Текст книги "Капкан. Рассказы о неожиданностях"

Капкан
Рассказы о неожиданностях
Виктор Улин

Дизайнер обложки Виктор Улин

Фотограф Виктор Улин

© Виктор Улин, 2023

© Виктор Улин, дизайн обложки, 2023

© Виктор Улин, фотографии, 2023

ISBN 978-5-0060-5713-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

 
«…обула ноги свои в сандалии,
и возложила на себя цепочки, запястья,
кольца, серьги и все свои наряды,
и разукрасила себя, чтобы прельстить глаза мужчин, которые увидят ее.»
 

(Иудиф. 10:2)

Жена одноклассника

1

На мой звонок вместо бывшего одноклассника Димки дверь открыла молодая, миловидная рыжая женщина.

– Вы, должно быть, Леонид к Диме? – спросила она.

– Да, я Леонид к Диме. А вы…

Не договорив, я замолчал.

Димка упоминал имя супруги, но я чужими женами не интересовался и не мог вспомнить, как ее зовут.

Я вообще понятия не имел, как он живет. Знал только, что родители обеих сторон скинулись и подарили им трехкомнатную квартиру.

Но я удивился, что у тюленя Димки такая изящная жена.

Откуда-то заорал ребенок.

Только сейчас я заметил, что из квартиры пахнет детскими вещами, и поморщился.

Детей я не переносил, потому-то в двадцать пять лет оставался неженатым.

– …В общем, мы договорились на эту субботу, что я поставлю ему одну программу.

– Ему пришлось отлучиться. Сказал, что вы придете, просил подождать. Если можете, начните без него. Компьютер включен.

Я вошел, не предчувствуя ничего особенного.

Димкина жена провела в комнату.

Загрузка программы обещала быть долгой. У меня она занимала два часа.

Вставив флешку с дистрибутивом, я запустил инсталлятор, а сам принялся серфить по Интернету.

Это занятие было оптимальным для убивания времени.

Я открывал страницу за страницей, нигде не останавливался, и полностью куда-то ушел.

2

Из благостной отключки вырвал стук каблуков.

Я удивился: хозяйка встретила меня в тапочках.

Каблуки простучали туда и сюда по коридору, затем раздались за спиной, потом чьи-то ладони легли мне на плечи.

Я обернулся.

Жена одноклассника стояла в цветастом платье и туфлях на таких шпильках, что приходила мысль о стриптиз-баре, а не о добропорядочном доме.

Детьми уже не воняло, запахи перебил аромат духов – дешевых, но сильных.

Она стояла и молчала, и я тоже молчал, не зная, что сказать.

– Ну и как? – заговорила она.

– Что именно «как»? – уточнил я.

– Как я вам больше нравлюсь? В том, или в этом?

– В этом, конечно, – ответил я, не кривя душой.

– А вот так?

Я не успел сообразить, что произошло.

Женщина что-то расстегнула, за что-то дернула – платье с легким шуршанием упало на пол к ее шпилькам.

Под платьем ничего не было.

Согласно холостому статусу, женщины раздевались передо мной часто.

Иногда они оказывались в белье, иногда в одних трусиках, иногда в одних чулках, иногда в одних колготках.

В ситуации не было ничего особенного кроме того, что передо мной ни с того ни с сего разделась жена одноклассника.

Я не шевельнулся.

– Так и будете сидеть? – заговорила она, переступив на месте.

– Ну…

У меня сел голос.

– Пойдемте.

– Куда?

– Пойдемте, пойдемте, – не отвечая, повторила жена одноклассника. – Дима вернется не скоро, я отправила его на дальний рынок за кабачками. Часа полтора у нас есть.

С Димкой в школе мы приятельствовали, но сильно не дружили.

Я пришел к нему лишь потому, что сам был программистом, а этот олух ничего не смыслил в компьютерах.

– Ребенка спустила в частный детский сад, у нас на первом этаже. Пятьсот рублей в час, но за удовольствия надо платить.

Никаких высокоморальных обязательств я не имел.

И кроме того, я всегда считал, что если женщина раздевается, то – как говорил Маяковский – это кому-нибудь нужно.

3

– Я – всё, – сообщила жена одноклассника. – Теперь можешь ты.

– Хорошо, – ответил я.

Она стояла на четвереньках, я – на коленках

Как мы шли в спальню – из общей комнаты, то ли гостиной, то ли кабинета – я помнил. А как, не добравшись до кровати, слились в экстазе на полу, выпало из головы.

– Только… я не предохраняюсь.

– Хорошо, – повторил я.

– Ну давай тогда.

– Только ковер бы не испачкать.

– Слушай, я об этом не подумала… В самом деле, проблемы нам не нужны.

– И еще как не нужны…

Я вздохнул, представив очкарика Димку, который сейчас ходит по рынку и выбирает кабачки.

– Принеси полотенце, я сделаю в него.

– Нет, не пойду… Не хочу разъединяться. Вот это возьми!

С кошачьей ловкостью она схватила что-то со стула возле кровати.

– Колготки. Правда, не очень чистые, собиралась постирать. Годятся?

– Годятся, – сказал я, принимая черный комок.

От него пахнУло женщиной.

Я положил колготки ей на поясницу, чтобы схватить мгновенно, не делая лишних движений, и ринулся в пропасть.

Белые ягодицы со следом от домашних трусов были широкими, как и положено рожавшей женщине.

Где-то внизу шлепались друг о друга половинки ее груди.

Из-под рыжих волос сверкала цепочка с медальоном, перевернувшимся на спину.

Все это существовало снаружи.

А внутри закрутил смерч наслаждения.

В конечные секунды я куда-то улетел, еле успел проконтролировать финал.

Несколько минут мы провели молча: я зажавшись мокрым капроном, она – глядя из-под себя.

Не знаю, о чем думала жена одноклассника.

Я думал о том, что мой друг Димка – не только тюлень, но олень и козел.

В позе «сзади на четвереньках» могла что-то испытать лишь женщина, умирающая от недостатка секса.

А то, что в двадцать с чем-то лет она не предохраняется, свидетельствовало вообще о полном отсутствии.

4

– У тебя так вкусно пахнут подмышки… – тихо сказал я, уткнувшись носом под белую руку.

Мы лежали на Димкиной супружеской кровати.

Отсидевшись на полу, мы пошли в ванную.

Она выстирала колготки, я вымыл все, что требовалось.

Потом мы вернулись сюда и забрались на кровать.

Димкина жена стерла помаду и мы целовались так, что уносило дыхание.

Она отдавалась мне отчаянно – словно впервые в жизни.

Своих ощущений я не понимал.

Кажется, со мной тоже происходило нечто новое.

Сейчас, опустошенные наслаждением, мы тихо ласкали друг друга.

– Подмышки не могут пахнуть вкусно, – возразила она.

– Могут. Ты ничего не понимаешь в женщинах.

– В мужчинах, кажется, тоже, но…

– Что – «но»?

– Мне хорошо с тобой и это главное.

– Мне тоже хорошо с тобой, – честно признался я.

– Но давай пойдем в душ. Время идет быстро, и…

– Согласен…

Я отпустил нежную грудь с большими темными сосками и сел на постели.

– …Береженого бог бережет, а слишком хорошо – тоже нехорошо.

– И я еще успею напоить тебя кофе.

5

Мы с Димкой сидели около компьютера.

Программа встала правильно, но ее следовало сконфигурировать, а пентюх ничего не умел.

За стенкой вопил ребенок, которого я так и не увидел.

На кухне – одетая в застиранный халат и стоптанные тапочки – громыхала плошками женщина, чьего имени я так и не знал.

Через некоторое время ее невидимые шаги прошуршали по коридору туда и обратно.

Потом раздалась музыка.

Когда мы пили кофе, на кухне я заметил микросистему «Филипс».

Сейчас зазвучало диско – давно умершее даже для поколения родителей, но у меня вызывающее эмоции.

Играло «One-way ticket to the Moon».

Я открывал перед Димкой вкладки настроек, говорил, где поставить галочку, когда нажать «принять».

А сам слушал песню про билет в один конец и думал, что в данном случае Луна-то вовсе не при чем.

Горная лаванда

Месячные у жены начались на день раньше срока.

Субботним утром она пожаловалась Мальцеву, что не успела купить прокладки, из старых остались только две.

Мальцев ответил, что пойдет за акционным деликатесом – карпаччо из мраморной говядины на второй завтрак – и купит ей несколько пачек про запас.

Жена уточнила, что нужны самые длинные и широкие, чтобы спать без опасений.

Мальцев кивнул, но подумал, что уточнять не следовало.

В сорок восемь лет потребности жены были известны до мелочей.

Купить нужные прокладки ничего не стоило.

Да и вообще, двадцать первый век освободил от ханжеских понятий.

В двадцатом молодые парни стеснялись попросить презервативы в аптеке, сейчас их молча брали у кассы.

Времена менялись и люди менялись вместе с ними.

* * *

Двухэтажный обособленный супермаркет лежал на краю квартала – видимый со второго этажа их двухуровневой квартиры, скрытый соседним домом с первого.

Его отстроили в прошлом году – бесшумно, применив технологию винтовых свай, не требующих ударов хопра.

Входной тамбур направлял покупателей в две стороны.

Первый этаж был продуктовым. Полки для выпивки закрывало полотно с изображениями бутылок: магазин еще не получил лицензию на продажу алкоголя, но старался не разочаровать покупателя.

На втором было царство бытовой химии и сопутствующих товаров.

Купив карпаччо, Мальцев пошел наверх.

Лестница со ступенями из искусственного мрамора имела два пролета. Он три раза поскользнулся, но успел ухватиться за поручень.

Хозяйственный этаж супермаркета встретил едким запахом стирального порошка.

В последний раз Мальцев был тут месяца три назад.

С тех пор стеллажи переставили, товар переложили.

За высокой кассовой стойкой сидела девушка с волосами, крашенными в красный цвет, и читала глянцевый журнал.

На вид ей было лет двадцать с небольшим.

В том же возрасте находилась Мальцевская дочь, которую удачно выдали замуж и отправили вне пределов России – страны, непригодной для жизни.

– Извините, девушка, что отрываю вас от занятий, – сказал он. – Но нужна ваша помощь.

– Что-что?..

Губы темно алели, в носу блестел никелированный пирсинг, глаза были голубыми, с черными крапинками вокруг зрачков.

– …Не расслышала.

Девчонка вынула радионаушник, похожий на сигаретный окурок, взглянула внимательно.

– Прошу помочь, – терпеливо повторил Мальцев. – У вас тут все поменялось, не знаю, где лежат прокладки.

– Прокладки?

– Ну да.

– Ежедневные или гигиенические?

– Гигиенические.

– Там вот, в углу.

Взмах узкой руки ослепил, все ногти были накрашены разными цветами.

– Идемте, покажу.

Поднявшись, девица оказалась почти одного роста с ним.

– Рамзия, я отойду! – крикнула она кому-то невидимому.

Туфли на невероятных каблуках звонко цокали по кафельному полу.

Мальцев шел следом, смотрел на туго натянутые джинсы, и запоздало размышлял, хватит ли остатков оливкового масла для приготовления карпаччо.

– Вот они все тут, выбирайте, – сказала девушка, остановившись у белого стеллажа. – Вам какие именно нужны, знаете?

– Знаю, – он кивнул. – Самые большие, ночные, пять капель. Обычно брал «Беллу», но что-то тут не вижу.

– Нет «Беллы», есть «Натурелла»…

Девчонка неожиданно рассмеялась.

Звонкий смех не гармонировал с ее агрессивным обликом.

– …Еще лучше. Чисто ночные, семь капель.

– Отлично! Где они лежат? Возьму две пачки… нет, четыре… нет, пожалуй, даже пять.

– Они дорогие. Дороже, чем «Белла».

– Ну и что? – Мальцев пожал плечами. – Жена у меня одна и она дороже всех прокладок.

– Вы отличный муж. А хотите взять еще ежедневные? К нам пришла новая марка, я еще не запомнила название. Тонкие, нежные, с запахом лаванды. И все возможные цвета: белый, красный, черный…

– Покажите. В ежедневных я тоже слегка разбираюсь.

– Идемте, покажу, – ответила девушка и пошла прочь.

– Но…

– Идемте, идемте.

* * *

За стеной из стеллажей обнаружилось пространство.

Здание имело окна, здесь был натуральный свет.

На широких подоконниках громоздились пачки подгузников «Хаггинс» и еще какой-то детской дребедени, востребованной в огромных количествах.

Зачем они пришли сюда, Мальцев не имел понятия.

– Сейчас покажу…

Девчонка с треском расстегнула молнию, не без труда спустила облипающие джинсы, повернулась к нему.

– …Вот…

Бледные бедра были тонкими, на левом сияла разноцветная татуировка, изображающая шипастый цветок.

Узкие черные трусики выглядели невинно, загнутые «крылышки» черной прокладки казались их деталью.

Картину дополняли густые, слегка вьющиеся черные волосы, которые выбивались из-под краев, нарушая современную традицию по-мусульмански выскабливать лобок.

Из этого великолепия струился нежный цветочный запах.

Мысли сбивались, что-то жарко пульсировало в висках.

* * *

– Я все, готова, спасибо, мне с вами понравилось. Очень, очень и даже очень-очень.

Девушка говорила спокойно, происшедшее не выходило из образа ее жизни.

– Теперь давайте вы. Кончать в меня можно, сегодня безопасный день.

За спиной – в каком-то метре, отделенные стеллажами – две пожилые татарки обсуждали сравнительные достоинства стиральных порошков «Миф» и «Персил».

Внизу под окном ездили чьи-то дети на самокатах. Собака без ошейника – но с желтым чипом в ухе – подняла ногу, помечая столбик штакетника.

А здесь был неширокий девичий задик, шершавый в его руках.

* * *

Мальцев шагал по двору, помахивая двумя «маечками».

В одной лежали пять кирпичей семикапельных прокладок «Натурелла», в другой – упаковка карпаччо, небольшой штоф оливкового масла и тугой лимон взамен половинки, имевшейся в холодильнике.

Он не понимал случившегося, но не осуждал себя.

Жизнь оставалась жизнью, даже если ее осталось не так уж много.

На парковке сиял новенький «Рено Флюэнс».

Мальцев испытал глупое желание просмотреть ночные записи видеорегистратора.

В двух шагах от машины сработала чип-карта, громко щелкнули замки дверей.

Но сигнализация бдила, открывать просто так не следовало.

Он вытащил из кармана брелок «Магикара», напоминающий тигровый клык.

Следом выпала какая-то бумажка.

Нагнувшись, Мальцев поднял ее с замасленного асфальта, отряхнул.

Это был рекламный флаер.

С одной стороны на брендовом розовом фоне пестрели акционные скидки по косметике на следующую неделю.

На оборотной белой было написано черной ручкой:

«Арина. 4 через 2. Сегодня был 3-й день».

Он достал телефон, уточнил дату, порвал листок в клочки и сунул обратно в карман, чтобы выбросить в урну около подъезда.

А потом подумал, что надо спросить у жены, кто из звезд прошлого века исполнял шлягер про горную лаванду.

Капкан

– …Нравятся?

Голос женщины был еле неразличим в грохоте автобуса.

– Что – нравится? – переспросил Воронов.

– Булки мои.

Женщина усмехнулась.

Он не ответил.

1

От общественного транспорта Воронов давно отвык.

Маршрутки были уделом размалеванных студентов и грязных садоводов. Насквозь прокуренные, они провоняли мочой, которую водители спускали в люк на конечных остановках, где не имелось туалетов.

Впрочем, общественных туалетов в России не имелось нигде: искони считалось, что граждане великой помойки не мочатся и не испражняются, питаются святым духом.

Этот автобус, подошедший первым к остановке, мог казаться раем: он был полупустым по утреннему часу, несколько пассажиров тряслись впереди, хвост оставался свободным.

Избегая соседства с немытыми соотечественниками, Воронов сразу прошел назад.

«ПАЗ» имел универсальную конструкцию: мог использоваться как автокатафалк. В корме имелась прямоугольная дверца для гроба, пара задних сидений располагалась напротив друг друга.

Один диван был свободен, Воронов опустился на него. На противоположном сидела женщина.

Она казалась его ровесницей, то есть некоторое время назад перевалила за сорок пять и не спеша приближалась к пятидесяти.

Одежда: полосатая безрукавая блузка и темно-серая блузка, купленные не в бутике – соответствовала облику автобусной публики. Топорное лицо не вызывало приятных эмоций, помада была слишком яркой, тени – слишком синими. На руках сверкало больше колец, чем имелось пальцев.

Все это Воронов рассмотрел лишь потому, что больше в этом автобусе – нечистом, с грязными окнами – смотреть было некуда. Устроившись на продранном сиденье, он скользнул по попутчице безразличным взглядом и расщелкнул замок барсетки.

Встав слишком рано, удрученный предстоящей поездкой на другой конец города в разваливающемся автобусе, Воронов собирался судорожно. Сейчас вдруг показалось, что он забыл взять документы, по которым в автосервисе выдадут с «нулевого» ТО его «Стингер».

Утро все-таки выпало не совсем провальным, нужные бумаги оказались на месте, выходить на ближайшей остановке и трястись еще сорок минут обратно не пришлось.

Воронов вздохнул облегченно, закрыл глаза и подумал, что, несмотря на перспективную работу, уже превратившуюся в собственный бизнес, из него еще не выдавились капли прежнего менталитета. Было не ясно, почему он поехал на маршрутке, а не вызвал такси – которое обошлось бы дороже, но сэкономило массу времени и, главное, избавило от отрицательных факторов.

Правда, ехать осталось недолго.

Минут через пятнадцать – от силы двадцать – ему предстояло оказаться в своей машине.

Мягко закрыть дверцу, замкнуться в уюте черного кожаного салона с красными сиденьями. Никуда не спеша, под сдержанный рокот двигателя дождаться, пока оживет мультимедийный дисплей над тремя серебристыми «авиационными» дефлекторами, включить магнитолу и выбрать любимую музыку. Затем опустить ладонь на селектор АККП – большой, гладкий и прохладный, словно женское колено в черном эластике…

От последнего сравнения Воронов невольно вздрогнул: это подумал какой-то другой мужчина – не столь успешный, но и не до такой степени изнуренный жизнью

Сам он последние лет десять не жил, а боролся с жизнью – за себя и за свою семью.

Семья состояла из жены – с которой они давно стали не сексуальными партнерами, а просто добрыми друзьями – и двадцатичетырехлетней незамужней дочери, которая выделывала фортеля.

Воронов спал и видел, когда отдаст богу душу теща и можно будет сплавить дочь в освободившуюся квартиру, чтобы больше ее не видеть, не вникать в ее дела. Но восьмидесятилетняя старуха была бодра, как черт, никто не знал, кто их них кого будет радостно хоронить…

Женщины, которыми можно насытить усталое тело, ушли из области интересов.

Да и вообще, даже раньше, когда жизнь казалась бесконечной и счастливой за каждым поворотом, он не был рабом своей похоти.

Но сейчас стильный кожаный селектор вызвал ассоциацию с трижды забытой сущностью – прохладным женским коленом. Воронов открыл глаза.

Колени – не мысленные, а настоящие – сверкали, как антрацит, на расстоянии протянутой руки.

Женщина откинулась на спинку, юбка сползла вверх, оголила бедра, обтянутые черными колготками.

Смотреть на такое было невозможно, не смотреть – нельзя.

С удивлением Воронов понял, что он еще не умер как мужчина. Удивление было неприятным: жизнь ровно катилась по рельсам, полого поднимающимся в гору, от женщин не стоило ждать ничего хорошего.

Он снова зажмурился, надеясь, что визави не успела заметить его взгляд.

В закрытых глазах покачивались блестящие круглые колени и тяжелые бедра.

Это казалось недопустимым.

Но хуже всего было ощущение, что женщина читает его мысли, понимает состояние.

Перестав прикидываться спящим, Воронов опять принялся рыться в барсетке, разворачивать и складывать бумаги, делать вид, будто смотрит в окна – передние, не такие забрызганные.

Однако что бы ни читал, куда бы ни смотрел, он видел только ноги этой женщины, которую сам дьявол посадил на боковой диван в тот день, когда он воспользовался вонючей маршруткой.

И когда автобус покатился под гору, когда снизу показался затянутый туманной утренней дымкой приречный микрорайон, а сверху нависли ярко выкрашенные стены аквапарка, который недавно достроили сербы, попутчица подала голос.

2

– Вижу, что нравятся, – ответила она за Воронова. – Запал однозначно. Иначе бы всю дорогу мне под юбку не пялился.

Голос был грубоватым, лексикон – чуждым его кругу.

Рабоче-крестьянские рожи не страдали изысканностью речи. Но рыночные торговки, дворницы, уборщицы и малярши буркотали сдержанно.

Эта говорила так, будто отдавала команды, что не соответствовало ее социальному статусу. В наши дни пассажирка маршрутного автобуса могла командовать разве что своей собакой.

Интонация была характерной для женщин специфической профессии, но Воронов не мог вспомнить, какой именно.

– А если нравятся, почему боишься сказать? Я тебя не съем.

Он пожал плечами.

– А вот если так?

Женщина неприлично усмехнулась, подтянула юбку и развела колени.

Не успев отвернуться, Воронов увидел, что на ней не колготки, а чулки с узорными резинками. В месте, где сходились белые бедра, мелькнуло нечто темное.

– Труселей там нет, – пояснила женщина. – Только манда.

Воронова прохватило жутковатое ощущение, будто перед ним открылся капкан с приманкой под спутанными волосами.

Нужно было встать и пройти вперед.

Но он не шевельнулся.

Вероятно, так зверь, ощущая дух человека, все-таки пробирается к капкану, надеясь его перехитрить. Хотя перехитрить железо невозможно.

Бедра сдвинулись, взгляд остался между ними.

– Ты не думай, я не всегда так хожу, – продолжала попутчица. – Просто сегодня карты легли…

Не снижая скорости, автобус свернул направо. Салон качнулся, Воронов ухватился за поручень женщина еле удержалась на сиденье.

– …Почти как в анекдоте, про бабу на медосмотре! Знаешь?

– Нет, – наконец ответил он.

– Ого, а ты, оказывается не немой! – она хрипло засмеялась. – Айда вставай, нам выходить.

– Какая остановка? – автоматически спросил Воронов.

– «АЗС»

– Я еще не доехал.

– Зато я доехала. А тебе куда?

– Мне на Новоженова, – ответил он, втягиваясь в абсурдный диалог. – Автоцентр «Киа».

– Никуда не денется твой Кио. У меня тоже время не из резины, пацаны из школы вернутся. Давай, вставай, он уже тормозит.

Женщина встала, тронула за колено.

Блузка отвисла, показалась грудь в черных чашках и качающийся золотой крест.

Чувствуя, что совершает ошибку, которая может оказаться непоправимой, Воронов встал. Вульгарный голос, относящийся к непонятному роду занятий, зомбировал.

Автобус затормозил так резко, что он повалился на женщину. Ее тело оказалось теплым.

– А сколько стоит проезд? – спросил Воронов, отлепившись от спутницы.

– Ты чё, с Луны свалился?

– Не свалился. Просто тысячу лет не ездил автобусах. И у меня нет мелочи. Вообще, кажется, нет наличных.

Утренняя лихорадка обернулась дурацкой ситуацией, какой не бывало давно.

– Не дергайся, я заплачу, – сказала женщина, вытаскивая откуда-то сторублевую бумажку.

– Я отдам.

– Отдашь, отдашь.

– Прямо сейчас найдем банкомат, спасибо, а то бы не знаю как расплатился на месте.

– Спасибо потом скажешь… – она повернулась к узбеку-водителю. – За двоих.

Тот принял купюру, вернул мелочь из ячеистой коробки, вздохнула открывшаяся дверь, женщина вышла первой.

Только сейчас Воронов рассмотрел сквозь блузку бретельки бюстгальтера, врезавшиеся в ее плечи.

Снаружи пахло летом и бензином.

Пирамидальные тополя, обступившие остановку «АЗС», радостно шелестели листьями.

– Тут два шага, успеешь в свой сервис, – сказала незнакомка. – И мы управимся за полчаса.

– С чем… управимся? – уточнил он, все еще находясь в неадекватном состоянии.

– С тем самым.

Женщина отступила на несколько шагов, достала сотовый, поговорила быстрым приглушенным голосом.

– Все, – сообщила она, повернувшись к Воронову. – Идем уже.

3

Девятиэтажка была старой и обшарпанной, с растрескавшимися плитами. Вероятно, ее возводили во время строительного бума девяностых, когда никто ни за чем не следил.

Крыльцо – в один марш и с нелепым круглым окном под навесом – было заплевано, забросано окурками.

В подъезде, несмотря на домофон, под ногами слоился мусор.

Лифт полз еле-еле, скрипел и раскачивался. В кабине стоял плотный дух немытых тел, половина кнопок была выжжена, стенки испещрены наркоманскими иероглифами.

Отсюда съехали нормальные люди, осталось лишь какое-то отребье.

На площадке у входа в отсек темнело пятно нехорошего происхождения, около него валялась коробка от теста на беременность.

Попутчица долго возилась с ключами, замки не хотели открываться.

Квартира казалась пещерой. От бра, вспыхнувшего на стене, стало еще мрачнее.

У двери лежала куча обуви – детской, женской, мужской. Обходя, Воронов ударился коленом о велосипед, прислоненный к стене, чертыхнулся, загремел чем-то железным.

– Ты где застрял? – послышался голос женщины, которая прошла куда-то дальше. – Сам же сказал, спешишь?

Из кухни несло магазинными пельменями; видно, тут их варили постоянно и запах въелся в бумажные обои.

Единственная комната была большой и длинной.

С одной стороны возвышалась секции от мебельной «стенки» без стекол, у окна стоял диван. Подлокотник, украшенный старомодной лакированной накладкой, был изодран то ли кошкой, то ли собакой.

Напротив примостились две узкие кровати, между ними втиснулся письменный стол.

Там громоздился системный блок «Ирбис» – компьютерный аналог какой-нибудь «Лады Гранты» или даже «Калины».

Рядом стояли игрушки – сюжеты «Гарри Поттера» из кубиков «Лего». В Интернете постоянно всплывала реклама; Воронов знал, что каждый из уродцев стоит несколько тысяч. У этих – косорожих и кривобоких – не хватало многих деталей, один лежал на боку, не имея ног. Видимо, их нашли на помойке или получили в дар от кого-то богатого, не ведущего счет деньгам.

В торце около двери темнела тумба, на ней разместился телевизор – такая же отечественная дрянь, как и компьютер.

Развешанные по стенам постеры довершали облик квартиры.

Женщина прошлепала босыми ногами по полу – желтому, как в деревне – не без труда открыла балконную дверь.

Гонимый непонятным интересом, он вышел туда.

Балкон был застеклен, в замкнутом пространстве воняло мышеединой.

Как видно, хозяин не смог найти раму, подходящую по длине, с одного края проем закрывала фанера. Дерево переплетов сгнило и почернело, стекла были грязнее, чем в автобусе, многие треснули.

Над головой провисли бельевые веревки с разномастными прищепками, в углу торчали лыжи, стоял стул без сиденья, вставленные одно в другое ведра, банки с потеками окаменевшей краски, какие-то мешки и коробки.

Все дышало не только нищетой, но и плебейством, передающимся из поколения в поколение.

Вероятно, друзей этого дома звали «Лехами» и «Натахами», а салат ставили на стол в миске и ели ложками.

Очнувшись, Воронов не понимал, что делает здесь, какая сила завлекла его в эту клоаку, столь же чуждую его миру, как он – этому.

Отсюда следовало уходить.

– Ну ты опять куда-то запропастился! Что ты нашел на этой лоджии, я открыла проветрить.

Диван в комнате был разложен и застелен.

Женщина стояла около письменного стола, одетая лишь в черные чулки.

Ее молочные железы были большими, но некрасивыми.

Пухлый живот отвис, под ним темнел заросший треугольник.

– Презик у тебя есть?

– Что-что?.. – Воронов поперхнулся.

– Презик, говорю. У такого мужика, как ты, должен быть с собой.

– Вы ошиблись, – он выдавил натужную улыбку. – Я не «такой»… обычный.

– Ладно, ладно. Обойдемся. Раздевайся, время идет.

– Я…

Пропасть ситуации затягивала.

Такого не случалось даже в молодости.

И не предвиделось в нынешней жизни.

– Только сразу предупрежу. Я становлюсь дурная, могу сделать больно. Если будет – кричи.

4

Выйдя из вонючего подъезда в солнечный день – светлый, равнодушный к факту грехопадения – Воронов обнаружил, что держит клочок, вырванный из какой-то рекламной газеты.

«Де… вле только даром!»

– утверждала одна сторона.

На другой были написаны семь цифр.

Кажется, бумажку женщина молча сунула в прихожей, когда он пытался обуть кроссовки, забыв, что они уже надеты.

То было в каком-то ином измерении, чем это.

Но все-таки было – и казалось ужасным.

Наваждение продолжалось, руки вытащили из кармана телефон, натыкали номер.

Заиграла музыка – еще один атрибут плебеев, оплачивающих услугу «Гудок» – потом щелкнуло соединение.

После полутора десятка вызовов сеть отключилась.

Кажется, все прошло.

Воронов мелко порвал бумажку и бросил в урну. Оттуда торчала груда мусора, белые лоскутки сорвались под ветерком.

Так кружились июньские бабочки-поденки, которым суждено было прожить один вечер, а наутро умереть.

Случившееся случилось не с ним, уже ушло в прошлое.

Снова достав телефон, он открыл Яндекс-карты, чтобы найти ближайший банкомат, снять наличные и вызвать такси.

Больше искушаться автобусом не стоило.

5

Телефон ожил, когда Воронов стоял около распахнутого багажника и собирался натянуть водительские перчатки, чтобы выбросить подстилку для ног, которую подложил мастер, выгоняя черный «Стингер» из сервиса.

Он принял вызов не глядя, по работе звонили часто. Было удивительно, что за время утреннего кунштюка никто не дернул.

– Вы мне звонили, я была занята…

Голос показался смутно знакомым.

– …Вы, наверно, по поводу пятницы?

Конечно, это была женщина из автобуса.

Грубая хрипотца осталась прежней, только интонации сделались вежливыми и лексикон стал нормальным.

– Нет, я не по поводу пятницы. Я…

Помедлив, подбирая слова, Воронов продолжил:

– …Я был у вас недавно. Мы познакомились в автобусе.

– А, это ты! Обзвонился, а я была в душе. Ты в меня столько напузырил, целый час выполаскивалась!

Теперь она была прежней, вежливость сдуло, как обрывки той газеты.

– Чё звонишь? Забыл что-нибудь? Поторопись, я сейчас ухожу.

– Не забыл.

Воронов опять помолчал, не понимая, зачем звонил этой женщине.

От соединения с ней он не получил ничего особенного, остался лишь шок от неожиданности.

– Просто вы заплатили за меня в маршрутке, а я так и не отдал. У вас есть карта, привязана к телефону?

Потерев затылок, Воронов перевел дух.

Дурацкий звонок получил благовидную причину.

– Сейчас вам переведу по мобильному банку.

– Да иди ты со своим переводом! На самом деле у меня столько денег, что я могла купить этот сраный автобус, только мне это нафиг не надо. Успокойся и живи дальше.

– Хорошо. Тогда до свидания, извините, что…

– Подожди-подожди! – перебила женщина. – Не бросай трубку.

Следовало дать отбой, но он не шевелился.

– Мне с тобой понравилось. Если тебе тоже и захочется еще, шли СМС. Я перезвоню. Не обещаю, что будет шоколадно, как сегодня, но определимся.

– Как вас зовут? – спросил Воронов вместо того, чтобы сказать, что ничего слать не будет.

– Меня? Оксана. А тебя?

– Андрей.

– Держи бодрей!

В трубке запикало.

– У меня второй вызов, – сказала она. – Пока-пока.

Телефон замолчал, зазвенела пустота.

Он кивнул самому себе, достал перчатки, освободил машину от чужой бумаги.

Обе пары выхлопных труб ободряюще урчали из-под бампера.

Салон привычно принял в объятия. Воронов пощелкал кнопками, возвращая сиденье, руль и зеркала в предустановленное водительское положение.

Нечто побудило оглянуться, словно тут могла возникнуть женщина в черных чулках и без трусиков.

Все оказалось в норме, заднее сиденье было пустым, над красными подушками молча возвышались три черных подголовника.

Расслабившись, он повел пальцами над дисплеем.

Из пятнадцати динамиков, окруживших со всех сторон, медленно всплыл вокализ Рахманинова.

Еще раз достав телефон, Воронов очистил журналы вызовов, входящих и исходящих.

Он не обладал быстрой памятью на номера.

Все дома в том низинном предместье были одинаковыми, серыми и убогими. Этаж и квартиру он не запомнил.