Текст книги "Драконоборец"

Красивая версия.

Одна беда – чисто кабинетная, придуманная человеком, в жизни не видевшим, как гниют на дне топляки: кора сгнивает и отлетает первой, а древесина уплотняется, становится тяжелее воды и никаких полостей в ней не появляется.

Автор идеи наверняка видел старые упавшие стволы лишь в лесу – снаружи кажущаяся крепкой кора, а внутри сплошная труха.

Или вот еще одна придумка: большая каверна, придонная полость, заполненная опять же газом. Рано или поздно купол каверны разрушается и громадный пузырь вырывается на поверхность… Такой пузырь может опрокинуть легкую лодку, а образовавшийся, когда вода хлынет на место вышедшего в атмосферу газа, водоворот вполне способен затянуть лебедя… Или человека.

В такой версии видимых изъянов нет, геологи подтверждают: да, донные каверны явление не уникальное. Но, но, но… Подобный нарыв зреет на дне долгие сотни лет, и много их на одном участке дна быть никак не может. Лопнувшей каверной можно объяснить явление однократное , если же феномен наблюдается достаточно часто – надо искать другую разгадку…

7

Концентрат напитался кипятком, разбух и превратился в малоаппетитное блюдо быстрого приготовления. Лукин уныло хлебал получившееся варево (в рекламных роликах оно казалось вкуснее) и вспоминал, как просто и до обидного банально раскрылась загадка озера Кок-коль, много веков знаменитого своим “айдахаром” – в переводе “гигантским змеем”.

Кто только не наблюдал айдахара – и неграмотные кочевники, и высоколобые деятели науки, а разгадал тайну в восемьдесят четвертом году второкурсник биофака Гриша Сегодеев, энтузиаст, прошедший по большому конкурсу на место подсобного рабочего в очередную экспедицию за неведомым.

Айдахар из воды показываться не любил, а имел обыкновение плавать у самой поверхности, возмущая ее извивами громадного двадцатиметрового тела. Иногда, если наблюдатель находился достаточно близко, он мог смутно увидеть сквозь толщу воды и самого загадочного реликта.

Запротоколировав и даже зафиксировав на пленку четыре встречи с айдахаром, участники экспедиции с жаром обсуждали природу загадочного существа: гигантский угорь? водяной уж-переросток? невесть как очутившаяся здесь анаконда? существо, вообще науке не ведомое?

А Гриша выступил с оппортунистической и выпадавшей из общего настроя версией. Это просто необычные возмущения атмосферы, утверждал Гриша. Сильно сужающееся к выходу ущелье, соединяющее котловину озера с Каракыстакской долиной, служит генератором сложно закрученных потоков воздуха, создающих интересные эффекты на водной глади, а смутно видимое порой существо – игра воображения и преломляемых взбаламученной водой солнечных лучей…

Гришу (которому полагалось скромно помалкивать в споре корифеев криптозоологии) подняли на смех. Но он оказался упрямым пареньком – отшагав десять километров туда и десять обратно, купил в ближайшем поселке на свои деньги несколько дымовых шашек, предназначенных для окуривания плодовых деревьев. И потребовал проведения эксперимента в день, по его мнению подходящий по погодным условиям…

Опыт чуть не закончился провалом: вонючий буро-зеленоватый дым стелился над берегом и разносился ветром, но ничего необычного в поведении воздушных потоков не было; Гриша не сдавался и зажигал шашки все в новых местах берега. И наконец, на предпоследней шашке, они увидели: дым словно уплотнился вертикальным клубком, завертелся, превратился в миниатюрный смерчик и сложным зигзагом двинулся над озером, постепенно набирая силу… Через пару сотен метров на поверхности появился характерный след айдахара, в точности повторяющий путь смерчика…

Тайна раскрылась, но лавров победителя Гриша не пожал – наоборот, в оставшиеся дни и на обратной дороге все его как-то сторонились, испытывая непонятное чувство неловкости.

Как бы сейчас хотелось Лукину, чтобы рядом был Гриша Сегодеев – мрачный, спокойный и не склонный к рефлексии… Но Гриша получил распределение в знаменитый Сухумский питомник, работал с обезьянами и спустя семь лет (когда и от Сухуми и от питомника мало что уже оставалось) погиб в бою под городом Гудаутой.

8

«Все это интересно, но совершенно не в тему… Ладно, товарищ Лукин, давайте на сем явления неодушевленной природы отодвинем в сторону и займемся привычным делом – попробуем вычислить, что за зверюшка могла тут завестись…»

Мысли его прервал мощнейший всплеск, показавшийся в утреннем безмолвии оглушающим. Лукин вскочил, расплескав недопитый кофе, и уставился на озеро.

С прибрежных холмов туман уже унесло утренним ветерком, но поверхность скрывалась под рваными белыми клочьями. Он ничего не смог разглядеть, сколько ни вглядывался.

На секунду захотелось бросить все к чертям, вернуться в Пудож, написать заявление куда следует – и пусть они разбираются, какая такая чертовщина поселилась у них под боком… Но никто и ни в чем разбираться не будет, и так все ясно: старый приятель отца обвиняемой сочинил чистой воды байки в ее защиту… Тем более что много лет зарабатывал на жизнь именно такими сказочками.

Он постоял, глубоко и размеренно дыша, дожидаясь, когда утихнет всплеск адреналина в крови.

Сколько раз он со снисходительностью матерого экспедиционного волка объяснял перепуганным новичкам после таких вот звуков, что вода имеет обыкновение подмывать корни прибрежных деревьев; и они, деревья, довольно часто падают с оглушающим шлепком – так что не стоит впадать в мандраж и принимать каждый всплеск за плюханье неизвестного чудища…

Все так, только вот берега залива абсолютно безлесы, а звук от спускающихся к воде в паре километров отсюда елей, упади вдруг одна из них, ну никак не мог быть таким громким.

«Щука, – подумал он неуверенно, – здоровенная пудовая рыбина… Обычно такие крупные у поверхности за мальком не плещут, охотятся на крупную рыбу и на изрядной глубине… Но эта выбросилась зачем-то из воды и шлепнулась обратно… А звуки в тумане на редкость странно разносятся…»

Он вынес из палатки двустволку двенадцатого калибра и патроны.

Патронташ оказался закрытого типа, из трех подсумков.

Лукин откинул кожаную крышку одного – во всех гильзах виднелись тупые носики жаканов. И во втором, и в третьем подсумках тоже самое – ни дроби, ни даже картечи Паша с собой не захватил, лишь пули. Понятно…

Похоже, старый друг поверил словам дочери абсолютно и замышлял эффектную концовку в стиле Перри Мейсона: процесс, обвинитель топит Ларису за попытки уйти от ответственности с помощью бредовых историй – и тут Паша с Лукиным, кряхтя, втаскивают в зал суда громадную отрубленную башку только что застреленного ящера – всеобщее остолбенение и неизбежный хеппи энд.

Лукин переломил ружье, вложил патроны, закрыл, поставил на предохранитель.

И решил постоянно держать под рукой.

III. Озеро: Тварь

1

Лукин ненавидел бывать в деревушках, помеченных на карте мелким курсивом в скобках: (нежил.) .

Даже свежесожженные селения (приходилось видеть в Африке и такие) не производили на него столь гнетущего впечатления, как медленно ветшающие дома с заколоченными окнами, покривившиеся заборы, заросшие небывало густой крапивой огороды…

Он медленно шел по главной и единственной улочке деревни и сам не понимал, что он здесь ищет.

Отпечатки огромных лап на высохшей до железобетонной твердости грязи? Или следы укусов гигантских челюстей на потемневших досках и бревнах? Не нашлось ни следов, ни отпечатков…

И на всем протяжении нескольких километров между его стоянкой и деревней не нашлось – он добирался сюда почти три часа, самым внимательным образом исследуя все полого спускающиеся к воде участки берега и подолгу осматривая в бинокль заросли камыша и озерную гладь…

Ничего.

Нашел в одном месте следы ходивших на водопой лосей и каких-то еще мелких зверьков – и все. Если в озере и обитало НЕЧТО, то на берег оно предпочитало не высовываться. И следов пребывания людей он тоже не обнаружил. Похоже, Лариса с Валерой оказались первыми за много лет посетителями заброшенного уголка…

«И понес же черт их именно сюда, – подумал Лукин с неожиданной злостью, – карта вся пестрит такими вот озерами, наверняка есть не менее красивые, так ведь нет…»

Он мысленно перебирал огромное количество фактов, старательно просеивая все, что помнил из своего огромного архива.

Много лет Лукин собирал любые сообщения о загадочных случаях, имевших место на озерах и реках разных широт: наблюдения за непонятными явлениями, сильно смахивающими на неизвестных науке существ; таинственные следы на берегах; загадочные нападения на домашних животных и странные исчезновения людей.

Только в последние годы он перестал пополнять свою коллекцию, перекочевавшую из набитых письмами и вырезками папок в компьютерные файлы, – с тех пор как по страницам желтой прессы запорхали сенсационные утки, авторы коих использовали в качестве неиссякаемых источников сведений исключительно потолок и собственный палец…

Лох-Несское диво и его младших братьев Лукин отмел сразу.

Их немало, многие курортные местечки стараются обзавестись на своих озерах чем-либо похожим. Но все они: и шотландская Морри (младшая сестричка небезызвестной Несси, будто бы живущая в Лох-Мораре, и, похоже, не выдержавшая конкуренции с родственницей в схватке за кошельки туристов); и канадские Ого-Лого и Поуник; и американский Шамп, и скримслы, которыми могло похвастаться почти каждое уважающее себя скандинавское озеро – так вот, все мифические гиганты нравом отличались на редкость кротким. Даже на многочисленных сувенирах, проспектах и календарях они отнюдь не скалили кровожадно зубы, наоборот, имели вид вполне дружелюбный, не способный отпугнуть туристов перспективой гибели на клыках ожившего мифа…

И, конечно, ни одного свидетельства о нападении живых легенд на людей в архиве Лукина не хранилось.

Но имелись в его коллекции и другие случаи – загадочные, кровавые, некоторые так и не разгаданные…

Значительная часть их была связана именно с ящерами. Не с заплутавшими меж времен динозаврами – с вполне реальными крокодилами, аллигаторами, гавиалами.

Твари эти отличаются большой подвижностью как на воде, так и на суше, а также врожденной тягой к путешествиям. И порой обнаруживаются в краях, где их появления никто и никак не ожидает (жители районов, в которых заведомо обитают подобные рептилии, приближаются к воде с куда большей осторожностью).

А еще порой аллигаторы и их собратья оказываются в совершенно не подходящих для них местах не путем естественных миграций, но случайно: сбегают из зоопарков и зверинцев или выбрасываются хозяевами, разочаровавшимися в экзотичных любимцах… И встречи ничего не подозревающих граждан с оголодавшими беглецами завершаются весьма печально.

Но подавляющее число таких историй произошло отнюдь не на севере Европы – за океаном, в Америке и в других теплых краях.

При всем напряжении фантазии Лукин никак не мог представить, как такое могло оказаться здесь: зоопарки и цирки по здешним берегам никогда не путешествовали, и в окрестностях не наблюдалось новорусских вилл, в бассейнах которых мог бы обитать ящер, способный напасть на человека…

Хотя, хотя, хотя…

Лукин смутно помнил, что на похожем глухом озере в Псковской области лет двадцать или двадцать пять назад несколько сезонов проводился эксперимент по выживанию крупных приматов, шимпанзе и горилл, в наших условиях.

На остров (волосатые родственники человека плавать почти не умеют) весной выпускали партию обезьян, и до осени они существовали под наблюдением ученых исключительно на подножном корму.

Все шло хорошо, аборигены знойной Африки быстро переключились с бананов на ягоды, орехи и грибы, ловили и ели лягушек, личинок и улиток. Уже шли разговоры о попытке оставить часть зверей на зимовку – шерсть достаточно густая, живут же в Японии обезьяны в зоне вечных снегов.

И тут случился казус: с острова бесследно исчезла пара горилл…

О похищении речь не шла, горилла сама кого хочешь похитит – не то парочка самостоятельно освоила нехитрое искусство плавания, не то использовала в качестве плота прибитое ветром к острову большое дерево. Эксперимент быстренько свернули, а по ближайшим районам много лет гуляла, на радость любителям нездоровых сенсаций, легенда о диких и волосатых лесных людях…

Лукин достал блокнот и записал быстрым почерком: “Проверить, не было ли на озере ученых? Чем занимались?”

2

Подсознательно ему хотелось, чтобы давящая на психику деревня оказалась покинутой из-за происшествий с местными жителями: бесследно исчезавшая скотина, непонятным образом опрокидывающиеся при тихой погоде лодки или еще что-либо подобное.

Это могло бы дать хоть какой-то след в его слепых поисках.

Но действительность (Паша успел рассказать в их первый и последний совместный вечер на озере) была проще и грустнее.

Деревня умирала постепенно: сначала укрупнили совхоз, затем закрыли школу и амбулаторию – молодые, кто с детьми, поневоле потянулись в поселок, на центральную усадьбу; оставались доживать старики, а их становилось все меньше; магазинчик работал сначала три дня в неделю, потом день, потом поездила один сезон автолавка – и это прекратилось; электроветку, обрывавшуюся часто по зимнему времени, до весны не чинили – дорогу не чистили, машине монтеров не пробиться…

И оставшиеся старики съехали помаленьку к цивилизации поближе, в поселок; одно время наезжал кое-кто на лето, потом перестали – дорога почти непроезжая, электричества нет, телефона нет, магазина нет…

Остался труп, разлагающийся труп когда-то живого места.

Пашка говорил, что даже охотники, забредавшие сюда про осеннему времени, избегали постоя в заброшенных домах: дескать, в оставленном людьми жилье быстро заводятся и слишком вольготно чувствуют себя жильцы другие …

Чепуха, конечно, но он почувствовал нешуточное облегчение, выехав наконец из деревни.

Дальше вдоль озера дорога шла абсолютно никакая – похоже, и в лучшие времена никто, кроме тракторов и лесовозов, по ней не ездил. Пришлось почти сразу включить второй мост, но трижды и это не помогало – Лукин вылезал из кабины, нарубал в окрестных зарослях жерди и мостил импровизированные гати – родники дальнего берега, за деревней вовсе уж низкого и болотистого, не смогло иссушить даже нынешнее небывало жаркое лето…

Топор легко вгрызался в податливую древесину ольховой поросли – работа чисто механическая, руки делали все почти без участия сознания и Лукин продолжил свои прерванные визитом в мертвую деревушку дедукции.

Следующим пунктом повестки у него шли рыбы.

Вообще-то люди едят рыб гораздо чаще, чем рыбы людей.

Но в этом правиле, как и во многих других, встречаются исключения – есть уголки, где люди составляют преимущественную пищу некоторых рыб. На иных островках Океании земля в большом дефиците, под кладбища свободного места нет – хоронят в океане, на радость прибрежным акулам. В бухтах, служащих местом упокоения аборигенов, акулы разжиревшие и ленивые (их не ловят – табу!) и к добыванию другой пищи уже не способные.

3

Акулы…

Это вариант, это уже версия . Лукин хорошо знал, как в крохотном мозгу морских хищниц порой что-то закорачивает, и в результате их охватывает непреодолимая страсть странствовать по пресным водам.

Несколько лет назад два американца вышли на речку половить рыбки (а если говорить начистоту – побраконьерствовать лосося). Финал ловли удивил – гигантская рыбина накрутила на себя несколько перегораживавших речку сетей и, с огромным трудом вытащенная на берег, оказалась белой акулой почти в тонну весом. Самое любопытное в том, что эпопея происходила на речке шириной не более двадцати метров и на расстоянии почти полутора сотен миль от атлантического побережья. Власти, кстати, не стали затевать иск о браконьерстве; больше того, вполне представляя, что могла натворить такая зверюшка с ничего не подозревающими людьми, отдыхавшими на речке, – даже выписали премию ловцам для компенсации изодранных снастей.

Не всегда подобные истории заканчивались удачно.

Известный ловец акул капитан Янг в своей книге упоминал кровавую драму, развернувшуюся на другой небольшой реке, опять-таки в США. Там были жертвы – рыбак (его лодку, кстати, тварь тоже опрокинула!), несколько купавшихся мальчишек и собака; в конце концов акулу изловили, и большей части нападений вполне удалось бы избежать – но никто не сумел сразу поверить, что в их речке могло завестись такое…

«Вот это очень похоже… – думал Лукин. – Не фантастика типа “Легенды о динозавре”… Замкнутых озер здесь мало, почти все сообщаются между собой протоками или речками, – и имеют водную связь с морем. Правда, в наших северных морях акулы с репутацией людоедов редко встречаются… так ведь и купальщиков не густо, не Австралия. Но сельдевая акула вполне обычное дело – режет, как ножом, сети, ворует рыбу, промысловики ее ненавидят… На человека вроде не нападает, но профессионалы считают потенциально опасной любую акулу длиннее метра. Если такая четырехметровая рыбка, или несколько рыбок, умудрились сюда просочиться… привычной пищи нет… могли вполне напасть на лебедя… и на человека. Значит тварь (твари?) голодная. Значит поймать ее можно… при наличии необходимого оснащения…»

Лукин живо представил картину: уазик медленно подруливает к районной прокуратуре, сзади на импровизированной волокуше тащится огромная туша, вычерчивая зигзаги в пыли слабо конвульсирующим хвостом.

А потом, когда все для Лариски благополучно закончится, огромная голова, высушенная и залакированная, украсит стену его кухни, среди навеки оскалившихся щук, судаков и тайменей – и они сразу покажутся мелкими и несерьезными.

Это будет рекорд мира для пресноводных водоемов: в полном смысле во-о-о-от такая! Удочку можно будет сломать о колено, поставив ногу на голову побежденного монстра – крупнее все равно в жизни не поймаешь.

4

Дорога, пусть и плохая, закончилась – уперлась в канаву глубиной метра два с лишним, с крутыми откосами. Наводить переправу еще и здесь Лукин не собирался, до вытекающего из озера потока оставалось меньше полукилометра, он решил прогуляться пешком. Достал из машины удочку и спиннинг – ему хотелось все же отведать ухи, пакеты быстрого приготовления также быстро и надоели. Ружье на всякий случай прихватил с собой, закинув на спину…

Дошел он минут за двадцать, рыбалка не задержала – с этого берега тоже абсолютно не клевало. На блесну позарился единственный окунек-маломерок, отпущенный Лукиным обратно в озеро…

«Интересно, связано бесклевье как-то с моей гипотезой?.. Сколько надо акул, чтобы серьезно обезрыбить озеро таких размеров?.. Не похоже… тут что-то другое… Какая-нибудь магнитная буря, отбившая рыбам аппетит дня на три, они на такое чутко реагируют…»

Течение в вытекавшей из озера протоке оказалось довольно быстрым, а ее размеры вполне подходящими – легко могла прокрейсеровать и оказаться в озере хоть двадцатитонная китовая акула. Китовые, правда, на людей вроде не нападают… Ниже по течению доносился ослабленный расстоянием шум воды (порог? перекат?) и Лукин отправился на звук, продираясь сквозь густой прибрежный подлесок, никаких троп здесь не осталось.

Там шумел водопад, невысокий, метра два с половиной, но живописный – за ним поток резко замедлял свой бег и разливался на болотистой низменности поросшим осокой озерцом, на карте не обозначенным.

«Вот так…. И никакая акула тут не проплывет вверх по течению. Хотя… для лососей такой водопад не преграда, они запрыгивают и на более высокие…»

Перед глазами встала совершенно живая картина: вода внизу, под водопадом, в вымытой падающей струей яме внезапно вскипает, огромная четырехметровая серая туша взлетает в воздух и с шумом и фонтаном брызг хлопается уже наверху, по другую сторону преграды.

Он спустился вниз, куда падала струя и понял, что нарисованный воображением прыжок нереален – яма буквально набита попадавшими сверху корягами и топляками, вблизи видневшимися сквозь воду. Сразу за ямой река мелко струилась по гальке, он легко перешел ее вброд в сапогах, не замочив ног.

Ну вот, придется акул из списка возможных разгадок вычеркнуть.

Сценария для очередных “Челюстей” тут не будет. Заодно можно вычеркнуть китов-убийц, косаток-людоедов и прочих морских млекопитающих. Кроме, пожалуй, ластоногих. Те могут обползти водопад и вполне способны к обитанию в озерах, в иных даже живут постоянно: в Ладоге, в Байкале… И, некоторые, по крайней мере крупные, тюлени охотно подкрепляются водоплавающими птицами.

Но нападение на человека. сомнительно. Мутант-людоед? Еще более сомнительно. Да и не мог подолгу наблюдавший за озером Лукин не заметить тюленей – они и на берег выбираются, и на поверхности появляются достаточно часто…

Делать нечего, надо искать другое решение.

…Рыба ниже водопада, в маленьком заросшем озерце клевала отлично, хотя солнце еще только начало клониться к закату.

Бойкие щурята и некрупные окуни, казалось, выстроились в очередь за блесной – отроду не виданной ими металлической игрушкой. А спустя час, когда Лукин собрался уже уходить, поплавок, неподвижно стоявший у края зарослей, лег на бок и неторопливо поплыл в сторону. Лукин подсек и осторожно вытащил на низкий берег упорно сопротивлявшегося леща не менее двух килограммов весом. Он глядел, как рыбина лениво шевелит жабрами, и в голове у него медленно созревал план – смутный, пока не оформившийся план.

Лукин завернул в намоченную рубашку слабо возражавшего леща, натянул энцефалитку на голое тело, закинул за спину двустволку… Подхватил удилища, мокрый сверток и связку остальной рыбы и поспешил к уазику.

Завел двигатель и неприятно удивился, бросив взгляд на указатель топлива. Запрокинув над горловиной бака двадцатилитровую канистру, подумал, что завтра надо будет съездить в Пудож: запастись бензином, позвонить кое-кому в Москву, попытаться кое-что разузнать про здешние места.

Но сначала, с утра, он попробует реализовать свой план.

5

Ожидая, когда чуть остынет котелок с аппетитно пахнувшей двойной ухой, он снова перебрал в уме все свои сегодняшние выкладки.

Неувязок пока не видно, известные факты не оставляли места для реликтовых ящеров и незваных морских пришельцев – надо искать что-то свое, местное, пусть и очень редко встречающееся… Либо выросшее до гигантских размеров. Все опять сходилось на огромной рыбе, а единственная рыба наших пресных вод, известная хоть и редкими, но не уникальными нападениями на человека – это сом.

Среди побежденных Лукиным речных и озерных гигантов сомы как-то не встречались – может потому, что в местах, где ему доводилось ловить, усатые донные хищники максимальных своих габаритов не достигали. Даже на Балхаше, казалось, сомами кишевшим, самые большие выловленные им экземпляры тянули килограммов десять-двенадцать – по сомовьим масштабам маломерки. А вес и размеры настоящих гигантов измерялся метрами и центнерами.

На совести медлительных (относительно, конечно) монстров, гонятся за рыбами уже не способных, числились и собаки, и пришедшая на водопой скотина, и вообще любая переплывающая водоем живность.

И люди – чаще всего купающиеся дети.

После каждого такого случая на сома-людоеда начиналась самая беспощадная охота, где речь уже не шла о разрешенных и запрещенных снастях, сроках и способах ловли – и люди не успокаивались, пока не уничтожали усатого убийцу.

Образ действий здешней твари подходил для сома как нельзя лучше – Лукину приходилось видеть, как некрупные сомики хватают с поверхности воды зазевавшихся утят – в истории с лебедями все повторилось один к одному, за исключением масштаба.

Но была и одна загвоздка.

Сом рыба теплолюбивая, и, чем дальше к северу, тем меньших размеров достигает – и между 60-й и 65-й широтами (в зависимости от местных климатических условий) перестает встречаться. Находка усача столь гигантских размеров здесь, среди северной тайги – явление уникальное.

«А кто говорит, что мы имеем дело с чем-то обыденным? – подумал Лукин с неожиданной злостью, неизвестно кому адресованной. – Это, черт возьми, не более уникально, чем не пойми откуда взявшийся звероящер или заглянувшая на променад акула-людоед…»

Он закончил хлебать отменно вкусный бульон (по местному – юшку) и нацелился на разварившуюся рыбу.

И тут ему в голову пришла еще одна мысль. Он взял в руки голову щуренка (положенную в котелок еще в первый заклад, для навара, а потом извлеченную) и осторожно развел, насколько смог, челюсти. Заглянул в глотку и попытался прикинуть размер щучины, способной заглотить взрослого человека.

Огромными щуками, в отличие от сомов (а также акул, крокодилов и динозавров), Север славился…

6

Утро вновь выдалось туманным и прохладным.

На сей раз, наученный горьким опытом, Лукин ночевал в спальнике, не мерз, и никакие кошмары его не мучили. Он встал, позавтракал (вчерашняя уха превратилась за ночь во вкуснейшее заливное); поскреб ногтем седеющую четырехдневную щетину и решил отращивать бороду; больше ничем заниматься не стал – ему не терпелось осуществить свой вчерашний план.

Просторный садок болтался в воде, привязанный к чахлому, приютившемуся среди прибрежных камней кустику. Лещ за ночь набрался сил и отдохнул после вчерашней нелегкой дороги, проделанной им в тесном бачке из нержавейки – рыбина держалась в воде прямо, не пытаясь завалиться на бок, и достаточно бодро шевелила хвостом, плавниками и жабрами…

Лукин отнес садок подальше от воды и осторожно продел под жабры леща крючок своей диковинной, слаженной вчера снасти.

Огромный двойной крючок, габаритами не меньше якорька для легкой лодки, был наскоро выгнут из мягкой, тонкой проволоки и не имел зазубрин – хищника, соответствующего размерам живца, такая снасть удержать никак не могла. Спиннингом Лукин рисковать не стал, укрепив запасные кольца на срезанную вечером рябиновую жердинку. Катушкой служил мощный мультипликатор, оснащенный тремястами метрами прочнейшего плетеного шнура – вещь исключительно для морской ловли, прихваченная им после сбивчивого телефонного рассказа Паши.

В сборе снасть смотрелась на редкость удивительно.

«Надо послать конструкцию в журнал “Рыболов”, – подумал он, – универсальная снасть для проверки наличия в водоеме питающихся человечиной чудищ, оригинальная авторская разработка Игоря Лукина, все права защищены….»

Лещ стоял у берега, недоуменно двигая жабрами, и не верил нежданной свободе. А потом с удивительной для толстого неуклюжего тела скоростью рванул золотистой молнией в глубину. Мультипликатор, который Лукин забыл смазать, протестующе взвизгнул.

Это была самая удивительная ловля на живца в его жизни – на огромного, двухкилограммового живца, превышающего размерами среднюю добычу столичных кружочников и жерличников.

Лещ несколько раз пытался пойти вдоль берега, но Лукин пресекал его попытки, поворачивая на прежний курс осторожным натяжением лески. Наконец, примерно в полутора сотнях метров от берега, живец прекратил свое движение вглубь и плавал туда-сюда почти на одном месте, постепенно сдвигаясь влево. Лукин решил, что расстояние достаточное, лодка Валеры опрокинулась еще ближе к берегу.

Монотонное занятие продолжалось почти час: он то подматывал, то отпускал леску, стараясь держать ее натянутой. И ежесекундно ожидал, что лещ панически задергается, когда на него надвинется там, в придонном сумраке, громадное НЕЧТО.

Но лещ не дергался, тянул спокойно, и Лукин понял, что опять ошибся – или тварь (твари?) не избрала местом обитания именно этот залив, или она не питалась рыбой, или, чем черт не шутит, жила только в его воображении, растревоженном сказочкой Ларисы…

Лещ не метался в испуге – сокрушительный рывок согнул удилище в дугу, оно хрустнуло и следующую долю секунды было буквально выдрано из рук. Казалось, что за рыбачью снасть случайно зацепилась субмарина и спокойно проследовала дальше своим курсом…

Лукин оцепенело смотрел на мирно покачивающееся у берега удилище, точнее сказать, на два его обломка – они не шевелились и все происшествие, мгновенное и неожиданное, уже казалось наваждением, спонтанной судорогой в напряженных руках.

Он медленно наклонился, подтянул к берегу свой рябиновый спиннинг за привязанную к комлю страховочную веревку и попытался смотать безвольно провисшую леску – не получилось, ручка мультипликатора намертво заклинилась – пришлось выбирать руками; прочнейшая плетенка лопнула примерно посередине.

Конечно, он не надеялся вытащить тварь – лишь оценить за несколько секунд, пока не разогнулся мягкий и тупой крючок, мощь ее рывков и, может быть, при удаче найти на пластичной проволоке следы зубов – реальную улику, позволяющую сделать хоть какие-то выводы. Ну что, мощь он таки оценил…

«Одним ударом сломать удилище, заклинить катушку и оборвать леску… да-а-а, такое надо суметь… Обычно рвется или ломается одно, самое слабое звено снасти… если б я привязал страховочный конец к поясу, а не с камням, и крючок был бы настоящим… хорош бы я оказался, хорош и, вполне возможно, вкусен…»

Тут он вспомнил про динамит.

Нет, конечно, не про динамит – главное изобретение старины Нобеля давно уже не в ходу – про десяток тротиловых шашек, спрятанных в укромном уголке машины (детонаторы и шнуры Лукин унес от греха подальше в палатку).

Глушение реликтовых ящеров взрывчаткой как-то не входило в арсенал методов исследований, которым он посвятил треть жизни, – и шашки напрочь вылетели из головы. А ведь если связать их вместе и если тварь далеко не уплыла, то можно легко и просто объяснить ей, что на каждую подводную лодку найдется своя глубинная бомба…

Озеро от мощнейшего подводного взрыва спас простой и неприятный факт, хорошо известный Лукину – всплывает обычно не более десяти процентов глушеной рыбы, причем самая крупная, как правило, тонет. Но задачей было не убить монстра, а явить добычу пред очи изумленной общественности… Нырять же за оглушенной тварью он не стал бы и под дулом пистолета, даже при наличии акваланга…

«Стоп! – сказал себе Лукин. – Акваланг… здесь ведь довольно долго ныряли два аквалангиста… и ничего странного с ними не произошло… черт, это ломает всю схему… Или они не заходили в воду, а просто написали в отчете, что искали тело и не нашли? Еще одна загадка…»

7

На сей раз он собирался в город неторопливо и обстоятельно.

Сложил все имущество в палатку, самое ценное забрал в машину, поглядел еще раз на озеро, совершенно очистившееся от тумана. И не спеша порулил знакомой дорогой.

По пути предстояло решить главный вопрос: как распорядиться полученной информацией?

К стражам порядка идти не с чем. Что мог он им предъявить: сломанную палку и оборванную плетенку, способную корчевать подводные пни? Нет, туда стоит отправляться с трофеем; но вопрос в том, как трофей раздобыть.