Текст книги "Расставания…и встречи "

Виктор Воронов
Расставания… и встречи

ОТ АВТОРА

Эта небольшая книга – скромная дань памяти моим родителям:

– народному учителю – Евдокие Ефимовне Швецовой – моей маме, воспитавшей не только нас – троих своих сыновей и воспитывавшей не только своих внуков, внучек и правнучек, а давшей «путёвку в жизнь» со школьной скамьи сотням и сотням юношей и девушек, а также своевременно поддержавшей в начале нелёгкого пути на самом трудном, но благодарном педагогическом поприще – в школе десятки своих коллег-учителей;

– отцу – Воронову Василию Георгиевичу – фронтовику, ветерану Великой Отечественной войны, директору промхоза в селе Черемхово и директору зверохозяйства в г.Борзя Читинской области,

а также многим другим, кто, к сожалению, уже ушёл в мир иной…

Автор

РАССТАВАНИЯ… И ВСТРЕЧИ

 
Ямщик, не гони лошадей!
Мне некуда больше спешить…
 

(Н. Риттер)

Разумом понимаешь, что такое расставание с родителями в жизни неизбежно и всё равно хочешь, чтобы оно было как можно позднее…

Само это расставание не является одномоментным процессом, а происходит длительное время. По сути, оно начинается когда мы «выпархиваем из родительского гнезда» в самостоятельную, как нам кажется, а скорее ещё и не совсем и не во всём самостоятельную жизнь. Так и я уезжал в своё время учиться в институт, а затем после его окончания начал работать вдали от родителей, в других городах и даже в другой области.

Помню, что в начале обучения – после переваривания нахлынувшей в городе новизны – мне страшно захотелось назад, домой – почему-то одолевала тоска. И хотя всё вроде бы было в порядке – и в институте, и в общежитии, а вот что-то было тоскливо. И скрывая это, приехал на ноябрьские праздники домой, в Черемхово. Немного отошёл, оттаял. Мама, конечно, всё поняла, но правильно сделала, не дав мне «раскиснуть», а с большой настойчивостью проводила меня на продолжение учёбы и обретение своего пути в жизни. Какого? – тогда ещё не было чётко видно, но своего, другого, определённым первым отрезком которого, несомненно, являлись черемховские детские годы в родном Забайкалье…

Подобное повторилось при начале работы после окончания института. Тоже всё было вокруг незнакомым. Захотелось это бросить и уехать к родителям в Борзю, где была небольшая передвижная механизированная колона (ПМК) – единственная строительная организация, где можно было бы работать по приобретённой профессии инженера-строителя. Здесь же, в Шелехове был настоящий строительный размах! Это-то удержало и повело дальше по жизни – уже более самостоятельно.

А сколько же переживаний из-за нас – братьев, находящихся вдали от дома было у мамы и отца? Невозможно, наверное, даже представить. И лишь в строчках и между строчками их писем можно теперь уже самому умудрённому жизненным опытом это прочесть и прочувствовать. Мамино «Живи умнее. Не допускай никаких глупостей. Будь самим собой!» сопровождало меня от письма до письма, а затем уже и при разговорах по обыкновенным, а позднее мобильным (сотовым) телефонам.

Разве можно чем-то измерить переживания матери, провожающей сына в незнакомый город на переполненном автобусе, который раз в день ходил до ближайшей железнодорожной станции, расположенной за двести пятьдесят километров!

Или позднее в Борзе, посадив меня в самолёт АН-24, у которого при прилёте почему-то не заглушались двигатели, а лётчики, несмотря на неисправность, решились сразу на обратный рейс, отец долго переживал пока дождался моего звонка о благополучном приземлении в Чите.

Таких расставаний-прощаний, к сожалению, и одновременно к счастью, поскольку они были не последними и за ними следовали новые встречи и общения – устные, письменные, телефонные, мысленные, было немало.

Были и тяжёлые расставания после последних прощаний с отцом и братом, а также в случаях, когда самочувствие мамы оставляло желать лучшего.

Но каждое из этих расставаний несло лишь тот объём горечи и тоски, который мог быть переварен водоворотом дальнейших событий и ритмом нашей жизни. И мы расставались и снова встречались, встречались и снова расставались в Черемхово, Борзе, Иркутске, Москве и Поваровке. Из этих, как и из других мгновений – хороших и плохих и состоит вся наша жизнь.

…Всякий раз по дороге на работу, делая в метро переход со станции «Тургеневская» на станцию «Чистые пруды», взгляд невольно зацеплял вывеску «Авиакассы». Здесь мною обычно приобретались билеты на самолёты при поездках в командировку и отпуск, а также покупался билет в Иркутск после первого маминого инсульта. Естественно, это служило лишним напоминанием о возможно предстоящей и необходимой поездке к маме.

Тогда же после интенсивного лечения в больнице, я застал её, накануне 8 марта, хоть и больную, но самостоятельно передвигающуюся по квартире. Врачи, брат, невестки и племянники сделали для этого очень много, постоянно дежуря по очереди круглые сутки в её палате. Теперь мне предстояло хоть ненадолго их заменить уже дома, дав им возможность немного отдышаться.

Положение было непростое, а количество закупленных лекарств и рекомендаций врачей было внушительным и потребовало даже составления своеобразного журнала-графика для контроля и отметок (утром, вечером, днём, до еды, после еды и т. п.).

И хотя это отнимало немало времени, всё же не это было страшно. Страшно и неуютно было наблюдать за самочувствием больного человека и тем как он спит. И спит ли или уже… Просыпаясь ночью в соседней комнате, прислушивался к неровному, а порою даже тяжёлому маминому дыханию, которое иногда надолго задерживалось и было еле слышно, но к радости, вновь было громким и самого страшного тогда не случилось.

Бывали, конечно, и всякие непредвиденные моменты, связанные с реакцией на приём большого количество антибиотиков, неожиданные её ночные бодрствования и многое другое. За эти беспокойные и с большим недосыпанием дни, поневоле почти приобрёл квалификацию медбрата или медсестры, изучил многие медицинские тонкости и со знанием дела мог беседовать с врачами, мамой и родственниками.

Улетал в Москву, не будучи очень-то уверенным в скорейшее мамино выздоровление. Но, к счастью, прилетев летом обнаружил большое её продвижение вперёд в части восстановления многих утраченных при болезни функций. Она категорически отказалась от приглашённой нами помощницы, сама измеряла себе давление, сама контролировала приём лекарств, что-то уже готовила себе на кухне, а позднее стала даже писать. Снова прошли с ней обследования, многих врачей и достигнутыми результатами удивили лечащего её в больнице врача, которая даже не ожидала такого прогресса. Но маму это не устраивало – она чувствовала и знала то, что у неё не получается или чего она вспомнить не может. И это её раздражало и расстраивало. А наши слова о том, что и так много лучше стало, ею воспринимались даже с обидой. Она хотела быть полноценным человеком, как и до первого инсульта.

Часто в разговорах при моих редких приездах в Иркутск она произносила: «А куда же нам таким (больным и немощным, по-видимому, подразумевалось) деваться?». Я успокаивал, что надо жить и радоваться всему жизнью предоставляемому, любому движению, чувству, эмоции…

На следующий год снова маме пришлось полежать в больнице – уже профилактически, так как резко «скакнуло» давление. И с этого времени слово «больница», и так не пользующееся у неё большим уважением, стало совсем невоспринимаемым. Ни о какой очередной «больничной профилактике» нельзя было вести речи. Стали «агитировать» на совместное пребывание со мной и женой в одном из ближних к Иркутску санаториев и даже забронировали номера.

К сожалению, не успели – случился второй инсульт и очень тяжёлый. Лечили там же и те же врачи, что и после первого инсульта. Потянулись бесконечные дни и недели круглосуточных дежурств, приёма лекарств и процедур. Не помогали даже самые новейшие и сильные препараты, массажи и всё подобное. Они лишь способствовали продлению жизни, но восстановить речь, ассоциативные связи и устранить парализацию правой половины организма не смогли. И хотя по приезду я жал мамину руку, чувствовал её казалось ответное пожатие, смотрел в её уставшие от мучений глаза, но до конца так и не понимал – узнала ли она меня. Наверное, узнала и тихо наблюдала за нами за всеми, собравшимися как и в прежние времена в её квартире, где среди старых и новых вещей она бережно сохраняла память о нашем детстве – четырёхтомник любимого Аркадия Гайдара, детские фотографии и наши школьные тетрадки, а также трогательные самодельные подарки и письма своих учеников из разных мест, где она преподавала русский язык и литературу, была завучем и директором вначале восьмилетней, а затем средней школы в селе Черемхово Красночикойского района Читинской области. Здесь же мы сидели всего каких-то чуть более двух месяцев назад, первого мая и обсуждали различные новости. Она всегда была и хотела быть в курсе всех событий не только в доме, в городе, в стране, а и во всём мире. Под тихую музыку песен военных лет и вальса «На сопках Маньчжурии» в исполнении любимого ею Дмитрия Хворостовского, она погрузилась в сон, который, как позднее стало ясным, оказался на медицинском языке «комой». А к вечеру другого дня случилось то самое страшное – чего все мы боялись и всячески старались отодвинуть – последний её вздох и крик-стон известили об уходе в иной мир…

Ужасно, когда ничего уже не можешь сделать, ничем не можешь помочь… Остаётся только просить, просить и просить прощения…

Знаменательно, что это случилось на пятьдесят первый день после второго инсульта. Столько дней мама давала нам возможность облегчить тяжесть утраты и постепенно смириться с происходящим… А теперь пошёл другой отсчёт – девять дней, сорок дней, полгода…

Вспомнилось многое, и что однажды давно, в детстве проснулся и сильно испугался за мать. Встал, подошёл к кровати родителей и при ярком лунном зимнем свете обрадовано увидел, что она жива и дышит. Испуг прошёл, но долго ещё потом не мог забыться. Так страшно было в том детском возрасте её потерять. На это, наверное, сказались рассказы бабушки о внезапной кончине маминой сестры в девическом возрасте. И, слава богу, что это был всего лишь кошмарный сон и кратковременный испуг. И спасибо маме, что они вместе с отцом нас троих братьев вырастили, выучили и ещё долго-долго наставляли по жизни. А мы всегда их называли только на «Вы», а не как в других семьях на «ты» – при равных отношениях. Это свидетельствовало об особом их положении в нашей жизни и жизни наших семейств.

…Брат передал мамины письма, адресованные мне. Датированы 11 февраля 2006 г. (ещё до первого инсульта)…«Вскрыть по случаю…». По-видимому теперь он наступил… В письме: «… Пишу эти строки по случаю… (Он всё равно когда-либо наступит)…». А далее подробные пожелания по распоряжению её квартирой… Но это теперь не самое срочное… Конечно, всё исполним, но потом, потом, потом…

…Прежде чем сесть в машину, остановился и поклонился дому, а вернее той части пятиэтажки, куда выходят окна её квартиры. Сказал по привычке «Пока» и «С богом» и, когда тронулись, всё смотрел и смотрел, обернувшись назад, как удаляется балкон, на котором она обычно стояла, когда вот также уезжал в предыдущие свои кратковременные приезды-заезды…

Не только тире-чёрточка между главными датами жизни человека остаётся после него. Остаются добрые дела, сделанные для людей, близких и родных. Остаются сами эти родные и близкие люди, в которых человек живёт не только и не столько генетически, а скорее, и более всего, духовно. Остаётся добрая память о нём и сказанном им когда-то. И конечно, остаётся сам этот его мир – жизнь, в котором он жил, живёт и будет вместе с ним жить как его частица, превращаясь в разнообразные формы существования. Жизнь продолжается. Её ничто не остановит. И так и должно быть!

Летя в самолёте в Москву и в последующие дни, вновь и вновь в голове прокручивал эти печальные события. Вновь и вновь сам себе задавал вопросы: «Всё ли сделал, чтобы не допустить этого?! Всё ли сделал, чтобы облегчить мамины страдания?» И вновь, и вновь приходил в результате этих тягостных размышлений к выводу о неизбежности произошедшего…

От этого «самоедства» становилось не легче. Оно даже было похоже на поиски оправдания своих действий и бездействия – почти как в детстве – за совершённые и требующие объяснения перед матерью поступки.

В то же время такая периодическая умственная работа позволяла «переварить» все накопившиеся за эти дни эмоции, чувства, мысли и впечатления. Постепенно всё «переваренное и переработанное» откладывалось и укладывалось куда-то на свои полочки и в свои ячейки, и от этого если не становилось легче, то, по крайней мере, боль утраты чутьчуть притуплялась.

Появилась даже какая-то непривычная размеренность и неспешность в суждениях, высказываниях и действиях, граничащая, наверное, даже с мудростью. Взгляд стал пристальнее, внимательнее и задумчивее, как это бывает при принятии особенно важных решений. По-видимому, произошла очень сильная переоценка всего окружающего, при которой наиболее дорогим стало уходящее и утекающее «сквозь пальцы» в-р-е-м-я.

…Устоявшаяся за долгие годы привычка напомнила, что нужно позвонить маме… А звонить некуда… Позвонил брату и невестке… Мысленно поговорил с мамой, в очередной раз попросил прощения… Продолжил свои обычные житейские дела. С ними успокаиваешься и находишь смысл своей дальнейшей жизни. Жизнь не останавливается, а продолжается и в этом есть огромный смысл и наше великое счастье!!!

Иркутск–Москва–Поваровка,

июль 2010 г.

НЕБОЛЬШОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

И всё-таки, к счастью, эти наши расставания, пока мы живы, не совсем конечны. Незримые нити соединяют нас с ушедшими в мир иной. Мы периодически вспоминаем их, встречаемся иногда с ними в своих снах, повторяем мудрые слова и наставления когда-то произнесённые ими, видим их на фотографиях, в кино – и видеофильмах, в слайд-шоу, читаем о них в книгах, газетах и журналах, оцениваем и восторгаемся сделанным и созданным ими. А теперь встречаемся с ними и на сайтах в сети Интернет. Они хотя бы вот так, виртуально продолжают своё земное существование. Это их незримое присутствие в нашей жизни и эти новые своеобразные встречи с ними и со следами их дают нам некоторую уверенность в том, что память о них и о нас всех будет ещё долго жить на нашей планете Земля!

ПЕРЕЧИТЫВАЯ ВНОВЬ…

Бережно перебираю и перечитываю мамины письма на двойных листках из ученических тетрадей «в клеточку» и «в линейку», а также различные открытки к праздникам, дням рождения и другим событиям в нашей жизни. Аккуратно проставленные мамой даты на каждом из этих трогательных посланий охватывают период в несколько десятков лет. Написанное красивым каллиграфическим почерком с подчёркиванием и со всеми знаками препинания (а не как у нас сейчас) освежает память, заставляет задуматься, а иногда требует и определённой переоценки происшедшего. Читая обращения: «Родные мои!», «Родной соколочек…», «Родной сорванец Владик…», «Лариса и Виктор!!!» как бы вновь слышу её успокаивающий и умиротворяющий голос. Опять и опять нахожу в когда-то обстоятельно и взвешенно написанном ею много поучительного и заслуживающего не только моего внимания:

«…Выбирай время для отдыха…

Разумно ли проводишь выходные дни?

Сейчас самое лучшее время для духовного роста.

Теперь ты должен понять значение всего этого для себя.

Читаешь ли? Ещё раз перечитай «Евгения Онегина».

Оцени его по-своему…

…Лучшего времени для самообразования не будет!

И такие возможности!

(имеется в виду Москва – прим. автора).

…Обретай себя в пути. Будь самим собой!

Сила разума, логика суждения – на первом плане!»

…Были… в гостях у нас сослуживцы отца – избранные со зверохозяйства и Кочергины… Звонил 14 января (1980 г.) дядя Тима… Крепится. Ему ещё до пенсии далеко (он с 1923 г.). …Отец по-немногу… работает. Я отдыхаю от школы. Порой очень скучаю. Читаю, такой возможности не было никогда…

…Никита подрос. Изменился. Хорошо, с оттенком музыкальности, говорит о дожде: «Кап! Кап! Кап!». Лениво разговаривает, но чётко. Уже хитрит. Родителям, тоже надо расти вместе с ребёнком!

…Родичи все молчат. …Отписываются открытками. Никому не хочется писать. Только получать. Пишешь ты да я. …Пишу письма по всем адресам, хотя не все торопятся с ответом…

Владик, родной соколочек! Всех нас время меняет. И ты теперь уже не тот! …И не будешь думать, как разделить тех 2-х рыбёшек на троих, которых вы добыли с дедулей на даче летом 1983 г. … Расти, родной, здоровым, сильным умом и добрым!..

…Пересылаем на хранение в вашу семью реликвию – серебряный аттестат отца семейства… Виктора Васильевича…

…Желаем здоровья! Чтоб хотелось учиться в большом и малом!

…Желаем… крепко дружить с «5»! Иметь свое суждение и уметь его отстаивать! Любить книги! И «хором» читать то же неплохо. Целуем тебя, мой верный путеводитель (по Москве – прим.автора).

…Так быстро пролетели года, и вы вылетели из родного гнезда… Доброго пути…!

…Как вы там всё улаживаете? И кто придумал это слово «нормально»?! Все за ним словно за каменной стеной.

…Отсюда не видно, одни предположения…

…Желаем всем здоровья, хорошего настроения! Побольше «4» и «5»!

Всего самого доброго и светлого!

Храни вас Бог!

Чтоб сбывались ваши пожелания…!

…И самого дорогого – желания жить!

…И умения управлять собой в сложных обстоятельствах!

…И хорошего настроения, умения настраивать на него тех, кто рядом с тобой!

…Быть сильнее обстоятельств, которые порой создаются вокруг нас!

…Тёплого очага и равновесия души.

…И чтобы – всем вам вместе было просто, хорошо! И каждому в отдельности! (Это фундамент всего).

…Счастья и всего самого доброго! Жизнь в семье зависит от вас обоих. Мир да совет пусть сопутствует вам!

…Желаем… душевного и физического равновесия! Тепла в семейном очаге! Всё остальное в ваших руках. Молодость – это сила…

…Время нам не властно…

…Жизнь полна противоречий, Она не кинолента. Её не перемотаешь и не напишешь заново.

…Ой, как трудно быть самим собой в наше время! Всему надо противостоять! Иметь внутренний иммунитет (Читайте и Чехова. Он нужен сегодня каждому для Себя!).

…Я не устаю слать вам простые искренние слова, самые благие пожелания! Молюсь за ваше здоровье и правильный путь в жизни! Потому, чтобы жила в нас внутренняя потребность нашего общения… Пусть не покидает вас Весна! Не покидает вас в своих надеждах!.. ».

В ПЕРВОМ ЭШЕЛОНЕ

Из «Мысли в охапку»

В военном искусстве существуют понятия – «эшелоны обороны» – первый, второй, третий… А если применить эти понятия к нашей жизни, то получается вот как…

Пока жива была бабушка, я как её внук находился в третьем эшелоне от рубежа смены поколений. Потом передвинулся во второй эшелон…

После рождения внучек я вроде бы стал выполнять роль почти первого эшелона, но всё же, по-прежнему, был фактически вторым эшелоном, поскольку тогда у нас образовалось не три, а целых четыре эшелона обороны. И действительно, пока родители живы – мы всегда остаёмся ещё детьми, по крайней мере, для них, для себя и в душе (и желательно подольше).

…Ну, а теперь мы с братом, женой и жёнами братьев – первый эшелон обороны жизни. За нами во втором эшелоне – наши дети, а в третьем – наши внучки.

Происходит обычная смена поколений, как бы горька и грустна она не была. Ведь все мы знаем, что мы – не вечны, смертны. Вот только с внезапностью этого мы никогда не можем смириться. Всегда хочется для всех-всех оттянуть этот незримый рубеж.

…С годами кажется, что всё больше и больше людей, окружающих нас на работе, дома, в городе, в деревне, на дачах, да и в целом в стране, уходят в мир иной. Но пока мы помним их и сохраняем о них память – они как бы всё ещё продолжают своё земное существование.

Поэтому как бы ни было, надо по примеру наших мудрых предков продолжать «сеять хлеб», делать другие добрые и полезные людям дела. А главное – жить, несмотря ни на что и выполнять своё главное предназначение на Планете Земля – быть Человеком Разумным!

СТАРЫЕ ОБИДЫ

Из «Мысли в охапку»

Эти старые обиды всплывают неожиданно. Иногда, без казалось бы даже весомых причин.

Они, как и старые вроде бы уже залеченные раны, до поры до времени не дают о себе знать. А как вдруг проявятся – тогда льётся такой поток обид и душевной боли, которого может хватить чуть-ли не на полноводную реку.

Помню как неоднократно у мамы прорывалась горькая обида на жену одного из своих братьев. Она их – своих братьев, боготворила, вместе со своей матерью дождалась как героев с войны, сохранила в полном порядке дом и крестьянское подворье. А они быстро обзавелись своими семьями и когда она уехала учиться в институт, в областной центр в тяжёлые и голодные послевоенные годы, обделили её – студентку, при продаже отцовского дома (а, вернее, почти не дали никакой доли), да ещё с произнесением обидных слов.

Как глубоко были, по-видимому, затронуты тогда все душевные струны, что десятки лет (более полстолетия) эта обида давала о себе знать и выливалась в очередные нервы и горькие слёзы. И здесь не помогали ни призывы к здравому смыслу, ни другие разумные слова, ни природный инстинкт самосохранения: ведь себя надо бы было беречь теперь, а не «накручивать» из-за старой обиды своё давление ненужные эмоции.

…А ведь всё это носится в себе. И из-за нашей культуры и деликатности внешне не проявляется, а «перевариваясь» внутри требует от человека траты дополнительных жизненных сил. Хотя разумом человек понимает, что ничего уже поделать невозможно, и что лучше бы всё это забыть, а иначе всё идёт ему же во вред. Но, что-то опять зацепляет и старая обида вне зависимости от воли человека вновь проявляется, как-будто нанесённая «только что».

Наверное, рубцы этих казалось бы заживших старых обид-ран такие особо чувствительные, что нет-нет да и дают о себе знать…