номера воинских частей и названия географических пунктов.

Не помогло. Ни ему, ни читателям его опуса. Играли против Осы профессионалы высшей лиги. И любой следователь, начавший проверку пресловутых дат, фамилий и номеров, быстро понял бы: ерунда, ничего общего с действительностью.

Да и все мелкие подробности охоты, свидетелем и участником которой довелось стать Осе… Номера на оружии? Какая ерунда, право… Наверняка оружие с теми номерами числится совсем за другими владельцами и ни в каких аферах не замешано. Подделать заводской номер на пистолете или автомате – не проблема для людей, обладающих соответствующими возможностями.

С автомобильными номерами дело обстоит еще проще… Даже настоящий адрес лаборатории Оса назвать не смог – дважды его привозили туда в машине с кузовом без окон, проезжавшей сразу в тесный внутренний дворик. Впрочем, Граев и без того знал адрес, да только визит не принес никакой пользы…

Короче говоря, чтиво любопытное, но не больно-то полезное: охотники мертвы, их опасная дичь застрелена и кремирована, описания облав полуторалетней давности достаточно интересны, но давно не актуальны.

В сухом осадке осталось немногое: подробные словесные портреты трех «растениеводов» – причем один из них, Капитан-Воронин, уже мертв.

И еще одна зацепочка – крохотная, почти незаметная…

Место, где постоянно жили и откуда выезжали на операции наемные охотники за вервольфом, они и их наниматели именовали попросту, без затей: «база». База, и всё. Местонахождение ее Оса опять же не смог указать: где-то за городом, в лесистой местности. Равным образом не имел понятия, как туда проехать – средством передвижения охотникам служил стандартный армейский «Урал»-кунг. А в пассажирской модификации кузова универсального герметичного, как всем известно, окошки врезаны наверху, под углом сорок пять градусов, – можно любоваться лишь облаками. Или синим небом, если погода безоблачная[5]5
  Бойцы, перевозимые в кунгах, весьма не любят эту конструктивную особенность, – жизнь солдатская и так не богата развлечениями, а тут даже в окно не поглазеть. У тех из них, кому случается побывать в «горячих точках», мнение кардинально меняется: на дорогах, в окрестностях которых встречаются снайперы, такое расположение окон сберегает немало жизней.


[Закрыть]…

Описал базу и ее окрестности Осовцев весьма подробно – но искать по описанию можно очень долго. Но водитель упомянутого «Урала» однажды сказал на одно слово больше, чем требовалось… Всего на одно, но этого хватило, – Оса запомнил и записал. И, похоже, как раз та оговорка, в виде исключения, и в самом деле оказалась случайной…

У базы имелось имя собственное – «Салют».

Лишь после недели, проведенной в «Салюте», Мухомор понял, как мало осталось у него от прежних возможностей – от тех, которыми обладал Мастер и он сам под началом Мастера.

Восемнадцать бойцов, он сам девятнадцатый – вместо прежнего куда более многочисленного контингента… Четыре единицы автотехники, с вертолетом пришлось распроститься… Кое-какое стрелковое оружие, ограниченное количество боеприпасов, небольшой запас взрывчатки. РЭБовской аппаратуры – никакой. Средства дальней связи имеются, но портативных раций – всего две штуки. Плюс «Салют» – двухэтажное здание бывшей базы отдыха, и несколько расположенных рядом с ним служебных построек. Вот и всё…

И – не было денег. Нет, кое-что нашлось в здешнем сейфе, который Мухомор открыл ключами покойного Мастера, но запас таял, и пополнить его было неоткуда, разве только вовсе уж криминальными способами…

Но самое поганое – Мухомору никак не удавалось выйти на связь с человеком, которого он считал (и не без оснований) потенциальным покупателем семи контейнеров со штаммом-57. С человеком, который не так давно сам искал подходы к Мухомору, явно имея в виду возможную вербовку…

На мобильный номер, оставленный вербовщиком Мухомору, тот звонил каждый день, – без результата. Телефон оставался постоянно отключенным. Время шло, деньги таяли, увеличивалась вероятность, что на «Салют» выйдут люди, ликвидировавшие Савельева. Или другие охотники за штаммом-57.

Мухомор пока не впадал в панику. И старался никак не демонстрировать свою неуверенность подчиненным. Не давал тем сидеть в праздности, нагружал заданиями, порой совершенно не нужными, – лишь бы что-то делали, лишь бы не закрадывались в их головы опасные мысли.

Но сам он хорошо понимал – надо что-то предпринять. Найти какой-то новый выигрышный ход, иначе ничем хорошим отсиживание в «Салюте» не завершится…

На восьмой день пресловутого отсиживания случилось совершенно неожиданное событие – на связь вышел Герман, до недавних событий руководивший службой безопасности небольшого красноярского филиала «ФТ-инк.». Насколько понял Мухомор из разговора, для этого ставленника Мастера после смены власти в концерне тоже настали нелегкие времена, но раскрывать подробности Герман не пожелал, – сказал лишь, что он сам и пятеро его подчиненных на «ФТ-инк.» больше не работают. И очень хотел переговорить с Мастером…

Мухомор объяснил: их общий шеф ныне службу безопасности концерна не возглавляет, и вообще ничего не возглавляет – если не рассматривать всерьез гипотезу о том, что на том свете тоже существуют силовые структуры. А его обязанности ныне исполняет он, Мухомор, – но находится с новым руководством примерно в тех же отношениях, что и Герман.

После чего красноярский коллега быстренько завершил разговор… Однако через пару часов, – очевидно, хорошенько всё обдумав, – вышел на связь снова. Обе беседы шли не по стандартной телефонной линии – по спутниковой связи, всевозможными способами защищенной от чужих любопытных ушей. И на сей раз Герман не стал стесняться, объявил открытым текстом: они вышли на след беглого Эскулапа. На очень горячий след. В связи с чем возникает вопрос: насколько еще в силе заказ на поимку этой дичи целой и невредимой? И к кому при нынешнем раскладе – в случае, если поимка станет свершившимся фактом – обращаться за обещанным немалым вознаграждением?

…Подробности охоты Герман раскрывать не стал, и Мухомор так и не узнал, каким способом его коллеге удалось обойти других охотников.

Меж тем дело обстояло достаточно просто: если прочие ловцы вели поиск во все более расширяющемся круге, центром которого оказалось Касеево – точка, где в последний раз засветился Эскулап – то команда Германа поступила с точностью до наоборот. Прочесала самые отдаленные места, однако же связанные автодорогами с Касеево. Расчет был не сложен: ни угоном, ни покупкой транспорта Эскулап не озаботился. Видимо, предполагал воспользоваться или попутками, или общественным транспортом.

Однако в автобусе, дважды в день совершающем рейсы в Касеево и обратно, никто беглое научное светило не заметил. Значит – попутка, значит – кто-то подвез.

Всех касеевских аборигенов и жителей соседних деревень активно обрабатывали на сей предмет прилетевшие из Питера люди Мастера. Герман же, чтобы не путаться у них под ногами, занялся другой, не особо перспективной версией: машина, подобравшая Эскулапа, не местная, – случайно приехала издалека.

Ни у тех, ни у других поимщиков дело поначалу не заладилось – Эскулап как в воду канул. Но если команда Мастера после двух недель свернула поиски, отвлеченная событиями в Петербурге и Логове, то Герман продолжал свои труды, все более удаляясь от Касеево. Ибо знал крутой нрав Мастера и предполагал: как только тот расхлебает питерские проблемы и самолично прилетит в Сибирь, – Герману несдобровать.

Удача улыбнулась ему в другом субъекте федерации, аж в Туве, в далеком Кызыле, – именно там обнаружился автобус-«пазик», в нужный день совершенно случайно побывавший в нужной точке – был здесь проездом, катил в Артемовск и Минусинск. «Пазик» и в самом деле подобрал в полутора километрах от деревни пассажира, полностью соответствующего словесному портрету Эскулапа, высадил через полсотни километров, – и никогда не вернулся в Касеево.

Дотошный Герман в поисках дополнительной информации отыскал почти всех пассажиров автобуса – и труды его оказались достойно вознаграждены. Нашелся свидетель – вернее сказать, слушатель – разговора Эскулапа с неким местным старичком, тоже подвозимым за невеликую мзду. И свидетель-слушатель не позабыл тот разговор! Узнав, о чем именно расспрашивал беглец старика, Герман понял: вот оно, тайное убежище Эскулапа! Позаброшенное охотничье зимовье, расположенное не так уж далеко от большака, добраться пешком вполне реально. При желании там можно отсидеться достаточно долго, подождать, пока азарт поисков утихнет… А если запастись продуктами, – можно даже перезимовать, хоть и без особого комфорта, – избушки-зимовья так и строят, чтобы безвыездно прожить в них долгий охотничий сезон.

Коли уж нигде и никак Эскулап с тех пор не засветился, – там и сидит. Непонятно, правда, с какими целями… Не иначе как на стезю святого отшельничества податься решил.

Всех этих подробностей Герман не стал раскрывать Мухомору, лишь поинтересовался суммой, которую можно получить за беглого корифея засекреченной науки, схваченного и привезенного в Питер.

Мухомор призадумался… И попросил пять дней на размышления и консультации с клиентом. Герман наотрез отказался, явно подозревая некий подвох. Мухомор предложил ему поискать другого покупателя. После короткого торга сошлись на трех днях отсрочки…

Теперь выбора не осталось: расплачиваться с сибиряками в любом случае нечем. Остается лишь отобрать у них добычу… Однако Герман тоже не вчера родился, и наверняка подстрахуется. Но тогда отсрочка автоматически увеличивается еще на несколько дней – в самолет с оружием и с пленником им соваться никак нельзя, поедут поездом…

Во всяком случае, Эскулап имеет ценность лишь в качестве приложения к контейнерам с пятьдесят седьмым штаммом. И затевать драку с шестью головорезами – опытными и готовыми к неприятным неожиданностям – имеет смысл только при гарантии: с боем захваченный товар будет реализован. Вывод прост: за эти три дня необходимо любой ценой связаться с клиентом.

Пока Мухомор прокачивал варианты, приключилась новая неприятность: первое дезертирство из «Салюта». Один из бойцов просто-напросто не вернулся из внешнего охранения.

Боли он не чувствовал, но багровый туман перед глазами стал гуще, и из него прозвучал ласковый женский голос: «Алеша, Алешенька…»

Руслана много лет никто не называл так…

«Мама…» – прошептал он, а может быть, лишь попытался прошептать, и не услышал сам себя….

– Алешенька, – голос стал громче, и в багровом тумане появилось нечто вещественное, осязаемое – ладонь, опустившаяся на лоб Руслана.

Он понял, что еще жив. И открыл глаза.

Темнота… Все та же хибарка, все та же кровать с продавленной железной сеткой… И, конечно, никакой агонизирующей мохнатой туши рядом… Рядом была Наташа – сидела на краю кровати. Наклонилась низко-низко, длинные волосы щекотали Руслану лицо.

– Кошмар приснился? – тихо спросила она. – Ты так стонал…

– Дьявол приходил… – ответил Руслан так же тихо. – Дьявол-искуситель…

Затем он понял, что его рука под ватником, и пальцы стискивают рубчатую рукоять… «Ладно хоть пальбу во сне не устроил, лунатик, – подумал Руслан, отпустив оружие. – Однако ж надо такому присниться…»

– Откуда ты знаешь моё имя? – спросил он, окончательно проснувшись.

Она ответила не сразу, и Руслан подумал, что ее волосы пахнут земляникой, очень вкусно пахнут, в касеевском магазине никаких шампуней не оказалось, лишь земляничное мыло…

– Ты дал мне письмо, – сказала Наташа. – Письмо к твоей маме… Я не читала, я только посмотрела подпись…

Руслан ничего не ответил.

Он хорошо умел вести допросы, и умел доходчиво инструктировать подчиненных, и умел коротко, но исчерпывающе докладывать начальству… Однако в такой вот ситуации сказать девушке, чтобы она не уходила, – не умел… Не доводилось как-то. Раньше, с другими женщинами, было проще… С ними не приходилось идти по лезвию ножа, по тонкой грани, отделяющей жизнь от смерти. И не слышалось из-за тонкой фанерной перегородки, как дышит за стеной нечто, до сих пор похожее на человека.

Руслан ничего не сказал. Но, кажется, Наташа поняла всё сама… Наклонилась еще ниже, земляничный запах кружил голову… А потом губы нашли губы, и слова стали уже не нужны.

Они так ничего и не сказали друг другу: и в коротких перерывах между торопливыми, страстными поцелуями, и чуть позже, когда пальцы столь же торопливо расстегивали одежду, и потом, когда старая железная кровать бешено скрипела всеми своими сочленениями и грозила развалиться на куски…

Лишь когда все закончилось, Наташа попыталась как-то объясниться. Зашептала:

– Я… я думала, что нас убьют… очень скоро… а мы… мы так и не успели…

Руслан провел рукой по пахнущим земляникой волосам, а потом закрыл ее губы поцелуем – нежным, долгим, совсем не похожим на недавние, такие торопливые и яростные…

Не надо ничего говорить. Ни к чему… Эта ночь стала моментом истины, и Руслан понял всё – пусть понимание и отразилось в кривом зеркале подсознания в виде кошмарного сна… Шансов выжить действительно нет, по крайней мере у него. Эскулап и в самом деле был смертельно болен, ничем иным его срыв с резьбы не объяснить. Был болен и умер, иначе давно бы угодил в силки не тех, так других охотников. Или же, если сон оказался-таки пророческим (вероятность ничтожна, но вдруг?), – живет сейчас в облике косматой бестии, наверняка не сохранившей человеческий разум. И ничем и никому не поможет…

Шансов выжить нет. Остается одно – умереть человеком.

И сделать так, чтобы выжила Наташа.

Глава седьмая. Чем грозят прогулки в окрестностях режимных объектов

А если придумаю еще что-нибудь хуже этого, то и хуже сделаю; раз мне все равно пропадать, то пускай уж не даром.

У разорившейся семь лет назад швейной фабрики, как выяснил Граев, некогда имелись две базы отдыха.

На одной из них, расположенной в живописном месте Карельского перешейка, на берегу Щучьего озера, в советские времена отдыхали с семьями в основном «белые воротнички» – начальники цехов и их заместители, сотрудницы бухгалтерии и прочих отделов, расположенных неподалеку от начальственных кабинетов…

Вторая база располагалась в местах не столь живописных: лес отнюдь не мачтовый сосновый, – смешанный, местами заболоченный; до ближайшего водоема, интересного в видах рыбалки или купания, несколько километров… Да и прочих ландшафтных красот не густо.

И, понятное дело, здесь отдыхали и поправляли здоровье рядовые пролетарии. Вернее, учитывая профиль производства, – пролетарки, большей частью незамужние лимитчицы. Что автоматически делало базу отдыха центром притяжения юношей и молодых мужчин всего Тосненского района, особенно в дни, когда устраивались вечерние танцы. Случались на тех танцах самые разные эксцессы, заставлявшие сотрудников окрестных отделов милиции недовольно хмуриться при одном лишь упоминании швейной фабрики и ее работниц…

Семь лет назад милиционеры повеселели, а местная молодежь, напротив, загрустила, – фабрика разорилась, имущество ее пошло с молотка, и танцульки навеки прикрылись.

Ничего толкового о новых владельцах базы отдыха аборигены здешних мест Граеву не рассказали: вроде как военные, а может, и нет… Приезжают порой машины зеленые, вертолет иногда прилетит, а чужих, значит, к себе не пускают, да и сами наружу носа не кажут… «Режимный объект, во-о-о-о как!» – со значением сказал Граеву один местный дедок, наставительно устремив к небесам палец с желтым от никотина ногтем.

Граева скудость информации не смутила… Режимный так режимный. Главное, что в былые времена база именовалась «Салютом» – до сих пор на повороте с шоссе высится бетонная стела с едва просматривающимися буквами. А ближние окрестности вполне соответствуют тем, что описал Осовцев в своем посмертном меморандуме.

Естественно, по подъездной дорожке напрямик к «Салюту» Граев не покатил, и пешком не пошел. В лучшем случае упрется в шлагбаум или ворота с надписью, извещающей, что въезд и вход посторонним запрещен. А в худшем… Хоть Граев и предполагал, что охота за ним сейчас ведется силами лишь стражей порядка, но коли уж дичь сама выйдет на охотников – грех им не воспользоваться оказией.

Он двинулся лесом, обходя базу по широкой дуге. Погода стояла теплая, но чувствовалось, что осень не за горами: под ногами уже хватало опавших желтых листьев, и среди зеленых по-летнему березок время от времени попадались осины, успевшие облачиться в багрово-желтые наряды, – ни дать, ни взять нетерпеливые модницы, спешащие обновить сделанные к сезону покупки…

Мох мягко и бесшумно пружинил под ногами, Граев шел неторопливо, внимательно присматриваясь и прислушиваясь… Пока ничего тревожного.

Хотя, конечно, он свои таланты лесного следопыта не переоценивал. Так уж получилось, что невидимые миру войны, в которых довелось участвовать Граеву, проходили в основном среди домов, среди асфальта и бетона…

Похоже, сглазил… Едва он успел подумать про свой недостаток опыта в операциях, проводимых в «зеленке», как сзади прозвучал негромкий окрик:

– Стоять! Руки!

Приглушающий шаги моховой ковер сослужил сегодня службу не только Граеву…

Он не стал совершать резких движений, послушно поднял руки, – в одной палка, в другой корзинка. Почему бы, в конце концов, мирному грибнику и не оказаться невзначай в этом березнячке? Под колючей проволокой не проползал, запрещающих табличек не видел… В корзине, пущего правдоподобия ради, даже лежат несколько сыроежек и пара подберезовиков.

– Палку и корзину – на землю! – скомандовал голос.

Судя по звуку, стоит человек прямо за спиной, метрах в семи или восьми – и приближаться не намерен. Пока не намерен, во всяком случае…

Граев разжал пальцы. Грибы выкатились из упавшей набок корзинки. Ну и что дальше? Проверка документов на месте, и – катись, мол, отсюда подальше? Или предстоит прогулка к начальнику караула? Вот это, пожалуй, уже лишнее. Со здешним начальством, пусть и невеликого ранга, сталкиваться совсем ни к чему. Может ведь получиться так, что начкар знает словесный портрет Граева, а то даже имеет фотографию…

– Повернись!

Граев повернулся. Да уж, на заступившего на пост солдатика-первогодка задержавший его человек никоим образом не походил, на вид ему было лет тридцать. На лицо нанесены темные маскировочные полосы, столь любимые авторами и героями боевиков, но тем не менее весьма полезные и в реальной жизни. Высокие шнурованные ботинки, камуфляж… Шлем – американского образца, кевларовый, тоже в камуфляжном чехле. Тактический жилет типа «Рысь» – который в просторечии одни именуют «разгрузкой», другие – «лифчиком»… В руках – АКСУ, уставившийся на Граева толстым и коротким цилиндром прибора бесшумной стрельбы.

Затем автомат опустился.

– Ну что… – начал часовой почти даже дружелюбно, и вдруг осекся, выдохнул изумленно:

– Танцор…

Дальнейшее произошло мгновенно: ствол АКСУ метнулся вверх, Граев метнулся в сторону. Короткая, на три патрона, автоматный очередь, за ней одиночный хлопок – выстрел из пистолета с глушителем.

И всё закончилось.

Часовой лежал на мху. На груди, справа, – ниже ключицы и чуть левее лямки жилета – расползалось кровавое пятно… Граев оказался рядом, подобрал выпавший АКСУ, первым делом прислушался. Глушитель граевской «беретты» сработал идеально, а вот ПБС, хоть именуется прибором бесшумной стрельбы, однако звук до конца не глушит, лишь снижает до определенного, достаточно громкого, предела. Но ветер дует с объекта, Граев недаром подходил с этого направления, и расстояние до ограды – метров сто пятьдесят, а то и все двести… Похоже, не услышали… По крайней мере, никаких признаков тревоги нет.

Лишь потом Граев всмотрелся в лицо человека, непонятно отчего назвавшего его старым боевым прозвищем… И увидел то, что поначалу не сумел разглядеть под полосами грима. Старый знакомый по первой чеченской… Вася… Вася… черт, какая же у него фамилия… Граев так и не вспомнил, в памяти всплыла лишь кличка: Водолаз.

Вот как случается в жизни… Семь лет назад стояли в одном строю, теперь оказались по разные стороны баррикады. И старый знакомец собирался валить Граева всерьез, без предупредительных выстрелов, без стрельбы по конечностям.

Глаза у Водолаза закрыты, дышит тяжело, с присвистом-клокотанием, на губах показалась кровь… Не бутафорит, в самом деле потерял сознание – девятимиллиметровая полуоболочечная пуля почти в упор, тут уж не до притворства…

Граев расстегнул три пряжки, скреплявших спереди «Рысь», перевернул раненого, освободил от жилета… Вновь прислушался – незачем второй раз наступать на те же грабли, опять проворонить чьи-нибудь шаги на влажном мху… Но нет, вроде все тихо. И рухнул Водолаз в удобном месте – кусты прикрывают с двух направлений, но сквозь прорехи в них легко можно рассмотреть всякого, кто приблизится со стороны «Салюта»…

Стандартный ИПП в стандартном чехле из водонепроницаемой ткани лежал, где и полагается, – в специально для него отведенном кармашке разгрузки. Граев вспорол ножом пропитанную кровью камуфляжную ткань, пустил в ход бинт и ватно-марлевые подушечки, – отнюдь не из гуманизма, и не из сострадания, и не из-за ностальгии по совместному боевому прошлому. Какой еще, к чертям, гуманизм для людей, застреливших твою любимую женщину? Развернувших на тебя облавную охоту с той же самой целью? Не смешите…

Но коли уж выпала такая встреча, стоит потолковать по душам… Пока душа не рассталась с простреленным телом. Одна беда – в индивидуальном перевязочном пакете нет средств, позволяющих вывести клиента из травматического шока. Да и других медикаментов нет… Граев тоже как-то не позаботился прихватить с собой аптечку. Оставалось лишь надеяться, что в разгрузке Водолаза обнаружится быстродействующая химия.

И обнаружилась-таки!

В небольшом плоском футляре лежали два шприц-тюбика. Увы, без какой-либо фабричной маркировки: на одном нарисован – явно от руки, маркером – восклицательный знак, на другом – вообще ничего… «Небось, сами зелье варят, – неприязненно подумал Граев. – Алхимики, бля…»

Но что же вколоть Водолазу? Времени на раздумья, в общем-то, нет… Рассуждая логично – что за препараты может носить с собой рядовой боец? Наверняка обезболивающее, да еще средство, действующее по типу незабвенного «Прилива»…

Граев сделал одну инъекцию, затем вторую. «Прилив» или его аналог вполне может прикончить раненого, сердце не выдержит… Но… А ля герр комм а ля герр, как говорят французы, если им приходится выводить в расход пленных, – никто силком Водолаза на эту войну не тянул, автомат насильно в руки не пихал.

Что бы там ни было в тюбиках, подействовали инъекции быстро… Водолаз открыл глаза, взгляд обрел осмысленность. Принуждать к откровенности его не пришлось: знал Граева достаточно, и в допросах подобных участвовал, и хорошо понимал, что лишь собственная разговорчивость даст единственный крохотный шанс остаться в живых…

К сожалению, игра в вопросы-ответы закончилась раньше, чем того хотелось Граеву… На середине фразы Водолаз смолк. Потом захрипел, и кровь пошла изо рта обильней… Потом умер. Недаром медики запрещают вводить «Прилив» тяжело раненным.

Несколько секунд Граев смотрел на мертвеца, решая: оставить его здесь или попытаться спрятать тело?

Пожалуй, второй вариант предпочтительнее. Кровь из раны не попала на мох и кустики брусничника, – никто и не задумается, отчего они примяты. Если аккуратно собрать все четыре стрелянных гильзы, то… Собак-ищеек, способных взять след, в «Салюте» нет… К тому же, судя по словам Водолаза, в гарнизоне базы имеет место разброд и шатания, и нехорошие разговорчики вдали от начальственных ушей, – исчезновение часового вполне могут списать на дезертирство.

…Подходящая могила нашлась метрах в пятидесяти – в небольшом, промытом талыми водами овраге. Там, под земляной осыпью, и упокоился Вася по прозвищу Водолаз, фамилия которого так и не всплыла в памяти…

Автомат и разгрузку Граев хозяйственно прихватил с собой. Пригодятся.