Текст книги "Корабль-призрак"

Глава восьмая. Прилетит вдруг волшебник в боевом вертолете…

Вертолет кружил над Северным морем.

Четвертый вылет подряд – заправка, смена экипажа, и вновь барражирование вокруг точки с координатами, сообщенными покойным Свеном Гроссом.

Возможно, кое-кому из людей Юзефа занятие это казалось абсолютно бессмысленным, но спорить с обер-инквизитором желающих не находилось.

Винтокрылая машина продолжала наматывать круги. Прибор, захваченный Лесником в подземелье «барсов», мертво молчал. Хотя техник, приставленный к трофейному агрегату, клялся и божился: конструкция вполне работоспособна, элементная база в полном ажуре. Нет лишь того, что прибору надлежит обнаружить – причем по его, техника, мнению, вообще нет в природе. Нет и не бывает…

Юзеф, находившийся на борту все четыре вылета, в споры не вступал.

На всякий случай «летучий голландец» пытались обнаружить и обычными методами. Судов в районе поисков хватало: рыбачьи, грузовые, пассажирские, спешащий куда-то по своим делам корвет датских королевских ВМС «Хайен»…

Не было лишь того корабля, за которым охотились инквизиторы.

Шансы на успех таяли. Но обер-инквизитор продолжал надеяться, потому что ничего иного ему не оставалось.

И прибор сработал!

Техник изумленно охнул, увидев на экране цифры пеленга. Вертолет устремился в самый центр громадной кляксы тумана, словно из ниоткуда возникшей над морем. Радары сработали значительно позже – когда смутные очертания эсминца уже можно было разглядеть невооруженным взглядом.

Места для посадки на палубе «Тускароры» не нашлось. Четверо полевых агентов – лучшие из лучших – скользнули вниз на тонких черных паутинках лееров.

Навстречу им шагнула фигура в куртке-штормовке несколько странной расцветки. Шагнула медленно, старческой походкой – и тут же оказалась под прицелом четырех стволов.

Приглядевшись, Юзеф понял, отчего цвет одежды показался странным – спереди вся штормовка была залита кровью.

Свежей алой кровью.

В два прыжка Андерсон подскочил к иллюминатору, дрожащими пальцами отвинтил барашки и откинул внутрь круглую крышку со стеклом. За бортом все еще царил непроглядный туман, где-то внизу о корпус корабля размеренно ударялись волны. Мерный рокот доносился сверху, из-за этой молочно-белой пелены. Вертолет! Спасательный вертолет!

Протиснуться в узкое отверстие иллюминатора, конечно же, было невозможно. Андерсон схватился обеими руками за его края, как можно дальше высунул голову и заорал:

– Эй, на вертолете! Помогите! Э-ге-гей! На помощь! Я здесь!!!

Слова канули в туман, не возымев на окружающий мир никакого действия. Да их никто бы и не услышал – ротор вертолета ревел совсем рядом, заглушая все посторонние звуки. Судя по грохоту, до машины было всего несколько метров, но пелена тумана сделалась такой плотной, что казалось: протяни руку – и ткнешься ладонью во влажную упругую вату.

Андерсон уперся плечами в края иллюминатора и покрутил головой, пытаясь хотя бы приблизительно определить, откуда доносится чудовищно усиленный туманом звук – сверху, снизу или с противоположной от борта стороны. Но все оказалось бесполезно – шум вертолета как будто исходил из самой белой пелены, превратившейся в плотную, окутавшую корабль субстанцию. Андерсон попытался крикнуть еще, но голос захрипел и сорвался в кашель – возможно, от того, что шкипер чересчур нервничал. А может быть, от простуды.

Тогда он бросился обратно к двери, вцепился руками в неподатливый рычаг. Но тот остался неподвижен.

Проклятье!

Лежащие на койках мертвецы скалились торжествующе.

Андерсон уперся ногой в переборку, поглубже вдохнул воздух и откинулся назад, всем телом повиснув на проклятой железяке. Она заскрипела и нехотя сдвинулась с места. Еще, еще немного…

Внезапно рычаг с легкостью повернулся в нейтральное положение, и Андерсон, не успев вовремя среагировать, повалился назад, стукнулся затылком о ржавую переборку. Не почувствовав боли, вскочил на ноги, распахнул дверь и бросился вверх по грохочущему под ногами трапу.

Площадка.

Металлическая дверь.

Узкий коридор с тянущимися трубопроводами и пучками кабелей.

Еще одна дверь, а за ней – трап, ведущий наверх, на палубу. К спасению. К жизни. Неважно, из какого именно года прилетел вертолет – не от вонючих же конунгов с их вонючими драккарами…

Быстрее, быстрее…

Грохот ротора не давал услышать ни слова. Юзеф сделал знак одному из подчиненных. Полевой агент снял с головы шлем с встроенной рацией, протянул Диане. Точно такой же шлем красовался на голове обер-инквизитора.

В наушниках тут же зазвучала уставная формула:

– Господин обер-инквизитор, докладывает…

Он сделал короткий отметающий жест.

– Где Андрей?!

Диана медленно стянула шлем с головы. И показала рукой на широкий кровавый след, наискосок пересекавший палубу. У остатков леерного ограждения след обрывался, словно оставивший его человек свалился за борт. Или был сброшен.

Губы Юзефа шевелились, Диана торопливо натянула шлем, но в наушниках не раздавалось ни слова.

Обер-инквизитор застыл, опустив голову, глядя на залитую кровью палубу, словно надеялся увидеть там что-то, опровергающее слова Дианы, позволяющее обвинить ее во лжи…

Затем сказал лишь одно слово – голосом бесконечно старого, бесконечно усталого человека:

– Как?

Она ответила несколькими короткими фразами – никаких эмоций, никаких комментариев, лишь самая суть произошедшего. Говорила и ждала, когда же обер-инквизитор подаст знак полевым агентам, словно бы невзначай направившим стволы на Диану. Знала: два-три десятка пуль с миостагнатором, всаженных в упор, прикончат даже ее.

Юзеф не подавал знак.

И не произносил ни слова. Шлем повис в безвольно опущенной руке.

Пилот, показавшийся в распахнутой двери вертолета, отчаявшись докричаться до шефа, делал какие-то энергичные знаки. Юзеф не замечал.

Окутанный туманом древний-древний старик стоял на палубе эсминца «Тускарора», и не отрываясь смотрел на залившую ее кровь…

Взлетев по трапу, Андерсон оказался в маленьком помещении с массой распределительных щитов, болтающимися проводами, двумя выбитыми окнами и распахнутой дверью, ведущей наружу. Там, за краем узкой штормовой галереи, ограниченной леерными стойками, царила та же плотная белесая мгла. Несколько мгновений Андерсон стоял на месте и крутил головой, вновь пытаясь сориентироваться и понять, откуда доносится шум вертолета. Он явно завис над кормой корабля.

Неужели спасатели пытаются там кого-то подобрать?

Андерсон бросился в сторону кормы. По трапу вверх, обогнуть надстройку с антеннами-тарелками… Снова вниз и дальше по палубе.

Осталось совсем немного – вот кормовая ракетная установка, а за ней… Шум вертолета сделался совсем громким. Андерсон уже миновал установку, когда рев винта вдруг перешел в оглушительный грохот, а вслед за этим сквозь белую дымку мелькнула округлая темная тень, медленно набирающая высоту. Рокот стал постепенно удаляться и утихать, будто проваливаясь в туман.

И тогда шкипер Эйнар Андерсон закричал.

Вертолет улетел. Люди Юзефа не стали дотошно обыскивать корабль, хотя Лесник был готов и к такому повороту событий. Почему? – он не хотел ломать голову. Скорее всего, из-за недостатка горючего, оставшегося лишь на обратный путь. Наверняка обер-инквизитор вернется – уже по воде, во главе хорошо подготовленной и оснащенной экспедиции.

И опоздает.

…Разыгранный спектакль удался на славу. Кровь, столь обильно залившая палубу из ран Лесника, на самом деле была принесена из медблока. Причем, точности ради, он даже подобрал из хранившегося там запаса для переливаний два эластичных пластиковых контейнера, промаркированных его группой и резус-фактором, – любой экспресс-анализ лишь подтвердил бы рассказ Дианы.

Потом, в Трех Китах, в стационарных условиях, можно обнаружить в образцах консерванты и заподозрить неладное, затеять генетическую экспертизу… Но какого-либо значения это иметь уже не будет.

А метательный нож Дианы, угодивший в плечо, равно как и якобы поразивший бедренную артерию кортик, – в действительности не сумели пробить полосы оранжевой ткани, выкроенные из защитной накидки мертвого боевика… Изобразить же падение за борт, незаметно пристегнув карабин страховочного леера, – вообще легче легкого. Особенно если внизу имеется заранее отдраенный технический люк подходящего размера.

Спектакль удался на славу. И при этом закончился полным провалом – потому что Диана не солгала: таймеров-детонаторов в сумке не оказалось. Взорвать треть центнера пластита88
  Пластичные бризантные взрывчатые вещества и в устной речи, и даже в сообщениях СМИ все чаще неправильно именуют «пластидом». Однако официальное название (употребляемое в наставлениях по взрывному делу и в разговорах профессионалов) – пластит.


[Закрыть] нечем.

Пришлось импровизировать на ходу…

Получившееся устройство наверняка подверглось бы самой суровой критике любого взрывника-профессионала, но Лесник надеялся: сработает.

Должно сработать… Рядом, за бортом – море. Сверху – хроноустановка. Идеальное место для взрыва.

Дуло полученного от Старцева кольта глубоко ушло в пластит. Два оставшихся патрона Лесник постарался использовать с максимальной эффективностью: вынул из обоих пули, ссыпал весь порох в одну гильзу. Судя по всему, поначалу эта модель разрабатывалась под старый дымный порох – и места в гильзе вполне хватило для удвоенного заряда пороха нового, пироксилинового.

Пулю Лесник поставил на место, лишняя гильза отправилась в карман, пригодится на случай осечки… Вторую пулю заколотил в ствол со стороны дульного среза, предварительно вложив туда же скатанную из пластита колбаску. Должно сдетонировать…

Единственный минус конструкции – отсутствие какого-либо замедления. Нажавший на спуск человек в доли секунды превратится в огненное ничто…

Умирать не хотелось.

Он попробовал выкрутиться: связал из разнородных кусков длинную-длинную веревку, привязал к спусковому крючку, протянул через бесконечные трапы и коридоры на палубу, поднявшись туда в первый и последний раз за минувшие часы…

Не помогло. Кольт с вынутым патроном упорно не хотел срабатывать на расстоянии – слишком много углов, изгибов, слишком велико трение веревки. На последней попытке она попросту лопнула.

Попробовать соорудить электрозапал из подручных материалов? Идея неплоха, но времени на воплощение, на поиски и эксперименты, – все меньше… Юзеф вернется на следующем же цикле, сомнений нет. Да и визиты прочих охотников за машиной времени не исключены. По крайней мере есть очень нехорошие подозрения о причинах, заставлявших гитлеровский флот так стремиться к контролю именно за этим районом моря…

Он в последний раз попытался найти приемлемое решение задачи. Укоротил привязанную к спусковому крючку веревку, несколько раз захлестнул за изобиловавшие в тесном отсеке трубы – пусть трение поработает теперь во благо, компенсирует слишком мягкий спуск револьвера… На болтавшийся под последней трубой конец веревки Лесник привязал пластиковое ведро. Затем пробил трубу – холодную на ощупь, покрытую капельками конденсата – ломом, уже сослужившим сегодня службу. И – переборщил с размером отверстия. Вода хлынула холодной тугой струей, слишком быстро наполняя ведро. Ударник кольта щелкнул спустя двадцать две секунды.

Лесник опрокинул ведро, сдвинул в сторону от хлещущего водой отверстия. Лужа под ногами стремительно росла, затем вода добралась до зарешеченного отверстия стока в углу, устремилась туда журчащим ручейком.

Двадцать две секунды… Выскочить на палубу можно успеть, если очень постараться. Сесть в шлюпку, даже заранее спущенную, – уже проблематично. Даже если бросить здесь окончательно спятившего Андерсона…

А уж о том, чтобы отплыть подальше от обреченного корабля, можно и не мечтать.

Поэксперементировать с новым отверстием, меньшего диаметра? Или оставить нынешний вариант в резерве и заняться поисками составляющих для электровзрывателя?

Задумчиво созерцая свой рукотворный водопадик, Лесник не успел ничего решить. Слабый, на грани слышимости звук привлек внимание. Возможно, наверху, на палубе, он бы его не услышал. Но отсек сработал на манер гигантского резонатора.

Он приник ухом к внутренней обшивке борта, исключая из восприятия все звуки, кроме этого, единственного.

Сомнений нет: к «Тускароре» издалека приближается судно. И не драккар викингов – обладающее весьма мощным и шумным двигателем.

Лесник торопливо вернул патрон в барабан кольта, взвел курок.

Руки не дрожали.

Лицо покрылось коркой запекшейся крови. Возможно, он в ярости бился головой о палубу или надстройку, – но сам шкипер Андерсон не помнил этого абсолютно. Он вообще мало что уже понимал…

Шкипер лежал на палубе, временами впадая в забытье, наполненное бездонной чернотой. А когда сознание возвращалось – начинал кричать хриплым, сорванным голосом.

Он кричал долго и протяжно, изливая свою ярость и свою досаду, свое отчаяние на молчаливый туман, на холодные волны, на мертвое равнодушное железо…

На проклятых русских, затащивших его сюда…

На ублюдка Свена Гросса, подло угнавшего «Ариту»…

На обманувшего его Зигфрида и на вертолет, не дождавшийся шкипера…

Он проклинал и небо, и землю, и воду, и Того, кто это все когда-то создал на погибель ему, Эйнару Андерсону.

Иногда на крики приходили люди. Мертвые люди. Пришел Торстен с разбитой головой, с шевелящимися в глазницах морскими червями, долго что-то говорил – вернее, беззвучно шевелил мертвыми губами. Потом изо рта его тоже показалось что-то мерзко извивающееся, и Андерсон закрыл глаза, не желая видеть убитого юнгу. Когда вновь открыл, рядом был Вальдманн – тоже мертвый, весь залитый кровью, настойчиво тряс шкипера за плечо, показывал на шлюпку… Плыви один, хотел сказать шкипер, хоть в ад, хоть в рай, хоть в к черту в задницу, ты мертвец, а я еще поживу… Хотел сказать, но ничего не получилось. А может и получилось, но шкипер отчего-то не услышал себя… Потом заявился ублюдок Свен Гросс – почти как живой, лишь из угла рта тянулась алая струйка. Шкипер собрался схватить его за горло, зачем-то украшенное оранжевым ошейником, но поганый недоносок оказался проворней – мгновенно превратился в обтянутый кожей ухмыляющийся скелет, точь-в-точь как те, в компании которых прошли последние сутки… Превратился и с сухим шорохом осыпался на палубу, череп, продолжая ухмыляться, покатился куда-то быстро-быстро, шкипер радостно засмеялся, сам удивляясь своему звонкому юному смеху…

Потом радость прошла, и вернулась черная безнадежность, и Андерсон вновь закричал.

Наверное, Тот, кто когда-то все это сотворил, все-таки услышал шкипера. Потому что внезапно налетевший порыв ветра раздвинул полог тумана – и в разрыве Андерсон увидел смутный силуэт корабля. Он издал новый крик – на сей раз крик радости. А потом вдруг замолк, словно горло стиснула петля безотчетного ужаса…

Корабль был большим.

Большим и очень красивым – летящий силуэт, будто стелющийся поверх свинцовых волн. Косо срезанный форштевень вздымал белый бурун, из трубы валил густой черный дым.

Орудийные башни были развернуты вправо, и длинные стволы пушек глядели Андерсону прямо в лицо.

Дела минувших дней – IX
Северное море, весна 1940 года

Старший артиллерийский офицер тяжелого крейсера «Адмирал Хиппер» опустил бинокль и повернулся к вахтенному командиру.

– Флага не вижу, но это явно англичанин. Кажется, лежит в дрейфе. Судя по размерам и силуэту – легкий крейсер типа «Каледон». Открываю огонь из носовых башен.

Вахтенный командир кивнул и что-то сказал замершему у штурвала рулевому. Артиллерийский офицер поднял трубку внутренней связи и тоже произнес несколько слов. Как бы в ответ на его приказ огромное стальное тело крейсера легко изменило курс, ложась в пологую циркуляцию.

Теперь крейсер описывал гигантскую дугу, в фокусе которой находился вражеский корабль. Обе носовые башни медленно разворачивались вправо, нащупывая цель длинными хоботами стволов. Противник пока не проявлял никаких признаков жизни. Еще одна отрывистая команда – и стволы вспухли багровым пламенем.

Два первых снаряда легли с недолетами, два следующих подняли белые фонтаны у борта и позади кормы цели, которая все еще не отвечала. Почти как на учебных стрельбах по кораблю-мишени.

– Перейти на поражение! – скомандовал в трубку артиллерист.

Следующий залп был уже четырехорудийным. И попал в цель.

– Блестяще, Вилли! – сделал комплимент вахтенный офицер, наблюдая, как над неприятельским ютом поднимается огромный столб дыма и пламени. – Похоже, мы угодили им точно в снарядный погреб – и сдетонировал весь боезапас!

Окутанный дымом корабль стремительно заваливался на корму, но артиллерист казался недовольным.

– Снарядный… – проворчал он. – Ты видел на этом корыте хоть одну приличную пушку? Кстати, тебе не показалось…

Он сделал паузу, словно не мог решить: стоит ли озвучивать свои сомнения. Потом все-таки продолжил:

– Тебе не показалось, что корыто взорвалось за мгновение до того, как упали наши снаряды?

– Какая разница? Так или иначе томми сейчас отправятся к Голому Гансу…

Действительно, агония неизвестного корабля не затянулась – несколько минут спустя там, где он только что находился, осталась лишь бурлящая водяная круговерть. В мощный цейссовский бинокль можно было различить лишь вращающиеся в пене останки – кусок стеньги, край оранжевого надувного плота, и что-то, похожее на человеческую голову.

Вахтенный офицер пожал плечами, оторвался от бинокля и нагнулся к переговорной трубе.

– Самый полный вперед! – отдал он команду в машинное отделение.

Шум турбин изменил тональность и стал более басовитым. Длинное стальное тело крейсера вздрогнуло, будто пришпоренный конь, и прибавило скорость. Егеря-десантники, скрючившееся в неудобных позах по кубрикам и коридорам, пошевелились, но не проснулись – лишь крепче сжали в руках автоматы и винтовки. Им оставалось еще несколько часов покоя. Взрезая волны и время от времени вздымая форштевнем огромные фонтаны брызг, «Адмирал Хиппер» мчался сквозь рассветную дымку дальше – к мирно спящему в блаженном неведении Тронхейму.

ЭПИЛОГИ РАЗНЫХ ЛЕТ

Дела минувших дней – X
Красноярск, весна 1908 года

Пулевые отметины на стенах красного кирпича казались совсем свежими – два года назад именно здесь, в железнодорожных мастерских, растянулся на неделю последний акт кровавой трагедии, известной под названием «Красноярская республика». Неделю взбунтовавшиеся рабочие и мятежные солдаты из тылового железнодорожного батальона отбивались с отчаянием загнанных в угол крыс.

Подавляли мятеж вернувшиеся с сопок Манчжурии фронтовики из Красноярского и Омского полков – и не церемонились с изменниками, вздумавшими бунтовать, пока другие проливали кровь за Отечество… Об этом говорили офицеры – ярко, прочувствованно. На их речи солдаты в большинстве своем отвечали гробовым молчанием, но приказы выполняли исправно. Резня шла не на жизнь, а на смерть.

И всю эту неделю, пока длилась осада мастерских, буквально под ногами у мятежников лежал «Кладенец»… Богдан ужасался мысли, что его могли случайно обнаружить, и…

Казалось бы, при такой службе давно уж пора отвыкнуть ужасаться чему-либо, и он отвык, – но встающее перед мысленным взором зрелище гигантской огненной вспышки, стирающей с лица земли Красноярск – ужасало-таки.

Деревянный короб обнажился полностью – громадный, испачканный землей. Рабочие засуетились, подводя ваги. Затем заскрежетали шестернями две громадные лебедки.

Буланский и статский советник Смидович в суете не участвовали, стояли поодаль, курили.

– У вас, Богдан Савельевич, подготовлена ложная информация для прикрытия? – негромко спросил статский советник. – А то ведь поползут слухи, что прятали тут от японского супостата весь золотой запас Империи…

Спросил больше для проформы, знал – на младшего коллегу можно положиться. Если уж поручено надворному советнику Буланскому обеспечить безукоризненное проведение операции – все будет обеспечено в лучшем виде, высокому начальство остается лишь надзор и общее руководство. Недаром делает столь стремительную карьеру. Недаром посвящен в тайну, полностью известную – сейчас, после смерти Тотенберга – лишь четверым людям в России.

– Информация рабочим уже вброшена, – усмехнулся Буланский. – Вчера вечером, в питейном заведении: дескать, везли с Саянских гор монолит из некоего чудо-камня – постамент для памятника покойному государю. Но из-за смуты зарыли в землю до лучших времен. Жандармам я сам сегодня проговорюсь: в ящике скрыта машина для миноносца нового типа, во время войны доставленная во Владивосток прямиком с Путиловского завода, а потом отправленная обратно, подальше от японцев.

Смидович удовлетворенно кивнул.

* * *

Три с половиной года назад, рассказывая Старцеву загодя сочиненную легенду о чудотворной иконе-оружии, Богдан Буланский и сам не подозревал, какая именно смертоносная начинка имелась на подводной лодке «Святогор», транспортируемой во Владивосток на плавбазе «Камчатка». Знал лишь, что новое оружие обладает чудовищной разрушительной силой, да еще кодовое название: «Кладенец».

Увы, ни до Сасебо, ни до Владивостока «Камчатка» так и не дошла. Днем 13 мая, буквально за несколько часов до начала подготовленной операции, с «Урала» на «Суворов» продублировали только что принятую радиограмму из Петербурга, содержавшую кодовый сигнал об отмене операции.

Уже через четверть часа Буланский держал радиограмму в руках. Кроме заранее оговоренной кодовой последовательности цифр, никакого шифрованного сообщения в послании не содержалось, – отмена операции никак и ничем не мотивировалась. Буланский даже засомневался – а не является ли сочетание цифр случайностью. Однако адмирал, аудиенции у которого представитель Синода смог добиться лишь через три часа, стоял на своем – приказ о проведении операции отменен, удар по Сасебо не состоится, «Святогор» в трюме «Камчатки» должен отправиться во Владивосток…

Буланский попытался настоять на отправке в Петербург радиограммы с требованием подтвердить шифрованное распоряжение. Но адмирал, до этого момента державший себя с представителем Синода предельно корректно, неожиданно отказал, – резко и грубо. Дальнейшие требования Буланского ни к чему не привели: Рожественский налился гневом, встал из за стола и потребовал от штатского покинуть помещение. Позднее, уже в обдумывая происшедшее в своей каюте, Буланский пришел к выводу, что поданная ему телеграмма была не единственной, принятой «Уралом». Очевидно, Рожественский получил радиотелеграфом из Санкт-Петербурга еще какие-то инструкции. Либо же эти инструкции были даны ему ранее, – а радиограмма, доставленная Буланскому, являлась фальшивкой, изготовленной по приказу адмирала…

Так или иначе, предпринимать что-либо было уже поздно. Эскадра подошла к проливу, так и не осуществив операции. Буланский понимал, что их здесь уже ждут. Без сомнения, понимал это и Рожественский. Что обо всем этом думал адмирал – так и осталось загадкой, и не только для Инквизиции, но и для последующих поколений историков…

* * *

Зиновий Петрович Рожественский, несмотря на несносный характер, оказался неплохим флотоводцем.

Как ни старались впоследствии доказать его тактические просчеты в злосчастном Цусимском бою – все доводы критиков были неубедительны. Рожественский выбрал построение, единственно возможное для самых разномастых судов, собранных с бору по сосенке – как новейших, так и устаревших, тихоходных. Японский адмирал Того проиграл в тактике: в самом начале сражения его эскадра, выполняя маневр, сбилась в кучу, потеряв преимущество в скорости – передние корабли не позволяли задним открыть огонь…

Однако на дно отправились не японские, а наши броненосцы. Подвела техника – русские снаряды, попадая в цель, НЕ ВЗРЫВАЛИСЬ, действовали как чугунные ядра прошлых веков. Истерия, раздутая вокруг инцидента в Северном море, достигла своей цели: воспользовавшись удобным предлогом, англичане запретили Рожественскому проход через Суэцкий канал. За долгий переход вокруг Африки влажность пироксилина в снарядах повысилась до тридцати процентов вместо уставных двенадцати… «Князь Суворов» пошел на дно, адмирал Рожественский – обгоревший, получивший пять ран – был чудом спасен под ураганным огнем противника.

«Камчатка» была потоплена вечером того же дня. Она шла в центре отряда транспортов, справа и позади основной боевой колонны. Японцы, сосредоточившие свои огонь в первую очередь на броненосцах и крейсерах, поначалу не обращали на этот отряд никакого внимания – однако после полудня, когда бой из дуэли двух линейных колонны превратился уже в беспорядочную свалку, в плавучую мастерскую все-таки попали один за другим несколько шестидюймовых снарядов. Новому судну водоизмещением в семь тысяч тонн, хотя и не имевшему бронирования, но все же ладно и крепко сбитому, эти снаряды вряд ли могли нанести серьезные повреждения. Однако осколками посекло паропроводы, скорость тут же упала, и «Камчатка» вынуждена была вывалиться из строя, дабы не попасть под форштевень сзади идущему судну.

Получив от главного механика известие о том, что в течение ближайшего часа ход восстановить не удастся, командир плавмастерской капитан второго ранга Степанов отдал распоряжение о выпуске «Святогора».

Командир лодки, лейтенант Вяземский, получил приказ: ни в коем случае не пытаться атаковать противника (в сложившейся обстановке это было уже бесполезно), а погрузившись на предельную глубину, малым ходом уходить с места боя. С наступлением сумерек подводная лодка должна была подняться на поверхность и следовать во Владивосток вдоль корейского берега, при любой опасности вновь уходя под воду.

Под утро 16 мая лодка достигла своей цели – передовых постов на острове Русский, где ее уже ждали.

«Камчатку» же постигла страшная судьба. На судне оставалось еще слишком много оборудования, которое ни в коем случае не должно было попасть в руки противника. Поэтому, передав в эфир кодовое сообщение о выходе лодки («действую по варианту номер 5»), кавторанг Степанов приказал рулевому повернуть прямо на японцев, а трюмному начальнику – открыть кингстоны.

Неизвестно, от чего именно погибла «Камчатка» – от разрывов тяжелых снарядов, или от сразу же хлынувшей в отсеки забортной воды. Но большинство спасательных шлюпок было уже посечено осколками снарядов, а опьяненные боем и озлобленные упорным сопротивлением противника японцы не проявляли желание поднимать с воды оставшихся в живых.

Из четырех сотен экипажа и мастеровых «Камчатки» уцелело чуть более семидесяти человек.

…Подводная лодка вместе с «Кладенцом» оставалась во Владивостоке до осени, до самого конца войны. Но приказа на боевой выход так и не последовало.

После подписания Портсмутского мира «Святогор» был оставлен во Владивостоке, а «Кладенец» погрузили в тщательно охраняемый железнодорожный вагон и одним из армейских эшелонов отправили в Петербург.

Но к тому времени по всей России уже полыхало пламя. которое историки позднее назовут «Первой русской революцией». Хотя разве бывают революции без смысла, без какой-то внятной организации и даже без конкретной цели? То, что происходило в Сибири зимой 1905-1906 года можно назвать даже не мятежом – бунтом. И как все русские бунты, был он беспощадным и бессмысленным.

Секретный вагон пересек Байкал на пароме «Ангара», миновал Иркутск и успел добраться до Красноярска аккурат к началу событий, закончившихся установлением пресловутой республики… И «Кладенец» был захоронен от греха подальше.

* * *

Вскрыли ящик позже, без лишних свидетелей. А внутренний свинцовый саркофаг Буланский открывал самолично, облачившись в рабочую спецовку, – и в присутствии лишь Смидовича.

Так вот оно какое, чудо-оружие… Богдан рассматривал вытянутый корпус «Кладенца», чуть тронутый ржавчиной. Рассматривал и не мог поверить утверждениям покойного Тотенберга. Неужели ЭТО способно уничтожить, сжечь дотла большой город?!

– Все в порядке, – констатировал Смидович. – Оболочку никто вскрыть не пытался.

Надо было немедленно закрыть саркофаг – судьба Тотенберга ясно показала, чем грозит долгое нахождение рядом с этим чудовищным устройством.

Но они медлили, продолжая рассматривать «Кладенец». Чем-то он напоминал огромных размеров торпеду, но Богдан знал: аппарат должен был лететь до цели на манер ракеты. Конечно же, ракеты оружие несерьезное – ни точности, ни дальности, и едва ли когда-нибудь они смогут потягаться с царицей войны, артиллерией. Однако «Кладенцу» точность не требовалась, предполагалось, что подводная лодка всплывет в паре миль от гавани Сасебо, главной базы японского флота, – и сделает один-единственный выстрел. Выстрел, который принесет победу в войне…

Была назначена даже точная дата операции – 16 ноября, день рождения императора Муцухито. В этот день микадо по традиции должен был принимать поздравления своих моряков на борту броненосца «Микаса», флагманского корабля адмирала Того.

Чудовищный взрыв должен был уничтожить город и разметать собравшийся в гавани флот. Но главное – ему полагалось обезглавить империю, повергнуть японцев в ужас, а военное руководство страны – в растерянность. Безусловно, любая растерянность когда-нибудь проходит, но пока в стране и армии будет царить кризис, соединенный российский флот под общим командованием адмирала Рожественского разгромит деморализованные и ослабленные ударом японские военно-морские силы, решив тем самым исход войны.

Однако когда после инцидента у Доггер-банки англичане закрыли для русских моряков проход через Суэцкий канал – эскадра к 16 ноября никак не успевала добраться до Японии, предстоял долгий кружной путь вокруг Африки… Возвращать «Камчатку» в Петербург и везти лодку по железной дороге не имело смысла.

Во-первых, потому что удар следовало приурочить к появлению эскадры у японских берегов, во-вторых – потому что все равно уже не успевали. В-третьих, всем стало ясно, что дни Артурской эскадры сочтены, и Второй Тихоокеанской придется бороться самостоятельно

Поэтому план спешно был заменен на новый. Целью удара все равно оставался Сасебо, но теперь атаку следовало провести непосредственно перед проходом эскадры через Цусимский пролив. Это облегчало прорыв, и вдобавок давало надежду нанести ослабленному японскому флоту короткий и решительный удар. Именно поэтому в Морском ведомстве был отвергнут первоначальный план – двигаться во Владивосток Сангарским проливом между островами Хонсю и Хоккайдо, вокруг Японии, подальше от ее главных военно-морских баз. Да, конечно этот путь был дольше, и проходил непосредственно в виду японских берегов – но ведь Владивостокский отряд адмирала Йессена ходил здесь неоднократно, и не разу японскому флоту не удалось перехватить русские крейсера, двигавшиеся на поиски добычи или с ней возвращавшиеся.

Однако и этот план в последний момент был отменен, причем причину отмены не знал даже Буланский. Похоже, в самых высокопоставленных кругах Российской империи разворачивалась непонятная и неприятная игра…