Текст книги "Императрица Всероссийская Елизавета Петровна"

Правление Иоанна Антоновича. Возникновение заговора

Так прошли десять лет. В октябре 1740 г. императрица Анна умерла. По ее завещанию императором объявлялся ее внучатый племянник Иоанн Антонович. Ему было тогда всего лишь два месяца от роду. Так, находясь в колыбели, он вступил на трон под именем императора Ивана III. Иваном I считался в данном случае Иван Грозный, который первым принял титул царя. В современной литературе Иоанна Антоновича чаще называют Иваном (Иоанном) VI, в этом случае Иваном I является Иван Калита, а Иван Грозный – это Иван IV.

Император Иоанн VI Антонович.

Регентом, фактически правителем страны при младенце-императоре, по воле почившей императрицы стал Бирон. Чувствуя себя в определенной изоляции, Бирон старался теперь привлечь на свою сторону Елизавету. Он увеличил выплаты на содержание ее двора, давал понять, что при случае готов согласиться пригласить на трон ее племянника, голштинского принца Карла Петера Ульриха.

А всегда осторожный канцлер Остерман ненароком обидел Елизавету. Осенью 1740 г. в Петербург прибыло диковинное посольство от персидского шаха Надира. Он намеревался посвататься к Елизавете, прислал в подарок четырнадцать слонов, из них девять – для младенца Иоанна Антоновича и четыре – для Елизаветы. Остерман по каким-то своим расчетам утаил этот подарок. Тогда принцесса отправила к канцлеру своего придворного М. И. Воронцова, который от ее имени напомнил Остерману, что тот своей карьерой обязан ее отцу Петру Великому. Канцлер почувствовал себя оскорбленным и увидел в Елизавете врага.

Но все же Бирон не удержался у власти. Против него объединились его могущественные противники из числа вельмож и приближенных Анны Иоанновны: прежде всего А. И. Остерман и Б. К. Миних. Обиженными почувствовали себя и родители Иоанна Антоновича – Анна Леопольдовна и ее супруг принц Антон Ульрих Брауншвейгский, которые полагали, что у них никак не меньше прав на регентство при своем сыне. Не было поддержки у Бирона и среди военных, гвардейцев, не пользовался он популярностью и среди дворянства. Не прошло и месяца, как произошел очередной переворот. Однажды ноябрьской ночью отряд гвардейцев под руководством самого Миниха вломился в спальню регента, он был арестован, лишен властных полномочий, всех чинов и наград и был отправлен в ссылку в далекий зауральский городок Пелым.

На первые роли в управлении государством вышли теперь Миних и Остерман. Правительницей была объявлена Анна Леопольдовна. По-прежнему чувствовал себя обойденным ее супруг Антон Ульрих, но чтобы несколько его утешить, ему пожаловали редкий и исключительно высокий военный чин генералиссимуса. Да, во время войны с турками при Анне Иоанновне Антон Ульрих находился в войсках, командовал тремя полками и даже принимал участие в штурме Очакова под руководством фельдмаршала Миниха. Но каких-либо выдающихся талантов военачальника, разумеется, не проявил.

Так как он был отцом императора, от имени которого действовали все власти в стране, это время вошло в историю как «правление Брауншвейгской фамилии». Правительство оказалось крайне слабым. В этом, очевидно, и кроется главная причина его скорого падения, а вовсе не в засилье немцев. Немало лиц немецкого происхождения были у власти и при Анне Иоанновне, но она благополучно правила десять лет. Устранив Бирона, Остерман и Миних теперь соперничали друг с другом, что наносило большой ущерб делам, особенно в сфере внешней и военной политики.

Анна Леопольдовна вовсе не занималась делами, поскольку не имела ни способностей к тому, ни минимального желания. Немаловажно и то, что она была матерью грудного младенца и была уже беременна следующим ребенком. Она редко появлялась на людях, предпочитая уединяться в дальних комнатах своего дворца, много времени проводила со своей подругой фрейлиной Юлией Менгден. Иногда компанию им составлял саксонский посланник Мориц Линар, жених Юлии и, по слухам, фаворит Анны Леопольдовны.

В этой обстановке еще больше выросла популярность Елизаветы в столице и особенно среди гвардейцев. Примеров тому сохранилось немало. Так, еще в 1740 г. Елизавета должна была сделать подарок по случаю рождения Иоанна Антоновича. Люди, посланные от нее на рынок, выбрали для подарка красивую вазу. А когда купцы узнали, что эту вазу желает приобрести принцесса Елизавета, тут же отказались брать деньги из-за своего безмерного почтения к дочери Петра Великого. Уже после кончины императрицы Анны и свержения Бирона Миних явился к Елизавете поздравить ее с Новым, 1741 годом. Он увидел в сенях, на лестнице и в передней множество гвардейцев, поздравлявших принцессу и называвших ее кумой. В их среде уже слышались возгласы: «Разве никто не хочет предводительствовать нами на пользу матушки Елизаветы Петровны!» И в ближайшем окружении принцессы нашлись люди, постоянно напоминавшие ей, что она дочь Петра Великого и имеет гораздо больше прав на корону, нежели тогдашние правители. Среди них наиболее активен ее личный врач Лесток.

Серебряный рубль с изображением императора Иоанна Антоновича (1741). После свержения императора изъят из обращения.

Чувствуя слабость петербургского правительства, активизировали свою деятельность иностранные дипломаты. Как и при Анне Иоанновне, так и теперь руководитель внешней политики России А. И. Остерман придерживался союза с Австрией. Основным противником Габсбургов в Европе была Франция. Поскольку Россия в то время вела геополитическое соперничество со своими соседями Турцией и Швецией, те могли рассчитывать на поддержку французов. Теперь в Париже почувствовали, что появилась возможность сменить правительство в России, ослабив русско-австрийский союз. Также было ясно, что авторитет «Брауншвейгской фамилии» в Петербурге падает и, напротив, растет популярность принцессы Елизаветы. Следовательно, нужно поддержать Елизавету в ее стремлении захватить власть. Этим и занялся французский посол в Петербурге маркиз Шетарди. Посредником между маркизом и принцессой выступил все тот же Лесток.

В поддержку Елизаветы действовала и шведская дипломатия. С Шетарди в данном случае взаимодействовал посланник Нолькен. Но он старался добиться, чтобы Елизавета в обмен на поддержку со стороны Швеции отказалась в ее пользу хотя бы от части земель, приобретенных Петром Великим. Елизавета уклонялась от подобных обязательств, а Шетарди ради успеха всего дела старался умерить запросы своего шведского коллеги и его начальников в Стокгольме. Шведский дипломат не отступал. Он предлагал Елизавете написать письмо шведскому королю с просьбой оказать ей военную помощь для захвата российского трона. Разумеется, принцесса отказалась. Она была достаточно умна, чтобы не давать подобных собственноручно подписанных документов. Ведь в случае провала и обнаружения такого письма ей и ее сторонникам грозила бы немедленная гибель.

Тем не менее летом 1741 г. шведы все же начали войну с Россией, не дождавшись никаких обязательств от Елизаветы. В Стокгольме в любом случае полагали, что не стоит упускать столь благоприятный момент. Ведь при наличии слабого и раздираемого внутренними противоречиями правительства в Петербурге шведская армия сможет добиться успеха и взять реванш за поражение в Северной войне.

Портрет правительницы Анны Леопольдовны. Художник Л. Каравак.

Со своей стороны Елизавета понимала, что успехи шведов приведут к еще большему падению популярности «брауншвейгского правительства» в России, а ее шансы на успех только возрастут. Именно в таком ключе она продолжала вести диалог с Шетарди. (Нолькен с началом войны должен был покинуть Петербург.) Елизавета объяснила французскому дипломату, что ничего не имеет против возможного в будущем союза России с Францией и Швецией. А пока она намеревалась подождать развития событий. В Париже подобное поведение Елизаветы воспринималось как нерешительность и отсутствие амбиций в борьбе за власть. В самом деле, мы видим здесь способность Елизаветы сохранить холодную голову, способность к трезвому политическому расчету, умение избежать излишних рисков. А это уже качества большого политика.

Осторожность Елизаветы вскоре оправдалась. Шведы потерпели поражение под Вильманстрандом 23 августа 1741 г. Теперь уже никак нельзя было рассчитывать на какую-либо помощь с их стороны. Но и правительство Анны Леопольдовны не смогло извлечь каких-либо выгод из военной победы, развить успех. Следовательно, его авторитет и популярность продолжали падать и в осенние месяцы 1741 г.

Слабость правительства Анны Леопольдовны и угрозу ему со стороны приверженцев Елизаветы не могли не видеть и дипломаты держав, противоборствующих Франции и Швеции. Австрия, Англия в случае падения «Брауншвейгской фамилии» могли утратить свое влияние при петербургском дворе. Эти державы старались не допустить какого-либо союза или сотрудничества России с Францией. Австрия соперничала с Францией за гегемонию в континентальной Европе и рассчитывала при этом на поддержку России. Англия вела борьбу с Францией за колонии в Северной Америке и Индии, кроме того, для британцев была крайне важна роль России как основного торгового партнера на европейском рынке.

Перемена власти в Петербурге не могла не вызвать опасения в Лондоне и Вене, тем более там непременно знали о попытках французов и шведов привлечь на свою сторону принцессу Елизавету. Поэтому британские и австрийские дипломаты стремились предостеречь правительство Анны Леопольдовны, открыть ей глаза на угрозу со стороны принцессы Елизаветы и ее сторонников. Английский посол Финч еще в марте 1741 г. довел до сведения А. И. Остермана и принца Антона Ульриха имевшуюся у него информацию о встречах и возможных переговорах французского посла и принцессы Елизаветы. Сведения об этом доходили и до Анны Леопольдовны, но ни она, ни ее окружение так и не приняли серьезных мер, чтобы препятствовать развитию заговора.

Какие-то шаги правительство начало предпринимать лишь в середине ноября 1741 г. А. И. Остерман, понимая, что главная опасность исходит от гвардейцев, распорядился удалить из столицы Преображенский полк. Это не могло не привести офицеров и солдат, сторонников Елизаветы в состояние крайней тревоги. Стало известно о готовящемся аресте врача Лестока, это не исключало ареста и других приверженцев Елизаветы из ее ближайшего окружения. Наконец возымели некоторое действие на правительницу Анну и предупреждения иностранных дипломатов. На этот раз об угрозе со стороны Елизаветы Анну Леопольдовну предупредил саксонский посланник М. Линар, входивший в самый ближний круг общения правительницы. Он предложил отправить Елизавету в монастырь. Правительница Анна заявила, что не видит в этом особого смысла, так как есть еще «чортушка», то есть голштинский принц Карл Петер Ульрих – племянник Елизаветы. Как видим, деятели тогдашнего правительства считали малолетнего принца, пребывавшего за рубежом, за сотни верст от России, не менее опасным, чем Елизавету, находившуюся в Петербурге и имевшую множество приверженцев в войсках.

Все же Анна Леопольдовна решила поговорить с Елизаветой. Разговор состоялся 23 ноября. В этот вечер состоялся куртаг во дворце. Во время игры в карты Анна Леопольдовна предложила Елизавете уединиться для беседы. Разумеется, точно неизвестно, о чем они говорили. Как сообщал Шетарди в своем донесении в Париж, правительница рассказала о письме, полученном ей из-за границы. В нем говорилось о заговоре при участии врача Лестока, которого следует арестовать. Это бросало тень и на саму Елизавету. Анна Леопольдовна, видимо, никак не могла проявить решимость в борьбе с заговорщиками. Вместо того чтобы жестко призвать Елизавету к ответу при всех министрах, Анна надеялась уладить все по-семейному. В беседе наедине Елизавета отвергла все подозрения, обе родственницы расплакались, обнялись и вскоре вернулись к карточному столу.

Царевна Елизавета Петровна и преображенцы в кордегардии Зимнего дворца в ночь на 25 ноября 1741 года. Художник Е. Е. Лансере.

Но для сторонников Елизаветы это уже был более чем серьезный сигнал. Наверное, и сама принцесса поняла это. Арест Лестока, если бы правительство решилось на это, означал бы полное крушение всех надежд, расправу и с самой Елизаветой, и с ее близкими. Лесток прямо заявлял, что пытки он не выдержит. Для большей убедительности он изобразил на одном листе бумаги принцессу Елизавету в монашеском одеянии и в окружении пыточных орудий, а на другом – ее же, но в императорской короне. Явившись к ней 24 ноября, он предъявил оба рисунка и будто бы сказал: «Выбирайте!» Одновременно агитаторы пошли в гвардейские казармы. А там многие только и ждали сигнала. Уже к вечеру в окружении Елизаветы знали, что гвардия готова выступить в ее поддержку.

Итак, начало переворота и его успех зависели главным образом от соотношения сил в столице, степени влияния действующего правительства и решимости его противников. Прежде всего решение должна была принять сама Елизавета. И она наконец решилась.

Переворот 25 ноября 1741 г.

В ночь на 25 ноября Елизавета не ложилась спать. К ней во дворец съезжались ее приверженцы – Шуваловы и Воронцовы, родственники Скавронские и Гендриковы. Разумеется, здесь же был и Алексей Разумовский. Чувствуя силу на стороне Елизаветы, здесь появились и наиболее дальновидные люди из окружения Анны Иоанновны. Например, Василий Фёдорович Салтыков, дядя почившей императрицы. Близкий родственник правящей пока «фамилии», он все же счел за благо перейти на сторону Елизаветы, что и сделал одним из первых.

Елизавета долго молилась. Говорят, что именно в этот момент она дала обет не применять смертную казнь, если ей будет суждено стать императрицей. Наконец она надела кирасу (металлический защитный панцирь, боевое облачение воинов тяжелой кавалерии – кирасир), взяла в руки серебряный крест. Ее постоянно подбадривал преданный врач Лесток, который в этот момент возложил ей на шею орден Святой Екатерины. Этот высший (и единственный) женский орден империи учредил Пётр I, первой была им награждена мать Елизаветы.

Портрет императрицы Елизаветы Петровны. Художник И. Я. Вишняков.

На улице уже ждали сани. В сопровождении нескольких приближенных и гвардейцев Елизавета отправилась в слободу Преображенского полка, находившуюся на юго-восточной окраине города. Центром слободы, своего рода канцелярией и штабом полка была съезжая изба, куда и подъехали сани. Находившийся на посту часовой поднял было тревогу, стал бить в барабан. Но Лесток, соскочив с саней, кулаком пробил барабан, часового повалили на землю и обезоружили. Так же быстро был обезоружен и прибежавший на шум дежурный офицер, впрочем, он и не оказал серьезного сопротивления. Со всех сторон к съезжей избе сбегались гвардейцы. В основном это были солдаты и унтер-офицеры, которые проживали здесь в казармах. Офицеры полка жили в городе на своих квартирах и в ту ночь не успели к началу переворота. Так случилось, что поддержку Елизавете в данный момент оказали солдаты, вчерашние крестьяне. Но это не означает, что русские дворяне, офицеры гвардии остались в стороне. Напротив, по мере развития событий никто из них не пытался им препятствовать, вскоре выяснилось, что вся гвардия и весь столичный гарнизон, подавляющая часть дворянства и офицерства готовы поддержать Елизавету. Но отсутствие офицеров в ходе самих событий позволяет считать, что сама принцесса, молодая тридцатилетняя женщина, не только решилась на захват власти, но и лично возглавила верные ей войска, повела их на штурм.

Возле съезжей избы собралось не менее трехсот преображенцев. На первых ролях здесь была рота гренадер, то есть наиболее сильных и рослых пехотинцев, метавших в бою гранаты, отсюда и название этих солдат. Гранаты в то время представляли собой довольно увесистые металлические ядра, начиненные порохом, которые поджигали и бросали. В тот момент, правда, метание гранат не понадобилось.

По свидетельству современников событий, оставивших свои воспоминания, Елизавета обратилась к собравшимся гвардейцам с вопросом, знают ли они, кто она. В ответ те дружно прокричали, что перед ними дочь Петра Великого. С еще большим воодушевлением они выразили готовность пойти за ней против ее врагов, тут же принесли присягу на кресте, который был в руках Елизаветы. Единственное, о чем их просила принцесса, – не проливать напрасно кровь. И это удалось – переворот прошел практически бескровно.

Из Преображенской слободы несколько сотен гвардейцев вслед за санями, в которых находилась Елизавета, двинулись в центр города. Прошли по всему Невскому проспекту и Адмиралтейской площади, где до Зимнего дворца оставалось не более двухсот метров, принцесса вышла из саней и пошла пешком, а сопровождавшие ее солдаты – бегом, как и следует во время штурма. Было холодно и еще совсем темно. Елизавета не поспевала за бегущими солдатами, тогда два рослых гренадера подхватили ее, подняли на свои плечи и понесли.

Во дворец удалось войти без особых проблем. Никаких мер предосторожности сторонники беспечной Анны Леопольдовны в ту ночь не приняли. Наступавшие преображенцы знали пароль, действовавший в ту ночь, что также помогло им пройти первые караулы. Да и находившиеся тогда на своих постах во дворце офицеры и солдаты не оказали особого сопротивления. Лишь начальник охраны отдал было команду «На караул!», но его тут же сбили с ног, и в его грудь был направлен штык. И, как рассказывают, Елизавета лично своей рукой отвела этот штык, стремясь избежать какого-либо кровопролития. Гренадер по фамилии Ивинский первым ворвался в спальню, где находилась Анна Леопольдовна и ее супруг принц Антон Ульрих.

Где была в это время сама Елизавета, как она себя вела, рассказывают по-разному. По одним сведениям, она лично явилась в спальню Анны Леопольдовны и разбудила ее со словами: «Сестрица, вставай!» Та бросилась на колени, умоляла пощадить ее семейство, оставить при ней подругу Юлию Менгден. Но ряд авторов, в их числе и Екатерина II, которая прибыла в Россию два года спустя после переворота, полагают, что Елизавета, убедившись, что дворец блокирован, могла и не подниматься на второй этаж. Она вполне могла избежать неприятной для себя встречи и объяснений с родственницей, которой она позапрошлым вечером клялась в любви и верности. Скорее всего, Елизавета удалилась в находившийся неподалеку собственный дворец, откуда она несколько часов назад отправилась в Преображенскую слободу. Здесь она ожидала теперь известий из Зимнего дворца и поздравлений.

Тем временем Анна Леопольдовна с мужем были арестованы. Также был взят из колыбели младенец-император Иоанн Антонович. Было приказано ни в коем случае не напугать его, подождать, когда он проснется. Да где там… От шума и суматохи ребенок проснулся, заревел. В тот же момент из колыбели брали его четырехмесячную сестренку, уронили, от чего она оглохла на всю жизнь.

Так было положено начало трагедии «Брауншвейгской фамилии», в которой наибольшее сострадание не может не вызвать сам малолетний император. Известно, что Елизавета приказала принести младенца к себе, взяла его на руки, произнесла: «Бедный невинный младенец. Твои родители одни виноваты». Несколько отрядов направились в расположенные рядом дома Миниха, Остермана, Головкина, Левенвольде с приказом об их аресте, что и было исполнено.

Переворот свершился. По всему городу отправились офицеры и солдаты с известиями о восшествии на престол новой императрицы. В полках и на кораблях был получен приказ о приведении к присяге. Дворец Елизаветы на «Царицыном лугу» сиял огнями, а долгая ноябрьская петербургская ночь еще не закончилась. Было приказано немедленно прибыть сюда всем вельможам, придворным, сенаторам. Также был разбужен и генерал-прокурор Сената князь Яков Петрович Шаховской, для которого известие о перевороте сначала показалось невероятным, и он посчитал, что сообщивший об этом экзекутор сошел с ума. Тем не менее это оказалось правдой. И вот как описывает Яков Петрович ту ночь в своих воспоминаниях: «…вскоре увидел многих по улице мимо окон моих бегущих необыкновенными толпами в ту сторону, где дворец был <…> Ибо хотя ночь была темная и мороз великий, но улицы были наполнены людьми, идущими к цесаревниному дворцу, гвардии полки с ружьями шеренгами стояли уже вокруг оного в ближних улицах и для облегчения от стужи во многих местах раскладывали огни; а другие, поднося друг другу, пили вино, чтобы от стужи согреваться. Причем шум разговоров и громкое восклицание многих голосов: “Здравствуй, наша матушка императрица Елизавета Петровна!” – воздух наполняли».

Иногда приходится слышать, что переворот 25 ноября 1741 г. и восшествие на трон императрицы Елизаветы был подготовлен и осуществлен при активном участии иностранных держав и действовавших в Петербурге их дипломатов, прежде всего того же маркиза Шетарди, агентом которого в окружении Елизаветы был ее врач Лесток. Но то, что известно о ходе переворота, позволяет заключить: случившееся было в первую очередь результатом усилий самой Елизаветы и ее ближайшего окружения. Именно эти люди выбрали момент, когда необходимо действовать, и действовали на свой страх и риск. Все, что произошло, было результатом соотношения сил, сложившихся внутри тогдашней правящей элиты России, придворных кругов, высшей знати, гвардии. Елизавета и ее приближенные самостоятельно удачно выбрали момент и опирались главным образом на сторонников из среды русских дворян, военных, духовенства. Как и во многих других аналогичных случаях, переворот был событием внутренней российской политики, а не результатом какого-либо внешнего заговора.

Нельзя отрицать, что Шетарди во время правления «Брауншвейгской фамилии» пытался внушить Елизавете мысль о захвате власти. Но в решающий момент принцесса самостоятельно решилась на это при поддержке своего ближайшего окружения. А о своих правах на трон она знала давно, как и то, что она – дочь Петра Великого. Так и вышло, что маркиз Шетарди в дни переворота оказался всего лишь его свидетелем. Правда, позднее в своих донесениях в Париж он старался отметить свои заслуги в том, что в Петербурге было свергнуто правительство, поддерживавшее австрийцев, противников Франции. Что касается шведов, неудачное ведение войны ими против России тем более не оставляло им каких-либо шансов повлиять на поведение Елизаветы.

В любом случае Елизавета пришла к власти, опираясь на своих сторонников в России, независимо от каких-либо происков внешних сил. Поэтому она могла действовать при определении внешнеполитического курса совершенно свободно, не будучи связана какими-либо обязательствами.

В первые дни после переворота необходимо было оформить легитимность новой власти, решить, как поступить со свергнутыми правителями. Уже утром 26 ноября был готов манифест, что Елизавета Петровна по настоянию гвардии, многих вельмож и высшего духовенства была вынуждена взять власть из-за слабости правительства и различных неурядиц при малолетнем императоре Иоанне Антоновиче. Через два дня появился новый манифест, где прямо говорилось о Елизавете Петровне как об императрице, о ее правах на престол, как дочери Петра Великого в следствие завещания ее матери, которое предусматривало в случае отсутствия наследников у Петра II переход трона к Анне Петровне или Елизавете, или их «десцендентам» (т. е. наследникам). Это завещание, говорилось в манифесте, было нарушено приходом к власти Анны Иоанновны и последующих правительств. Таким образом, Иоанн Антонович как император лишался легитимности, как и власти, правившие от его имени. Что касается прав Карла Петера Ульриха, как «десцедента» Анны Петровны, то в манифесте 28 ноября говорилось, что наследником не может быть лицо, «не принадлежащее к православному исповеданию». Так что единственным законным наследником оставалась Елизавета Петровна.

Портрет императрицы Елизаветы Петровны на коне с арапчонком. Художник Г. Х. Гроот.

Для доказательства правоты действий участников переворота необходимо было представить свергнутых правителей в качестве преступников. Поэтому наиболее видные деятели прежней власти оказались под следствием и судом. Следственная комиссия во главе с князем Никитой Ивановичем Трубецким работала оперативно. Ей потребовалось немногим более месяца, чтобы установить вину Остермана, Миниха, Головкина, Левенвольде и некоторых других свергнутых сановников. Главным преступником объявлялся Остерман, который и должен был ответить за нарушение завещания Екатерины I, будто это именно он организовал приглашение в Россию и восшествие на трон Анны Иоанновны, впоследствии стал инициатором назначения Анны Леопольдовны правительницей, предлагал заточить цесаревну Елизавету в монастырь, был главным виновником казни Долгоруких. Миних обвинялся в казнокрадстве и чрезмерных жертвах, понесенных русскими войсками, действовавшими под его командованием.

Объявленный в январе 1742 г. приговор был свирепым: Остермана следовало колесовать, а Миниха подвергнуть четвертованию. Всего было приговорено к казни восемнадцать человек. Миних и Остерман отказались признать себя виновными и уповали на милость императрицы. Их упования оказались ненапрасными. Елизавета исполнила обет не проливать кровь и не подвергать никого смертной казни. На эшафоте приговоренным было объявлено о сохранении им жизни по милости императрицы. Все они отправились в ссылку. Канцлер и могущественный вельможа при нескольких монархах Андрей Остерман оказался в Березове, на севере Западной Сибири, где он и умер в 1747 г. Ему не удалось там застать в живых Александра Меншикова. Тот не без участия канцлера был сослан в Березов и умер там в 1729 г.

А вот Миниху пришлось повидаться с одним из тех, кто лишился власти и могущества при его непосредственном участии. Местом ссылки Миниха был назначен Пелым. Там же с 1740 г. находился Бирон. Но императрица Елизавета помнила, что, находясь на вершине власти, он иногда старался в чем-то смягчить ее участь полуопальной принцессы. По ее указу Бирона было велено перевести из зауральского захолустья в вполне комфортный для жизни Ярославль. И вот в Казани Миних и Бирон, двигавшиеся в противоположных направлениях, встретились. Без лишних слов оба учтиво раскланялись, сняв шляпы, и отправились далее, каждый в свою сторону. Миних прожил в Пелыме все двадцать лет правления Елизаветы. Пётр III вспомнил о нем и вернул в Петербург, разрешив являться при дворе. Также из Ярославля было разрешено вернуться и Бирону. Пётр III хотел, чтобы Бирон и Миних в его присутствии помирились, но, кажется, успеха не добился. Дело вновь ограничилось учтивыми поклонами.

Вернемся к началу правления Елизаветы. Как видим, она с самого начала хотела проявить себя милостивой и доброй императрицей. Сам переворот обошелся без жертв, приговоренные к казни были помилованы. Но вряд ли она всегда и во всех случаях оставалась такой. О том, что она могла быть жесткой и даже жестокой, свидетельствует судьба «Брауншвейгской фамилии».

Сразу после переворота семейство свергнутого императора было решено отправить за границу к родственникам, о чем говорилось в манифесте от 28 ноября. Под вооруженным конвоем Антон Ульрих, Анна Леопольдовна с детьми отправились в путь, но в Риге их догнал курьер с приказом оставить семейство в России. Елизавета Петровна и ее окружение все же чувствовали себя неуверенно в первые месяцы пребывания у власти, опасались какого-то выступления в поддержку свергнутого императора, тем более при помощи иностранных держав. До 1744 г. «Брауншвейгская фамилия» содержалась в окрестностях Риги в крепости Динамюнде, затем было велено перевести ее вглубь страны, а именно в Раненбург в Рязанской губернии, которым когда-то владел Меншиков. Но и это место показалось Елизавете Петровне почему-то ненадежным, в том же году узников отправили далеко на север – в старинный город Холмогоры в нижнем течении Северной Двины недалеко от Архангельска. Там их разместили в каменных архиерейских палатах, превращенных по этому случаю в тюремный замок. Прогулки им разрешались только во дворе этого здания, обнесенного высоким глухим забором. Бывшего императора Иоанна отделили от родителей. В ссылке у Анны Леопольдовны родились еще трое детей (девочка и двое мальчиков). В 1746 г. она скончалась. Елизавета Петровна на этот раз оказалась милостивой к покойной родственнице: было разрешено похоронить ее в Петербурге в Александро-Невской лавре, рядом с матерью и бабушкой, царицей Прасковьей, женой царя Ивана Алексеевича, с соответствующими ее происхождению почестями. Императрица Елизавета присутствовала на похоронах и не могла сдержать слез.

Красные Ворота, построенные в Москве по случаю коронации Елизаветы Петровны в 1742 г.

Но Иоанн Антонович все равно казался опасным. В 1756 г. его содержание вновь ухудшилось, он был переведен в Шлиссельбургскую крепость, где содержался в одиночной камере под именем Григорий или вообще без всякого имени. Он вырос практически в тюрьме, знал только грубо обращавшихся с ним стражников, едва выучился писать и читать, говорил с трудом, поскольку почти не имел таковой практики. Видимо, он знал о своем происхождении, и это добавляло ему страданий. Иоанн пережил в заточении и саму Елизавету Петровну, лишившую его трона и свободы. Говорят, что Пётр III посетил узника, проявив определенное сочувствие, но распорядился содержать его на прежних условиях. А в правление Екатерины II произошла трагедия. В 1764 г. некий поручик Василий Мирович решился освободить Иоанна Антоновича и был близок к успеху, но, когда он ворвался в камеру, узник был уже мертв. Оказывается, охранники имели приказ убить Иоанна Антоновича в случае попытки освободить его и отсутствия уверенности, что эта попытка будет успешно отражена. Мирович был схвачен и казнен.

Антон Ульрих с младшими детьми коротал век в заточении в Холмогорах. В 1776 г. он умер. Лишь в 1780 г. его дети, прожив около сорока лет в тюрьме, получили разрешение покинуть Россию. Они уехали в Данию под покровительство тамошней королевской семьи.