Текст книги "Пылающий лед"

9. Искусство красиво погибнуть

У меня теплилась надежда, что полубатареей зениток, установленной в паре сотен метров от «консерватории», командует человек, плохо разбирающийся в военном деле. Людей, служивших и даже воевавших, в рядах сепаратистов хватало, но логично было предположить, что они задействованы на участках более важных, чем ПВО консервной фабрики…

Логика подвела. Надежда не оправдалась. Может быть, командовал расчетами двух 30-миллиметровых зениток и в самом деле не профессионал. Но с соображением у него было все в порядке. Зенитчики не продолжали тупо целиться в небо, ожидая второй волны десанта, – разобрали часть заграждения из мешков с песком и перенацелили свои орудия на захваченную фабрику…

Атаковали мы, конечно, под прикрытием дымовой завесы. Ничто от снаряда зенитки на таком расстоянии не прикроет и не спасет, ни «саранча», ни «пингвин». Не говоря уж о наших тактических комплектах «Рысь-14» – что шлем, что броник прошьет, слово картон.

Все прицельные приспособления зениток оказались бесполезны – и наводчики вслепую лупили в клубы дыма. Мы не отвечали, хотя удачный залп из подствольников мог проредить расчеты орудий. Но зенитки мне нужны были целыми и невредимыми, иначе вся затея теряла смысл.

Мы не стреляли. Мы бежали сквозь дым. Россыпью, не видя друг друга. А навстречу летела смерть. Иногда я слышал через свою «балалайку» крик или стон. Иногда не слышал, и лишь значок, погасший в углу экранчика, подтверждал – этот боец на связь уже не выйдет…

А потом в дыму возникли мешки с песком и дуло орудия, как раз в тот момент замолчавшего, расчет вставлял новую обойму… Уже не вставит – очередь налево, очередь направо, ювелирно, чтобы не зацепить зенитки.

Наводчик скорчился на своем куцем металлическом креслице, с ужасом уставившись на меня и позабыв про болтающуюся у пояса кобуру. Молодой парнишка, лет двадцать, не больше, белобрысый, с нездорово-бледной кожей альбиноса.

Я ударил ножом. Извини, парень. Не хватает людей для охраны пленных, и ты со своей трещоткой немало тому поспособствовал.

Судя по звукам за спиной, до второго орудия тоже добрались «манулы» и времени зря не теряли. Я обернулся. Все в порядке… Если не считать того, что из четырнадцати бойцов до позиции добежали лишь девять. Остальные вытянули несчастливый билет в нашей лотерее.

Теперь нельзя терять ни секунды. Я скомандовал десантникам, чтобы развалили окончательно здешнюю фортецию, обеспечив полный сектор обстрела. Отдал Багирову приказ на атаку и торопливо уселся в кресло наводчика, не обращая внимания на залившую его кровь.

Клубы дыма рассеивались, но сепы пока не разобрались, что власть на позиции зениток сменилась. Однако я быстро рассеял их заблуждение. Целей хватало: и минометчики, и пусковая установка неподалеку, и огневые точки у КПП, и пулеметчики на вышках…

Зенитка грохотала, выплевывая стреляные гильзы. Минуту спустя к ней присоединилась вторая, боец разобрался, как с ней управляться.

…Вскоре ответный огонь стих, добавив нам пару раненых. Парни из взвода Багирова заняли ангар, у них тоже не обошлось без потерь. Рота «Гамма-7» не превосходила теперь по численности взвод – на ногах оставалось тридцать семь человек, включая меня.

Но наконец-то появился результат… Генерал-полковник не ошибся, загнав нас в эту дыру.

В ангаре стояли два вертолета. Очень интересные машины – летали они не на обычной горючке и не на батареях Ллейтона. На плазменных преобразователях. Совсем недавно эти новые источники энергии были большим-большим секретом, за обладание которым развернулась нешуточная драка. Да и сейчас их производят в единственном месте, так же, как технику, способную летать, ездить или плавать на новой энергии.

Монополистом является «Науком» и делиться своей монополией отнюдь не собирается. Все официальные поставки новой техники государствам и Анклавам можно пересчитать по пальцам, и счастливые владельцы берегут машины как зеницу ока. А наша служба за ними аккуратно приглядывает, нельзя оставлять без присмотра технику с практически неограниченным радиусом действия… Короче говоря, у сепаратистов из затерянной у черта на куличках самозваной республики вертолеты на плазменных преобразователях оказаться не могли. Не могли, и точка.

Однако вот они, в ангаре, новенькие и красивенькие. Один слегка поврежден, но второй хоть сейчас готов к полету. Если учесть, что тут же хранятся запасные плазменные преобразователи в количестве восьми штук, то упомянутый полет может запросто обогнуть земной шарик без посадок и дозаправок.

Преобразователи все тоже новенькие, упакованы по два в защитные контейнеры. Но какая-либо заводская маркировка отсутствует и на таре, и на содержимом. Любопытно, правда?

Подозреваю, что у наших генералов и дипломатов появится к «Науком» масса вопросов…

Московские безы патрулировали на таких машинах зону отчуждения магистрали, тянущейся к Кольскому полуострову. Иногда попадали в засады, устраиваемые, как правило, «неизвестными лицами» – хорошо вооруженными и не имеющими никаких документов или устройств, удостоверяющих личность. Случалось, что в этих стычках СБА теряла вертолеты и другие боевые машины. Официально считалось, что чужие воспользоваться ими не смогут – сработают многократно продублированные системы самоуничтожения. Но мало ли что считается… Меня, например, два раза вполне официально числили убитым на операциях, во второй раз родные уже готовились кремировать пустой гроб, получив уведомление с соболезнованиями.

Однако я попытался представить здешних дедушек, с берданками и в меховых тапочках, захватывающих вертолет, – и не смог. Куда уж им против безов, против настоящих боевых машин в людском обличье, идеально приспособленных генными трансформациями к одной задаче: убивать, убивать и еще раз убивать… Если отбросить в сторону рассуждения о чести мундира, то надо признать откровенно: охранял бы здешние консервы взвод безов, «Гамма-7» тут бы и полегла. В полном составе.

К тому же слабо верится, что вертолет отправился на боевое патрулирование, нагруженный чуть ли не десятком преобразователей. Зачем? И одного хватит, чтобы несколько раз слетать из Москвы до Станции и обратно.

Ладно, пусть генерал Кравцов выясняет, откуда у сепов такие игрушки и в какие игры они собрались тут играть…

А наше дело маленькое – не допустить, чтобы враг отбил трофеи. Все к тому идет: пока я разбирался с вертолетами, на связь вышел Каньон и сообщил: летчики изрядно потрепали колонну сепов, но оставшиеся упорно прорываются в нашу сторону. И остановить их в данный момент нечем. Задача проста – продержаться не менее часа, до возвращения пополнивших боезапас эскадрилий.

Я попросил скинуть мне на «балалайку» общий вид района боевых действий, хотелось взглянуть, кого и чего ждать. Каньон скинул. М-да… Грузовики с пехотой – полбеды. Пара реактивных установок на гусеничном ходу, три БМП и что-то самопально-нештатное: сваренная из металлических листов башня с торчащим толстым стволом была установлена на шасси гражданского вездехода. Многовато против тридцати семи человек с легким стрелковым и двумя трофейными зенитками. Правда, плюс к тому нам досталась еще пусковая установка, но с одним-единственным УРСом. Небогато, но продержаться можно попробовать.

Однако, кроме того, в нашу сторону двигались два танка «Т-204», вооруженные боевым комплексом «Катана». В просторечии эти машины именовались «самураями», разрабатывались для боев в городских условиях и могли выполнять самые разные задачи: словно консервным ножом вскрывать стены зданий, открывая путь штурмовым группам, выжигать защитников объемно-вакуумными боеприпасами, вести высокоточный огонь по окнам и амбразурам… Ходовыми качествами «самурай» не блещет, зато бронирован так, что ему не страшны гранатометы, базуки, носимые ПТУРСы и прочие противотанковые средства, придаваемые пехоте или десанту.

И я был вынужден согласиться с сержантом Багировым: хреноватая жизнь начнется у нас через пятнадцать минут. Хреновей некуда.

Можно было попробовать обезопасить трофеи, загрузив преобразователи в «Пчелу» и отправив ее в полет. Но никого, знакомого с пилотированием «вертушек», в живых не осталось. Эх, Гасан, Гасан, как мне тебя не хватает…

10. Дети льда и дети асфальта – 2

Смутное нечто белело во мраке, но Талькуэ-иа-сейглу хорошо знал, что это, и обрадовался: не заплутал, не сбился с пути. Такое порой случалось, однажды его тело целую неделю пролежало в занесенной снегом хижине, пока душа отыскала путь обратно. Возвращаться в селение в тот раз пришлось пешком – оголодавшие собаки перегрызли привязь и разбежались…

Впереди лежал костяк. Череп – громадный, в половину человеческого роста, – нацелился приоткрытой пастью прямо на Талькуэ. Клыки не уступали в размерах клыкам матерого моржа, но были значительно толще. В пустые глазницы альмеут мог бы просунуть голову, если бы здесь и сейчас у него имелась голова… Остальные части скелета пропорциями вполне соответствовали черепу.

«Я приветствую тебя, Большой Брат», – почтительно обратился Талькуэ к черепу.

Конечно, ни звука не раздалось и не могло здесь раздаться, но Умеющий-ходить-по-Льдам знал: его услышали.

«Я пришел поклониться тебе, Большой Брат, и попросить помощи».

Ответ пришел после долгой, очень долгой паузы, и Талькуэ едва разобрал его:

«Я не хочу говорить с тобой, человек. Я сплю, не тревожь мой сон…»

Обычное дело… Большие Братья и Большие Сестры спят, сон все крепче, и добудиться их все труднее… И альмеуты живут сами по себе, без помощи и совета… Но грех винить за это духов-покровителей – дети Льдов первыми отреклись и позабыли родство, уступив искушениям Стального Демона.

Но есть вещи незыблемые, как Льды в Среднем мире. Вещи, которые не забываются даже в самом глубоком сне.

«Мы порождены с тобой одной плотью и кровью, Брат-Медведь. Когда злой отчим выбросил деву-прародительницу Нильмуэ из байдары и она успела схватиться за борт, он отсек ее пальцы ножом, и из мизинца произошли люди, а из указательного пальца – ты, Большой Брат, и все твои сородичи. Вспомни, Брат-Медведь, наше кровное родство».

На этот раз ответа пришлось ждать значительно меньше. И ощутил его Талькуэ гораздо отчетливее.

«Я все помню, Маленький Брат. Я буду говорить с тобой. Что ты хочешь от меня, Маленький Брат?»

«Я пришел просить твоей помощи, Брат-Медведь. И принес тебе дар: три йетангу».

«Йетангу зверей?»

«Нет, Большой Брат, йетангу хойту, что летали надо льдом в железной птице».

«Хо-хо, давненько я не пробовал хойту… Я принимаю твой дар, Маленький Брат».

Если бы Талькуэ – бесплотный, бестелесный – мог управлять своим оставшимся в ином мире телом, оно, тело, наверняка сделало бы сейчас резкий выдох. В Междумирье произошло иное – три небольших, слабо мерцающих шара поплыли от Талькуэ к черепу Брата-Медведя и исчезли в пасти, просочившись между клыками.

Пустые глазницы полыхнули яркими вспышками, кости скелета пришли в движение. Талькуэ примерно представлял, что предстоит увидеть, и не был слишком удивлен увиденным. Но в первый раз, когда он разбудил Брата-Кита (будить пришлось гораздо дольше), – зрелище исполинского костяка, стремительно обрастающего плотью и шкурой, потрясло альмеута.

Уже не костяк – громадный медведь поднялся на задние лапы и громогласно зарычал. Эхо вторило слабеющими раскатами. Здесь не могли раздаваться никакие звуки, и, соответственно, не могло откликнуться эхо. Однако же раздались и откликнулось… Брат-Медведь повелевал этой областью Междумирья, и очень многое было по силам ему.

Зверь одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние.

«До чего же хорошо проснуться, Маленький Брат… Что хочешь ты за свой дар? Я могу пригнать стада тюленей и белух к твоему стойбищу, могу повелеть рыбам приплыть в твои сети… Лишь над китами и моржами нет власти моей и силы моей, и ты это знаешь, Маленький Брат, раз сумел прийти сюда и разбудить меня».

«Ты слишком долго спал, Брат-Медведь. Средний мир стал иным… Совсем иным… Белухи не резвятся на чистой воде, и рыба горька на вкус, и альмеуты ищут теперь не тюленьи стада, а черные язвы, разъедающие снизу Льды…»

«Я не понимаю тебя, Маленький Брат… Наверное, я и вправду слишком долго спал… Но ты просил помощи. Я готов помочь».

«Подними меня в Верхний мир, Брат-Медведь, а потом верни обратно. Я хочу посмотреть на Льды сверху».

«Да будет так, Маленький Брат…»

Талькуэ, не сделав ни единого движения, очутился на холке зверя. А потом была стремительная скачка сквозь темноту, сквозь черное ничто. Трудно ощущать скорость, когда вокруг нет ничего и встречный ветер не бьет в лицо, но Талькуэ ощущал. Неизвестно, сколько прошло времени до тех пор, когда впереди показалось Древо, но Умеющий-ходить-по-Льдам знал, что Большой Брат унес его очень далеко. Ствол Древа выглядел скорее как выгнутая скальная стена, преградившая им путь. Нанук, Хозяин белых медведей, не сбавил аллюра, понесся вертикально вверх с той же стремительностью, цепляясь за кору громадными когтями. Талькуэ очень хотел бы вцепиться в густую шерсть, но ухватиться было нечем и оставалось лишь наблюдать, как впереди – то есть наверху – становится все более ярким розоватое свечение Верхнего мира…

– Дениза, девочка моя, я не ослышался и правильно тебя понял? Ты только что сообщила мне, что собственноручно застрелила семь человек из числа персонала, охранять которых является твоей главной задачей?

– Именно так, господин президент. Вернее, пятерых рабочих плюс двоих охранников – один видел все из пультовой, другой случайно заглянул в пультовую и тем самым превратился в опасного свидетеля.

– Та-а-а-к… Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что существует целый ряд мер, заранее подготовленных специально на тот случай, если комендант Острова станет… э-э-э… мягко говоря, не совсем адекватен?

– Да, я отдаю себе отчет. Одну из этих мер можете сразу вычеркнуть из списка. Распылитель синильной кислоты с дистанционным управлением, скрытно установленный в моем кабинете, я демонтировала.

– Он был установлен в расчете на то, что ты его обнаружишь и на том успокоишься.

– Я так и подумала.

– Замечательно… А теперь попробуй коротко, но по возможности исчерпывающе обосновать, почему я не должен безотлагательно пустить в ход остальные меры из пресловутого списка.

– Я была вынуждена действовать максимально быстро и жестко. Иначе через день информация о находке стала бы известна всем на Острове. Через два – просочилась бы к альмеутам. Через неделю прибывает танкер, а на нем смена для четверти нашего персонала… После пересменки предотвратить утечку не представлялось бы возможным. Никакими способами, даже самыми жесткими. Я поступила в соответствии с параграфом сто семь инструкции о моих должностных полномочиях.

– Помню, помню этот пункт… Но в нем идет речь о практически невозможной ситуации. О пресечении утечки информации с категорией секретности «четыре нуля». Такого не случалось ни разу за все годы существования корпорации.

– В самом деле? А как же…

– Я сказал – не случалось!! Кем присвоена эта категория секретности вашей находке?

– Мною. И я готова нести любую ответственность в случае ошибки.

– Ну не могли, не могли вы раскопать ничего столь важного на авиабазе, заброшенной полтора века назад!

– По-моему, никакого отношения к аэродрому эта система туннелей не имеет.

– Да-да, их прокопали во льду галактические пришельцы, когда готовились завоевать Землю. А потом передумали и улетели, оставив нам в наследство кучу разного инопланетного добра…

– Господин президент, мне отчего-то кажется, что вы затягиваете наш разговор по единственной причине: вы не хотите узнать, что я нашла.

– Ты всегда была умна, девочка… Не хочу. Веришь ли, мне проще думать, что ты спятила там, во льдах, и начала убивать направо и налево… Потому что сдается мне, что ты откопала очень-очень большую проблему для всех нас… А у меня сейчас и без того проблем выше крыши, и еще одна совсем не ко времени.

– Есть выход: обрушить проход взрывом. И списать на тот же взрыв семерых погибших. Стереть запись нашего разговора и позабыть о нем навсегда. Или хотя бы до той поры, когда разрешатся остальные проблемы.

– Издеваешься? Могла бы и простить старику минутную слабость… Ладно. Рассказывай о находке с подробностями.

– Мне проще показать… Сейчас включу запись того, что я видела своими глазами.

…

– Да, впечатляет… Сколько их там?

– Несколько сотен криокамер. И криостаты, я сосчитала до трехсот, потом сбилась… Навскидку криостатов около тысячи.

– На вид техника старая…

– Судя по шильдикам, семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века. Произведена в США.

– Несколько сотен замороженных трупов… Бедолаги… Хотя как сказать… Они замораживались, рассчитывая проснуться в прекрасном новом мире… А если бы проснулись сегодня и окунулись с головой во все нынешнее дерьмо…

– Господин президент, вы снова преднамеренно не задаете мне главный вопрос?

– Опять подловила… Задаю: что в пробирках? В тех, что ты достала из дьюара? Если то, о чем я подумал…

– Да. Семенные материалы: сперма, яйцеклетки. На вид вполне пригодны для размораживания и использования.

– Надеюсь, они человеческие? Вдруг здесь хранил свои запасы какой-нибудь Фонд содействия животноводству?.. Да не вздыхай так, сам понимаю, что ерунда… Я еще не свыкся с мыслью о твоей находке… Ты можешь представить, сколько стоит генетический материал, собранный до Чернобыля, до Фукусимы, до Тримайл-Айленда, до нефтяных войн? До Катаклизма, в конце концов…

– Нет. Представить сумму я не могу, даже приблизительно. Но качественную оценку дать постараюсь. По-моему, этот клад стоит больше, чем семь человеческих жизней.

– Забудь о них… Хотя нет, нет… Ты тут недавно высказала дельную мысль… Касательно взрыва, завалившего проход, и семерых его жертв…

– Будет исполнено.

– Сделай все аккуратно, чтобы ничего не повредить. И чтобы чуть позже вскрыть генохранилище можно было спокойно, без лишнего шума.

– Слушаюсь.

– А потом исполнителей… того… отправь куда-нибудь на вертолете. На не самом исправном и надежном, хорошо?

– Нет, господин президент.

– Что?!

– Нет. Возможны всякие неожиданности, и я не могу остаться без людей, готовых на все по моему приказу. Абсолютно на все.

– Ладно, пусть так… Сколько их?

– Пятеро.

– Значит, ты отвечаешь своей головой за шесть языков… Это твой выбор. Приступай немедленно.

– Слушаюсь, господин президент.

– И вот что еще, Дениза… Я не выношу, когда мне говорят слово «нет», особенно подчиненные. Ты сегодня произнесла его дважды. Постарайся в будущем как-то иначе строить фразы, потому что третий раз станет последним.

– Последним на этой службе?

– Последним в жизни, Дениза, последним в жизни…

11. Город его мечты

Узнав о захвате плазменных преобразователей и двух вертолетов, способных летать на новой энергии, генерал Кравцов понял, что в игре с Москвой ему выпала козырная карта.

К городу, бывшему некогда столицей России, а затем превратившемуся в независимый Анклав, генерал относился в общем-то почти так же, как все остальные россияне.

А большинство граждан России испытывали к Москве двойственное чувство: люто ненавидели и мечтали туда попасть. Хоть тушкой, хоть чучелком просочиться в относительно благополучный Анклав, зацепиться там, пустить корни – и свысока поглядывать на оставшихся снаружи, за надежно охраняемым периметром россиян, растяп и неудачников.

Генерал тоже ненавидел Москву.

Причины его ненависти лежали гораздо глубже, чем банальная зависть – уж ему-то завидовать условиям жизни в Анклаве никакого резона не было – и имели явно иррациональный оттенок, весьма далекий от логики… Логика подсказывала, что в сложившейся геополитической обстановке дружить с Москвой гораздо выгоднее.

И он никак не позволял своей ненависти влиять на принимаемые решения. Но… Нехорошее все же место Москва. Аура у нее мерзкая.

Может, неправильную точку на карте выбрал основавший Москву князь Юрий Долгорукий? Не из военных ведь соображений исходил, закладывая деревянный городок, и не из политических. Похотлив был князюшка безмерно, положил глаз на жену боярина Кучки, писаную красавицу, – да и затеял строительство рядом с боярской вотчиной. Что доброе могло вырасти из такой затеи? Москва и выросла, одно название чего стоит – не то рыгает кто-то, не то лягушка квакает…

А может, место ни при чем, и ауру свою Москва наработала, – позже, когда волею ордынских ханов стала главной надсмотрщицей над русскими землями. Со всей Руси свозили сюда дань для ордынцев – деньги, слезами и по́том политые, а порой и кровью: когда не оставалось сил гнуть шею и отдавать последнее, когда восставали русичи – дружинники московских князей плечом к плечу с татарскими воинами заливали кровью и превращали в пепел русские города.

Как началось, так и продолжилось… Давным-давно сгинула Орда, а город-спрут, раскинувший во все стороны ненасытные щупальца, все так же высасывал соки из огромной страны. Не только деньги, людей тоже, – словно дьявольским искушением манила Москва денежными реками, речками и ручейками, и со всей России сползались жаждущие протолкаться на бережок и зачерпнуть. Сверкали огни небоскребов, и олигархи делали вид, что все-все они заработали честным непосильным трудом, и кривлялась для них как могла и умела прикормленная арт-тусовка, и прозвучала уже историческая фраза: «Если у тебя нет миллиона долларов, ты дерьмо, и в Москве тебе делать нечего».

А потом, будто обухом по темени, – Анклав. Живите сами без нас, как хотите. Сами тяните всю социалку, сами кормите всех пенсионеров, уехавших из Москвы из-за дороговизны столичной жизни. Сами охраняйте границы. Сами чините дороги. Все сами… А нам тут и без того хорошо. Сытно, уютно и денежно.

Генерал ненавидел Москву, так же, как большинство россиян.

И, опять-таки ничем не отличаясь от большинства, очень хотел туда попасть. Но желательно во главе нескольких бронетанковых дивизий, при поддержке ракет и артиллерии, после мощного удара с воздуха с применением тактических ядерных зарядов. Выжечь проклятый гнойник на теле России. Вогнать осиновый кол в вампира, много лет сосавшего из нее кровь. А еще очень хотелось лично, не на экране, посмотреть, как будут вешать на фонаре Кауфмана. Правда, нынешнее освещение московских улиц для подобных экзекуций непригодно. Ничего, недолго привезти из Питера фонарный столб, вкопать-забетонировать… Генерал мечтал увидеть Мертвого именно таким – висящим на фонарном столбе. И полностью соответствующим своему прозвищу.

Мечты оставались мечтами. Слишком неравны силы… Ликвидация самозваной Печорской республики – потолок нынешних возможностей России и ОКР. Даже Сибирь сейчас не по зубам… Через год, надежно контролируя здешнюю нефть и подкопив силы, можно приняться и за сибирских сепаратистов.

Но Анклав Москва пока не значится не то что в ближайших планах – даже в среднесрочных. Пока что приходится на официальных встречах улыбаться руководителям Москвы. Но когда-нибудь… Говорят же поднебесники, что путь в десять тысяч ли начинается с маленького первого шага, а уж они знают толк в долгоиграющих проектах, недаром возводили свою Великую стену почти два тысячелетия.

Захват плазменных преобразователей и вертолетов, на них летающих, – один из таких первых шагов. Маленький, но важный. Как он использует этот козырь, генерал пока не знал. Если поставки сепаратистам самодеятельность какого-то верхолаза из Совета директоров «МосТех», можно аккуратно посадить его на крючок, агенту такого уровня цены не будет… Если же Кауфман в курсе всего, можно поторговаться с Москвой, пригрозив громким международным скандалом: сепаратисты всех мастей после Дня Станции расплодились повсюду в мире, как поганки после дождя, – религиозные, национальные либо попросту не желающие делиться каким-то важным ресурсом, как в Коми. И тайные поставки непризнанной республике новейшей техники встревожат очень многих политических и военных лидеров. А противостоять всему остальному миру даже у Москвы нет возможностей.

Короче говоря, пусть козырная карта остается в колоде, а как именно ею сыграть, время покажет.